Когда Ремус видит Сириуса в следующий раз несколько дней спустя, тот выглядит гораздо лучше. В движениях и голосе его снова сквозит уверенная плавность, в которой Люпин подсознательно чувствует некую напускную фальшивость. Будто Сириус пытается надеть на себя маску в надежде спрятаться за привычным образом и поведением. Люпин подыгрывает ему, возвращаясь к их обыденному приятельскому общению.

Он ждёт, что все вернется в прежнее русло – Блэк с Поттером будут заходить пару раз в неделю для развлечения и редкой помощи, но в один из дней Сириус неожиданно заявляется в приют прямо с утра. Ремус, заполнявший карточки на недавно прибывших животных в кабинете, недоуменно хмурится, когда слышит из общего холла знакомый голос. Отложив документы, он выглядывает из-за двери, чтобы увидеть, как Блэк воркует тихо, присев у клетки Бродяги. У этих двоих случилась любовь с первого взгляда ещё несколько недель назад. Теперь, если Сириус и берётся кого-то выгулять, то Бродягу в первую очередь, из-за чего Люпин любит журить его за появление любимчика.

Но сейчас слишком рано. Это странно. Никто не приходит в приют с утра буднего дня. В это время у большинства людей либо учеба, либо работа. Прикрыв кабинет, Ремус делает то, чего бы даже не подумал делать ещё месяц назад. Подходит медленно ближе, останавливаясь рядом, и продолжающий сидеть у клетки Сириус поднимает голову, чтобы взглянуть на него снизу-вверх. Глаза его с такого ракурса кажутся ещё больше и красивее, и Люпин заставляет себя не концентрировать на этом внимание.

– Привет, – бросает Ремус, для своей безопасности переводя взгляд с чужих глаз на радостно виляющего хвостом пса, – у тебя разве не пары сейчас?

Блэк легкомысленно пожимает плечами. Распущенные пряди темных волос находятся прямо на уровне рук Ремуса. Очень удобно для того, что коснуться их, пропустить через пальцы. Люпин сжимает ладони в кулаки и прячет их в карманы.

– Я бросаю.

– Что?

– Учебу. Мне она больше неинтересна.

Не зная, как реагировать, Ремус несколько мгновений просто молчит. Не нужно быть большого ума, чтобы догадаться о взаимосвязи произошедшего на той неделе и решения об отчислении. Видимо, в ту ночь жизнь Сириуса все-таки кардинально изменилась. Не то, чтобы Люпин собирается лезть к нему с расспросами. Не его это дело.

– Что будешь делать?

– Доставать тебя.

Люпин фыркает, делая маленький шаг назад, когда Сириус встает. В серых глазах напротив мелькают искорки веселья, с бледных щек сошли те ужасные красные пятна. На плечах Блэка коричневая куртка явно большего, чем нужно, размера. Наверное, от Джеймса. В целом, он выглядит чуть более худым и бледным, нежели раньше. Под глазами явственно залегли темные тени, в уголках губ видны напряженные линии, отчего улыбка кажется слегка натянутой. Ремусу хочется сказать, что перед ним не нужно делать вид, что все как раньше, что все хорошо. Уж кому, как не Люпину, знать, каково это – пытаться показывать, что ничего тебя не задевает. Но, быть может, парочки месяцев знакомства недостаточно для подобного доверия. Честно говоря, для самого Ремуса этого тоже было бы мало, хотя с доверием у него своя особая история, неинтересная и банальная, но оттого не менее болезненная.

Между ними повисает странная тишина, которую обычно болтливый Сириус не спешит прерывать. Светлые глаза его лениво проходятся по одежде Ремуса, выхватывая взглядом обычную черную толстовку и голубые джинсы. Длинные рукава закрывают кончики пальцев, когда Люпин не закатывает их до локтя, как сейчас. Хмыкнув оценочно, словно он судья на показе, выбирающий, какой наряд отправить в топку, Блэк проговаривает критично:

– Свитер с редисками мне нравится больше.

– Он только для особенных случаев.

Тягуче ухмыльнувшись, Сириус вдруг делает шаг ближе и опирается вытянутой рукой о металлическую перекладину клетки у плеча Ремуса. Вторгается нагло в личное пространство, что, как успел Люпин понять, типичная его черта, и чуть склоняется. Со стороны, должно быть, выглядит комично, потому что Люпин всё ещё выше, и для взгляда глаза в глаза Сирусу приходится задирать подбородок. Судя по всему, того этого никак не тревожит. Голос его становится чуть ниже, когда он проговаривает в ответ:

– Выходит, то мгновение со мной было особенным?

Блэк выглядит сейчас как стоп-кадр из романтической комедии про школьников, где обязательно есть парень-красавчик с накаченными мускулами и искусственным загаром, и от этого короткий смех срывается с губ прежде, чем Ремус успевает его остановить. Он пофыркивает тихо, не в силах сдержаться, прикрывает по привычке улыбку ладонью и смотрит на притворно цыкнувшего Блэка, который явно ожидал другой реакции. Голос его снова нормальный, когда, убрав руку, он выпрямляется.

– Я что, настолько плох?

Мимолетная досада, мелькнувшая в чужом взгляде, превращается в веселье, пока Сириус продолжает смотреть на него, и Люпин, успокоившись от неожиданного приступа смеха, заставляет себя убрать улыбку с губ. Опять привычка, выработанная с годами – Лиам говорит, что от смеха шрамы некрасиво натягивают кожу, делая лицо более безобразным. Вернув нейтрально-позабавленное выражение и голосу, и глазам, Ремус отвечает:

– Будь я лет на пять младше, сработало бы.

Бродяга, у клетки которого они продолжают стоять, повиливает хвостом, рассматривая говорящих людей. Когда Сириус задумчиво мычит, коснувшись пальцами подбородка, пёс забавно наклоняет голову вбок в попытке распознать новый звук.

– То есть, встреться мы в четырнадцать?..

– В шестнадцать, – поправляет Ремус, бросая взгляд на часы, висящие на противоположной стене, – мне двадцать один.

– Люблю мужчин постарше.

Люпин скептично фыркает и отрицательно качает головой, принимаясь спиной идти обратно к кабинету. Он за все время их общения уже понял, что флирт – неотъемлемая манера общения Сириуса, будь то разговор с Джеймсом, им самим или даже Минервой, закатывающей на выпады Блэка глаза. Воспринимать эти намёки всерьёз нет никакого смысла. Сириус весь как будто постоянно пытается вызнать у каждого встреченного человека границы дозволенного. Прощупывает, ступает по тонкому льду, грозясь провалиться в ледяную воду. Бросается с обрыва в реку, не зная, что его ждет под толщей: достаточная глубина или же острые опасные скалы.

– Не знаю, помнишь ли ты, но у меня есть парень, Сириус.

– К моему великому сожалению.

Блэк морщится, просовывает ладонь через решетку, чтобы погладить Бродягу напоследок, и начинает идти следом. Словно это в порядке вещей – вот так идти за Ремусом в кабинет, намереваясь вмешаться в рабочий процесс своим появлением. Люпин не останавливает его. Только закрывает за ними дверь и проходит к своему стулу.

– Если прекратишь эти позорные заигрывания, я позволю тебе помочь мне с карточками.

Сириус приподнимает брови на сказанную странную смесь одолжения с просьбой о помощи. Люпин не знает, почему вообще предлагает это. Может, ему просто слишком одиноко сидеть до вечера в кабинете одному. Может, он рад, что у него появился еще один друг, с которым можно поговорить. Все может быть. Состроив задумчивое выражение лица, Сириус уточняет:

– А можно говорить комплименты?

– Не стоит.

– Почему?

Совсем как Бродяга минуту назад, Блэк чуть склоняет голову, отчего темные волосы соскальзывают плавно с плеча. Ремус чувствует, как от неожиданности этого вопроса немеет язык. Он не может ответить «потому что все они будут лживы». Не может сказать, что приятные слова в его адрес будут ощущаться как насмешка, оксюморон. Красивый урод. Это просто смешно. Наверное, его заминка вышла бы чересчур заметной, если бы не сам Сириус, который избавляет Люпина от необходимости отвечать.

– А, точно, – машет рукой Блэк, поморщившись, и плюхается на стул с другой стороны рабочего стола, прямо напротив Ремуса, – у тебя же парень.

– Да, – хрипит Люпин и сразу следом прочищает горло, указывая на две разные стопки анкет на столе, – хочешь кошек или собак?

Сириус, разумеется, выбирает собак. Разобравшись, что к чему, он довольно шустро начинает заносить необходимые данные, и на какое-то время в кабинете повисает уютная тишина. Лишь иногда они прерывают её, чтобы прочитать вслух забавную кличку животного или историю его поимки спасателями, которым пришлось лезть в мусоропровод или сточную канаву. Данных накопилось достаточно много.

За приоткрытым окном щебечут нахохлившиеся городские птицы, не улетевшие в более теплые места. Приближается влажная промозглая зима. Ноябрь – это ранний закат, холод и много дождей. Слякоть на тротуарах, недовольная серость, сильный ветер. Многим людям не нравится ноябрь. Люпин же любит ходить под дождем с широким зонтом, вдыхать запах влажной холодеющей земли и пить дома чай, отогреваясь им изнутри. К зиме ночь наступает раньше. А значит, луна быстрее начинает господствовать на небе. Пару раз ночью в приступах бессонницы он находил на ясном небе звезду Сириуса. Яркая. Красивая.

Когда Ремус дописывает последнюю карточку и потягивается довольно, откинувшись на стуле, он замечает, что Блэк черкает что-то на пустом листе, взятом из специальной подставки для использованной бумаги в углу. Карандаш в бледных пальцах лежит естественно, как продолжение руки. Плавные ленивые движения, едва слышный звук грифеля, скользящего по бумаге. В попытке разглядеть лучше Люпин придвигается ближе, упираясь грудью о стол.

– Ты рисуешь?

– Немного.

Улыбка Сириуса на редкость неуверенная и легкая, когда он переворачивает листок так, чтобы Ремусу было лучше видно. На небольшом клочке бумаги устроились две синички, мирно склевывающие зерна с кормушки, обозначенной на рисунке только несколькими линиями. Небольшие фигурки птиц нанесены уверенными короткими движениями, из-за чего создается ощущение небольшой небрежности. У рисунка нет никакой детализации, но он выглядит очень привлекательно и мило.

– Это чудесно, – с восторгом проговаривает Ремус, проведя пальцем у нарисованного птичьего крыла, – ты учился этому где-то?

– Нет, – бормочет Сириус, принимаясь крутить меж пальцев карандаш, и смотрит в окно, за которым к двум синицам в кормушке присоединилась третья, громкое чириканье возвещает о начале драки за самые лакомые зерна, – я просто искал, чем бы заняться, когда родители запирали меня в комнате без телефона, поэтому... начал все рисовать.

В чужом голосе слышится тяжелая, мрачная эмоция, и Ремус нервно покусывает губу, не зная, стоит ли лезть сейчас с вопросами. В профиле севшего к нему боком Блэка выделяются напряженно сведенные брови и сурово поджатые губы. Вернув взгляд на рисунок, Ремус все же отвечает:

– Выходит очень красиво. Знаешь, как эскиз для тату.

Сириус, вернув к нему взгляд, расплывается в довольной улыбке. Он выглядит чуть более расслабленным, закидывая левую щиколотку на колено правой ноги. Изящные пальцы с широким бледным запястьем ложатся на рисунок рядом с ладонью Люпина. В серых глазах – растопленное тепло спокойной глади озера в непогожий день.

– Спасибо, Рем, – тихо, ломко, искренне, – и за тот вечер тоже.

Ремус пожимает плечами, движением будто бы пытаясь сказать «да пустяки», и игнорирует странное ощущение, возникшее внутри от звучания собственного имени мягким тоном. Это было, черт возьми, приятно. Рука Сириуса в нескольких сантиметрах от его собственной. Чуть сдвинуть пальцы, как бы невзначай, и он сможет коснуться чужого тепла. Провести по коже, мазнуть по костяшкам, быть может, обхватить всю ладонь своей, чтобы проверить, поместится ли она в его чуть более крупной руке.

Неловко шаркнув ногой по полу, Ремус резко откидывается на спинку стула, увеличивая между ними расстояние, и складывает руки на груди. Ему должно быть стыдно за свои мысли. Он не смотрит на Блэка, начиная излишне активно выравнивать две стопки анкет, что были заполнены за это время. Птицы за окном решили свой спор – одна из них покинула поле боя. Вздохнув тихо, Ремус немного запоздало отвечает:

– Было забавно узнать, что ты ничего не смыслишь в растениях.

Сириус фыркает, принимаясь постукивать пальцами по столу. В отличие от Люпина, он позы не меняет, будто сидеть настолько близко с другим человеком для него в порядке вещей. Хотя кто знает? Может, так и есть. Бледные пальцы выстукивают какой-то знакомый мотив, когда их владелец проговаривает притворно ворчливо:

– Узор был неразборчивый.

– Ты просто редисоненавистник, признай это.

– Ладно, ты меня раскусил.

Они болтают о всякой чепухе ещё несколько минут, пока не приходит пора обеда для животных. Ремус принимается греметь вёдрами и орудовать специальным ковшом, пока не отстающий от него Блэк помогает открывать и закрывать клетки. На улице постепенно собирается дождь, темнеет небо. Через открытое окно в подсобном помещении начинает проникать влажный запах озона. Они в приюте одни, но вряд ли кто-то сейчас захочет приходить сюда, поэтому Люпин только поглядывает время от времени на дверь, ведущую в приемную, проверяя, не мелькают ли там чьи-то силуэты.

– Джеймс сказал, что здесь недавно уволился администратор.

Начинает задумчиво Сириус, рассматривающий висящие на стенах стенды, пока Люпин пытается отбиться от трёх полугодовалых щенков, атаковавших его при входе и не дающих даже добраться к мискам. Мельтеша короткими лапами, они так и норовят попасться под ноги, с восторженным писком прыгая вокруг него. Ремус, кое-как извернувшись, чтобы не наступить ни на кого из них, дотягивается до нужного угла.

– Да, Алиса, – пыхтя, он пытается закрыть клетку так, чтобы ни один щенок не сбежал, и почти пропускает самого шустрого, но того ловит Блэк, тут же передавая обратно, – она на седьмом месяце, и так тянула слишком долго с декретом.

– Я устроился на её место сегодня.

Ремус, наклонившийся было к ведру с ковшом, чтобы переместить его ближе к следующей клетке, удивленно замирает, а затем разгибается. Сириус улыбается, довольный произведенным эффектом.

– Пока я думал, что ты помогаешь мне по доброте душевной, ты просто начал свой первый рабочий день?

– Ага, – в шутливой манере Люпин угрожает паршивцу ковшом, на что Сириус смеётся в голос, в капитулирующем жесте приподнимая руки, – я бы и без этого тебе помог, правда.

Ремус опускает ковш в ведро, все же направляясь к последней на сегодня клетке. Ворчит тихо:

– Поверю на слово.

– Ты такой милый.

Шею опаляет жаром моментально, и Люпин радуется, что огромная толстовка с объемным капюшоном должна скрыть большую часть этого позора. Издав невнятный, не поддающийся расшифровке звук, он отвечает сдавленно:

– Мы договаривались без комплиментов.

– Это не комплимент, а факт.

То, с какой легкостью он это говорит, заставляет внутренности Ремуса перемалываться в фарш. Внутри сознания поднимается цунами отрицания, грозящее снести все несущие стены его самоконтроля. Люпин сжимает ладони на ручке ведра сильнее, чтобы почувствовать, как металл впивается в кожу. Ему до дрожи, до боли хочется или заставить Сириуса взять слова назад, или просто убежать. Единственное, что сдерживает – понимание, что такая реакция нихрена не норма. На комплименты люди улыбаются и говорят спасибо, а не хотят скрыться подальше от глаз, укутаться в самих себя и больше никогда не выходить из дома. Никто никогда не говорил Ремусу подобного с такой простотой и легкостью. Попытавшись взять себя в руки, он выдыхает тихо и ломко:

– Сириус.

Видимо, что-то в его тоне все же проскальзывает, потому что Блэк моментально уступает.

– Ладно-ладно. Понял. Как насчет кофе?

Ремус тут же начинает расслабляться от этой безопасной темы. Насыпав остатки корма последней собаке – пожилой бельгийской овчарке, ослепшей на один глаз, он ласково треплет её по холке и выходит из клетки. Сириус закрывает за ним дверцу, вопросительно приподняв брови, и Люпин отвечает:

– Конечно, сейчас я поставлю чайник.

– Нет, ты не понял, – мягко улыбнувшись, напирает Блэк, забирая у него пустое ведро с мажущим по запястью прикосновением теплых пальцев, – я предлагаю дойти до кофейни, взять с собой или там посидеть. Сейчас же обед. Что скажешь?

На несколько мгновений в сознании Люпина повисает тишина. Он останавливается, пялясь в спину Сириуса, по инерции прошедшего немного вперед, и недоуменно моргает. В голове не может уложиться то, что было произнесено. Блэк, поняв, что Ремус остановился, тоже тормозит. Оборачивается с непонимающим выражением лица.

– Ты уверен? – на лице Сириуса все еще написан вопрос, и Ремус поясняет, – что хочешь пойти со мной. Со мной.

– А с кем мне еще идти? С Бродягой?

– Нет, ты не понял, – настаивает Люпин, с упорством барана пытаясь вдолбить ему в голову свою мысль, – на нас будут пялиться, Сириус. На меня будут пялиться.

Для пущего эффекта Ремус размашистым движением показывает на свое лицо, и Сириус хмурится, теряя бодрый вид. Люпин ждёт, практически жаждет увидеть в его глазах осознание своей ошибки. Он хочет услышать неловкое согласие и предложение выпить растворимого кофе в безопасной тесной каморке. В темноте, где Ремусу самое место.

Он хочет, чтобы мир вернулся в привычное русло, где Люпин лишь сломанная частичка пазла, не подходящая больше ни к какой другой детали. Искалеченная, ненужная, подобранная кем-то лишь из жалости и брошенная в дальний ящик пылиться в самом углу. Ему это нужно. Необходимо подтверждение, что все слова, которые он слышит от Лиама – правда. Он обуза, он больше никому не нужен. Быть рядом с ним – неловко и стыдно. Он способен вызывать только или жалость, или отвращение. Как диковинное животное со дна океана – страшное внешне, но людям все равно интересно на него посмотреть, трудно оторвать взгляд.

«Ну ты же понимаешь, что мы не сможем посидеть спокойно»

«Из-за тебя мы никуда не ходим»

«Я не стыжусь, Ремус, просто не хочу, чтобы в нас тыкали пальцем»

Люпин ждёт привычной комбинации неловкости и тишины. Он готов простить неловкое отступление и принять предложение посидеть в приюте только вдвоем со старенькими кружками в руках и чуть подсохшим печеньем, но в глазах Сириуса появляются не жалость и не сожаление. В них – упрямая решимость и кристально чистая злость. Ремус не знает, на кого она направлена.

– Мне плевать, – резкий тон Сириуса смягчается, когда Люпин отводит взгляд, не зная, куда себя деть и что делать, – но мы не пойдем, если ты не хочешь. Подумай, ладно?

Перехватив удобнее пустое ведро, Блэк исчезает в каморке, принимаясь греметь там посудой, и Ремус какое-то время просто стоит и молчит, пытаясь прислушаться к себе. Внутри сплошная мешанина из эмоций. Удивление, неверие, робкая радость.

Конечно, Джеймс с Лили время от времени зовут его куда-то, но чаще всего они встречаются либо на безопасной привычной территории приюта, либо в уютной небольшой квартирке Эванс, которая досталась ей от бабушки. Иногда удается выбраться в кино, но самое сложное там добраться до зала. Затем – темнота и большой экран. Обычно они ждут, пока выйдут все, и уходят последними ради него. Лили в такие моменты принимается ворчать на “свиней, разбрасывающих попкорн”, а Джеймс подтанцовывать под песню титров прямо в кресле. Ремус обожает своих друзей.

Но выбираться вот так посреди дня для него непривычно. Прислушавшись к себе, Люпин с удивлением осознает, что ему действительно хочется этого. Прогуляться по светлому городу с кем-то. Как обычный, нормальный человек. Он говорит об этом Сириусу, когда тот выходит из каморки, и на лице Блэка появляется короткая ободряющая улыбка.

С серого неба начинает накрапывать мелкий мокрый снег, стоит им только выйти из приюта. Влажность тяжело витает в воздухе, оседая на поверхностях тонкой пленкой. Теплое дыхание образовывает небольшие и едва заметные облачка пара. Отвратная погода, но Ремусу, не смотря на это, тепло где-то внутри. Он раскрывает широкий зонт, взятый с собой на всякий случай, и предлагает Сириусу ухватиться за свой локоть, чтобы они смогли комфортно защититься от неприятной холодной мороси.

От тела Блэка, обхватившего ладонями его руку, идёт равномерное тепло. Распущенные темные волосы начинают тут же немного завиваться от влаги на концах, на бледных щеках появляется слабый румянец от холода. Ремус заставляет себя смотреть на дорогу, а не него, чтобы не шагнуть случайно под автобус или что-то типа того. Он немного рад этому то ли дождю, то ли снегу – зонт все же скрывает их лица от прохожих, которых на улице не так уж много. Мало кто захочет выходить в такую погоду. До кафе доходят в уютной тишине, прерываемой гудками проезжающих машин и сигналами светофоров.

– Я взял тебе банановый раф, – довольно протягивает Сириус, ставя на низкий столик две чашки, – без понятия, что это.

Ремус улыбается от его энтузиазма, и придвигает свой напиток поближе, чтобы вдохнуть сладковатый аромат. Бананом пахнет сильно и немного приторно. Прозрачная витрина, у которой они сидят, покрыта каплями влаги. Сквозь неё виднеются смазанные силуэты проезжающих мимо машин и раскрытых разноцветных зонтов проходящих людей. Взглянув на вторую чашку, Люпин спрашивает негромко:

– Что взял себе?

– Какой-то карахильо, – бурчит Блэк, принюхиваясь теперь к своей чашке, и Ремус не сдерживает смешка, – что?

– Ты просто взял их, потому что названия понравились?

Сириус непринужденно пожимает плечами, выглядя как ребенок, которому дали попробовать новую сладость. В самом дальнем углу небольшого теплого кафе свет оранжевыми всполохами разрывает серость, пытающуюся попасть внутрь с улицы. Уютные торшеры с яркими лампочками делают обстановку домашней. Ремус касается кончиками пальцев горячего бока чашки, думая, что этот день, должно быть, станет одним из самых приятных воспоминаний кончающейся осени. Прогулка по серым улицам, расслабленный Сириус рядом и милые потрепанные кресла с клетчатыми пледами на спинках.

– Ты же в курсе, что туда добавляют бренди, да? – спрашивает Ремус, когда Блэк подносит свою чашку к губам, и лицо Сириуса принимает подозрительное выражение, – попробуй, если не веришь.

– О, боги, – тихо в удовольствии мычит Сириус, отпив немного, и снова прикладывается к чашке, пока Люпин не может оторвать взгляд от его рта, – это теперь мой любимый напиток. Хочешь попробовать?

– Я не пью-...

– Что, совсем?

– ...на работе. Я не пью на работе.

Едва не расплескавший кофе Сириус прикладывает одну ладонь к груди, облегченно выдыхая. Выглядит он так, будто Ремус едва не признался ему в чем-то ужасном.

– Не пугай так. Непьющие люди настораживают меня.

– Такой себе критерий для волнения, – журит его Ремус и, сам не понимая, зачем, добавляет тихо, – Лиам не пьет.

Вместо ответа Сириус задумчиво отпивает ещё немного из своей чашки. Облизывает верхнюю губу от остатков пенки, и поднимает на Ремуса взгляд.

– Я бы хотел познакомиться с ним. Он не заходит в приют?

Ремус отрицательно качает головой. Это нехорошая идея. У Сириуса с Джеймсом реакции схожи практически на все. Учитывая, как сложились у Лиама отношения с Поттером, с Блэком вероятность появления того же очень высока. Ещё одной ссоры по этому поводу он не вынесет.

– У него аллергия.

– Жаль, – Сириус пожимает плечами, снова отпивая из кружки, и довольно щурится от вкуса, – ты же не скажешь Минерве, что я пил на рабочем месте?

– Посмотрим на твоё поведение.

– Я буду паинькой.

Ремус не сдерживает улыбки облегчения от того, что тему встречи с Лиамом удалось замять, и тоже тянется за своей кружкой. Раф теплый, сладкий, с нежной вкусной пенкой. За те полчаса, что они потихоньку выпивают кофе, лениво болтая обо всем подряд, дождь не прекращается. Возвращаться приходиться под усилившимися порывами ветра. Сириус забавно хмурится на лезущие в глаза волосы и прижимается к нему поближе, чтобы укрыться от снега.

Люпин сохраняет эти моменты в памяти, оставаясь в приподнятом настроении до самого вечера. Придя домой, он не рассказывает Лиаму об этой прогулке. Почему-то ощущение, что тот скажет что-то, что сможет разрушить все хорошее впечатление от прошедшего дня, не позволяет ему вымолвить ни слова. Они застревают внутри не озвученными, и Ремус просто обнимает Лиама со спины, пока они валяются на диване. Чужое тепло приятно согревает грудную клетку, знакомый голос звучит на периферии уставшего за день сознания, пока Лиам рассказывает о какой-то ситуации, произошедшей днем на учебе.

Бормочущий на фоне телевизор, крепкие плечи под ладонями, медленные поцелуи и поглаживания по спине. Так знакомо. Так безопасно. Здесь – его персональный пузырь привычной обыденности. Уверенности в жестах, словах, реакциях. Ремус уже знает, что на предложение выбраться на прогулку Лиам откажется, ссылаясь на плохую погоду. Что в холодильнике стоит приготовленная им запеканка, за окном барабанит мокрый снег, а его место на кровати справа. Ремус знает, что здесь его любят. Тут говорят правду, постоянно напоминают о шрамах для его же блага и принимают вот таким – сшитым из нескольких кусочков разных черт, что он еще не успел закопать глубоко в себе.

В этой квартирке тот мир, что он так скрупулезно собирает все это время. Ничто не должно разрушить его. В жизни Люпина разрушалось так много, что ещё одна потеря вырвет ту самую деталь, без которой рассыплется все остальное. Рухнет, как в игре, где нужно строить башенку и вытаскивать из неё детали-палочки. В Ремусе осталось совсем мало деталей, а Сириус Блэк выглядит как человек, который с легкостью вытащит палку из самого низа, засунет её в карман и унесет с собой, не оборачиваясь на грохот рухнувшей башни. Он звучит как опасность для этого маленького, привычного мира.

Именно поэтому Ремусу нужно перестать думать о нём и сосредоточиться на своей жизни. На своем парне.

На привычном, безопасном мире.