Джеймс помнит, как впервые узнал, что в мире существует жестокость. Этот день хранится в его памяти до сих пор удивительно четко.

Светлый летний вечер с чистым синим небом, таким редким для их обычно пасмурного города. Руки родителей, которые он крепко сжимает своими маленькими ладонями. Новенькое здание приюта с улыбчивыми сотрудниками. В его первый визит Джеймса хотят познакомить с милыми пушистыми комочками, издающими забавные звуки игрушечной пищалки. Котята милые и красивые, забавно копошащиеся подле уставшей матери с шерстью завораживающе шоколадного оттенка. Конечно же, Джеймс уделяет им ровно минуту своего внимания прежде, чем перейти к самому краю длинного ряда. Он всегда был слишком любопытным, чтобы сосредотачиваться лишь на том, что ставят перед носом. В дальней клетке у угла Джеймс находит старого кота.

У бедняги серая невзрачная шерсть, обожженные усы и только одно ухо. Кот странно поводит им в стороны, когда человек останавливается у клетки, и испуганно жмется в самый темный уголок, пытается спрятаться в постеленный там старенький плед. Движения животного выходят неуклюжими и дергаными, совсем непохожими на элегантные прыжки сиамской кошки, которую Джеймс гладил пару раз, когда был в гостях у папиной сестры. С котом что-то не так, но он не может понять, что именно, из-за полумрака клетки.

Где-то неподалеку слышится взволнованный мамин голос, спрашивающий, куда он пошел. Джеймс, внимательно рассматривающий животное, только через несколько мгновений понимает, что у кота нет глаз. Вместо них – еще воспаленные красные раны. Он начинает плакать не после того, как видит израненного кота. Шестилетний Джеймс Поттер рыдает от ответа папы на вопрос, что с животным случилось. В его мир, солнечный и радостный, полный маминых объятий и постоянных папиных шуточек, врывается новость о существовании человеческой жестокости. Что кто-то может просто так взять и сделать больно кому-то другому. Кому-то беззащитному.

И у заплаканного шестилетнего мальчика, и у выросшего из него парня тринадцать лет спустя вопрос остается один: “почему?”. К сожалению, ответа Джеймс не получает ни тогда, ни сейчас. Возможно, он не получит его никогда.

Вместо милого красивого котенка в дом Поттеров приезжает старый больной кот. В первые недели он только шипит и прячется, и тогда мама объясняет расстроенному Джеймсу, что многие существа в их мире просто не знают, каково это – быть любимыми. Некоторых нужно осторожно и долго этому учить. Терпеливо. Ничего не ожидая взамен. Джеймс внимательно впитывает её слова, проявляя такое нехарактерное для себя терпение. И принимает решение стать тем человеком, который показывает любовь, а не жестокость.

Он помнит свой восторг в момент, когда кот впервые разрешает себя погладить. Затем становится проблематичным убрать эту тушу со своих колен.

Ослепленный старый кот с одним ухом живет в доме Поттеров ещё четыре года, прежде чем мирно умереть в лежанке в окружении многочисленных игрушек. Он получает столько любви, сколько они могут ему дать, и к концу жизни становится похожим на упитанную меховую шапку, способную умиротворенно урчать на весь дом словно старый двигатель шумного автомобиля.

Ремус, конечно же, не похож на бедное животное, нуждающееся в помощи, но иногда Джеймс невольно вспоминает своего первого домашнего любимца, глядя на друга. Как Люпин инстинктивно вздрагивает от неожиданно резких движений рядом с собой. Как его плечи неуловимо напрягаются, если кто-то обращает на него внимание. Как взгляд янтарных глаз постоянно опущен, а все тело стремится сделаться менее заметным. Для первого нормального разговора Ремуса нужно было приучать к себе несколько недель (было обидно, когда Люпин подружился с Лили буквально за один день), так что Поттер вполне заслуженно может считаться достаточно натасканным в расшифровке многих невербальных сигналов. Можно сказать, он личный переводчик с люпиновского языка жестов, что помогает читать некоторых других людей.

Сжатые плечи или ладони – “неуютно, мне нужно больше пространства”.

Отведенный взгляд – “давай переведем тему”.

Повышенный уровень сарказма на квадратный сантиметр речи – “я хочу отвлечься от чего-то неприятного”.

Вымученная слабая улыбка – “хочу побыть один”.

Джеймс даже не думает воспринимать их медленно зарождающуюся дружбу как благотворительность или жалость. Ремус – интересный человек за всеми этими слоями отстраненности и молчаливости. Поттеру нравится откапывать новые его грани осторожно и бережно, потому что невооруженным глазом видно – давить здесь нельзя. Ему хочется доказать Люпину, что быть любимым, быть другом – не одолжение от кого-то другого. Что нужно видеть в себе не только что-то страшное и плохое. По крайней мере, он пытается.

Причина закрытости Ремуса, простите за каламбур, буквально написана на его лице, поэтому Джеймс изначально понимает, как с ним общаться. В Сириусе же, громком, взбалмошном и ярком, нет ничего подобного. Блэк искрится энергией и постоянным стремлением к чему-то новому, и Джеймс с радостью вливается в этот поток, дополняя его собой. Они так быстро находят общий язык, что даже для привыкшего к постоянному общению с другими людьми Поттера это ощущается чем-то особенным. Схожие интересы, шутки, идеи. Когда не думаешь, о чем можно говорить, а о чем лучше промолчать.

Джеймс рад, что подошел тогда к Сириусу на приеме. Он думает, что вот так случайно нашел человека, максимально похожего на него самого. Солнечного, позитивного, без тяжелого багажа прожитой боли за спиной.

Джеймс понимает, что ошибался, в ночь неожиданного звонка от Ремуса. Забирая молчаливого Сириуса, выглядящего абсолютно разбитым с растерянно-непонимающим выражением на бледном лице, Поттер думает об очень многом. Варианты случившегося так и роятся у него в голове. На утро он узнает, что ни один из них не был верным. На Джеймса тяжелой плитой падает понимание, что все эти недели и месяцы он даже не подозревал, что с другом происходит что-то подобное. Сириус ничем этого не показал, ни разу.

Наблюдая, каким спокойным и обыденным тоном Блэк говорит о своей матери, оставившей на нем эти ужасные следы, Джеймс чувствует, как внутри него начинает подниматься удушающая волна злости. Ярость от происходящей несправедливости, которую друг воспринимает как должное. Бессильный гнев от желания защитить, показать, что всё происходившее неправильно и что никто не заслуживает такого. Родители для самого Джеймса настолько прочно ассоциируются только с защитой и любовью, что даже представить, каково это – ощущать от папы или мамы угрозу, он не может. Это все равно, что попытаться поменять местами небо и землю, затушить все звезды, научить пса говорить. Невозможно. И от осознания, что это случилось с Сириусом, становится только хуже.

Джеймс сворачивает эти чувства, чтобы разобраться с ними позже. Сейчас они не нужны ни ему, ни Сириусу, поэтому Поттер просто позволяет другу отпустить тот внутренний стержень, который сдерживает его эмоции, не дает окружающим увидеть, что на самом деле творится внутри этой головы.

Под всеми масками веселья и нагловатой уверенности обнаруживается испуганный мальчишка, переживающий за младшего брата, и Джеймс рад, что Сириус пришел именно к нему. Не то, чтобы у Блэка был большой выбор – за эти дни болезни, случившейся после ночной прогулки под дождем, самочувствием Сириуса поинтересовался только Ремус и родители самого Джеймса, успевшие познакомиться с лучшим другом сына. Больше никто. Ни родители Блэка, ни кто-либо ещё. Тотальная тишина. Даже Регулус просто прочитал сообщение, ничего не ответив – Поттер уже не знает, что говорить Сириусу на его частые вопросы о брате. Грустное лицо друга при отрицательном ответе разбивает Джеймсу сердце – Блэк не получает вестей даже от единственного человека, чьего сообщения он действительно ждет.

Это…грустно. То, что улыбчивый и активный Сириус, постоянно окруженный людьми, в большинстве своем этим людям не нужен.

Из тяжелых мыслей вырывает забавный звук чего-то шлепнувшегося. Джеймс подпирает подбородок ладонью, наблюдая за тем, как Блэк пытается сам приготовить яичницу. На этапе разбивания яиц они застряли примерно минут семь назад. Зевнув, Поттер рассеянно чешет переносицу кончиком пальца, сдвинув очки чуть ниже на нос. Бормочет едва разборчиво:

– Это четвертое.

– Ничего страшного, у меня есть ещё шесть.

Джеймс фыркает, безнадежным взглядом наблюдая, как друг вынимает из упаковки следующего кандидата на бесславную кончину в мусорке или на полу. Сегодня первое утро, когда температура не поднимается выше нормы, и Сириус, видимо, пытается компенсировать те дни, что был вынужден лежать в постели. Окинув взглядом столешницу с остатками скорлупы и белка, Поттер все же предлагает:

– Давай я разобью, а ты пожаришь.

Сириус фыркает, отрицательно качая головой. Неряшливо заколотые его темные волосы забавно торчат в разные стороны.

– Это не будет считаться.

– Будет.

– Нет! Я обещал сделать нам завтрак, – уперто отвечает Сириус, отвернувшись, и Джеймс хмурится, заметив, насколько сильно напрягается чужая спина под тканью старой футболки, – я смогу справиться с гребанной яичницей.

– Конечно, сможешь, – тут же отвечает Джеймс, потому что так и есть (бога ради, это просто яичница), и, не получив ответа, поднимается со стула, чтобы встать сбоку от раковины и иметь возможность видеть чужое лицо, – может, перестанешь мучить мои яйца и скажешь, в чем дело?

Небольшая улыбка мелькает на лице Сириуса от такой формулировки прежде, чем он с шумным выдохом кладет взятое яйцо обратно. Бледные пальцы принимаются тщательно закрывать упаковку, поправлять лежащие на мойке ножи и ложки, хотя обычно подобной склонностью к порядку Блэк не отличается. Джеймс его не торопит, позволяя вовлечь себя в эту игру. Он убирает яйца в холодильник, достает вместо них колбасу и хлеб, берет доску, принимаясь нарезать бутерброды. По правде говоря, он и сам не силен во всем, что касается огня и сковороды. Бутерброды безопаснее. Если Сириусу нужно время, чтобы сказать о причине своего беспокойства, или он не хочет говорить вообще – хорошо.

На кухню опускается тишина, прерываемая стуком ножа и редкими гудками проезжающих внизу автомобилей. От зимней сырости за окном так и тянет передернуть плечами. Поттер мимоходом бросает взгляд на дисплей микроволновки, где ярко горит электронный циферблат, обозначая время. Скоро Сириусу нужно будет дать лекарство.

– Как я могу начать новую жизнь, если не в состоянии даже нормально разбить яйцо?

Тихий голос звучит только пару минут спустя, когда Джеймс принимается нарезать помидор, чтобы положить его сверху на колбасу. Он тут же откладывает нож и тянется за полотенцем на плече, чтобы вытереть руки. Сириус, наблюдавший за чужими действиями, переводит тусклый серый взгляд на его лицо. Пытается криво улыбнуться, но снятая несколько дней назад привычная маска веселья не желает так быстро приклеиваться обратно. Джеймс подходит к нему, осторожным движением кладя свои ладони на плечи.

– Ты не обязан уметь всё, Сириус. Можно научиться постепенно. Шаг за шагом.

Блэк отводит взгляд, но не напрягается в ответ на прикосновение, доверчиво позволяя чужим ладоням согревающе лежать на своих плечах. Лицо его принимает досадливое выражение и Джеймс не может понять, почему.

– У меня нет на это времени.

– Кто тебя торопит?

– Я не… – Блэк запинается, выглядя непривычно сбитым с толку, и, когда он, наконец, поднимает взгляд, Джеймс снова видит в серых глазах растерянность той ночи, – я не могу стеснять тебя бесконечно. Я должен найти работу. Должен суметь встать на ноги быстро, чтобы Регулусу через несколько месяцев было, куда прийти. И сейчас выясняется, что я ещё и не умею элементарных вещей. Я должен научиться, понимаешь? Долж-...

– Эй, давай-ка выдохни, – не в силах слушать все больше становящийся паническим тон чужого голоса, прерывает Поттер, – с чего ты вообще взял, что мешаешь мне?

– Потому что этот так, – уверенно отвечает Сириус, снова опустив голову, – я приношу проблемы, Джеймс. Скоро ты устанешь от меня, а я не хочу этого.

От неожиданности такого заявления Поттер замолкает на несколько секунд, даже не зная, что ответить. В голове никак не хочет укладываться то, что это говорит Сириус. Что он может так думать о себе. Это же Блэк, с наглой улыбкой беседующий с преподавателями на тему, которую слышит впервые в жизни. Блэк, флиртующий со всеми подряд. Блэк, очаровавший родителей Джеймса в первые минуты встречи.

Блэк, которого избивает собственная мать. Что ещё она могла говорить ему так долго, что, в конце концов, Сириус в это поверил?

В груди поднимается сильное желание стереть все наверняка сказанные жестокие слова. Заменить их, раскрошить в пыль. Убрать, а на пустующее место положить что-то хорошее и мягкое. Согревающее. Приятное. Если бы всё было так просто.

Взяв себя в руки, Поттер все проговаривает ровно и уверенно:

– Это не так, – Блэк фыркает скептично в ответ, и Джеймс повторяет ещё раз, с нажимом, – это не так, слышишь? Ты не какая-то обуза, Сириус.

В ответ раздается тишина, говорящая больше, чем могли бы сказать какие-то пустые слова. Поттер опускает ладони с чужих плеч, чтобы провести ими по своим волосам с тихим незаметным выдохом. По подоконнику начинает накрапывать мокрый снег – тихий звук падающих капель звучит как робкий стук нежданного гостя. Зависнув взглядом на серых тучах за окном, Джеймс спрашивает ровно:

– Родители сказали тебе это?

Сириус легко пожимает плечами в ответ, складывая руки на груди, и по словарю люпиновского поведения Джеймс считывает яркое желание уйти от начатой темы, увернуться, захлопнуть открывшуюся раковину. Он бы с удовольствием позволил другу это, но оставить разговор сейчас значит позволить Сириусу в очередной раз закрыться и втихую продолжать накручивать себя. Джеймс не отступает.

– Сириус. Что ещё они говорили? В ту ночь… – на этих словах Блэк напрягается сильнее, и Джеймс смягчает вопрос и голос настолько, насколько вообще способен, – в ту ночь ты ушел, потому что они сделали тебе больно? Физически.

Поттер ожидает любой реакции – от молчания до слёз, но Сириус поражает его в очередной раз. Он начинает смеяться. Фыркает сначала, будто Джеймс сказал что-то смешное, и короткий смешок постепенно перерастает в злой, ни капли не веселый смех.

– О, Джейми, ты даже не представляешь, – с ломаной улыбкой отвечает Блэк, посмотрев другу прямо в глаза, и в его уставшем взгляде Джеймс явственно видит то, от чего холод пробегает по коже стайкой мурашек (годы, долгие годы боли), – нет, я ушел не поэтому. Реджи выставил меня. Боялся, что отец убьет, наверное. Не знаю.

Сириус пожимает обыденно плечами, прислонившись к стене, словно не сказал сейчас что-то невообразимо ужасное. Принимается касаться кончиками пальцев зеленых листьев пышного цветка, стоящего на подоконнике в горшке – подарок мамы на новоселье. Джеймс называет его Джерардом и перед поливом всегда благодарит за совершенный фотосинтез. Поттер наблюдает за его руками, пока в голове эхом отдается спокойное “отец убьет”. Он даже не знает, что можно ответить на такое.

– Тебе не обязательно узнавать все это, – вдруг тихо добавляет Блэк, – не стоит вникать в это дерьмо. Это мерзко.

– Я думаю, это грустно, – отвечает, наконец, Джеймс, решая просто говорить, что чувствует, и подходит ближе, становится с другого конца подоконника, – ты нечто большее, чем их слова, Сириус. Ты сильный и добрый. Ты мой друг и я рад, что ты здесь.

Бледные скулы Сириуса становятся острее, когда он сжимает челюсть, чтобы сдержать свои эмоции. На радость, любопытство, восторг и азарт Блэк не скупится, фонтаном разбрызгивая эти чувства каждый день, но только сейчас Джеймс осознает, что никогда не видел друга действительно грустным. Будто Сириус просто не позволяет себе чувствовать печаль, не разрешает плакать. Словно не понимает, как реагировать на ласку, любовь. Как будто он никогда их не получал.

Проследив за тем, как друг все больше сжимается в попытке сдержаться, Джеймс все-таки не выдерживает. Ему хочется, чтобы Сириус вытянул это из себя как из ранки достают долго сидевшую в ней занозу. Больно, остро, неприятно, но после этого кожа начнет затягиваться, заживать. Конечно, один разговор ничего не решит. Но он хотя бы положит начало. Выдохнув, Джеймс проговаривает мягко:

– Ты можешь плакать, если хочется. В этом нет ничего плохого.

Сириус отрицательно качает головой, продолжая уделять все свое внимание цветку. Несмотря на явное напряжение, пальцы его просто касаются листьев. Не сжимают, не рвут, не причиняют вреда. Голос его сдавленный и тихий, когда он отвечает:

– Я уже плакал при тебе.

Джеймс тихо фыркает.

– Я не устанавливал тебе счетчик на слёзы, Сириус. Эта квартира – свободная зона для суровых мужских эмоций. Выплесни их, я же знаю, что ты хочешь, давай.

Глаза Сириуса блестят, когда он издает в ответ смешливый звук. Джеймс медленно вытягивает руки в приглашающем жесте и Блэк оставляет в покое цветок, принимая приглашение обняться.

Они продолжают завтрак через несколько минут, а потом разговаривают о вариантах, куда бы Блэк мог устроиться на первое время, раз уж окончательно решил покончить с учебой. Решение находится довольно быстро – в приюте всегда быстрая текучка кадров, но Сириус, вроде бы, даже доволен тем, что первое время будет работать в знакомом месте. Джеймс тоже втихую радуется тому, что Блэк будет рядом с человеком, которому можно доверять. В подвешенном неустойчивом состоянии Сириуса отправлять его в место, полное незнакомцев, хочется меньше всего. К тому же, Ремус обладает удивительной способностью заземлять и успокаивать одним своим присутствием.

Постепенно, день за днем Джеймс наблюдает, как по капле из Блэка уходит то напряжение, в котором он находился все это время. Теперь замечать крупицы острой, колющейся тревоги в Сириусе куда проще, чем раньше. Будто одного раза оказалось достаточно, чтобы теперь Джеймс мог прочитать его, даже не вглядываясь.

Поттеру нравится жить не одному. По вечерам они вдвоем или заваливаются во что-то играть, или ищут тупую комедию для просмотра, или ходят на редкие тусовки, где бывшие одногруппники все еще помнят Сириуса и совсем не против его компании. Хмурая серая зима остается за пределами светлой квартиры, пусть и часто пытается проникнуть внутрь и исподтишка, затаившись, пробраться в голову тоскливым настроением. Джеймс не позволяет ей этого и, замечая время от времени, как Сириус замирает, пустым взглядом уставившись в окно, пытается мягко отвлечь его чем-нибудь.

Ближе к Рождеству, когда на магазинах появляются праздничные вывески, а из колонок в кафе слышатся праздничные песни, настроение принимается неумолимо ползти вверх. Джеймс обожает праздники за возможность дарить подарки. И единственное, что всегда немного омрачает семейную атмосферу уюта, полную разноцветной мишуры и новогодних фильмов, так это обязанность ходить на благотворительные мероприятия. Сколько Джеймс себя помнит, родители никогда не пропускали этот вечер двадцать четвертого декабря. И, хоть они и ни разу не заставили идти с собой сына, Джеймс сам вызывается. Обычно на таких приёмах жутко скучно, но ему нужно учиться светской жизни, в которую рано или поздно ему придется вливаться как преемнику компании. А ещё там вкусная еда, так что все не так плохо.

Очередной благотворительный рождественский прием отличает то, что, скорее всего, Блэки тоже там будут. Джеймс меньше всего хочет раскапывать снова эту тему, раскрывать едва затянувшиеся раны, но не поговорить с Сириусом будет неправильно. Он решает заехать в приют после учебы. За окном проносятся разноцветные огоньки, зеленые силуэты елей, забавные красные шапки детворы и спешащие с подарочными коробками по улицам люди.

Знакомые стены приюта, тяжелые двери, подписывающий какие-то документы за стойкой сосредоточенный Сириус. Бейджик с забавной собачьей мордочкой сбоку сообщает посетителям его имя. Сегодня он стащил у Поттера толстовку с Пикачу, отчего создается впечатление, что посреди приюта стоит заблудившийся аниматор с детского праздника. Джеймс направляется к нему, на ходу снимая очки, чтобы протереть запотевшие стекла с мелкими капельками влаги на них.

– Ну что, как вы тут?

– Забирают Ириску, – довольно отвечает Блэк, продолжая проставлять галочки в нужных местах, – Ремус сейчас проводит инструктаж по уходу за её лапой. Такой важный.

– Не дразнишь его?

– Нет, папуль.

Сириус фыркает, закатывая глаза, и Джеймс, повинуясь ребяческому порыву, резко протягивает руку вперед, чтобы взъерошить его волосы. Превращает парой движений расчесанные ровные волны в торчащее во все стороны гнездо. Блэк принимается отбиваться увесистым каталогом с фотографиями подопечных приюта, и несколько мгновений они напоминают двух пятиклассников, не поделивших между собой какую-то мелочь. Джеймс обожает то, как с Сириусом можно притвориться кем угодно, и он обязательно подхватит эту игру. Можно пихаться как дети, в шутку тыкать друг в друга палочками для суши, выговаривая заклинания из фильма о магии, или просто говорить о всякой чепухе.

Неожиданный звук открывшейся двери, ставший гораздо громче лай собак, чьи-то шаги. Джеймс быстро отстраняется, готовый придумать какую-нибудь чушь в оправдание перед гостями, но это всего лишь Ремус. Окинув их двоих взглядом, он подходит ближе и выдирает зажатый локтем Сириуса в процессе шуточной потасовки бланк. Лист лишь каким-то чудом только немного помялся с левого края.

Наверное, по вечерам Люпин тренирует перед зеркалом взгляд разочарованного родителя, потому что Джеймсу тут же становится стыдно. Но совсем чуть-чуть и ненадолго. По-ребячески вытянув руку в сторону Блэка, он проговаривает:

– Это он начал.

– Чушь!

– Тихо, – шикает Ремус, рассеянно просматривая бланк, и вытягивает вперед ладонь, требуя ручку, которую Сириус ему тут же протягивает, – когда-нибудь вас застукает Минерва. Надеюсь, я в тот день буду на смене, чтобы полюбоваться.

Наблюдая, как Люпин быстро доставляет необходимые галочки в бланке, Джеймс облокачивается о стойку локтем и слабо улыбается.

– Меня она любит.

Сириус сбоку фыркает, пытаясь пальцами расчесать волосы хоть немного. Каталог находится под второй его рукой как знак того, что он все еще наготове.

– Ты сынок учредителей. Конечно, она тебя любит.

– Наша любовь искренна!

– Я думал, что отдохну от шума собак, когда шел сюда, – задумчиво бормочет Ремус, отдавая ручку обратно, и на мгновение за поднявшимся длинным рукавом свитера мелькает бледная кожа запястья с темным пятном то ли от карандаша, то ли от чего-то ещё, Джеймс не успевает рассмотреть, – очевидно, я ошибся.

Развернувшись, Ремус уходит обратно, чтобы отдать бланк гостям и подготовить животное к транспортированию домой. Обычно он довольный в такие моменты, радостный от того, что кто-то из его подопечных обрёл второй шанс, но Джеймс успел заметить еще в прошлом году – Люпин не особо любит Рождество, потому что вынужден ездить домой на несколько дней. Скорее всего, плохие воспоминания не дают насладиться пребыванием в родном городе. А может, что-то ещё. Разговорить Ремуса, не давя, та еще задача.

– Он такой хмурый уже несколько дней, – задумчиво тянет Сириус, провожая Люпина взглядом, и принимается крутить между пальцев ручку, возвращая взгляд на Джеймса, – а ты чего так рано пришел?

Напоминание о причине приезда достает из глубин сознания настороженную опасливость. Покусав задумчиво щеку, Джеймс начинает медленно:

– Сегодня вечером мы с родителями идем на благотворительный прием, – Сириус едва заметно напрягается, откладывая каталог на край стойки, где он лежал изначально, и кивает, побуждая продолжить, – я увидел твою семью в списке гостей и просто… Я могу попытаться что-то передать Регулусу, если он там будет. Ну, если ты хочешь.

Во взгляде Сириуса мелькает что-то тяжелое, когда он задумчиво принимается выстукивать пальцами смутно знакомый ритм по стойке. В серых глазах – ни следа той беззаботности, с которой они дурачились минуту назад. То, с какой скоростью Блэк способен нырять из одного состояние в другое, порой выглядит жутковато, но Джеймс просто продолжает стоять рядом, облокотившись о стойку локтем. Через несколько мгновений Сириус отмирает, подняв на него взгляд.

– Ты можешь просто… приглядеться к нему? – видимо, на лице Джеймса отражается весь возможный спектр недоумения, потому что Блэк тут же добавляет, – он, конечно, будет там ходить с каменной рожей, но… Чёрт.

Сириус не заканчивает предложение. С громким выдохом проходится ладонями по собственным волосам, приминает их и заправляет за уши. Джеймс понимает, что он хочет сказать, поэтому мягко спрашивает следом:

– Ты хочешь знать, что он в порядке?

Сириус кивает со слабой улыбкой. Дёргает за толстые завязки толстовки, болтающиеся на уровне груди, отчего капюшон забавно собирается сзади в бесформенный мешок. В ярко желтом он напоминает цыпленка.

– Меня до усрачки пугает это, ты в курсе? – вдруг проговаривает Блэк, – ты умеешь читать мысли?

– Конечно, – с важным видом отвечает Джеймс, манерно приосанившись, и поправляет чуть сползшие вниз по носу очки, – знаешь, ты мог бы и поменьше думать про мускулистых бородатых мужиков в плавках-...

– Отвали, Поттер, – Сириус со смешком бросает в него смятый в комок черновик бланка, и Джйемс с легкостью ловит этот снаряд, отправляя его в мусорное ведро неподалеку, – если вам удастся поговорить, ты мог бы спросить, почему он не отвечает. Если этот гадёныш вообще заговорит с тобой. Он может быть весьма…недружелюбным. Упрямая задница.

– Интересно, кого он мне напоминает?

Сириус посылает ему не впечатленный скептичный взгляд в ответ, но Джеймс все равно замечает на глубине стальных радужек постепенно всплывающее напряженное беспокойство. Чуть затонувшее за месяц спокойствия, оно пробуждается, вновь набирает силу, появляется на поверхности, чтобы постоянно напоминать о себе.

Поттер уходит, когда в приют приходят ещё посетители, чтобы не мешать друзьям работать. Ему все равно нужно успеть подготовиться. Костюм, попытка хоть немного пригладить волосы, дорога к ресторану. Все это сливается в единый монотонный ритм, выученный наизусть. Единственный просвет – улыбки родителей, когда они встречают его у входа. Джеймс легко обнимает их, и, воспользовавшись тем, что повернут ко всем спиной, корчит недовольную рожицу.

– Брось, Джеймс, все не так плохо, – с улыбкой журит его мама, и добавляет тихо, – как Сириус? Жаль, что мы не успели записать его как гостя с нашей стороны.

– Не думаю, что он захотел бы пойти, – отвечает Джеймс, пропуская её вперед, – я пригласил его на семейное празднование завтра.

– Отлично, мы будем вас ждать.

Через коридор они, наконец, выходят в общий зал, и мама тут же превращается в Юфимию Поттер, начальницу отдела маркетинга и соучредителя многочисленных благотворительных фондов. Ровная осанка, уверенный взгляд, приветливая улыбка для многочисленных знакомых и партнеров. Им с отцом нужно переговорить с некоторыми людьми, которые могут стать потенциальными клиентами компании, и обычно Джеймс сопровождает их, но сегодня у него есть ещё одно дело. Незаметно ускользнув, он направляется неспешно бродить среди гостей, высматривая необходимый ему силуэт. Сириус показывал фотографию брата, так что, в принципе, Джеймс знает, кого искать, но среди толпы незнакомых людей найти определенного человека будет непросто.

Просторный зал ресторана наполовину очищен от столов, чтобы гости могли прогуливаться и беседовать в иллюзии хоть какого-то уединения. Наверное, это пространство подразумевается еще и как площадка для танцев, потому что где-то в углу стоит фортепиано – Джеймс слышит его приятное текучее звучание. Хрустальная люстра подсвечивает стены мягким прохладным светом. Из рождественских украшений видны только утонченные свечи и миниатюрные подарки-пустышки на столах. Никакой мишуры и ярких красок. Видимо, это недостаточно аристократично и богато. От этой мысли становится смешно. Его всегда забавляла манера многих находящихся здесь людей строить из себя подобие высшего света. Джеймс приветствует редких знакомых, прогуливаясь по всему залу, и пытается не выглядеть при этом слишком подозрительным.

Спустя несколько долгих минут, когда он обходит практически все, к нему начинает подкрадываться сомнение. Что, если Регулуса здесь просто нет? Кто сказал, что его возьмут с собой? В конце концов, ему еще нет восемнадцати, а мероприятие рассчитано на состоятельных взрослых людей – алкоголь, поздний час, серьезные вопросы под шлейфом праздничного повода.

Чувствуя, как разочарование медленно расцветает в груди, Джеймс медленным шагом выходит в самый угол, откуда слышится музыка. Приятные переливы клавиш раздаются громче, мелодия смутно знакомая. Поттер поднимает взгляд, готовясь увидеть музыканта – обычно это мужчина средних лет в костюме настолько стандартном, что не стоит даже пытаться запомнить черты его лица. Джеймс замирает, стоит только глазам наткнуться на сидящего за инструментом человека.

На той фотографии, что он помнит, Регулус выглядит маленьким и недовольным как нахохлившийся от мороза сыч. Рядом со смеющимся Сириусом он походит на ребенка, хотя Поттер знает, сколько ему лет – не такая уж у них большая разница в возрасте. Наверное, сыграло свою роль осознание, что это младший брат друга.

Сейчас, вживую, перед Джеймсом предстает не какой-то малыш. Даже назвать его просто парнем у Поттера не поворачивается язык. На ум приходит слово странное и выделяющееся, будто бы прибывшее из другого времени. Юноша. Регулус даже одет по-другому: более широкие к концам рукава белой рубашки, открывающие запястья, жилет на старый манер, заправленный за ворот сложенный платок и никакого классического пиджака. Весь его вид так и говорит о богатстве, роскоши, потому что подобный костюм, будто бы взятый из прошлого века, будет стоить баснословных денег.

Джеймс помнит, как Сириус гневливо рассказывал о дурацкой привычке родителей прикидываться аристократами из ушедших времен, но конкретно сейчас он не может найти в этом ни одного минуса. Потому что сам Поттер, он уверен, смотрелся бы в таком костюме глупо. Регулусу же идёт. С этой его бледной кожей, острой линией скул и контрастирующее черными смоляными волосами.

Они с Сириусом одновременно и похожи, и различаются. Одинаковая форма носа и бровей, но овал лица младшего Блэка резче, губы – тоньше, и сам он весь более угловатый и худой, нежели брат. Бледные подвижные пальцы плавно скользят по клавишам, извлекая мелодию, и Джеймс настолько засматривается на них, что в какой-то момент дает себе мысленную пощечину, приказывая очнуться и перестать пялиться.

“Джеймс Поттер, живо возьми себя в руки”, раздается в голове голос почему-то осуждающим тоном Лили, разделяющей вместе с Ремусом по полставки место его здравого ума, и Джеймс заставляет себя отвести взгляд и чуть отойти в сторону, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание.

Из безопасного укрытия он планирует дождаться окончания мелодии, чтобы подойти затем и завязать разговор. Здесь даже не нужно придумывать повода – Блэк играет чудесно. Будет приятно сказать комплимент такой игре. Чтобы занять себя хоть чем-то, Джеймс подхватывает у проходящего мимо официанта бокал с шампанским и отпивает маленький глоток. Находит взглядом родителей на другом конце зала и, сместив его чуть вбок, видит статную женскую фигуру в темном платье. Шампанское тут же отдает горечью на языке, шипит ядовитым послевкусием.

Как она может так легко и непринужденно стоять здесь, улыбаться и беседовать с людьми после всего, что сделала с собственным ребенком? Отвратительно.

Но Вальбурга, судя по её виду, чувствует себя прекрасно. Джеймс не может не признать, что, несмотря на наличие двоих детей и возраст, выглядит она великолепно. Как ядовитая змея, изящная, но смертоносная. Глядя сейчас на эту доброжелательную улыбку, трудно предположить даже, на что она способна. Джеймс предпочитает перевести взгляд на её сына. Проиграв последние аккорды, тот убирает руки от клавиш и слегка разминает ладони, явно собравшись отдохнуть. Поттер ловит этот момент, легким шагом подходя ближе. Почувствовав чье-то приближение, Блэк поднимает взгляд.

Глаза у братьев похожи, а вот взгляд – совершенно точно нет.

На глубине серых радужек Сириуса всегда мелькает отголосок энергии, готовности взорваться, дать отпор. Даже в самые плохие моменты там есть искра веселья, пусть порой и достаточно мрачного или усталого. Джеймс почувствовал это в нем еще в первую встречу, когда не знал настоящего Сириуса.

Во взгляде Регулуса – непроглядная прочная стена. Настолько глухая и непробиваемая заслонка из вежливой незаинтересованности, наверняка вбитая родителями в самую подкорку, что Джеймс не сразу решается сказать что-то в редком моменте неуверенности, что ему вообще ответят.

“...он, конечно, будет там ходить с каменной рожей, но…”

Это мягко сказано, Сириус. Очень мягко.

– Привет, – всё же проговаривает Поттер, остановившись рядом с инструментом, потому что он никогда не отступает от намеченной цели, – красивая мелодия. Что это было?

Взгляд Регулуса на короткое мгновение скользит за его спину, будто проверяя, нет ли рядом кого-то. Складывается ощущение, что ему вообще запретили с кем-либо разговаривать, посадив в этот угол. От этой догадки внутри Джеймса неприятным клубком сворачивается что-то холодное.

– Добрый вечер, – звучит пресный и прохладный ответ, – “Песнь жаворонка” Чайковского. Если тебе это что-то скажет, конечно.

Как там Сириус говорит? Гадёныш и упрямая задница? Ему подходит. Поттер еще никогда не встречал человека, говорящего завуалированные оскорбления таким спокойным ровным тоном.

– Не сказало вообще ничего, но теперь буду знать, – легко отвечает он, продолжая открыто рассматривать прямую осанку Блэка (не больно ему так ровно сидеть?), и протягивает ладонь вперед, – Джеймс Поттер.

– Я знаю, кто ты.

– Поэтому так огрызаешься?

Регулус, протянувший было руку в ответ автоматическим движением, замирает на полпути после этих слов, и Поттер сам сокращает оставшееся расстояние. Ладонь Блэка прохладная, с шершавыми и чуть грубоватыми от инструмента подушечками. Ощутив большим пальцем чужие выпирающие костяшки, Джеймс в последний момент сдерживает желание погладить их ещё разок, осознавая, что обычно люди так не делают. Регулус разрывает рукопожатие так быстро, словно за каждую лишнюю секунду ему будут ломать по пальцу. Он вообще не выглядит настроенным на диалог – снова отводит взгляд и не проявляет никакой заинтересованности в стоящем рядом человеке. Даже обидно немного. Но и интересно тоже.

Решив, что стоять вот так над душой человека молча не стоит, Джеймс делает небольшой шаг вперед. Ему всё же нужно попытаться разговорить Регулуса хоть немного. Ради Сириуса. Джеймс оказывается ещё ближе, у самых клавиш, в попытке сделать общение более приватным, и чуть склоняется, немного нависая над продолжающим сидеть на табуретке Блэком. Регулусу приходится поднять голову, чтобы продолжить разговор, и Поттер не был готов к тому, как красиво в этих глазах отразится блик с хрустальной люстры на потолке. Как открывшееся больше из-за упавших назад волос лицо завораживающе осветится прохладными лучами.

Блять.

Джеймс, конечно, ценит красоту в любых её проявлениях. Ещё в семнадцать он осознал, что может засматриваться как на девушек, так и на парней, но все его любовные интересы все равно лежат преимущественно на женском полюсе этого мира. Сириус тоже красивый, но почему-то на него Джеймсу не хочется пялиться в попытке разглядеть каждую черту лица.

– Эмм, – тупо мямлит он от неожиданности, и прочищает горло, этим давая себя время сосредоточиться, – Сириус переживает за тебя. Он волнуется, что ты не отвечаешь ни ему, ни мне.

Наконец, во взгляде Регулуса мелькает первая живая эмоция. Быстро, на долю секунды прежде, чем он снова прячет её. Как блеснувший на высоком шпиле здания последний луч солнца, попрощавшийся с этим миром до следующего утра. Как захлопнувшаяся от сквозняка дверь, приоткрывшаяся тонкой щелочкой на мгновение. Этим он поразительно напоминает Сириуса. Оба закрываются. Разница только в том, кто за чем прячется. Пожав легко плечами, Регулус все так же прохладно отвечает:

– Мне не о чем говорить с вами обоими.

– Он очень ждет твоего ответа, Регулус, – тихо продолжает Джеймс, не обращая никакого внимания на эту пустую заученную фразу, и, посмотрев с помощью зеркальной вставки позади Блэка, нет ли кого рядом, спрашивает, – ты действительно не хочешь отвечать или не можешь?

В ответ раздается тишина. Регулус отводит взгляд, чуть опустив голову, и более короткие, чем у брата, волосы немного закрывают его глаза. Он рассеянным дерганым движением тут же возвращает пряди на место. Чужой голос очень тихий и осторожный, когда Регулус проговаривает быстро:

– Среди гостей найди Альфарда Блэка. Он сменил фамилию, но я не знаю, на какую.

– Зачем?

– Это наш дядя, он поможет ему, – Джеймс хмурится в желании задать ещё вопросы, но тут Регулус, мазнувший взглядом в сторону, цепляет на лицо дежурную прохладную полуулыбку, продолжая, – а теперь прошу простить, гости скучают без музыки.

Блэк демонстративно разминает ладони, готовясь снова начать играть, и Джеймс понятливо разворачивается, едва не врезаясь в подошедшую беззвучно близко девушку с буйными длинными кудрями черного цвета. Её улыбка выглядит немного хищной, когда Поттер бормочет извинения, обходя стройную фигуру в облегающем платье по широкой дуге. Судя по тому, как расслабленно она растекается по крышке фортепиано, несмотря на явно с трудом сдерживаемый недовольный взгляд Регулуса, это одна из его многочисленных родственниц.

Направляясь к родителям, чтобы спросить, не знают ли они какого-либо Альфарда (как удобны эти странные редкие имена Блэков), Джеймс чувствует взбудораженное удовлетворение от двух фактов.

Первый – Регулусу не все равно. Это самое главное. Это то, что Сириус должен услышать.

Второй – младший брат его лучшего друга красивый.