Ремус копается в каких-то бумажках на столе, когда Сириус заглядывает в приоткрытый кабинет. Выглядит Люпин достаточно угрюмо и задумчиво, что очень контрастирует с мигающей позади него на стене яркой гирляндой. Красный, зеленый, синий цвета огоньков сменяют друг друга, окрашивая пространство. На этом праздничном фоне уставший Люпин выглядит как вырванный из черно-белого комикса персонаж, которого зачем-то вырезали из страницы и приклеили на иллюстрацию детской книги. Блекло, неестественно.

Сириус и сам не в восторге от Рождества. В их семье никогда не было тепла и радостного предвкушения праздника, только инструктаж матери о подобающем поведении перед очередным приёмом гостей и скучные подарки в виде ненужных серебряных запонок на рубашку или тупых шелковых галстуков. Как-то раз Сириус при всех пошутил, что на таком остается только повеситься, и буквально видел, как затем все оставшееся время мать с затаившейся внутри яростью ждала окончания приема, чтобы наказать его, через силу улыбаясь гостям. Смотреть на неё тогда было удовольствием.

Для них с Регулусом все подразумевающиеся семейные праздники ограничивались подобным, поэтому теплых чувств к играющим отовсюду рождественским мелодиям у Сириуса нет. Но в этом году все меняется. Полученное приглашение на празднование в кругу Поттеров жжет в груди волнительным предвкушением. Никаких неудобных костюмов, идеально выпрямленной осанки и вымученных улыбок. Можно будет шутить без страха получить затем счет за каждое слово, можно будет есть, что хочется, и комфортно одеться. Как мало, по сути, нужно для счастья. Всего лишь что-то по-настоящему искреннее. В груди тупой болью отдается только мысль, что Регулус этой искренности не увидит. По крайней мере, в этом году.

Ремус продолжает шебуршать чем-то на столе, и Сириус коротко стучит костяшками пальцев по двери, привлекая его внимание. Люпин поднимает голову на звук. Выглядит он немного растрепанным – сегодня забрали пять животных в преддверии праздника, и Ремус подготовил к перевозке каждого. От вида чужих ссутуленных плеч и теней под глазами в груди поселяется странное желание помочь, успокоить, как-то подбодрить. Нечастое для Сириуса явление, раньше направленное только на Регулуса, потом – на Джеймса. Видимо, пустующее место для близких людей, занимаемое лишь одним человеком так долго, теперь постепенно восполняется и другими. Странное ощущение.

Решив не заострять на этом внимание, Сириус плюхается на свой привычный уже стул и подхватывает в ладонь небольшую глиняную фигурку кота с отколотым правым ухом. Выглядит как типичное приобретение из гаражной барахолки. Один глаз у кота голубой, а другой – зеленый. Рассматривая изделие, Сириус спрашивает рассеянно:

– Когда у тебя автобус?

– Завтра с утра.

Сириус издает задумчивый звук, отрывая взгляд от кота. Смотреть, как Люпин расчищает стол от ненужных бумаг и мелочей, гораздо интереснее. Ему вообще нравится за ним наблюдать, что бы Ремус ни делал: чистку клеток или нудное заполнение карточек и документации. На счету Сириуса целых два выговора от Минервы за отлучку из приемной, поэтому в свободное время теперь уже Люпин приходит к нему из кабинета, чтобы поболтать или послушать вместе голосовые сообщения от Джеймса на пять минут. В моменты, когда Ремус склоняется пониже, чтобы услышать лучше звук динамиков отданного Поттером старенького телефона, Сириус непроизвольно начинает рассматривать вблизи черты его лица и представлять, как бы оно выглядело без шрамов. С каждым днем он задумывается над этим все меньше и все больше – просто смотрит на едва заметные веснушки, ресницы и изгибающиеся в слабой улыбке губы на рассказ Джеймса. На Ремуса приятно смотреть, благо тот привык, что Блэк не обременен чувством такта и нарушает границы вообще со всеми. Забавно видеть, как Джеймс подозрительно косится на каждый его такой взгляд. Как ревнивый отец на ухажёра несовершеннолетней дочери.

Обычно Ремус выглядит вполне мирно или просто сосредоточено. В последние дни перемены случаются не в лучшую сторону. Движения Люпина становятся скованными и рублеными, ответы обрывистыми, а взгляд – слишком тяжелым и задумчивым. Совсем как в первые их встречи, словно он опять замыкается в себе. Будто поездка домой – не что-то радостное и долгожданное. Блэк понятия не имеет о характере отношений Ремуса с родителями, но он прекрасно знает, каково это – просто не хотеть находиться в каком-либо месте. Когда действуешь через силу или ради кого-то, или просто потому, что привык. Ему не хочется, чтобы Ремус ощущал подобное без крайней необходимости. Спустя пару минут наблюдений Сириус все же предлагает осторожно:

– Ты мог бы остаться и отпраздновать с нами, если не хочешь ехать домой.

Ремус, наверняка погрузившийся в свои мысли, как это часто с ним случается, на мгновение замирает. Пожимает затем плечами с легкой улыбкой и отрицательно качает головой.

– Я обещал маме навещать её каждое Рождество.

В чужой тон проскальзывает хорошо различимая нежность, и Сириус сразу узнает её – с таким же выражением о матери говорит и Джеймс. С любовью, лаской, радостью. Так странно представлять, что кто-то подобным образом относится к родителям, хотя в теории Блэк осознает, что так и должно быть. Это в их с Регулусом семье все вывернуто наизнанку.

Приятно знать, что у Ремуса есть человек, о котором он говорит таким тоном. Который заботится и ждет его дома. Отзеркалив чужую улыбку, Сириус проговаривает мягко:

– Наверное, она крутая.

– Да, – Люпин отводит взгляд, – она была замечательной.

Это короткое слово бьёт прямиком в мягко раскрытое нутро. Прицельно в уязвимое место с едва выросшим хрупким ростком радости за близкого человека. Внутренности обжигает чужой потерей и Сириус, сам не понимая, зачем, поднимается со стула, поставив фигурку кота на место. Потребность утешить выходит на первый план и он не может ей противостоять. Подходит ближе, пытаясь поймать взгляд, который Ремус упорно задерживает на чем угодно, кроме собеседника, и проговаривает мягко:

– Мне так жаль, Рем, правда.

– Ничего, – вымученная улыбка, потухшие янтарные глаза, – это случилось давно.

– Можно обнять тебя?

Он научился этому у Джеймса. Не смотря на кажущийся слишком взбалмошным характер, Поттер никогда не набрасывается с прикосновениями, не убедившись, что человек не против. Сириус же тактильный, всегда таким был. Его способ показать эмоции – прикосновение. Лет до восьми Регулус познал на себе весь спектр объятий, похлопываний, тычков и неожиданных касаний то на волосах, то на плечах. Однажды Вальбурга заметила и устроила им обоим выговор. Сириусу, конечно, было плевать, но на следующий день Регулус уклонился от утренних объятий и продолжает делать так по сей день. Брату проще закрыть в себе эту потребность, чем пытаться как-то восполнить её, что, впрочем, не мешает Сириусу умиляться и называть его котёночком.

С Джеймсом, наоборот, можно валяться на диване, придвинувшись вплотную, забрасывать руку на плечо и обниматься без протестов и каких-либо намёков.

Ремус – иная история, пока ещё для него закрытая, показавшая только свою первую страницу, предисловие, но другого способа поддержать и показать, что он рядом, у Сириуса в арсенале нет, поэтому он спрашивает. Блэк готов к отказу, пусть от желания прикоснуться и начинают зудеть кончики пальцев. Ему хочется защитить Ремуса от боли как он всю жизнь вставал щитом между братом и остальным миром, но Люпин – не Регулус, а свершившаяся потеря – не их сумасшедшая мамаша. Поэтому Сириус предлагает то, что совсем недавно впервые предложили ему самому. Утешение.

Проходит секунда, две, три, после чего Люпин, наконец, кивает. Сириусу этого согласия достаточно. Сделав шаг вперед, чтобы обойти стол, он просовывает ладони под руки Ремуса, удобно обхватывает за спину и утыкается лицом в его шею. Под безразмерным свитером ощущается подтянутое худощавое тело с широкими плечами. За четыре месяца знакомства это их первое объятие. И оно чертовски приятное.

Сириус проводит по чужим бокам мягким успокаивающим жестом, чувствуя, как его осторожно обхватывают в ответ. От Ремуса пахнет сладким чаем, антисептиком и немного шерстью. Странно, но уютно. Тепло идет от него равномерными волнами, хочется укутаться как в одеяло и не вылезать. Коснувшись ладонью чуть напряженных мышц спины, Сириус проговаривает тихо:

– Хотел бы я иметь возможность познакомиться с ней.

Ремус молчит в ответ, и в опустившейся на них тишине к Блэку запоздало приходит мысль, что, быть может, он лезет в ту часть чужой жизни, которую не стоит трогать. Вторгаться во что-то настолько личное – это все равно, что тыкать острой палкой в то незаживающее и кровоточащее, что навсегда остается с человеком, до самой смерти. Кто Сириус Ремусу, чтобы так настырно влезать ему в душу?

Эта мысль настолько резко врывается в голову, что Блэку становится не по себе. Он ведь всегда такой – не замечающий невидимых граней, которые можно лишь почувствовать. Перешагивающий через правила и идущий напролом. Раньше ему никогда не было неловко из-за этого – Блэк специально ведёт себя так. То место, где он жил, не располагает к неуверенности или излишней чувствительности – таких людей Вальбурга ест на завтрак вместо тостов. Чтобы противостоять ей, нужно быть настолько же толстокожим и наглым. Нужно быть хуже. И Сириус целенаправленно таким был. Сейчас же стыд разливается по внутренностям опаляющим жаром. Спустя столько ссор с Регулусом он задумывается, а не прав ли был брат.

Что, если Сириус слишком настойчивый, громкий, дотошный и влезающий, куда не следует? Везде – слишком. Даже для собственной семьи.

Сириус готовится ослабить хватку и осторожно отойти, извинившись, но тут рука Ремуса легко ложится на его макушку, поглаживает осторожно по волосам, опускается до шеи и снова поднимается выше, чтобы зарыться в темные пряди. Это движение мигом приглушает вопящие мысли в голове. Прикосновение нежное, трепетное, и Блэк сдерживает желание податься ему навстречу в попытке получить больше. Продолжая мягко поглаживать его голову, Люпин отвечает негромко:

– Я могу… мог бы рассказать ей о тебе, когда приеду, если ты… – чужой голос запинается от скрытых в нем эмоций, – если тебе это не кажется странным.

– Я люблю странное, – сверху раздается тихий смешок, и Сириус, осмелев, сжимает руки крепче, прижавшись щекой к шее Ремуса, чтобы чувствовать кожей слабую вибрацию его голоса, – я бы понравился ей?

– Напрашиваешься на комплименты?

– Я и так знаю, что прекрасен.

– И красивый, и скромный, да?

Блэк издает согласный звук. Пальцы будто бы без его участия принимаются выводить круговые узоры на чужой спине. Старый свитер ощущается лишним, ткань – ненужной преградой. Хочется почувствовать теплую кожу, провести по ней ладонью, собрать движение чуть выступающих лопаток, приподнимающихся на вдохе. Открыв глаза и чуть отстранившись, Сириус упирается взглядом в шею с чуть поблекшими веснушками у линии челюсти, в виднеющуюся кость ключицы в вороте одежды и взъерошенные медовые волосы.

На ум приходит только одно слово – теплый. Ремус весь — тепло. Хочется коснуться сильнее, глубже, впитать в себя этот жар, эту внутреннюю силу, которой, Сириус уверен, там содержится много. Хочется собрать крупицы губами, вжаться, зарыться ладонями в волосы и склонить ниже, чтобы попробовать на вкус. Продрогший, замерзший до самых костей в доме на площади Гриммо Сириус тянется к этому теплу. Оно ему нужно. Необходимо. Возможно, поэтому он так любит наблюдать за Ремусом. Чтобы затем представлять, как тот повторяет последние билеты для сессии или читает заумную книжку, изредка делая пометки, в уже домашней и уютной обстановке. Может, в каких-нибудь старых заляпанных штанах и футболке с кружкой чая рядом. Не скрываясь и не переживая о том, как на него посмотрят. Из всех встреченных Блэком людей Ремус – первый, с которым он представляет подобное. И это так… запутанно.

Странно, что Сириус хочет себе эти тихие улыбки, мягкий голос и возможность найти спокойную твердость в знакомых руках. Что хочет больше прикосновений, перерастающих в мирную дремоту на узком диване, где приходится тесно сплестись воедино, чтобы не упасть. Что ему нужен Ремус для этого, и он почти начинает тянуться выше, чтобы исполнить это свое желание, но Люпин неожиданно разрывает объятие, тут же отходя на шаг. Сириус непроизвольно вздрагивает. Ощущение, будто с едва согревшегося тела грубо сдернули одеяло, оставляя мерзнуть на холоде.

– В общем, да, спасибо, – принимается бормотать Ремус, снова пряча взгляд и принимаясь натягивать и так длинные рукава свитера на запястья, – я надеюсь, вы с Джеймсом хорошо проведете выходные.

По шее, которую Сириус совсем недавно ощущал своей кожей, принимается ползти едва заметный румянец. Блэку от этой картинки становится только хуже, потому что сейчас от Ремуса наверняка будет валить еще большим жаром. Сириус не виноват в том, что просто хочет согреться в нём.

Но он не может. С осознанием своих желаний приходит и осознание их невыполнимости.

– Конечно, – вливаясь в игру, отвечает Блэк, цепляя привычную улыбку на лицо, – мы с ним что-нибудь придумаем.

Сириус возвращается на стул, снова возводя между ними безопасную границу в виде рабочего стола, и пытается не думать о том, как разочарованно скулит внутри зверь, не получивший желаемого тепла. Такова его жизнь – хотеть недосягаемого. Ни нормальной семьи, ни брата рядом, ни спокойствия и любимого дела. Немного тепла от понравившегося человека – всего лишь добавление в этот длинный список. Ещё один пункт, напротив которого он не поставит галочку.

Будет забавно, если первый интерес Блэка, основанный не на желании просто опробовать поцелуй или чьи-то ласки, окажется неудачным. Сириус сам не может понять, в какой момент флирт перестал быть шуточным для него. Быть может, когда он смог ощутить на волосах мягкое прикосновение и почувствовать запах. Ещё вчера все было как обычно. Чёрт возьми, все как обычно было даже с утра.

Сглотнув, Сириус вглядывается в Люпина. Растянутый свитер, чуть расслабившиеся плечи, едва заметная улыбка, будто он стесняется улыбаться по-настоящему. Слегка ссутуленная спина, темные глаза с неразличимым в таком освещении цветом (Сириус все равно знает, какой чудесный у них оттенок янтаря на солнце). Всё тот же Ремус Люпин. После объятий он выглядит более расслабленным, и от того, что это заслуга Блэка, становится немного легче. Улыбка Люпина мягкая и красивая, когда он журит позабавленно в ответ:

– Надеюсь, я вернусь не в руины города.

Сириус улыбается руинами своего израненного и голодного до чужого тепла сердца.

– Не могу обещать.

***

Дом Поттеров не просто большой. Он огромный. По размерам вместе с земельным участком даже больше имения Блэков, и это действительно оказывает на Сириуса шокирующий эффект. Весь немаленький дом обтянут красной гирляндой, подъездная дорожка вычищена, а у входной двери стоит очень реалистичная фигурка оленя, к которой Джеймс подходит бодрым шагом, чтобы потереться головой о ветвистые мощные рога. По опытным движениям видно – делает он это каждый год.

– Давай, – машет приглашающим жестом Поттер, заметив, как Сириус замер рядом с нехарактерной для себя робостью, – это на удачу.

Блэк, не удержавшись, ехидно фыркает и быстро достает телефон, чтобы сфотографировать это и отослать Ремусу. Отсылать ли Регулусу он решит потом. Джеймс дразняще высовывает язык, даже не думая скрываться от камеры, и поглаживает ладонью каменную мордочку оленя. Сириус спрашивает у него иронично:

– Тебе помогает?

– А как иначе объяснить наш успех? – раздаётся позади мужской голос, и Сириус оборачивается, чтобы увидеть вышедшего в расстегнутой куртке Флимонта с довольной улыбкой на губах, – рад видеть тебя, Сириус. Давай, удача сама не натрет.

Издав забавный звук, который способны воспроизводить только мужчины за сорок, старший Поттер тоже подходит к оленю, чтобы потереться о рога головой с другой стороны. Сириус ни на мгновение не чувствует себя идиотом, присоединяясь к ним. В конце концов, удача в этом году ему не помешает. Затем, посмеиваясь, они втроем заваливаются в широкую просторную прихожую, из которой видны сразу несколько коридоров в разные отсеки дома. Много пространства, большая люстра, особое эхо, всегда сопровождающее подобные дома, но, в отличие от места на Гриммо, тут уютно. То ли из-за интерьера в теплых тонах, то ли из-за людей, которые здесь живут.

– Вы заставили бедного мальчика тереться об оленя? – спрашивает Юфимия и, едва завидев Сириуса, раскрывает для него объятия, – ты мог не делать этого, милый, олень помогает только оленям.

Где-то позади Джеймс, уже навостривший уши на свежеиспеченные булочки, бурчит тихо “обидно”, но все внимание Сириуса поглощено мягким объятием. От Юфимии пахнет выпечкой и свежими морскими духами. Объятие ощущается как что-то родное, словно они знакомы уже много лет. Она ласково проводит рукой по его спине и отстраняется, твердо проговаривая:

– Мы всегда будем рады тебе. Не стесняйся приходить с Джеймсом не только по праздникам, хорошо?

Тон её голоса настолько искренний, что поначалу Сириус просто кивает в ответ, боясь образовавшегося комка в горле от этих слов. Но говорить одними жестами грубо, поэтому, взяв себя в руки, он сипит тихо:

– Хорошо. Спасибо.

– На Рождество мы всегда зовем только самых близких, – коснувшись в поддерживающем жесте его локтя, продолжает Юфимия, – так что гостей должно быть немного.

– Всего-то человек двадцать, – пожимает скептично плечами Джеймс, и, будто что-то вспомнив, вдруг смотрит на Сириуса округлившимися за стеклами очков глазами, – кстати! Мы пригласили твоего дядю. Ну, чтобы вы поговорили в нормальной обстановке. Он душка.

Сириус немного скованно кивает. Слишком сконцентрированный на рассказе Джеймса о Регулусе утром, он особо не задумывался о дяде. Радость от подтверждения, что брату не все равно, затмила все остальное. Не смотря на продолжающееся молчание во всех мессенджерах, при личной встрече Реджи помог. Может, мать просто забрала у него телефон? Им обязательно нужно встретиться, Сириус должен что-то придумать. Может, стоит как-то незаметно наведаться в школу.

Задумавшись, Сириус автоматически здоровается с приходящими гостями, помогает милой девушке в забавном эльфийском фартуке перенести тяжелые коробки и, прихватив с подноса бокал, останавливается в самом углу у красивого зеленого венка, украшенного тонкими нитями бисера.

От картинки брата, сейчас находящегося в том доме и наверняка выслушивающего очередные наставления от матери, тень вины и сожалений накрывает его куполом посреди светлой обстановки Поттеров. Они с Регулусом сегодня будто бы находятся на разных полюсах мира. Темный холод мрачных коридоров, шуршащие ткани платьев, выверенные вплоть до дыхания движения и яркая теплота гостеприимного дома с постепенно приходящими гостями и звучащим со стороны кухни смехом нанятых для вечера помощников. Сириусу до дрожи в пальцах хочется забрать Регулуса сюда. Показать, что такое настоящий праздник. Телепортировать, вырвать из рук родителей какими-то неведомыми силами, но он не может.

– Эй, – раздается совсем рядом тихим голосом, и Блэк отрывается от разглядывания крутящихся пузырьков в шампанском, чтобы увидеть стоящего близко Джеймса с мягким и знающим выражением в карих глазах, – мы обязательно вытащим его, ладно? Не позволяй этому поглотить тебя.

Сириус слабо улыбается и делает маленький глоток. Джеймс Поттер и его телепатические способности. Неужели Сириуса правда так легко прочесть? Даже немного обидно – столько лет тренировок каменного выражения лица идут насмарку. У Реджи выходит лучше.

Горечь шаманского прокатывается по языку, пузырьки продолжают свой путь со дна бокала наверх. Заставив себя вырваться из плена тяжелых мыслей, Сириус отвечает дразняще:

– С чего ты взял, что я думаю именно об этом?

Джеймс забрасывает руку на его плечо и лениво оглядывается по сторонам, осматривая гостей. Прибыли почти все, но дяди Альфарда еще не видно. Сириус не уверен, что узнает его, если увидит – он был совсем маленьким, когда мать приняла решение выбросить брата из жизни. Если так посмотреть, Вальбурга мастерски стирает близких со своего горизонта. Без сожалений и раздумий. Честно говоря, Сириус даже не помнит, за что она так поступила с дядей. Надо бы спросить.

В голосе Джеймса слышится легкая и рассеянная веселость, когда он проговаривает, поддерживая разговор:

– По ком ещё тебе страдать?

Сириус пожимает плечами, украдкой рассматривая присутствующих. Никаких смокингов и тяжелых вечерних платьев. Несколько мужчин вообще пришли в уродских рождественских свитерах и прямо сейчас соревнуются в том, чей все-таки выглядит хуже. Судьями выступают все остальные. Сириус даже в теории не может представить, чтобы нечто подобное происходило на собрании Блэков. Там негласно соревнуются только в умении строить максимально отвратительное и высокомерное выражение лица. По их с Регулусом мнению, последние два года побеждает молодой наследник Малфоев, которого прочат в женихи Нарциссе. Жаль, из двух оставшихся в семье сестёр она более приятная, чем Белла. Кстати, стоит связаться с Андромедой, раз уж теперь они оба изгои.

Поболтав остатками шампанского в бокале, Сириус рассеянно отвечает:

– Может, я влюбился.

– Надеюсь, не в меня?

Сириус отрывает взгляд от конкурса уродских свитеров, чтобы критично осмотреть Джеймса с головы до ног. На Поттере обычные черные брюки и бордовый джемпер. Сириус по привычке, впитанной с самого детства, все же на празднование натянул рубашку, которую Джеймс носил еще в средней школе. Пришлось потом с час выслушивать подшучивающее воркование Поттера о том, какой Блэк малыш. Задумчиво осмотрев друга, Сириус заключает в итоге:

– Ты не в моем вкусе.

– Ауч… Блэки не по Поттерам, хм? – спрашивает странным тоном Джеймс, отводя взгляд, и Сириус недоуменно косится на него, но тот быстро переводит тему, – тогда в кого?

Блэк фыркает, закатывая глаза, и чувствует, как неловкость понемногу сковывает плечи. Особенно когда в ответ на вопрос мозг самовольно подбрасывает картинку смущенного Ремуса и вчерашнее ощущение его тела под ладонями. Вот и зачем он поднял эту тему? Идиот. Это совсем не вписывается в тот план игнорирования, который Сириус успел построить в своей голове. Ему нужно отвлечься на кого-то ещё, а не стоять и думать, как там Ремус сейчас в своем родном небольшом городишке.

Раздраженно нахмурившись на самого себя, Сириус проговаривает в ответ:

– Это просто шутка, Джейми, я правда думал о Регулусе.

– Ну и храни свои секретики, – Джеймс, посверливший его подозрительным взглядом с пару секунд, пожимает плечами и становится рядом, чтобы получить лучший обзор на спор по поводу свитеров, – я голосую за зеленый.

– Синий.

– Заметано.

В итоге побеждает оранжевый, но, скорее всего, лишь потому, что он надет на старенького дедушку, который радостно пританцовывает, опираясь на трость. В качестве приза победителя одаривают мягким лимонным чизкейком и удобно устраивают в самом просматриваемом углу большого зала, чтобы тот имел возможность видеть каждого гостя. Вроде бы, это троюродный прадедушка Джеймса, хотя по отношению этих людей друг к другу трудно определить степень их родства. Сириус за прошедшее время не заметил ни одного брошенного косого взгляда или назревающего конфликта. Это настолько выбивается из привычной для него атмосферы, что Блэк даже ведет себя потише, хотя в конкурсе с бросанием мячика для пин-понга в стаканчики все равно участвует. Он почти побеждает Джеймса, но тот слишком хорош.

– Почему так? – ворчит Сириус, когда его мячик отскакивает от самого края последнего стаканчика, а снаряд Поттера попадает точно в цель, – ты же в очках!

– Я целюсь не глазами, брат, – состроив пафосное выражение лица, декламирует Джеймс, – я целюсь сердцем.

С другого конца зала тут же слышится едва различимое “не смей поганить цитаты из моих любимых книг, сынок!” от Флимонта и Джеймс невинно улыбается ему, играясь с запасным мячиком в ладони. Сириус без понятия, о какой цитате идёт речь, но тоже не может сдержать улыбки, наблюдая за ними. Проиграй он даже в такой мелочи дома – на него бы обрушилась лавина презрительных взглядов и неодобрения. Здесь же все воспринимают это тем, чем оно и является – игрой. Какая-то женщина поддерживающе похлопывает его по плечу с тихим “Джейми чемпион, мы с этим смирились” и Сириус кивает ей, принимаясь выспрашивать какие-нибудь позорные подробности о друге, которые потом можно будет припоминать ему в дни вредного настроения. Она выдает ему парочку интересных моментов.

Вокруг раздается приятный гомон разговоров, посаженный в кресло дедушка дремлет в своем углу, а время неумолимо движется к полуночи. Честно сказать, Сириус забывает о дяде, пока не раздается звонок в дверь. К этому моменту пришли все приглашенные гости, поэтому Юфимия подзывает Сириуса, чтобы он пошел открывать вместе с ней. Сердце в груди ускоряется, когда он останавливается у двери. Одновременно и волнительно, и интересно.

Дядя Альфард – типичный Блэк. Всё же их гены невероятно сильны. Седеющие у висков коротко подстриженные темные волосы, светлые глаза, характерные тонкие черты лица с едва видными морщинами. Он не выше Сириуса, но, разумеется, пошире в плечах, в отличие от более высокого и крупного спутника.

Юфимия приветствует их, пропуская в дом, и в первые мгновения происходит типичный обмен любезностями и небольшими презентами. Наконец, тактичная миссис Поттер отводит их наиболее уединенный угол и оставляет наедине. Наверняка сейчас будет находиться неподалеку, чтобы никто им случайно не помешал. Чудесная женщина. Сириус складывает руки на груди, продолжая рассматривать дядю, и тот, тепло улыбнувшись ему, проговаривает ровно:

– Ты так вырос, Сириус. Я рад видеть тебя.

– Да, я тоже, – отвечает Блэк, и, коротко выдохнув и наплевав на осточертевшие приличия, спрашивает то, о чем думал давно, – за что она выгнала вас?

Улыбка Альфарда немного тает, накладывая на черты его лица горечь и печаль. Не смотря на долгие годы, для него все еще болезненно отдается произошедшее между ним и сестрой. Протянув руку в бок, он сжимает ладонь продолжающего стоять рядом мужчины и тот поддерживающе приобнимает его за плечи.

– За любовь к мужчине. Знаешь, я не Блэк уже больше десяти лет. И ни разу не пожалел об этом, – Сириус согласно фыркает, и Альфард, на мгновение замолчав, продолжает, – моя сестра всегда была… немного деспотичной. Но я любил её. И очень надеялся, что она будет любить своих детей больше, чем любила меня.

– Напрасные надежды.

Ядовитые саркастические слова вырываются из него вопреки воле, но Сириус не может сдержать их. Его надежды растаптывались родителями долгие годы подряд без сожалений и жалости так, что, в конце концов, Сириус разучился надеяться. Слишком энергозатратное занятие, не стоившее тех сил, что в него стоит вкладывать. Он должен был защищать брата и пытаться выжить – в этот график надежды не вписывались.

Совсем рядом раздается ненавязчивая праздничная музыка и людской смех. Тихая счастливая гавань, в которую они оба не вписываются, потому что она для них – неестественна. Альфарду пришлось привыкать к ней, Сириусу только предстоит. Невозможно перестать быть Блэком, просто сменив фамилию. Эта чернота въедается куда глубже букв в паспорте, следует хвостом в любое место, куда ни придешь.

Мужчина, вроде бы, Макс, вдруг нежно касается губами виска Альфарда и тихим шагом выходит из угла, явно давая им шанс поговорить вдвоем. Сириус не понимал, как ему это было нужно, пока тот это не сделал. Прислонившись плечом к стене, он проговаривает мягче, чем до этого:

– Он милый.

– Лучше, чем я, – соглашается Альфард, проводив мужа взглядом, и снова смотрит на племянника, – почему ушел ты?

Сириус принимается покусывать внутреннюю сторону щеки, подумывая, как бы ответить на вопрос, не пускаясь в долгие рассказы. Говорить о назревающем с каждым годом все сильнее напряжении, боли и страхе не имеет смысла. Выдохнув, Сириус просто отвечает:

– Я оказался той ещё занозой в её заднице.

Тихий смех Альфарда неожиданно раздается в их укромном уголке. Искренний и ничем не прикрытый, он позволяет Сириусу немного расслабиться.

– Да, Вальбурга не любит, когда её не слушают.

– Я делал все, чтобы она точно знала, что её не слушают, – с небольшой толикой гордости бормочет Сириус, но от воспоминаний произошедшего такой настрой быстро меняется (дрожащий голос Регулуса, его испуганные глаза, тонкое запястье под пальцами), – они хотели, чтобы я женился. Я не стал. Они попытались применить свой обычный метод убеждения, но Реджи…

– Регулус?

– Да, он… Он испугался и выгнал меня. Ну, чтобы меня не прибили там нахрен.

Под конец на губах появляется улыбка, совершенно не подходящая к данной ситуации. Сириус приподнимает ладонь в попытке спрятать её, чтобы не выглядеть сумасшедшим. Это как рефлекс – улыбнуться в попытке показать, что все в порядке. Он привык делать это с братом, когда тот был совсем малышом и пугался наказаний больше, чем сам Сириус, их получавший. “Все в порядке, Реджи, видишь? Все хорошо”, приправленное улыбкой.

Альфард хмурится, опустив лицо. Молчит некоторое время, после чего жестом зовет его с собой и направляется к выходу, захватив куртку. Сириус выходит следом, зябко поеживаясь в ночном морозе.

На улице гораздо тише. Украшенная улица с ровным строем похожих друг на друга домиков безлюдна, только слышны отголоски праздника из приоткрытых окон. Они направляются в сторону беседки, сейчас прикрытой сверху брезентом от холода. Прячутся в это импровизированное укрытие. Покопавшись в карманах, Альфард достает пачку сигарет и зажигалку, прикуривает привычно. Сириус, осмелев, тянется тоже, и дядя посылает ему подозрительный взгляд блестящих в полумраке гирлянд глаз.

– Я не хочу прививать племяннику вредные привычки.

– Вальбурга – моя мать. Что может быть вреднее?

– Справедливо.

Сириус курил только несколько раз в жизни. Сначала было негде хранить сигареты, поэтому он стрелял их у парней за школой и универом. Потом уже было не до вредных привычек, да и бесить ими стало некого. Никотин дерет глотку, проникая в легкие, и он с трудом сдерживает кашель. Какая же всё-таки гадость. На несколько мгновений повисает тишина, прерываемая только их редкими затяжками с едва слышными выдохами. Почти докурив, Альфард всё же спрашивает:

– Кто бил? Она или он?

Слабое пожатие плеч на очередной затяжке. Щекотное движение прядей на щеках, не скрытых шапкой, под порывами налетающего в беседку прохладного ветра.

– Оба.

– Твою мать.

– Да, – фыркает Сириус, – желательно её.

– Просто… – запинается вдруг Альфард со странным уязвимым голосом и принимается нервно крутить в руках пачку сигарет, – наша мать никогда не била нас. Только отец. Я не понимаю, почему она стала.

– Потому что она хладнокровная мразь?

– Сириус, – укоряюще проговаривает Альфард, и Сириус капитулирующе приподнимает ладони, – я понимаю, что ты зол на неё, но я… Она моя старшая сестра. Я не могу… Я любил её. Это как если бы Регул-...

– Регулус никогда не станет таким.

Отрицание вырывается из него быстрее, чем Сириус успевает осознать. Оно диким яростным зверем рычит внутри, привычно защищая самое дорогое от всего, чем бы оно ни было: физической угрозой или словесным предположением. Регулус не станет как они. Сириус просто знает это. Он ни в чем не уверен больше, даже их планета может оказаться плоской тарелкой на трех слонах, но Регулус таким не станет.

Альфард замолкает на несколько мгновений, явно поняв, что ступил на болезненную тонкую тему. Он достает ещё сигарету и прикуривает её. Сириус наблюдает за мелькающим огоньком, вспыхивающим ярче от каждой затяжки. Голос дяди осторожный, когда он всё же проговаривает:

– Ты не можешь быть уверен в этом.

– Я уверен.

– Тогда почему он не пошел с тобой?

– Ему еще нет восемнадцати.

– Значит, ты точно знаешь, что после дня рождения он придет к тебе, бросив родителей?

Сириус открывает рот, чтобы уверенно подтвердить это, но оттуда не вырывается ни звука. Регулус придёт. Они говорили об этом. Почти четыре года назад, но всё же. Такие разговоры не имеют срока годности, так ведь? Зачем Регулусу оставаться там?

Альфард, увидев его заминку, грустно улыбается. Он мог бы продолжить эту тему, надавить сильнее на болезненные раны и неуверенность, как обязательно бы сделала его сестра, но в ответ звучит простое:

– Видишь? Мы не выбираем за любимых людей. И не можем перестать любить их за неправильный выбор.

Сириус не отвечает, наклонившись, чтобы затушить свой окурок о твердую холодную землю. Не выбрасывает затем, оставляя в руке, чтобы выкинуть в мусор, и готовится встать, когда дядя неожиданно жестом просит его подождать немного. Альфард лезет ладонью в нагрудный карман и достает оттуда что-то небольшое и тонкое. В полутьме Сириус не сразу понимает, что это небольшой конверт, в каких обычно выдают новые банковские карты.

– Позволь подарить тебе подарок, Сириус.

Блэку тут же становится неловко. Он не видел этого человека долгие годы. Они практически незнакомы и вдобавок Сириус вот уже несколько минут подряд сидит тут и оскорбляет его сестру.

– Вы не обязаны-...

– Я буду рад, если ты примешь это, – в голос Альфарда возвращается тепло, – на ней нет лимита, мы доверяем тебе. Знаешь, мы ведь всегда хотели детей, но с нашей работой так и не вышло.

– Я такой себе ребенок.

Сириус бормочет тихо, спрятав нос в воротнике какой-то куртки, висевшей на крючке у двери черного выхода во двор. Судя по размеру и въевшемуся в ткань табачному запаху, старая вещь Флимонта, предназначенная как раз для прогулок на покур.

– Я уверен, что это не так, – упрямо отвечает Альфард, касаясь ладони племянника, чтобы передать конверт, – это ни к чему тебя не обязывает, но мы будем рады, если ты найдешь время заезжать в гости раз в пару месяцев. Макс мешает замечательные коктейли, а тебе уже можно алкогольные, так что… Боже, поверить не могу, что превращаюсь в возрастного гея, спаивающего молодняк.

С губ против воли срывается смешок и Сириус не сдерживает его, позволяя разрастись до тихого смеха. Им наверняка пора возвращаться в дом, пока их не хватились, но они сидят еще пару минут, тихо переговариваясь.

В этот вечер Сириус получает подтверждение, что быть Блэком не значит быть кем-то плохим. И всерьез задумывается над планом встречи с братом.