Регулус никогда не считал свой дом уютным или теплым. Он привык к темным коридорам, холодному свету и безукоризненному порядку, в котором у каждой вещи есть конкретное место. Эта маниакальная привычка матери раскладывать все по одним ведомым ей правилам касается даже детей. Сириус непослушным мячом спрыгивал со своего места, по пути сбивая дорогие антикварные вазы и закатываясь в самые неожиданные углы. Регулус же как пыльная книга – остается там, куда её положили. О ней можно забыть и не доставать неделями, месяцами, годами, но она будет там же. Лежать на месте, покрываясь паутиной и слоями опостылевшей тишины. Хранить на своих страницах строки, которые никто не хочет прочитать.

Блэки никогда не походили на семьи из романтических комедий, но лишь с уходом Сириуса становится очевидным – если хоть какое-то подобие тепла в этом месте и существовало, то брат забрал его с собой той ночью. Унес в пустых руках и растерянном взгляде. Забрал тихой просьбой, выполнить которую было невозможно.

Поначалу Регулус испытывает лишь странное и онемелое облегчение. Прекращаются ссоры, стихают крики. Становится спокойнее. Ужины теперь сопровождаются молчанием, не слышится из-за двери чужой комнаты бьющей басами по стенам музыки. Аптечка не достается с полки вот уже который день и никто не мешает тренироваться в музыкальном зале. Никаких шагов, приближающихся нетерпеливо к комнате с возгласом “внешний мир заждался тебя, Реджи!” и рваных карандашных набросков, засунутых между страницами нотной тетради.

Тихо. Спокойно. Пусто.

Однажды Регулус осознает, что в выходной, свободный от школы и репетиций, он не сказал ни слова за весь день. Лишь кивнул с утра недовольному Кричеру, готовящему завтрак, и до самой ночи больше ни с кем не пересёкся. Несколько часов подряд – только Регулус и полумрак комнаты, холодные струны под рукой, серая картинка зимнего сада в окне. Забытый телефон на столе, щиплющий за открытые предплечья сквозняк и пустота в голове. Отчего-то он не смог играть в тот день. Просто касания пальцев к струнам, медленные, словно под рукой не скрипка, а довольный лаской кот. Наверное, кот был бы мягким и теплым. Приятно пушистым, с большими глазами и забавным кончиком хвоста. Но кота у Блэка нет, есть только твердое и прохладное дерево инструмента.

Регулус специально не заходит в приложение, где, он уверен, Сириус уже настрочил ему кучу сообщений. Он не собирается делать это, каких бы посыльных брат к нему не подсовывал. Честно говоря, Регулус ожидает, что после разговора на Рождество Поттер отстанет, но, видимо, Сириус нашел себе такого же тупого и упрямого друга, каким является сам. Превосходно. Если Поттеру нечем заняться, пусть тратит свое время на эти занятия. Они ничего не изменят.

Регулус говорит себе, что так лучше. Что ему просто нужно привыкнуть. Нужно вырвать из себя эту тупую детскую привязанность к брату и стать, наконец, взрослым. Семья – самое важное, не так ли? А семья – это родители.

В конце февраля Регулус случайно находит в кармане пальто одну из резинок Сириуса, что тот разбрасывал повсюду, и долго пялится на черный кружок в ладони, гипнотизируя его взглядом. Вспоминает, как нелепо Сириус выглядел, когда с утра, не рассчесываясь, завязывал волосы в хвост. Как ел на кухне тосты руками прямо со сковороды, обжигаясь, и показывал язык в ответ на язвительные замечания брата. Как тащил танцевать посреди комнаты под свои дурацкие кричащие песни, когда родителей не было дома.

Регулус быстро моргает, сжимая руку в кулак, когда стоящий у входной двери водитель окликает его, и сбегает по лестнице вниз.

Он должен выбросить её без сожалений. Это всего лишь жалкий кусок ткани.

Резинка прячется под рукавом черной водолазки вторую неделю. Она оставляет на коже слабый розовый след, когда Регулус снимает её вечером, чтобы сонно покрутить в ладонях. Удивительно, как части Сириуса умудряются находить Регулуса даже после всех попыток их матери вытравить старшего отпрыска из дома и жизни.

Особенно говорлива и надоедлива одна из нашедших его частей Сириуса, что сейчас пытается разобраться в клавишах перед собственным носом. Регулус устало вздыхает и чуть морщится, когда пальцы Поттера надавливают слишком сильно.

– Не так грубо. Плавнее.

– Да, точно.

На раздражающе жизнерадостный ответ так и тянет скептично фыркнуть, но Регулус сдерживается. К сожалению, он уже начинает привыкать к этому. Поттер не свалил ни после первого занятия, ни после пятого, так что Блэк вынужден смириться с его временным присутствием в своей жизни. Когда-нибудь ему должно надоесть. Быть может, когда мысль о том, что Регулус не собирается поддаваться на уговоры, окончательно оформится в лохматой голове.

Впрочем, Поттер не так невыносим, как казалось сначала. Да, его болтовня порой напоминает фоновый шум ночного радио, где несмолкающий ведущий бормочет что-то, не останавливаясь ни на минуту, но в целом терпимо. Иногда даже интересно, как та история про заповедник, где маленький Поттер потерялся и его не могли найти несколько часов. Удивительно, как за подобное не последовало серьезного наказания от родителей. Хотя, быть может, Поттер просто не хочет рассказывать об этом. Родители Регулуса бы устроили за такое не одну неделю сухого пайка и ночевок в каморке.

Вообще порой то, что рассказывает Поттер, кажется Регулусу не более, чем выдумками. Принятие и понимание от родных вместо унижающих речей и разочарованных взглядов? Частые разговоры и совместные посиделки вечерами вместо острой тишины и оглушающе громких шагов по вымытым деревянным полам?

Вслушиваясь в этот бесконечный поток слов, проговариваемых легким беззаботным тоном, Блэк иногда испытывает странное ощущение, которое разрывает его надвое.

Одна половина хочет резко и грубо рявкнуть, сказать Поттеру заткнуться, наконец, чтобы наступила привычная и близкая тишина, к которой Регулус так привык. Никаких мыслей в голове, только ноты и музыка, а не разыгравшееся воображение, рисующее живые картинки нормальной семьи. Такой, какой у Регулуса никогда не будет. Поттер, не понимая даже, каждый раз давит на больное место, тычет в уязвимую точку осознания, обычно заглушаемую другими мыслями.

“Смотри, какой жизни ты никогда не получишь”, стучит набатом в ушах под аккомпанемент очередной забавной истории. В плохие дни Регулус почти поддается первой половине. Почти позволяет себе сорваться.

Но вот вторая его половина жаждет этих историй. Она – слабый отголосок того ребенка, который обожал забираться в постель к брату за очередным рассказом о чем-то фантастическом и интересном. Эта половина жалкая и глупая, надеющаяся на что-то хорошее, чему даже не может дать названия. Регулуса бесит, что она все еще побеждает рациональную и бесстрастную его часть. Как будто частичек света из жизни другого человека достаточно, чтобы чуть растопить и отогреть ледники внутри, от которых часто холодеют руки.

Поэтому Регулус слушает. Жадно впитывает любое упоминание Сириуса, но никогда не показывает, что ему это интересно. Ровная спина, взгляд на клавиши или нотную тетрадь. Он почти не смотрит на Поттера. Не потому, что тот неприятный или отталкивающий, просто… Регулусу от одного только ощущения тепла прижимающегося к его плечу тела иногда нужно отходить по несколько минут после ухода.

Когда однажды Поттер тянется к оставленным на крышке пианино очкам через уже севшего на свое место Регулуса, Блэк застывает на скамье статуей. Перед глазами потом еще несколько часов будет стоять картинка крепких рук, обтянутых тканью, и открытой кожи шеи, оказавшейся на мгновение прямо у его лица. Регулус с детства относится к прикосновениям опасливо, предпочитая избегать их, но в тот момент он почему-то не уклоняется. Позволяет случайно мазнуть взъерошенными волосами себе по щеке и за каким-то чертом делает вдох. Грёбанный Поттер и его одеколон. Регулус пытается забыть приятное ощущение, возникшее от этого запаха, сразу же от того, насколько сильно оно его пугает.

Это глупо. Ему не должно настолько нравиться что-то в едва знакомом человеке.

В тот день он еле досиживает занятие, тут же вылетая из зала, как только время кончается. Регулус репетирует дома до поздней ночи, едва не стирая подушечки пальцев в кровь. Забыть-забыть-забыть любую помеху, любое отвлечение, любую угрозу едва ставшей стабильной жизни. Когда в репетиционный зал недоуменно заглядывает Кричер, интересующийся от имени матери, почему отпрыск еще не спит, Регулус отпускает скрипку и молча кладёт её в футляр. Затёкшие от одного положения руки покалывает, в голове – блаженная и долгожданная тишина.

Той ночью он принимает решение отказаться от занятий с Поттером. Наутро уверенность в этом решении тает и тускнеет как звезды, прячущиеся с рассветом от появления на небе яркого золотого солнца.

В конце концов, Регулус достаточно дисциплинирован, чтобы игнорировать собственные реакции. Может, когда он привыкнет, то и вовсе перестанет обращать внимание на чужое присутствие и не будет представлять, как бы звучал голос Поттера, если бы тот пел. Интересно Блэку чисто с музыкальной точки зрения. Пусть инструментальная музыка – его главная любовь, но ценить красивые и поставленные голоса Регулусу это не мешает. Пандора, например, восхитительно берет верхние ноты в сложных партиях. Он иногда приходит на ее вокальные занятия, чтобы послушать, но сам не поет – голос слишком тихий.

Где-то в глубине души порой всплывает робкая мысль. Постыдное признание, о котором Блэк не хочет задумываться слишком долго.

Что, если Регулус не отказывается от занятий потому, что Поттер – второй в его жизни человек, добровольно решивший проводить с ним время? Не по долгу семьи, как Сириус, и не из-за учёбы, как немногочисленные одноклассники, с которыми он порой вынужден общаться.

Пандора стала первым человеком, которому от Регулуса ничего не нужно. Ни беспрекословного послушания, ни бунта против семьи, ни великих достижений и игры до седьмого пота, которые он сам от себя требует.

“Да, но Поттеру кое-что от тебя все-таки нужно, Реджи”, – звучит в голове дразнящим тоном брата, и Блэк раздраженно поджимает губы на собственные мысли. Он ненавидит, когда сознание начинает уплывать и погружаться в слишком далекие и неприятные темы. Оставаться с мыслями наедине то еще удовольствие.

– Вот так?

Чужой голос вырывает из задумчивости, и Регулус смотрит, как ладони Поттера обрушиваются на клавиши. Инструмент издает жалостливый звук, будто бы прося Блэка, наконец, вмешаться и сделать хоть что-то с этим безобразием. Честно говоря, Регулус никогда не думал, что с пианино могут возникнуть такие сложности. По его мнению, это не настолько нежный инструмент, как, например, скрипка, с которой одно неловкое движение порождает ужасные звуки мела по доске. Немного плавности – и клавишные послушно поют нужную мелодию.

Что ж, явно не в случае Поттера. Тихо цыкнув, Блэк отвечает:

– Ты как медведь.

Придвинувшись чуть ближе на скамейке, что они делят по паре часов в неделю вот уже третий месяц, Регулус выпрямляется сильнее и приподнимает ладони, чтобы положить их поверх чужих рук. Раздражение от собственных мыслей, в которые он нырнул за этот короткий срок, видимо, притупляют его умственные способности и привычную осторожность, потому что Блэк осознает, насколько близкое инициировал взаимодействие, только когда пальцы касаются теплой кожи.

Но отступать или смущаться поздно. Регулус не станет шарахаться, когда сам проявил инициативу, это тупо, он же не испуганное животное, в конце концов. Некоторые учителя в консерватории с его разрешения делали так же для него самого. Это абсолютно нормально – показывать нужные движения способом, который поможет ученику понять. Сглотнув, Блэк невозмутимо продолжает касания.

Запястья Поттера чуть шершавые от продолжающейся весенней прохлады – явно не носит перчаток. На фоне широких ладоней руки Регулуса кажутся слишком бледными и тонкими. Он старается не концентрировать на этом свое внимание, чуть надавливая пальцами, чтобы дать понять, с какой силой следует нажимать и как двигаться.

– Чувствуешь? – проговаривает тихо, и слабый перелив мелодии вторит этим странным движениям их рук на инструменте, – просто нужно нежнее.

Утвердительный звук, который Поттер издает в ответ, не поддается расшифровке. Он, замерший на месте, просто продолжает смотреть на их руки, послушно двигаясь, как направляют. Почему-то странно ощущать от него такую покладистость. Блэку казалось, что такой шумный и говорливый человек обязательно или начнет комментировать это их взаимодействие, или примется рассказывать очередную историю из жизни, чтобы разбавить тишину.

Чуть скосив взгляд в сторону притихшего Поттера, Регулус успевает заметить на чужом лице слабую улыбку, и от того факта, что вызвана она его собственными действиями, что-то приятное разливается по груди. Теперь странный порыв прикоснуться уже не кажется таким глупым, как несколько мгновений назад.

Регулус не должен продлевать касание без веской на то причины. Но он все равно продлевает его. С внутренним сожалением убирает свои руки с чужих ладоней, оставаясь внешне, впрочем, невозмутимым, и, как ни в чем не бывало, отодвигается на свое привычное расстояние к противоположному концу скамьи.

– Так понятнее? – собеседник продолжает сидеть, положив ладони на клавиши, словно зависшая на старом компьютере картинка, – эй, Поттер?

Легонько вздрогнувшие плечи, нервное покашливание в ответ. Часы на стене показывают, что время урока почти истекло. Регулус старается не думать, почему на какое-то мгновение мысль о конце встречи внутри его головы приобретает меланхоличный печальный оттенок. Ему нужно взять себя в руки. Он не должен хотеть этих занятий, потому что они – лишь очередная уловка Сириуса. Снова одна из его забав, призванных дать брату то, чего он хочет.

Поттер потирает ладони о джинсы и поворачивается к Блэку с одной из своих дурацких улыбок на лице. Он весь такой – дурацкий. Со своими излишне дружелюбными улыбками, глупыми историями и широкими плечами под тканью клетчатой рубашки.

– Да, спасибо, мне, эм-... – Поттер поднимается со скамьи, пока Регулус тянется закрыть крышку пианино, – мне очень понравились твои руки.

От неожиданности произнесенных слов пальцы соскальзывают и крышка с грохотом опускается на клавиши. По комнате разносится резкий звук хлопка. Регулус порывисто оборачивается в сторону Поттера, чьи глаза за стеклами очков тут же наполняются искренней паникой. На открытом симпатичном его лице это смотрится почти комично.

Он что, действительно сказал это?..

Регулус моргает, не зная, как отреагировать на такое, пока Поттер продолжает говорить. При этом он принимается размахивать руками, будто жесты помогут объясниться лучше, чем слова.

– Я имел ввиду не–... в смысле, твоя помощь мне понравилась. Искусные руки профессионала и всё такое… – Поттер запинается, видимо, осознав, что плетёт, и пытается закрыть лицо ладонями, едва не сбивая с него очки, – забудь, что я сказал.

От картинки неловкого Поттера перед собой, который явно в замешательстве не может подобрать выражение, Регулус неожиданно ощущает… удовлетворение. Оно странной теплой патокой разливается по внутренностям, согревая их и рождая на губах легкую довольную ухмылку. Приятно осознать, что не один Регулус здесь испытывает странные чувства, сидя на этой скамье рядом с Поттером.

Внутри неожиданно возникает искреннее желание продлить этот эффект. Робкой змейкой оно выползает из-под многолетних щитов и запретов, за которыми Блэк предпочитает обычно прятать настоящие мысли, и уютно сворачивается на груди.

Удивительное ощущение. Так вот, почему Сириус постоянно лез к нему со всякими расспросами. Смущать людей, оказывается, интересно. Особенно интересно смущать Поттера. Сириус всегда говорил, что внутри Регулуса сидит “тот ещё невыносимый сученыш”, которого сам Регулус постоянно сдерживает. Сейчас сдерживать его совсем не хочется.

Чуть склонив голову, Регулус отвечает ровно, глядя прямиком в карие глаза, чего обычно не делает ни с кем:

– Забыть, что тебе нравятся мои руки? Никогда.

Поттер издает забавный звук досады и взъерошивает свои волосы еще сильнее. Наверное, впервые за всё их знакомство вглядевшись в чужое лицо настолько пристально, Регулус замечает на нём едва заметный от тусклого освещения румянец. Ладно, возможно, кое-что теперь в Поттере ему нравится больше, чем парфюм. Боги, Блэк вообще не должен продолжать этот разговор, но как же хочется.

Голос Поттера тихий, когда он бормочет невнятно:

– Чёрт. Сириус убьёт меня за заигрывания с его младшим братом.

Регулус едва сдерживает смешок, лишь позабавленно приподнимает брови.

– О, так теперь ты заигрываешь со мной?

– Что? Нет! Я не-...

– Расслабься, Поттер, – фыркает Регулус, забрасывая сумку на плечо, и рукой тянется поправить лезущую упрямо на глаза прядь волос, – мой брат все равно не узнает об этом, так ведь? Если ты, конечно, не докладываешь ему каждое сказанное мной слово.

На последнем предложении Блэк чуть понижает тон голоса, посылая Поттеру тяжелый взгляд. В конце концов, как бы ни было весело дразнить этого парня, Регулусу не стоит забывать, зачем он здесь. Лицо Поттера приобретает выражение из странной смеси растерянности и досады, когда тот отрицательно качает головой.

– Нет, Регулус. Мы уже говорили об этом.

– Отлично.

Блэк собирается выйти из кабинета привычно беззвучно, уже настраиваясь на домашнюю атмосферу званых вечеров – сегодня день рождения Бэллы. Как радостно. Снова придется терпеть её компанию. Водитель уже должен ждать его у крыльца, чтобы отвезти побыстрее к дому, где скоро начнут собираться гости.

Пальцы почти касаются ручки двери, когда Регулуса настигает вопрос:

– Сегодня не сыграешь?..

Интонация обычная, вполне ровная и спокойная, но Блэк, научившийся за всю жизнь чутко вслушиваться в чужие голоса в поисках приближающейся бури очередного скандала, машинально ощущает слабый налёт неловкости. Регулуса ждут. Он и так уже опаздывает из-за занятия и должен сейчас отказать. Сказать твердое “нет”. Ничего страшного не случится, если он не сыграет разок после занятия для Поттера.

Регулус набирает в легкие воздух, чтобы озвучить быстрый отказ и скрыться за дверью.

Регулус раздраженно оборачивается и плюхается на табурет, открывая крышку пианино. Проговаривает тихо:

– Только если ты наконец-то замолчишь.

Блэк лукавит – Поттер никогда не болтает во время игры Регулуса. Когда тренируется сам – да, что весьма плохо сказывается на его концентрации и запоминании в целом, но не в такие моменты. Мелодия разливается по классной комнате успокаивающей волной. Это колыбельная. Короткая и очень простая в игре – всего лишь повторяющиеся переливы. Мотив будто бы успокаивает Регулуса перед приближающимся вечером.

Быть может, он специально не отказал, чтобы оттянуть момент своего прибытия домой. От мысли, что снова придется надеть удушающий костюм, улыбаться и играть гостям до ноющих болезненно рук, в груди сжимается неприятное чувство. Ему никогда не нравились такие вечера, полные малознакомых людей и дорогих родственников. Ему люди в принципе никогда не нравились.

Поттер усаживается рядом, но спиной к инструменту словно в попытке не дать себе снова смотреть на чужие руки, отчего Регулус еле сдерживает смешок. Доигрывает спокойно, опускает теперь уже плавно крышку инструмента и поднимается.

– Спасибо.

Короткая фраза настигает снова у двери. Регулус натыкается взглядом на чужую улыбку, обернувшись, и, не удержавшись, спокойно отвечает:

– Мои руки всегда к твоим услугам, Поттер.

Он хотел бы увидеть чужую реакцию, но ему стоит торопиться. Добежав до машины, Блэк врёт что-то о том, как его задержал преподаватель и, устроившись поудобнее в кресле, принимается нервно крутить рукой резинку вокруг запястья. Взгляд сам собой опускается на собственную ладонь. Черный кружок вокруг бледной кожи. Худые запястья, костлявые пальцы, вечные мозоли на подушечках от струн.

“Мне очень понравились твои руки”

Губы сами собой растягиваются в улыбке. Единственное, что Регулусу нравится в себе лишь потому, что руки рождают музыку. Не слишком острое лицо с рублеными чертами, не худощавое тело и не фирменные серые глаза Блэков. Руки – единственная его часть, в искренность комплимента которой он способен поверить.

Так странно слышать приятные слова о себе от кого-то, кто не Пандора. Насколько Регулус успел понять, Поттер вообще любит разбрасываться комплиментами. Он отпускает их вахтерше на входе в консерваторию и преподавателю сольфеджио, которая иногда заглядывает к ним, чтобы достать какие-то материалы из шкафа. Поттер восхищается самодельными украшениями Пандоры при каждой их случайной встрече в коридоре и довольно рассказывает о красивых картинах своей подруги.

Нелепое качество для человека. Сначала Блэк думал, что такому уровню лицемерия и лизоблюдства только позавидовать, пока не понял – комплименты искренние.

Но одно – слушать такое в адрес людей, и другое – про себя. Регулус жестко говорит себе не раскисать, но приятное теплое чувство все равно поселяется где-то внутри, медленно согревая. Он вспоминает чужую улыбку, широкие ладони, неловкий и едва видный румянец на коже, пока рассеянно рассматривает проплывающие в окне улицы. Все-таки сбитый с толку Поттер – интересное зрелище.

Конечно же, мать удостаивает его тяжелым взглядом и холодным замечанием за опоздание. Регулус бормочет извинения и быстро уходит переодеваться, едва не сталкиваясь с официантом у лестницы. В общем просторном холле шумно и суетливо. На небольших круглых столах уже расставлены блюда с закусками, бокалы с шампанским наполнены и разносятся на подносах в нужные углы.

Регулус вбегает на второй этаж и прячется в комнате. Это укрытие сработает лишь на несколько минут. Он знает, что должен спуститься сам, потому что заставлять матушку посылать кого-то за ним значит нарваться на её гнев после. Опоздание уже стало первым звоночком для её плохого настроения, а это день рождения Бэллы – она обязательно что-нибудь выкинет назло родителям. Облапает официанта, например, на глазах у всех как сделала на свое совершеннолетие год назад. Или официантку, как на Рождество. Поэтому Регулус позволяет себе набраться сил и тихо постоять, уткнувшись лбом в дверь на несколько секунд, после чего начинает переодеваться.

Это первый крупный вечер в их доме без Сириуса – Рождество чета Блэков справляла в поместье Малфоя в честь их помолвки с Нарциссой. Регулусу не понравилось – огромные комнаты, высокие потолки и лютый холод, хотя топили в тот день так, что было жарко даже в рубашке. Просто само место – холодное. Нарцисса меняет один ледяной дворец на другой, хотя в её взгляде на будущего мужа всё же читается влюбленность. Какая жалость. Регулус буквально может слышать в голове саркастичные комментарии Сириуса по этому поводу. Люциуса поносить он любит особенно сильно и изворотливо.

Так странно не высматривать среди гостей фигуру брата, не видеть его в любимом углу у столика с алкоголем и не продумывать варианты выходок на этот раз. Никто не крутится рядом, не отвлекает внимание на себя в тупых бесполезных разговорах ни о чем и не отпускает желчные комментарии о гостях. Регулус ощущает теперь на себе в два раза больше взглядов, слышит в два раза больше шепотков и чувствует, как тяжелым грузом ложится на плечи взгляд родителей. Он должен показать себя наилучшим образом в первый свой выход в качестве единственного сына семьи. Обязан не разочаровать. Мысли эти отдают горечью.

– Привет, мой дорогой кузен.

Беллатриса выплывает из ниоткуда в одном из своих облегающих платьев. В этот раз темно-зеленое с кучей пайеток на рукавах и подоле. Красивое и дорогое, как и всё, что она носит. Регулус не может вспомнить, видел ли её когда-нибудь в свободной или повседневной одежде. Черные волнистые волосы уложены набок, макияж оттеняет темные глаза. Красивая, что подтверждают неудачно скрываемые похотливые взгляды находящейся сегодня здесь мужской половины гостей. Как жаль, что Регулуса не трогает ни точеная фигура, ни остро очерченные черты лица. Мягкая и нежная красота Андромеды гораздо приятнее, хотя, быть может, потому что она была самой доброй из них. Звучит смешно – добрый Блэк.

Регулус оставляет свой голос ровным, а лицо – нейтрально вежливым, отвечая:

– Добрый вечер.

– Ой, да брось, малыш, – приблизившись, отвечает девушка, и закидывает свою руку ему на плечо, чуть возвышаясь из-за ужасающе длинных каблуков, – ты всегда такой официальный. Мог бы быть добрее к сестре. К тому же, теперь тебе, должно быть, одиноко.

Он призывает все свои силы на то, чтобы не уклониться от прикосновений. От Беллы пахнет чем-то соленым и тяжелым, очень странный парфюм. Неприятный, как дикое море или кровь.

– Не понимаю, о чем ты.

– Ну, Сириуса-то теперь нет. Вы, ребята, были близки. Скучаешь по нему?

Беллатриса понижает голос, делая его как будто бы доверительным, и кому-то другому такой участливый тон бы показался искренним, но вот только они – Блэки. Они играют в эту игру с детства. И пока еще Регулус ни разу не проиграл.

– Ох, прости, сестра, – улыбнувшись сочувственно отвечает Регулус и похлопывает участливо по стройному покатому плечу, – я ведь никогда не спрашивал, каково тебе после ухода Андромеды. Должно быть, уход Сириуса напомнил тебе о ней?

Накрашенные алым губы каменеют и чуть сжимаются. На долю секунды в темных глазах Беллы мелькает ничем неприкрытая злость, после чего она отстраняется. Щелкает пальцами официанту, и тот сразу же подходит с подносом шампанского. Кузина берёт два бокала, второе протягивая ему. Регулус хмурится.

– Я не-...

– Не будь таким святошей, Реджи, – фыркает, отпив из своего бокала, – в конце концов, совершеннолетие не за горами, м? Что подарят мама с папой? Возможность бренчать на лютне дальше или местечко в компании?

Это провокация, тупая и очевидная, еще и сказанная вместе с формой имени, какой она его никогда не называет. Зато знает, что так называет Сириус. Внутри Регулуса на мгновение вспыхивает бессмысленная ярость. Он на секунду прикрывает глаза с желанием привычно нырнуть во что-то спокойное и приятное.

Клавиши под пальцами. Волосы, мазнувшие по щеке. Мелодия колыбельной. Тепло прижатого к телу плеча. Румянец на коже.

Открыв глаза, Регулус улыбается и отставляет бокал в сторону, не выпив ни глотка. Скрипка, вытащенная из футляра, уже ждёт его в привычном углу. Взгляд матери стекает с затылка к плечам, наполняя голову тяжелой болью. Регулус делает шаг в сторону, безмолвно признавая ничью. Сириус бы бился до последнего, выводя дорогую кузину до крика. Регулус же просто проговаривает в ответ:

– С праздником. Позволь подарить твоим гостям немного музыки.

Он отворачивается, не дождавшись ответа. Стремится поскорее закрыться щитом скрипки от разговоров и с облегчением ощущает прохладу её дерева и струн под пальцами.

За вечер он отдыхает только пару раз, вынужденно давая рукам передышку, во время которых приходится разговаривать с людьми. Счастливая Нарцисса с помолвочным кольцом на пальце и пресным Люциусом сбоку. Дяди и тёти. Принимающая поздравления Беллатриса, уже поглядывающая заинтересованно на кого-то из обслуживающего персонала. Бедняга. Уволят без выходного пособия.

Пальцы болят и на последней композиции едва шевелятся, с трудом выполняя приказы головы. Регулус специально выбирает под конец что-то попроще. Запястья ноют, отдаваясь болезненным ритмом до самых локтей и виски с затылком присоединяются к ним, но он все равно улыбается искусственно гостям, провожая их вместе с родителями. Ровная спина, сжатые кулаки, призванные не показать даже малейшую дрожь рук, и фальшивые пожелания хорошей дороги. Регулус просто хочет поскорее услышать звук закрывающейся за ними всеми двери.

Он не позволяет себе расслабиться, когда в доме остаются только трое. Оборачивается к родителям с затаившейся внутри опасливостью.

– Сегодня ты проявил себя достойно, Регулус.

Голос матери сухо произносит похвалу и Регулус слабо улыбается, чуть склоняя голову в благодарном жесте. Значит, он терпел все это не зря. Они довольны им.

– Я могу идти?

– Конечно, – кивает Вальбурга, отпуская, но голос её настигает сына уже у подножия лестницы, – и еще кое-что, Регулус.

Он замирает с ногой, зависшей прямо над ступенькой, и чувствует, как тревога принимается сжимать его голову подобно прессу, способному раздавить что угодно.

– Да?

– Больше не опаздывай.