Сириус идиот. Придурок. Нет, правда. Полнейший болван.

Конечно, он слышит подобные слова в свой адрес едва ли не с рождения. От родителей, учителей, младшего брата и других многочисленных родственников. Впервые, наверное, в жизни он с этими словами солидарен. Потому что только идиот может полезть с поцелуями к человеку, который не раз и не два прямо говорил о своем к нему, Блэку, отношении.

Ремус за все время знакомства не отвечает на его неуклюжие попытки пофлиртовать и то, что он вообще позволяет Сириусу находиться так близко рядом с собой, уже значит многое. Только тупой не поймет, насколько Люпину тяжело дается общение с новыми людьми, а Блэк просто взял и подорвал доверие этого человека. Ему давно пора понять, что сочувствие и любое проявление искреннего интереса к его жизни не доказывает наличия каких-то романтических чувств. Ремус добрый, конечно, он просто пытался успокоить нервничающего приятеля, а Сириус, как всегда, понял чужие действия не так.

Ну и что, что они сидели так близко? Ну и что, что до этого были прикосновения и объятия? Они с Джеймсом обнимаются по пять раз на дню и это ничего не значит. То, что Сириусу хочется придавать значение касаниям Люпина, должно было стать только его проблемой. Но он, как и всегда, расширил её как минимум на двоих человек. Единственное, что Сириус умеет в совершенстве – множить проблемы.

И вот теперь их легкому общению с подтруниваниями и долгими разговорами постепенно приходит конец. Конечно, на следующий день Сириус делает вид, что ничего не было. Быстро переводит тему, едва Ремус пытается начать говорить о произошедшем, и прерывает любые попытки возродить этот разговор. Спустя пару дней Люпин сдается. Сириус облегченно выдыхает, потому что слушать неловкие объяснения Ремуса о том, что поцелуй был ошибкой, не хочется совсем. Блэк и так знает, что поступил тупо, ни к чему слушать это ещё и от других.

С того дня между ними повисает тяжелая и глухая недосказанность, напряженность, которая не позволяет общаться так же, как раньше. Сириус старается, как может. Уводит разговоры в совершенно сторонние темы, стреляет улыбками и болтает о сериалах, которые они с Джеймсом смотрят утром за завтраком.

Вот только каждый раз, когда привычно уже хочется отпустить легкий комплимент или двусмысленный комментарий, внутри что-то перемыкает и Сириус запинается на полуслове. Потому что раньше эти фразы воспринимались шуткой, а теперь им обоим смеяться не хочется. Легко было говорить комплименты, зная, что Ремус воспринимает их как беззубый флирт ради развлечения. Теперь же всё стало серьезным. А Сириус терпеть не может серьёзность, уж слишком много её было в стенах дома на площади Гриммо. Неловкие паузы в разговоре множатся, а взгляды отводятся на сторонние предметы типа стен или окон с промозглой погодой за стеклом.

Всё, что у них остается – это безопасные темы вроде погоды, просмотренных фильмов и животных, которым Ремус продолжает помогать. Порой, наблюдая за осторожными движениями Люпина с очередным котёнком или щенком, Сириус вспоминает, как активно эти губы отвечали на поцелуй. Какими теплыми они были, отзывчивыми. Как чужие пальцы приятно зарывались в волосы и касались мягко шеи. Если этот сраный Лиам получает подобное каждый день, то у Сириуса большие вопросы к несправедливости вселенной. Почему кому-то Ремус достался, а ему – нет? Громадное упущение от Судьбы, он бы подал жалобу, если бы мог.

– Хей, – мягко проговаривает Блэк, дождавшись, когда Ремус выйдет из небольшой комнатки, отведенной под изолятор, – как продвигается прогресс?

Люпин исправно ходит к Добби уже второй месяц каждый день, потихоньку пытаясь завоевать доверие собаки, и Сириус в очередной раз поражается его терпению. Совсем недавно пёс позволил себя погладить и Люпин после этого ходил весь остаток смены таким довольным, будто выиграл в лотерею. О том, каким сильным было желание Блэка поцеловать его такого, искрящегося радостью, никто никогда не узнает.

Правду говорят, что сильнее всего хочешь то, что уже когда-то пробовал, но больше получить не можешь. До поцелуя желание касаться в Сириусе дремало слабым отголоском, которое было легко контролировать. Он думал об этом в основном вскользь как о чем-то гипотетическом. Да, хотелось. Да, представлялось в фантазиях. Но теперь, когда Сириус знает, каково это, сдерживаться стало в сто раз тяжелее.

Потому что теперь он может вспомнить ощущение теплой кожи под пальцами с чуть выпуклыми линиями шрамов. Теперь он знает, что в поцелуе Ремус с мягким напором перехватывает инициативу. Что, хватая ртом воздух, может издавать очаровательные звуки, которые Сириус хотел бы вызывать у него чаще и больше.

Иногда это становится невыносимым и Блэк принимает решение торчать в приемной весь день, не заходя в отсек с животными, где обитает Ремус. Иногда он просто берет передышку. Возможно, следовало бы взять её и сегодня, потому что обернувшийся на голос Люпин выдавливает из себя улыбку, выглядя расстроенным. Сириусу тут же хочется протянуть к нему руки, предлагая утешающие прикосновения, но он не может.

Мог бы до того, как всё испортил. Теперь же он позволяет себе только минимум прикосновений.

– Не очень, – тихо отвечает Ремус, понятия не имея о душевных метаниях собеседника, и облокачивается о противоположную стену узкого коридорчика, – сегодня просто не реагировал на меня.

На нем уютный коричневый свитер с длинными рукавами. Наверняка достаточно мягкий для того, чтобы можно было укутаться в ткань, пахнущую чем-то приятным, и уютно задремать под стук осточертевшего весеннего дождя. Сириус приказывает своим мыслям заткнуться и не течь в этом направлении. Как и всегда, послушания у мыслей столько же, сколько и у их хозяина.

– Ты справишься, – отвечает ровно Блэк, продолжая стоять на месте, – мало кто устоит перед таким обаянием, м?

Он понимает, что ляпнул, только когда слова слетают с губ, а Ремус с неловкой улыбкой отводит взгляд.

Да блять.

– Ты помог уже многим, Рем, я об этом.

Попытка пригладить предыдущую фразу до нейтральной звучит убого и Сириус едва сдерживается от тяжелого усталого вдоха. И как Регулус может постоянно контролировать, что говорит? От этого устаешь быстрее, чем от кросса на пять километров.

Люпин касается своей шеи рукой с легким кивком, продолжая путешествовать взглядом по стенам. Отвечает рассеянно:

– Да, конечно, – и тут же с быстрым выдохом, – слушай, Сириус, может, нам всё же стоит-...

– Знаешь, я совсем забыл, что у меня было дело.

С прекрасным и полным осознанием, что поступает как свинья, Блэк быстро перебивает, моментально поняв, о чем сейчас пойдет речь. Ремус замолкает, чуть нахмурившись, пока Сириус делает шаг назад. Выглядит он чуть разочарованным и Блэк говорит себе не испытывать по этому поводу сильных чувств. В конце концов, ему не впервой чувствовать себя объектом разочарования.

– У меня встреча, – ложь стекает с губ отвратительным вязким сиропом,приправленным улыбкой, – прости, поговорим позже?

Люпин кивает. Чуть сутулящийся и бледный от промозглой серой погоды, длящейся уже несколько дней, посреди темного коридора он выглядит чуть усталым и будто бы неуверенным. Как потерявшийся в незнакомом городе человек, опасающийся подойти к прохожему, чтобы спросить дорогу. Сириус и был бы рад найти такую пропажу, но вот только парень Ремуса успел первым.

Боже, и о чем он только думает. Люпин – не выпавшие из кармана ключи, которые можно подобрать. У Сириуса, судя по всему, плавно начинает съезжать крыша.

Голос Ремуса настигает тихим:

– Поговорим, когда будешь готов.

– Отлично!

Отвернуться от карего взгляда, выйти из коридорчика, пройти мимо клеток к приемной. Подальше. Ему просто нужно убраться подальше. Хотя бы на немного. Как раз приближается время обеда.

Улица встречает влажным воздухом и промозглым весенним ветром. Минусы короткой зимы и мягкого климата. Но совсем скоро из напитавшейся водой земли должны вылезти первые цветы и зеленое покрывало трав. Набухшие почки и прилетевшие птицы. Солнечные лучи и тепло. Скорее бы.

Он не знает, куда идёт, просто дальше и дальше по улице, прикрываясь от ветра воротником. После такой прогулки наверняка волосы станут похожи на с трудом расчесывающееся гнездо. Вывески магазинов, спешащие по делам прохожие, мигающие сигналы светофоров. Сириус бредёт по тротуару, погрузившись в мысли и не замечая даже, что не взял с собой наушники в этот раз, хотя обычно без них никуда он не выходит.

Регулус продолжает игнорировать его, из-за чего внутри Сириуса постепенно беспокойство сменяется на раздражение. Он знает, что у брата есть возможность ответить. Знает, что тот выглядит вполне нормально со слов Джеймса, а, значит, никто дома не издевается над ним хотя бы физически, потому что Сириус помнит – на более хрупком здоровье Регулуса любое наказание всегда отражается сильнее и явственнее. Все его пропуски репетиций были только по этой причине, а за все время, что Поттер ходит на обучение, ни одного занятия Регулус не отменил.

Этот мелкий говнюк мало того, что не отвечает, так еще и с Джеймсом не хочет о нём говорить. Регулус, конечно, всегда шёл на поводу у родителей, но доказательство того, что тот исполняет даже поручение матушки игнорировать брата, больно ударяет куда-то в район рёбер. Разговор с дядей теперь всё чаще всплывает в памяти. Сириус не хочет думать о том, что Регулус действительно пытается забыть его. Вычеркнуть из жизни. Выбросить. Уничтожить.

Рано или поздно они поговорят, его терпение уже потихоньку начинает заканчиваться. Сириус просто должен знать, что у брата на уме. Должен увидеть его глаза. Услышать, что он скажет.

И, будто мало было мыслей о Регулусе, теперь голова завалена и Люпином. Чёрт возьми, Ремус – та часть новой жизни, которая помогала Сириусу восстановиться после ухода из старой. Потерять его сейчас значить потерять одну из несущих стен, которых у Блэка и так почти не осталось. И осознание того, что происходит это по его собственной вине, делает только хуже.

Всё вокруг разваливается на части, не успев как следует построиться, и Сириусу хочется просто поставить жизнь на паузу. Выдохнуть. Отдохнуть немного от постоянно зудящих мыслей в голове. Их много, они гудят, превращая голову в улей с кучей разъяренных пчел внутри.

Капли начинающегося дождя падают на макушку, холодом проникают за воротник, отрезвляя и вырывая обратно в реальность. Он не взял с собой зонт, а мокнуть в такой погоде не хочется совсем, поэтому Сириус заскакивает быстро в первую попавшуюся дверь.

Его встречает тепло и приглушенная музыка. Над головой позвякивает ловец снов с вплетенными в нити бусинами, на стенах – абстрактные картины разного размера, хаотично разбросанные по пространству. Подсвечивающаяся неоном надпись “Leviosa” и разбросанные альбомы по журнальному столику у дивана.

За прилавком никого нет, и Сириус проходит к стене, принимаясь рассматривать картины. Резкие линии, плавные переходы. Угадывающиеся силуэты и непонятные очертания. Некоторые рамки повешены будто бы криво, но выглядит это интересно и к месту.

– У вас запись?

Хрипловатый женский голос раздается позади, и Блэк резко оборачивается, прижав руку к груди. Невысокая девушка с обрезанными коротко светлыми волосами улыбается на его реакцию и приподнимает вопросительно брови. На ней полупрозрачная водолазка с жилетом поверх и черные джинсы. Через ткань на левой руке виднеется узор татуировки, покрывающей все предплечье. Сириус улыбается, чуть поправляя замявшийся угол воротника.

– Я просто случайный прохожий, – он чуть склоняется в шуточном поклоне, – позволите переждать с вами дождь?

Девушка чуть прищуривается на его театральные потуги быть очаровательным и упирает руки в бока. Честно говоря, от её взгляда уверенность Блэка в том, что его сейчас не вытурят, начинает потихоньку испаряться. Но ведь это какое-то заведение, верно? Клиентоориентированность должна сработать.

Наконец, девушка пожимает плечами и плюхается на диван, похлопывая по месту рядом ладонью.

– Без проблем, мне всё равно скучно. Клиент отменил сеанс в последний момент.

Она морщится досадливо, что, признаться честно, выглядит забавно, и Сириус садится рядом. Шум дождя за окном усиливается, неоновая вывеска моргает пару раз, будто подмигивая новому знакомому. Мазнув взглядом по лежащим на столике журналам, Блэк осознает, что это за место. Воодушевление тут же поднимается в груди, когда он, повернувшись к девушке, произносит радостно:

– Ты тату-мастер?

– Ага, – она подмигивает задорно, – как ты догадался?

Сириус фыркает смешливо, закатывая глаза.

– Не было времени читать вывеску, когда начался дождь.

– Не стыдись признаться, что не умеешь читать, малыш.

Дразнящий тон звучит настолько похожим на фирменный недовольный бубнёж Регулуса, что вместо неприязненной реакции из Сириуса вырывается только пораженный выдох.

– Да как ты смеешь? Я могу написать свое имя и сосчитать до десяти!

– Похвально. И что же это за имя?

– Сириус Блэк.

Девушка издает короткий смешок, будто он удачно пошутил, на что Сириус просто продолжает смотреть на неё тяжелым взглядом. Перестав посмеиваться, она моргает раз, второй, после чего недоверчиво отвечает:

– Подожди, правда? Тебя назвали как персонажа из “Подземелий и Драконов”?

– Это древнее аристократическое имя, юная леди.

Она скептически пожимает плечами и лезет в карман джинс, доставая оттуда небольшой предмет. Подносит к губам, затягивается и выдыхает густой белёсый дым. В воздухе тут же разливается аромат чего-то свежего, похожего на мяту или базилик. Сириус, пробовавший курить в жизни только обычные сигареты, заинтересованно посматривает на неё, пока она отвечает:

– Ну хотя бы не Рабастан.

– Кто назовет своего ребенка Рабастаном?

– Ну кто-то же назвал тебя Сириусом.

– Как грубо, – он выдыхает шумно и берет один из альбомов, принимаясь листать его, – а тебя как зовут, именной критик?

– Марлин.

– Как Монро, что ли? – в ответ Сириус получает не впечатленный взгляд, на что тут же приподнимает ладони, сдаваясь, – ладно-ладно, только тебе тут можно критиковать чужие имена, я понял.

Марлин удовлетворенно кивает, снова затягиваясь и выпуская дым. Блэк же возвращается к альбому. Это эскизы, выполненные в черно-белых тонах. Плавные и тонкие узоры на одних листах и резко очерченные линии на других. Одни складываются в силуэты зверей, другие так и остаются абстракцией. Сириус подолгу рассматривает каждый, представляя, как бы они смотрелись на реальном человеке.

– Нравится?

Чужой спокойный голос вырывает из мыслей и Сириус отвлекается от альбома, чтобы взглянуть на Марлин. В её карих глазах мелькает что-то мягкое, пока она дарит ему короткую улыбку. Блэк кивает.

– Красиво. Это твои?

– Не все, – она указывает выкрашенным в бордовый ногтем на короткие подписи у эскизов, – под этим знаком мои, под другим моего друга. Он спец по животным. Я больше по абстракциям.

И действительно, присмотревшись, на большинстве эскизов животных виднеется скромная подпись “Пит”. Воодушевление никак не хочет успокаиваться внутри него, разрастаясь все с большей силой. Ему хочется разузнать все – как Марлин пришла к такой работе, училась ли рисовать профессионально и как долго бьёт. Некстати в голове всплывает давний комментарий Ремуса к его рисункам. “Выходит очень красиво. Знаешь, как эскиз для тату”.

– Это очень круто, – проговаривает Блэк, вернув взгляд на собеседницу, – давно этим занимаешься?

– Третий год, – она улыбается, поджимая под себя одну ногу, чтобы удобнее сесть к нему боком, и Сириус тоже смещается поближе, чтобы послушать, – начинала с уборщицы.

От неожиданности Сириус не может сначала внятно отреагировать, на что Марлин улыбается шире и принимается рассказывать о своем долгом пути. Как приехала в город после школы, не смогла поступить и искала хоть какую-нибудь работу, чтобы не возвращаться домой. Как Пит взял её, пожалев, еще семнадцатилетней, чтобы убирать студию по вечерам, а потом стал учить, увидев интерес и потенциал.

– Он добряк, – с теплотой проговаривает она, подперев щеку ладонью, – не знаю, стала бы я возиться с ничего не умеющей девчонкой за собственный счёт.

– Ну, по крайней мере, ты возишься со мной, хотя могла бы просто недовольно молчать все это время.

Марлин фыркает, снова затягиваясь, и произносит на выдохе:

– Не люблю молчать.

– Я тоже.

Она протягивает ему кулак и Сириус стукает по нему своим с тихим смехом. Он вообще не ожидал, что так хорошо проведёт время, когда забегал в первую попавшуюся на пути дверь. Начавшийся тяжело день потихоньку выправляется новым приятным знакомством. Мысли, взбудораженные им самим, плавно успокаиваются, ложатся на дно как осевшие в чашке чаинки.

– Я тоже, знаешь, – нехарактерно для себя Блэк чуть запинается, но затем все равно продолжает, – тоже рисую.

Марлин заинтересованно приподнимает брови, протягивая вперед ладонь в требовательном жесте, и Сириус открывает галерею в телефоне, чтобы показать парочку рисунков, которые он фотографировал, чтобы отправить дяде Альфарду.

– Ммм, неплохо.

Она пододвигается к нему ближе, чтобы лучше рассмотреть фото, и Сириус чувствует исходящий от неё аромат. Сладость, смешанная со свежим запахом дыма. Приятно. Чуть скосив взгляд вбок, Блэк рассматривает чужие черты лица. Большие глаза, пухлые губы, милые щеки со слегка выделяющимися скулами. Марлин симпатичная и явно на одной с ним волне. Она классно шутит и не стесняется быть собой даже с незнакомыми людьми. Было бы так просто хотеть её поцеловать. Испытать к ней не платоническую симпатию.

Вот только, прислушавшись внимательно к себе, Сириус понимает, что ему не хочется. Совсем.

И это чертовски обидно.

Чёртов Ремус Люпин и его способность залезать к Сириусу в голову, больше никого туда не пуская.

– Ты мог бы набросать что-то сейчас?

Сириус моргает, обрабатывая прозвучавший вопрос на секунду дольше необходимого.

– В смысле, нарисовать?..

– Ага, – Марлин кивает, не замечая его замешательства, – я покажу Питеру. Он постоянно участвует в каких-то семинарах и курсах. Если ему понравится, может, посоветует тебе что-нибудь.

Несколько мгновений Сириус может только сидеть и недоверчиво смотреть на неё в ожидании конца шутки, но Марлин не выглядит как человек, который подтрунивает над кем-то прямо сейчас. Ситуация сюрреалистичная. Блэк случайно забежал в студию, прячась от дождя, и теперь его рисунок хотят показать опытному мастеру? Он что, попал в один из подростковых романов об успешном успехе?

– Это что, сон?

Марлин закатывает глаза, неожиданно больно сжав пальцами кожу на его руке, чтобы ущипнуть, и Сириус шипит на неё.

– Ай!

– Будешь рисовать или нет?

Конечно, он будет.

В первые минуты от нервов Сириус может только пялиться на пустой лист, пока Марлин, тяжело вздохнув, не дает ему затянуться пару раз с простым посылом “расслабься”. Густой свежий дым бьёт по глотке, заставляя закашляться, но срабатывает это как выключатель. Он действительно расслабляется, принимаясь набрасывать линии карандашным грифелем по белой бумаге.

Мысли рассеянно бродят по сознанию, не концентрируясь на чём-то конкретном. Ладонь расслабленно двигается, управляя карандашом. Силуэт постепенно вырисовывается среди хаотично разбросанных резких линий. Вроде бы, он рисовал когда-то нечто подобное для Реджи.

– Это птица?

Заинтересованный вопрос звучит откуда-то сбоку, и Сириус кивает.

– Феникс.

– Почему нет огня?

Блэк на мгновение замирает, только сейчас осознав, что да, обычно феникса рисуют в огне, а у него – только черная крапинка пыли-пепла. Ответ едва не срывается с губ и он вовремя останавливает себя от того, чтобы произнести это.

“Потому что феникс умирает”

Перед перерождением всегда должна быть смерть, но люди обычно не концентрируются на этой части истории. Все любят возрождение нового. Понимая, что прозвучит такой ответ максимально странно, Сириус бормочет тихо:

– Ещё не добавил.

Он действительно добавляет парочку едва видных штрихов огня напоследок. Рисунок выходит одним из лучших, что он рисовал в последнее время. Хотя не то, чтобы Сириус много практикуется после Рождества. Только мелкие наброски на работе, которые куда-то деваются. Скорее всего, уборщица выбрасывает по утрам, наверняка матеря его за разбросанную где попало бумагу.

Дождь за окном постепенно утихает. Время обеда близится к концу. К моменту, когда они с Марлин обмениваются контактами, слышится перезвон бусин в ловце снов над дверью – приходит следующий клиент. Сириус прощается с Марлин, благодарит её и выходит на улицу. Здесь – всё та же серость, мелкая влажная крошка с неба и редкие проезжающие машины. В мире все остается таким же, пока в жизни Сириуса происходят перемены.

Взбудораженный произошедшим, Блэк направляется обратно бодрым шагом. Погода уже не кажется такой отвратительной, как с утра, а настроение останавливается на зеленой отметке “хорошо” впервые, наверное, со дня того злосчастного поцелуя. Он забегает по пути за кофе, чтобы согреться, и берёт еще одно для Люпина в стремлении немного подбодрить его после сегодняшней неудачи с Добби.

В голове медленно, но верно формируется мысль о том, что ему хочется тату. Всегда хотелось, но в последние недели он даже не вспоминал об этом. А вот теперь хочется ещё сильнее. Марлин наверняка отпускает сальные шуточки во время сеанса и не замолкает ни на минуту. Звучит идеально.

Ремус выходит в приёмную, едва Сириус успевает поставить стаканчики на столешницу. Делает он это так стремительно, будто сидел и высматривал его все это время. Карие глаза бегло осматривают Блэка, широкие плечи медленно расслабляются, пока Люпин спрашивает:

– Ты не промок? Я видел твой зонт в раздевалке.

Сириус отрицательно качает головой и с широкой улыбкой протягивает ему кофе. После такого ветра и влажной присыпки мороси сверху он, должно быть, выглядит как лохматый деревенский сумасшедший. Особенно на контрасте с тем настроем, с каким он уходил. Ремус опасливо берет стаканчик в ладони, обхватывает теплый картон длинными пальцами. Спрашивает настороженно:

– Ты…в порядке?

– В абсолютном. Тебе выпала честь первым узнать, что со мной только что произошло.

Люпин улыбается робко в ответ и Сириус не в состоянии больше молчать. Эмоции так и хлещут из него, и он принимается рассказывать и о салоне, и о Марлин, и о рисунке. От воодушевления в нём пропадает то не присущее стремление к самоконтролю, которое он пытается вдолбить в себя все это время, и на несколько минут между ними возрождается прежняя лёгкость.

– Даже если ему не понравится, я все равно вернусь туда, – бормочет Сириус, пытаясь максимально безболезненно расчесать спутавшиеся волосы, что выходит у него так себе, – хочу набить себе что-нибудь.

Ремус, наблюдавший за его потугами, перемешанными с ругательствами, вдруг подходит ближе, сам вторгаясь в чужое личное пространство, и забирает у него расческу. От неожиданности Блэк без возражений отдаёт её. Ладони Люпина опускаются на плечи, движением прося опуститься на стул, и Сириус садится спиной к нему, чувствуя, как чужие пальцы ласково касаются волос прежде, чем начать осторожно расчесывать их с самых кончиков.

– Что бы хотел набить?

Голос Ремуса совершенно ровный, будто он занимается таким делом каждый день, и Сириус прочищает горло прежде, чем ответить. От ощущения чужих касаний мысли принялись разбегаться в стороны как коты, испуганные громким звуком.

– Я пока не думал об этом. Может, что-то небольшое для начала.

– Звучит логично, – одобрительно проговаривает Люпин сзади, продолжая распутывать волосы, – а то вдруг выяснится, что ты падаешь в обморок от вида машинки, м?

Сириус фыркает скептично. Уж болевой порог-то у него явно не низкий, но Люпину знать об его истоках не обязательно. Он склоняется немного назад, чувствуя спиной чужое тепло. Отвечает мягко:

– Это вряд ли, Рем.

– Я хотел поцелуя, – звучит тут же неожиданно, и Блэк мигом напрягается, привычно готовый обороняться или убегать. Чужие ладони ложатся легонько на плечи, чуть давят, жестом прося не вставать, – просто я идиот, Сириус.

Всё еще напряженный, Блэк не сдерживает короткой улыбки. Идиот среди них один и это явно не Ремус. Он хочет было сказать это, но Люпин продолжает после секундной паузы.

– Мне понравилось, но я… я сказал какую-то чушь, потому что запаниковал, – в чужом голосе слышится тяжесть, которая наверняка скопилась за достаточно долгое время, и Сириус начинает понимать, что его попытки убежать от этого разговора явно не шли Ремусу на пользу, – я хотел все нормально объяснить, но ты стал избегать этой темы и я подумал, что ты жалеешь. То есть, ты наверняка жалеешь, но я не могу не сказать, что это… это было хорошо. Для меня.

Руки с плеч исчезают, забирая с собой тепло, и Сириус оборачивается. Ему хочется видеть лицо Ремуса, который тут же делает шаг назад, продолжая крутить в руках расческу, и выглядит так, будто ожидает от Сириуса какой-то плохой реакции.

– Я не жалею, – твердо и уверенно, вставая, чтобы подойти ближе, – я думал, ты жалеешь.

Ремус издает тихий усталый звук и с шумным выдохом проводит по лицу ладонью. Бормочет невнятно:

– Поэтому я пытался поговорить.

Сириус ведёт плечом, с неохотой признавая:

– Да, у меня проблемы с такими разговорами.

На губах Люпина появляется короткая грустная улыбка прежде, чем он отводит взгляд. Ремус снова делает шаг назад, облокачиваясь о стену спиной, и рассеянно касается пальцами одной руки зубчиков расчески. Выглядит его поза странно подавленной и Сириус не может, понять, почему.

Тусклый свет из окна проникает в приемную, слабо освещая пространство. Кто-то выключил свет лампочек, отчего создается впечатление, что уже вечер, хотя время едва перевалило за обед. Слышится из-за закрытых дверей редкий лай собак. Ремус продолжает молчать, рассматривая предмет в своих руках с внимательностью археолога, нашедшего новый артефакт, и Блэк подходит к нему, мягко тянет расческу из чужих ладоней, откладывает её на столешницу и пытается заглянуть в глаза.

– В чём дело?

Люпин вяло пожимает одним плечом, принимаясь натягивать рукава свитера на ладони. Закрывается, сжимается как в первые дни, будто хочет спрятаться. Последнее, чего сейчас хочет Сириус, так это смотреть, как Ремус снова уходит в свой небольшой мирок одиночества. Поэтому он тянется прикосновением к чужому предплечью, проговаривая громче:

– Рем, что?

– Зачем ты сделал это?

Сириус хмурится, услышав этот тихий вопрос. Смотрит на Ремуса в ожидании продолжения, быть может, пояснений, но тот молчит, и Блэк отвечает просто:

– Потому что ты мне нравишься? Я думал, это очевидно.

– Очевидно? – Люпин, наконец, поднимает голову, одаривая собеседника скептичным взглядом, и Сириус сглатывает, – как я могу нравиться, Сириус? Посмотри на меня, такое никому не нравится.

Он говорит с уверенностью человека, утверждающего, что небо голубое, а трава – зеленая, и Блэка эта убежденность моментально выводит из себя. Так вот, о чем Ремус думал все это время? Что Сириус поцеловал его от скуки или просто из интереса? По любому поводу, кроме самого очевидного – симпатии? Прекрасно, Блэк выбрал человека, чья помойка в голове больше его собственной.

– Да я только и делаю, что смотрю на тебя, идиот! – подойти вплотную, поймать чужой взгляд, ткнуть разозленно пальцем в мягкий свитер на уровне груди, – и мне нравится, что я вижу, так что прошу не обсирать здесь мой вкус.

– Но это не-...

– И в смысле “никому не нравится”? – поймав, наконец, странную несостыковку, продолжает Блэк, – у тебя же парень. Он что, зажатый хрен, не умеющий комплименты говорить?

Слабая улыбка Ремуса, вызванная его бурной реакцией, быстро исчезает. Он снова пожимает плечом, отвечает пространно:

– Он просто прямолинейный.

Сириус замирает. Он, конечно, не шибко чувствительный в распознавании знаков и намёков (Реджи говорит, что чуйка дозволенного у него сопоставима с грацией самосвала), но не проследить эту логическую цепочку смог бы только ребенок.

– То есть твой парень, – спокойно начинает Блэк, – говорит тебе, что ты страшный?

– Ну не совсем так.

– Да ну его нахуй! – не выдерживает Сириус, взрываясь от негодования, и, чувствуя себя закипающим чайником, с которого вот-вот от бурлящей воды спадет крышечка, шумно выдыхает, пытаясь угомониться, – нет, Рем, правда. Это пиздец.

– Но ведь он прав.

– Нет, не прав, – Люпин открывает рот, чтобы наверняка возразить, и Сириус раздраженно машет на него рукой, – я не собираюсь слушать твои тупые аргументы, Люпин. Твой парень кусок говна и мне не стыдно это говорить, даже если мне сейчас за это прилетит. Мне прилетит?

Ремус выдыхает, касаясь пальцами переносицы, и отрицательно качает головой. Не принимается хоть как-то оправдывать своего ублюдка и Сириус принимает это за хороший знак. Часы, висящие на стене, продолжают с тихим звуком разделять время на равные интервалы. Буря, вызванная чужими словами, потихоньку успокаивается внутри, но продолжает медленно бурлить где-то на глубине смесью негодования и злости.

Спустя несколько секунд тишины Блэк всё же проговаривает тихо:

– Мне не стоило так резко реагировать.

– Все нормально, – Люпин чуть дергает уголком губ в недоулыбке и опускается на стул, где пару минут назад сидел Сириус, – я понимаю, что многие вещи, которые он делает…не окей. Наверное, давно это знал, просто не хотел замечать. Прости, не хочу грузить тебя.

– Нет, грузи меня по полной.

Блэк тут же откликается, присаживаясь рядом на корточки, чтобы посмотреть в чужое лицо, касается ладонями осторожно колена в поддерживающем жесте. В конце концов, сам Ремус столько раз выслушивал его нытье по поводу Реджи, что сосчитать будет сложно. Наверное, это первый раз, когда Люпин в принципе рассказывает ему что-то настолько личное. Где-то внутри тихий голос сознания молится “лишь бы только никто не зашел”.

– Я всегда боялся остаться один, как после смерти мамы, – тихо проговаривает Ремус, рассматривая собственные руки, – но сейчас понимаю, что лучше одному, чем…так. Просто это кажется таким сложным, понимаешь? Мы… мы же вместе так долго и это все равно, что оторвать часть себя.

– Не лучшую свою часть, – бормочет ворчливо Сириус, на что Люпин слабо фыркает с тихой улыбкой, – и ты не останешься один. Джеймс не отлипнет от тебя.

“И я не отлипну”, добавляет про себя, но не вслух. Улыбка Ремуса смелеет, становится увереннее и отчетливее, когда он отвечает смешливо:

– Он как репейник.

Сириус кивает довольно.

– Мне нравится, люблю репейник.

– Ты хоть знаешь, что это?

– Вообще нет. Я же ботаническое недоразумение, помнишь?

Он ненавязчиво касается пальцами чужой ладони, готовый отступить, но Ремус отвечает на прикосновение. Смотрит на их руки несколько мгновений, после чего проговаривает тихо:

– После того, как ты ушёл… тебе стало легче?

– Намного.

Не задумываясь даже, потому что да, действительно стало. Не останься там Реджи, всё было бы просто идеально. Больше нет страха, нет боли и постоянного ожидания чего-то плохого. Свободнее дышать. Свободнее жить.

– Хорошо, – едва слышно отвечает Люпин, продолжая поглаживать большим пальцем его ладонь, – хорошо.