Сириус продолжает стоять на коротком узеньком балкончике еще несколько минут после того, как обрывает звонок. Смешивающиеся внутри злость, раздражение и досада раскачивают его и так не шибко спокойное со вчерашнего вечера состояние до взбешенного. Он понимает, что должен успокоиться. Что нужно взять себя в руки и утихомирить бушующее внутри землетрясение эмоций. Вот только мысль о том, что Регулус как ни в чем не бывало сидит там и болтает с Джеймсом, при этом продолжая начисто игнорировать родного брата, снова вспыхивает на переднем плане как движущаяся тряпка перед быком.

Мелкий упрямый придурок.

Шумно выдохнув, Блэк склоняется, чтобы опереться лбом о холодное окно. По ощущениям, от пылающей кожи должен повалить пар, настолько закипающим он себя ощущает.

“Я не буду принуждать его, Сириус, хватит” раздается в ушах снова и снова. Как словесная пощечина, отрезвившая его так быстро, что на дальнейший разговор не хватило сил.

Принуждение – это все, на чем строится жизнь детей на площади Гриммо. Вырастая, они начинают принуждать собственных отпрысков, и так до бесконечности. Сириус не хочет стать продолжателем этих чудесных традиций.

Да, Регулус буквально никогда не принимал решений сам и, быть может, это поведение – первое, к чему он пришел самостоятельно, но, блять, можно было начать с чего-то другого? Послать дражайшую матушку куда подальше, например? Или надеть, что нравится, а не что выдаёт Кричер по утрам? Да хоть ботинки наоборот напялить, а не заниматься этой чушью. Ну не может всё быть плохо настолько, чтобы не выкроить две минуты на обычный звонок или пятиминутную встречу. Теперь, спустя столько недель, Сириус это понимает. Брат просто не хочет с ним говорить.

И он должен уважать желания и мотивы Регулуса. Он обязан понимать и давать столько времени, сколько тому нужно. Вот только когда желания и мотивы самого Сириуса начнут уважать и понимать в ответ?

Окно запотевает от тепла кожи и дыхания. Сириус чуть отстраняется, рисует рассеянно указательным пальцем в образовавшемся пятнышке что-то, похожее на кривую звезду. Тянется затем откинуть растрепанные волосы назад, заправляет их за уши.

Ладно, с Джеймсом он поговорит вечером. Остается надеяться, что хотя бы тот теперь не считает его за идиота. Прекрасно, Блэк, продолжай портить отношения со всеми окружающими, это у тебя прекрасно получается.

Встряхнувшись, Сириус заходит обратно в квартиру, ежась от контраста встретившего его тут же тепла. Здесь все по прежнему. Раскрытая книга на столе, играющая фоном музыка с едва различимыми словами вокалиста и разложенный диван с лежащим человеком на нём. Блэк подходит ближе и присаживается рядом на корточки.

Ремус умудрился закутаться в плед так, что видна только взъерошенная макушка и часть лица. С утра он, вроде бы, даже бодрился, пытаясь делать вид, что ничего, в общем-то, не произошло, но к обеду уже заметно сдулся вместе с поникшими плечами и потухшим взглядом. Сириус опускается взглядом до скрытой сейчас тканью шеи, прекрасно помня местоположение следов на ней, и испытывает дикое желание оторвать руки, которые эти отметины оставили. Желательно бы запихнуть их потом в задницу обладателю. Он вообще не ожидал, что с парнем у Ремуса настолько серьезные проблемы. Никто из них не ожидал.

Сказать точно, спит сейчас Люпин или же просто лежит с закрытыми глазами, трудно. Конечно, он реагирует на их с Лили вопросы и пытается поддерживать разговор, если его завести, но невооруженным глазом видно, насколько тяжело ему это дается, так что они перестали тормошить Ремуса зря. Эванс кое-как только сумела запихнуть в него пару блинчиков за завтраком и сейчас пытается приготовить что-то вкусное на ужин. Она чудесная. Неудивительно, что и Люпин, и Джеймс всегда говорят о ней только хорошее. Правда, повод для знакомства у них, конечно, не задался.

Несколько мгновений Сириус продолжает смотреть на черты чужого лица. Не смотря на внешнюю расслабленность, в Ремусе нет и капли умиротворения. Как изнуренный человек, у которого нет сил даже на отдых. Чуть сведенные брови, напряженные плечи, сжатая в руках ткань пледа. Сириусу хочется лечь рядом и притянуть в объятия в попытке забрать на себя хотя бы часть этой тяжести. Что ему будет? Он привык переносить подобное. Удары, синяки, пощечины. Всего лишь боль, что всегда проходит. Сириусу всегда было проще принять удар на себя, чем беспомощно смотреть, как его переносит близкий человек. Быть может, в этом его ошибка. Быть может, получай Регулус наказания чаще, он бы-...

Сириус резко обрывает собственные мысли. Боже, и о чем он только думает? Частота наказаний бы не изменила характер Регулуса. Вероятнее всего, стало бы только хуже. Хотя Сириус не может себе представить, чему тут ухудшаться. Регулус все равно продолжает закапывать себя дальше по прихоти родителей. Прикажи матушка сброситься из окна – он спросит только, с какого этажа шагать. И Сириуса не будет рядом, чтобы схватить за шкирку и стащить с подоконника.

От возникшей в голове картинки становится только хуже и он пытается переключиться пока что с этих мыслей. Быть здесь и сейчас. В небольшой уютной квартирке с низеньким диваном, а не в огромном доме с высокими потолками. Быть рядом с тем, кому он нужен.

Не удержавшись, Блэк протягивает руку вперед и легонько касается кончиками пальцев чужих волос. Почувствовав это, Ремус тут же открывает глаза. Не сонные и не заспанные. Уставшие. С чуть припухшими веками и покрасневшими белками, хотя он не плакал. По крайней мере, Сириус не видел слёз, находясь рядом почти все время.

– Говорил с кем-то?

Раздается хрипловатый тихий голос. Немного севший от того, что его обладатель сказал едва ли пару предложений за день. Сириус рассеянно кивает, хотя сам десять минут назад предупреждал Люпина, что собирается позвонить Поттеру. На кухне что-то со звоном падает, после чего слышится приглушенное дверью ругательство. Он бы помог, конечно, если нужно (хотя бы морально), но Лили сразу предупредила, что под руку на кухне к ней лучше не лезть, так что Блэк пропускает эти звуки мимо ушей, концентрируясь на разговоре.

– Джеймс немного занят сейчас, потом договорим.

Ремус моргает вяло и чуть смещается по дивану, чтобы оказаться поближе к краю. Поближе к Сириусу. То, насколько быстро этот жест моментально согревает что-то холодное внутри, не поддается объяснению, и Блэк не может сдержать легкой улыбки. Выдохнув, Люпин проговаривает немного неразборчиво:

– Мм, надеюсь, он в порядке.

– Он в норме.

Уверенным тоном о том, в чем сейчас не уверен. Сириус зарывается рукой в медовые волосы так, чтобы коснуться головы, погладить большим пальцем у виска, на что Ремус прикрывает глаза как дорвавшийся до ласки кот и зарывается носом в подушку. У Сириуса в груди щемит от желания прижать его к себе как можно крепче, но они еще ночью выяснили, что подобные объятия сейчас не самая лучшая идея. Легкие прикосновения – окей, но когда они становятся хоть сколько-нибудь похожими на захват, у Люпина мышцы каменеют так, будто их судорогой сводит.

Продолжая ласково поглаживать чужую кожу, Сириус спрашивает мягко:

– Хочешь чего-нибудь? – когда Ремус ожидаемо отрицательно качает головой, Блэк продолжает всё тем же ровным тоном, – а сейчас послушай меня, Рем, внимательно, ладно?

Люпин снова возвращает взгляд на его лицо, выглядя чуть обеспокоенным, и робко кивает. Сириус не хочет вызывать у него опасений, но ему нужно знать, что Ремус действительно слушает его. Продолжая ласково поглаживать чужую кожу, Блэк проговаривает спокойно:

– Сейчас я могу остаться и быть с тобой столько, сколько нужно. А ещё я могу уйти, если ты хочешь побыть только с Лили. Это нормально и я не обижусь, честно, – Сириус улыбается, закрепляя этим жестом свои слова, – просто скажи, что тебе нужно сейчас.

На несколько мгновений в комнате повисает тишина, прерываемая только слабым звучанием музыки из старенького магнитофона. Насколько Сириус понял, Люпина успокаивает, когда что-то такое играет на фоне. Лили вставила кассету с раннего утра и теперь ходит переворачивать её или менять каждые двадцать минут. Этот факт о Ремусе Блэк записывает себе на подкорку. Надо же, второй человек в его жизни, которого успокаивает музыка, пусть и в другом своем формате.

Мысль о Регулусе отдается внутри злостью и Сириус тут же пинает её поглубже, продолжая перебирать в пальцах приятные мягкие волосы. Он не торопит Ремуса, который принимается мять уголок пледа в пальцах, принимая решение. Конечно, самому Блэку хотелось бы остаться. Ему и брата хотелось бы под бок, и отметелить Лиама хорошенько, вот только тут разговор сейчас не о желаниях Сириуса. Джеймс был рядом с ним в дни после ухода из дома, потому что Блэк хотел этого. Он уверен, Поттер бы оставил его в покое при малейшей просьбе или намеке. Сириус просто хочет сделать то же самое для Ремуса.

Как забавно, что нормальной заботе о других людях он начинает учиться только в девятнадцать у собственного ровесника.

Наконец, Ремус отвечает, продолжая нервно сминать плед пальцами:

– Ты будешь в порядке? – тихо, уязвимо, – Если я… если я хочу побыть с Лили, ты не-...

– Конечно, – тут же отвечает Сириус, прерывая поток слов, начинающих походить на извинение. Ремус последний человек, который здесь должен за что-то извиняться сегодня, – я займусь делами, не парься по этому поводу.

Это неудивительно. Люпин, должно быть, привык справляться с эмоциями в одиночестве. Хорошо уже то, что он может открыться подруге. Быть может, когда Сириус уйдет, они с Лили поговорят подробнее обо всем, что произошло. Было бы здорово.

Рука проводит легонько снова по чужим волосам, поднимается по плечу до спины, чтобы погладить мягко напоследок. Ремус теплый и согревшийся под пледом на контрасте вчерашнего холода. Приподнявшись, Сириус садится на диван, продолжая смотреть на него сверху-вниз. Спрашивает тихо:

– Можно поцеловать тебя перед уходом? Не по-гейски, честно.

То, как Ремус искренне улыбается в ответ на уточнение, не сдержав смешка, Блэк засчитывает личной победой. Приятно видеть его первую улыбку за день. Слышится шутливый ответ:

– Ну, если не по-гейски, то можно.

Сириус склоняется, чтобы коснуться губами чужого виска. Целует затем местечко под глазом у шрама, скулу и напоследок в макушку. Технически это не один поцелуй, но кто считает? Ремус продолжает слабо улыбаться, когда он поднимается с дивана. Сириус сохраняет этот образ в памяти, выходя из комнаты.

Лили выглядывает из кухни и манит жестом к себе, едва Блэк закрывает дверь. С завязанным пучком на голове и в старой футболке она выглядит уютно, но взволнованно.

– Он говорил что-нибудь?

На столе разложены ингредиенты для ужина. Порезанное кубиками мясо, морковь и какая-то крупа. Вкусно пахнет чем-то, что загадочно бурлит на плите. Сириус, едва научившийся жарить яйца без угрозы оставить их на полу или спалить квартиру, может только восхищаться такими талантами. Пожав плечами, он отвечает коротко:

– Мы решили, что мне пока лучше уйти.

Взгляд Лили моментально смягчается и Блэку тут же становится неловко. Он не хочет, чтобы его жалели.

– Не принимай на свой счет, ладно? – отвечает она мягко, покачивая взволнованно деревянной лопаткой в ладони, – ты ему нравишься, правда. Он много говорит о тебе. Просто…тут нужно время.

Сириус заинтересованно поднимает взгляд на этих словах, чувствуя, как внутри разгораются угольки интереса. Ремус говорит о нем со своей лучшей подругой.

– И что… – облокотившись нарочито небрежно о стену, начинает Блэк, – что он говорил?

В зеленых глазах Лили мелькает предупреждающее выражение. Она ниже его как минимум на полголовы и довольно хрупкой комплекции, но Сириус все равно не ощущает себя хозяином положения. Явно не с человеком, способным искусно измельчить ножом лук, а взглядом – его самого.

– И не надейся, что когда-нибудь узнаешь это, Блэк, – она внезапно угрожающе наставляет на него лопаточку, что выглядит скорее мило, чем опасно, но Сириус чисто на всякий случай прекращает довольно ухмыляться, – стоит ли мне угрожать тебе отделением половых органов от тела в случае твоего возможного проёба с ним?

Фраза одновременно шутливая и серьезная. Возможно, этот разговор не должен быть настолько напряженным, вот только есть одно жирное но. В свете произошедших вчера событий такие опасения и угрозы от близких Ремуса уже не воспринимаются легко. Веселье начисто пропадает из голоса Сириуса, когда он отвечает серьезно:

– Не стоит.

– Отлично! – на лицо Лили снова возвращается улыбка, – хорошей дороги. И присмотри за Джеймсом.

Сириус почти отворачивается, готовый уже уйти, когда слух спотыкается о последнюю фразу. Он хмурится, застывая на пару секунд, после чего все же уточняет:

– Присмотреть?..

Лили поначалу не осознаёт смысла вопроса, видимо, подумав, что Блэк и так знает, в чем дело, но проблема в том, что Сириус не понимает. На лицо её ложится тень сожаления, когда она подходит ближе, чтобы уточнить тихо:

– Он затухает временами. Как вчера. Ты не заметил? – когда Блэк ничего не отвечает, Эванс поддерживающе касается его плеча ладонью, – это нормально, по нему не видно почти. Просто… нужно быть рядом. Желательно с чем-нибудь вкусным. Он быстро отойдет.

Натянуто улыбнувшись, Сириус кивает. Благодарит тихо и все же выходит из квартиры.

“Ты не заметил?”

Нет, ничего он не заметил. Тупорылый слепой эгоист. Мало того, что не заметил, так еще и навалил Джеймсу сверху этим телефонным звонком. Выйдя из подъезда, Сириус какое-то время стоит посреди улицы, не зная, как разбираться с клубком змей внутри грудной клетки. Всё настолько перепуталось, что он ничего уже не понимает.

Он одновременно злится и переживает за Регулуса. Хочет помочь и позаботиться о Ремусе. Теперь плюсом ко всему примешивается и гадкое совестливое чувство стыда за то, что он даже не понял состояния лучшего друга. Джеймс вытаскивает каждого из них из дерьма не в первый раз, ничего не требуя взамен. Логично, что рано или поздно он бы устал, а Сириус слишком зациклен на себе, чтобы заметить этот момент.

Всего этого слишком много. Еще чуть-чуть – и он разорвется на сотни маленьких кусочков-Сириусов. Нужно срочно выместить хотя бы часть этой душной тяжелой энергии. Хорошо бы не в одиночестве, вот только Джеймс еще явно с Регулусом, Ремусу стоит отдохнуть и, по сути, других вариантов у Сириуса нет. Конечно, ему не составит труда завязать разговор с человеком, который не против поболтать с приятным незнакомцем, но почему-то именно сейчас говорить с кем-то, кто его не знает, Блэку совсем не хочется. Он не уверен, хватит ли ему сил притворяться кем-то другим, а список близких позорно быстро кончается на третьем человеке.

Хотя…

Поразмыслив над этим ровно столько, чтобы хватило времени достать телефон из кармана, Блэк пишет лаконичное “не против прогуляться?” на недавно вбитый в контакты номер. Делает он это быстро, чтобы не передумать и не позволить сомнениям помешать сделать задуманное. Сириус не успевает пройти и нескольких метров, когда телефон коротко вибрирует в оповещении ответа.

“Свободен. Адрес?”

Слабая улыбка касается губ, когда Сириус отсылает в ответ координаты парка у приюта и пишет время, которое ему понадобится, чтобы добраться до места. Это так странно и в то же время волнительно. Такого он еще никогда не делал.

Фрэнк приветственно машет рукой, стоит Блэку появиться в дверях в свое нерабочее время. Отличный парень, не задающих никаких вопросов, протягивающий только поводок покрепче и подлиннее.

– Одет ты, конечно, прекрасно, – фыркает только добродушно на новенькие джинсы, – Бродяга будет счастлив превратить их в комок грязи.

Сириус улыбается только в ответ и подходит к нужной клетке, смотря на подскочившего тут же на лапы пса. Черный хвост принимается вилять со скоростью света, раздается нетерпеливый скулёж. Такая чистая незамутненная радость от одного только появления человека – это то, что Сириуса покорило в собаках сразу же. Искренняя, настоящая любовь просто за факт твоего существования. То, чего Сириус в своей жизни еще не испытывал.

Бродяга воспитано ждет, пока на нем застегнут поводок, и даже вполне прилично проходит рядом вдоль всего коридора, но, стоит им оказаться на улице, пёс дергается вперед так, что Сириус едва не пропахивает носом землю.

– Ёб-... Бродяга! Рядом.

Будто извиняясь, тот коротко лижет человека в ладонь и идёт немного спокойнее, пусть и всё еще достаточно быстро для прогулочного шага. Сириус знает уже, что псу нужно несколько минут на вымещение первой энергии. После дней, проведенных в клетке, ему явно не хватает свободы размять лапы как следует. Это грустно. То, как спасенные животные вынуждены сидеть в тесных вольерах в ожидании своих людей. Конечно, это лучше улицы и голодной жизни, но всегда будет тот, кто нужного человека просто не дождется.

Чёрт, вот и опять мысли уходят во что-то тоскливое. Хватит уже, Блэк.

Сириус вдыхает поглубже прохладный весенний воздух, следуя за тянущим вперед псом, и рассеянно рассматривает обстановку. Тонкие черные ветви деревьев с уже набухающими почками разрезают голубоватую серость неба. Стайка городских воробьев громко щебечет в невысоких кустах вдоль проезжей части.

Днём в парке не то, чтобы много людей. Только пожилая пара болтает о чем-то, держась за руки на скамейке. Проходя мимо них, Бродяга одаривает их фирменной собачьей улыбкой и приветливым прикосновением носа к рукам, на что бабуля тут же принимается ворковать с ним в ответ. Сириус останавливается рядом на пару минут, краем уха слушая умилённое бормотание. Называет кличку, кивает на несколько комплиментов, сказанных то ли ему, то ли Бродяге, после чего всё же направляется дальше.

Водоворот эмоций внутри немного затихает и успокаивается. Теплая гладкая шерсть приятно ощущается под ладонью, когда он опускает руку и поглаживает собачьи уши. Бродяга довольно ластится к прикосновению, размеренно шагая рядом. Длинный розовый язык его забавно свисает сбоку морды.

Сириус поднимает руку, когда замечает знакомый силуэт у входа в парк, чтобы обозначить себя, после чего направляется навстречу. Едва они с Альфардом приближаются друг к другу на достаточно близкое расстояние, до Бродяги, видимо, доходит, что с этим новым человеком можно познакомиться теснее. Осторожно вильнув хвостом, пёс принимается нюхать полы чужого пальто. Протянув ладонь для рукопожатия, Сириус спрашивает нарочито легким тоном:

– Не против собаки?

Его мать никогда не любила животных. Сколько себя помнит, Сириус ни разу не слышал от неё хоть какого-нибудь теплого слова в сторону домашних питомцев их соседей или многочисленных родственников. Какой бы стервой Бэлла ни была, своего бенгальского кота с безупречной родословной и отвратительным характером она всё же любит. Как и Малфой в восторге от породистого жеребца, которым от него воняет после субботних поездок верхом. Хотя в случае с Люциусом здесь все же действует уверенность, что подобное увлечение придаст ему шарма. Аристократ хуев.

– Нет, что ты, – отпустив руку племянника отвечает Альфард и чуть склоняется, чтобы осторожно дать Бродяге понюхать свою ладонь перед тем, как погладить, – завёл себе зверя?

– Нет, это–...

Сириус запинается на какое-то мгновение, представив, как круто было бы забрать Бродягу из тесных клеток приюта. Просыпаться от тяжелой туши в постели, гулять по вечерам, а потом, ругаясь, мыть лапы и хвост. Учить командам, сдаваться, отдавая вкусняшки за красивые глаза, и всегда иметь в доступе теплый меховой бок-антистресс.

Вот только он не может притащить огромную собаку в небольшую квартирку Джеймса. Блэк даже не знает, сможет ли позаботиться о другом существе достаточно хорошо. Пока что он проваливается в подобных вещах. Однако, не смотря на эти мысли, ответ звучит достаточно ровным и спокойным.

– Это из приюта.

– Всё ещё работаешь там?

Они принимаются медленно брести по узкой тропинке, обмениваясь стандартными фразами. Сириус говорит о приюте, Альфард – о работе и муже. Повседневный, ни к чему не обязывающий разговор. Это немного странно. Для Сириуса в новинку разговаривать со взрослым человеком, не ожидая от него подвоха. Первым опытом стали Поттеры, теперь – родной дядя. Есть в этом что-то особенное. То ощущение, когда тебя воспринимают человеком и личностью со своим мнением вместо неудобного предмета мебели, об который то и дело спотыкаешься, или инструмента для достижения целей.

Некоторое время спустя на пути попадается уютная скамейка со спинкой. Они устраиваются на ней, садясь на небольшом расстоянии друг от друга. Бродяга, покрутившись, усаживается рядом с Сириусом и с тяжелым вздохом укладывает голову на его колено. С улыбкой Блэк касается пальцем длинного носа, проводит между темных глаз с чуть светлыми пятнышками-бровями над ними и щелкает по уху.

Возникшая тишина после затихшего разговора не ощущается тяжелой или неловкой. Просто молчание, наполненное гудками проезжающих вдалеке автомобилей и шумным галдежом воробьев. Посмотрев чуть вбок, Сириус скользит взглядом по серому пальто с не до конца застегнутыми пуговицами, темным брюкам и поставленному на край скамейки портфелю.

Наблюдая, как дядя достает из кармана пачку и прикуривает, Сириус проговаривает негромко:

– Не уверен, что здесь можно курить.

Альфард возвращает ему взгляд во время очередной затяжки. Подмигивает озорно, выдыхая слова вместе с дымом:

– Ну ты же меня не сдашь? – Сириус фыркает, вспомнив, как говорил нечто похожее Ремусу кучу времени назад. Это он что, бунтарством в дядю пошел, получается? В кого тогда Регулус такой-... – Что-то случилось, так ведь?

Чужой вопрос настигает неожиданно. Звучит он ровно. Как что-то, на что Сириус не обязан отвечать. Альфард не смотрит на племянника, продолжая длинно затягиваться. Тушит сигарету затем об асфальт, наклонившись, и точным броском попадает окурком в стоящее неподалеку мусорное ведро. Сириус молчит несколько мгновений, после чего все же неохотно решает ответить.

– Я не могу прогуляться с тобой просто так?

– Можешь, – спокойное пожатие плеч, – как и можешь поговорить, если что-то все же случилось. Это не допрос, Сириус.

Бродяга игриво прикусывает пальцы, когда Сириус принимается играться ими с его ухом. Огромные зубы действуют ласково и осторожно, не причиняя никакой боли. Челюсть, способная перекусить пополам кость, давит едва-едва. Как будто Сириус нерадивый щенок, который подполз к большой собаке поиграть и которому нельзя вредить. Животные понимают, что своим делать больно нельзя, а люди – нет.

Никто не торопит с ответом. Может, поэтому Сириусу хочется рассказать.

– Мой друг расстроен, – коротко, тихо, смотря на только на пса, будто он Бродяге все решил рассказать, а не дяде, – меня злит, что я не увидел этого. Бесит, что не могу помогать ему так же, как он мне. Что не вижу нихрена дальше собственного носа. Как слепой придурок.

Одежда Альфарда издает едва слышное шуршание, когда он чуть шевелится, меняя свое положение. Он закидывает щиколотку на колено, принимаясь выстукивать по ноге ритм пальцами. Виднеется за идеально отглаженной штаниной край цветного носка с принтом листьев марихуаны. Контраст с классическим костюмом, конечно, получается потрясающим. Люди с веселыми носками всегда были фаворитами Сириуса.

Дядя мычит задумчиво и спрашивает затем легким тоном:

– Злишься на себя или ситуацию?

Сириус тут же издает раздраженный звук, закатывая глаза. На него моментально накатывает ощущение, что он пришел на сеанс к психологу. Этот мягкий тон, понимающий голос. Не то, чтобы Блэк когда-то у специалиста был, но в сериалах обычно их так и показывают. Милыми мужчинами и женщинами среднего возраста с богатым опытом за плечами.

Лучше бы они оба продолжили говорить о погоде или собаках. Теперь это и правда выглядит так, будто Сириус пригласил дядю, чтобы поплакаться ему о своих бедах.

Передернув плечами то ли в пожатии, то ли в обозначении пробежавшего за воротник прохладного ветра, он начинает отвечать:

– Слушай, сеанс самокопания мне сейчас не совсем нуж–...

– Кто учил тебя быть чувствительным и понимающим, Сириус? – будто и не услышав, продолжает Альфард тем же ровным тоном, – это не тот навык, с которым человек рождается. Этому учишься, как и всему, что делает нас людьми. Как думаешь, всегда ли я был таким милым?

Сириус бросает на него нарочито скептичный взгляд. Чисто из вредности вставляет:

– Не льсти себе.

– Можешь язвить, если тебе так спокойнее, я просто хочу, чтобы ты понял кое-что, – Альфард поворачивается, убеждаясь, что Сириус смотрит и слушает его, – ты представить себе не можешь, каким злым и напуганным я был, когда порвал с семьей. Я был ужасен.

Наверняка его лицо сейчас приобретает выражение крайнего недоверия, но Сириус не может сдержать себя. Вот это существо в сером пальто с мягким взглядом? Вот оно было ужасным? Это каким, интересно, образом? Не пропускал старушек в очереди и хамил продавцам?

Дядя же продолжает, удерживая его взгляд:

– Тут дело не в том, что ты не умеешь чего-то. А в том, что ты хочешь это уметь. И ты научишься, как научился я.

– Зачем кому-то учить меня? – бормочет Сириус, опуская взгляд, – я не даю ничего взамен, только лажаю.

– Хороший вопрос, – с тихим и совсем не веселым смешком проговаривает Альфард, снова открывая пачку сигарет, – я задаюсь этим вопросом очень давно и думаю, что нашел ответ.

Для эффекта, не иначе, он замолкает, чтобы подкурить. Затягивается медленно, выпускает дым изо рта, приподняв голову. Блэки и их тяга к театральщине и драматизму.

– Ну? Только не начинай про великую силу любви.

Сириус нетерпеливо легонько пихает его рукой в плечо. Бродяга, решив, должно быть, что они принялись драться, глухо и нерешительно издает грузное “вуф”.

– Разочарую тебя, – дрязняще отвечает дядя, успокаивающе коснувшись ладонью макушки пса, – но любовь и правда не ждет ничего взамен. И я не только о романтике говорю.

Сириус издает разочарованный звук, шумно выдыхая. Сползает чуть по скамейке, положив голову на край деревянной спинки, и смотрит в небо. Голубоватый фон начинает проглядываться за высокими серыми облаками. Скоро должны наступить ясные теплые дни. У Регулуса будет день рождения. Для Сириуса наступление весны всегда теперь ассоциируется с братом, пусть этот засранец сам по себе на это время года мало тянет.

Регулус – это зима. На крайний случай, поздняя осень. Не подходит ему радостное пение птиц и яркое солнце. Как и Реджи сто процентов считает, что Сириусу не подходит ноябрь. Им бы поменяться месяцами. Осень и весна, как поэтично. Хотя, быть может, именно из-за таких мыслей они и имеют столько проблем сейчас. Укоренившиеся образы детей, из которых они давно выросли, но которых не могут перестать видеть друг в друге.

“любовь не ждет ничего взамен”

Всю свою жизнь Сириус рос с осознанием, что хорошее отношение нужно заслужить. Своим поведением, манерами, исполнением правил. Любовь родителей, если она и теплится едва-едва в их сердцах, всегда выдается строго отмеренными порциями. Ни больше, ни меньше. Нет ничего безусловного. Чтобы что-то получить, нужно что-то отдать.

А потом в его жизнь врывается Джеймс с теплыми объятиями и Ремус, с неловкой улыбкой показывающий, как правильно вычесывать собак и греть людей одним своим присутствием. И теперь слова о безусловности уже не кажутся такими тупыми, как слышались бы еще год назад из уст любого человека. Теперь Сириус может разглядеть в них смысл. Может поверить в них.

Продолжая смотреть рассеянно в небо до рези в глазах, он бубнит тихо:

– Это так слащаво.

– Не делай вид, что тебе не понравилось.

– Это было… – подняв ладонь, Сириус выписывает в воздухе непонятную фигуру, пытаясь обобщить свои мысли, – … воодушевляюще.

Ему очень хочется сказать “спасибо”, но он почему-то сдерживается. Встречается только взглядом с глазами, чем-то неуловимо похожими на его собственные, и тихо улыбается. Возможно, благодарность не всегда стоит произносить вслух, чтобы она оказалась услышанной.

Альфард торопится уйти уже через пару минут после неожиданного телефонного звонка с работы. Морщится только, ворча “вот поэтому у нас нет даже рыбки”, после чего быстро прощается и исчезает. Сириус провожает взглядом его фигуру, задумчиво покусывая щеку изнутри, после чего смотрит на Бродягу. Пёс, почувствовав взгляд человека, разок виляет хвостом.

– Нагулялся? Последний круг и по домам, как тебе такое предложение?

Бродяга только за. Теперь уже намного спокойнее он идет рядом, останавливаясь изредка, чтобы понюхать только ему интересные кусты и скамейки. Тяжело оставлять его в клетке. Каждый раз. Сириус чмокает коротко собачью морду и быстро уходит, не оборачиваясь. Знает уже, что от взгляда на растерянно следящего за ним пса станет только хуже.

Он решает следовать совету Лили. Заходит в магазин у дома, покупая любимую еду Джеймса, и, подумав, хватает еще парочку бутылок пива. Поттер редко пьет, но, даже если откажется, Сириус найдет повод выдуть их сам.

В квартире уже кто-то есть, свет горит в комнате и на кухне. Сириус коротко выдыхает, проходя за порог, и натыкается на Джеймса практически сразу же. Несколько секунд они просто смотрят друг на друга. Включенный телевизор неразборчиво передает с канала последние новости. В очках Джеймса – отблески люстры под потолком.

– Мне жаль, что я не увидел, как тебе грустно.

Слова вырываются из Сириуса без труда. Легко и естественно, потому что это Джеймс. Не мамаша, заставлявшая извиняться за любую оплошность под угрозой наказания, и не его отвратительная семейка. Это просто Джеймс. Говорить ему действительно то, что думаешь, уже стало естественнее, чем дышать.

В темных глазах Поттера мелькает слабый отголосок удивления перед тем, как карие радужки принимается затапливать знакомая теплота. Улыбнувшись, он отвечает тем же тоном:

– Я не хотел срываться на тебя сегодня.

– Ну, я придурок.

– Вовсе нет, – сразу же возражает Джеймс, – просто ты скучаешь. Это нормально.

Сириус пожимает плечами, чуть обходя его, чтобы попасть в кухню. Он принимается вынимать из пакета продукты, слыша, как Поттер идет следом. Шуршание шагов, радостный выдох над плечом.

– У нас вечер наггетсов? Боги, еще и с пекинской капустой! Я говорил, что люблю тебя?

– А я говорил, что ты питаешься как маменькин сынок?

– Да, пару раз. Особенно когда я пью йогурт вечером.

– Нет бы пиво, как все нормальные люди.

Джеймс шуточно ударяет его полотенцем по заднице, доставая сковороду, чтобы пожарить наггетсы. Выглядит он действительно повеселевшим, поэтому Сириус специально решает не ворошить тему Регулуса. Случись что-то важное – Джеймс бы сказал ему. Сегодня просто их вечер. Спокойный и размеренный.

Они включают один из любимых фильмов Поттера, заваливаясь на диван прямиком с едой, и принимаются комментировать особенно тупые или смешные моменты. Вскользь переговариваются о Ремусе с Лили, затем – о родителях Джеймса. Уютный, безопасный разговор.

В одну из сцен, когда на экране не происходит ничего важного, Джеймс неожиданно подает голос.

– Сириус?

– Мм?

– В общем, Регулус… Он сказал, что хочет встретиться с тобой.

На несколько секунд Сириус зависает, не в силах сразу же обработать эту фразу. Сегодня он так старательно запихивал в себя полдня осознание, что они с братом могут сойтись совсем нескоро, а теперь – это? Повернув голову, Блэк всматривается в чужое лицо, подсвечиваемое экраном телевизора. Переспрашивает тихо:

– Он хочет?..

Джеймс кивает, рассеянно принимаясь крутить в руках открытую банку пива.

– Да, у нас как раз занятие после его дня рождения, так что… я проведу тебя.

Сириус заторможено возвращает свой взгляд на экран, совершенно не следя, что там сейчас происходит.

Регулус захотел. Встретиться. С ним.

Случаются же чудеса.

Прижав горлышко бутылки к губам, Блэк делает длинный и глубокий глоток. Выдыхает затем лаконичное:

– Охуеть.