Регулус терпеть не может дни рождения. Этот праздник, который у обычных, нормальных людей является едва ли не самым важным в году, для него ассоциируется сплошь с неприятными ощущениями.

Огромные толпы народа, малознакомые люди, важно жмущие ему руку и желающие успехов, вынужденная стойка с прямой спиной и фальшивой улыбкой весь вечер. Любимые родственники, дарящие бесполезно дорогой и вычурный хлам, к которому Регулус потом никогда не прикасается, а иногда даже не видит – ни разу он еще не распорядился ни единым центом из тех денег, что ему дарили, а их явно было немало. Всё уходит родителям на их дело, которое теперь должно достаться ему в долгосрочной перспективе.

Первыми подарками, которые он полюбил, стали, конечно же, рисунки Сириуса. Затем в его жизни появилась Пандора, чья изящно исписанная узорами нотная тетрадь, полностью заполненная любимыми произведениями Блэка, покоится теперь на дальней полке в шкафу. Иногда Регулус достает её, чтобы полистать, открыть последнюю страницу, на которой знакомым почерком выведено “мальчику родом из львиного сердца” с небольшим одуванчиком на тонкой ножке рядом. Пандора до сих пор в тихом восторге от значения его имени, хотя самого Блэка оно больше бесит. Ярчайшая звезда в созвездии Льва, надо же. Будто Регулус этому имени способен соответствовать.

На этот день рождения от Сириуса он подарка не получит. Никакого даже самого маленького клочка бумаги с простеньким рисунком. В ночь перед праздником Регулус достает из тайника спрятанный альбом и подолгу рассматривает сохранившиеся от брата кусочки. Переводит взгляд на окно с удивительно чистым звездным небом и думает, что сейчас делает Сириус. И Джеймс. Раз уж они живут вместе.

Мысль о Поттере сама собой посылает легкую теплую волну по струнам сердца внутри него. Вызывает легкую мелодию приятных воспоминаний. Крепкие плечи под ладонями, взъерошенные волосы, тихий и мягкий голос.

“Не убегай. Пожалуйста.”

Тихо фыркнув, Регулус поворачивается на бок, пихает альбом с рисунками под подушку и обнимает одеяло. Вспоминает, как панически билось внутри сердце, когда он, сам не понимая, что творит, потянулся навстречу, коснулся. Наверное, вся храбрость, которая копилась в нем восемнадцать лет, ушла только на это действие. Теперь снова по капле собирать её внутри.

“Всё хорошо.”

Робкая, неуверенная улыбка сама появляется на губах. Странное ощущение – не заставлять себя улыбаться, а хотеть этого. Выдохнув шумно, Регулус прячет лицо в одеяле, будто кто-то способен сейчас уличить его в тихом незначительном счастье. Одна только мысль, что они встретятся в репетиционном зале на следующий после праздника день, позволяет немного терпимее относиться к грядущему цирку.

Может, Джеймс снова обнимет его. С ним приятно обниматься. Тепло и спокойно. С осознанием, что тот отпустит в любой момент и не будет сжимать слишком сильно. Ощущать его ласковые прикосновения оказалось так уютно, что Регулус с трудом смог оторваться от этого. Ему хочется ещё.

С мыслями о тепле и карих глазах Блэк проваливается в сон незаметно, чтобы быть разбуженным Кричером с утра пораньше.

И начинается: строгий мамин голос, командующий в коридорах, куча наемных людей, висящий на спинке шкафа подготовленный костюм. Он узкий и наверняка неудобный, как и все, что выбирает для него Вальбурга. Какой-то странно обтягивающий и тесный, надевать его неприятно, но Регулус знает, что просить взять хотя бы прошлогодний смысла нет – только нарвется на холодный взгляд и пренебрежительную фразу о выполнении долга.

“Речь не о твоем удобстве, а о репутации семьи”

Ей-богу, он никогда не соглашался с Сириусом вслух, но замашки родителей соответствовать каким-то неведомым стандартам порой выходят за рамки адекватности. Но ближе к вечеру он все равно напяливает этот дурацкий костюм, тут же ощущая себя в нём голым, настолько тот подогнан размер в размер.

– Регулус, ваши родители ждут вас в кабинете.

Ровный бесцветный тон Кричера неожиданно слышится из-за двери и Блэк едва не подпрыгивает от неожиданности. Оборачивается, оставляя в покое ворот рубашки, который он пытался расслабить до этого, и кивает.

– Сейчас приду.

Кричер безмолвно выходит, все так же бесшумно исчезая в коридоре, и Регулус позволяет себе выдохнуть. Прикрывает глаза, сжав кулаки, и стоит так пару мгновений.

Это просто еще один тупой праздник, который он выстоит. Все как обычно. Зато завтра будет Джеймс и… и Сириус тоже.

От этой мысли будто бы действительно становится легче. Ему нужно пережить сегодня, чтобы получить в награду завтра. Он справится. Как же не хватает сейчас легкой руки, хлопнувшей по плечу с “идем, Реджи, цирк уродов ждет нас” дразнящим тоном. Может, он бы даже не уклонился от этой руки, не стал хмуриться в ответ. Может, он бы даже прислонился к родному плечу, заряжаясь от него энергией.

Закрыть комнату, спуститься по лестнице. Справа чуть в стороне – неприметная дверь, за которой они отбывали наказание детьми. Сам Регулус давно там не был, его проступки легки, поэтому и расплачивается он за них безболезненно. Как на той неделе с лишением ужина за опоздание, например. Чаще в каморке без окон все же бывал Сириус. Интересно, осталось ли там что-то от него? С манерой брата повсюду оставлять свой след, наверняка.

Слева – кабинет родителей. Регулус не позволяет себе колебаться, сворачивая в нужную сторону. Они уже там, привычно расположились на своих местах. Взгляд Вальбурги благосклонно проходится по сыну.

– Отлично сел, – она кивает удовлетворенно, – не зря была такая цена.

Регулус с усилием тянет уголок губ в неестественной улыбке.

– Да, maman, благодарю за такой подарок.

Она выглядит довольной, кивая в ответ. Будто действительно подарила своему ребенку то, что он давно хотел. Оба родителя тоже переоделись в вечернее. Классический костюм у отца и элегантное темное платье у матери. Они дополняют друг друга. Две холодные статуи с безжизненными звездами в глазах. Далекие и недосягаемые даже для собственных детей.

– Это важный день, Регулус, – продолжает она, – твое совершеннолетие должно стать особенным.

– Конечно, я понимаю.

– Ты уже взрослый, – вдруг вступает в разговор отец, принимаясь доставать из золотой шкатулки сигару. Регулус знает, что Орион не будет курить её, в кабинете нельзя, поэтому готовится наблюдать за странным ритуалом подношения сигары к носу для вдыхания запаха табака, – и мы решили, что пора посвятить тебя в некоторые детали нашего бизнеса. Позволить тебе стать его частью, внести свой вклад.

Сам факт того, что отец разговаривает с ним, посылает по внутренностям волну холодного предостережения. Орион то и говорит с ним пару раз в месяц по надобности, не больше, а здесь – что-то настолько важное. Регулус никогда подробно не интересовался делами семьи, знает все только в основах, потому что для передачи дела готовили всегда Сириуса. Да, финансы и вклады, но тонкости остаются для него чем-то неинтересным и скучным.

Регулус не так глуп, чтобы не понимать, что рано или поздно его станут приобщать к делу, но он не думал, что это начнется прямо сейчас. Странно начинать этот разговор сегодня. Собравшись, Регулус серьезно отвечает:

– Я готов помочь всем, чем смогу.

– Хорошо, – мама снова берет диалог под свой контроль, видимо, вся роль мужа в разговоре уже сыграна, – потому что нам очень нужна твоя помощь, сынок.

Удивление от сказанного слова настолько сильное, что Регулус, должно быть, не может сдержать выражение своего лица, остаться беспристрастным. Прозвучавшее слово отдается эхом в сознании, только сильнее заставляя напрячься.

“Сынок”

Называла ли она его так ласково хоть когда-то?

– Дело в том, что наш бизнес в данный момент переживает не лучшие времена, – тем временем, не прервавшись, продолжает она, – мы почти банкроты, Регулус.

– Что? Но как-...

– Важно не как это случилось, а как можно это исправить, – строго перебивает Вальбурга, не позволяя шокированно стоящему напротив сыну вставить слово, – есть один человек. Он богат, Регулус. Очень. И он может помочь нам своими связями и инвестициями.

Что-то не вяжется. Это все так сюрреалистично и глупо, что возникает ощущение сна. Он просто спит, а это – глупый сон, навеянный тревогой о предстоящем дне. Но нет, неудобно сидящий костюм все еще на нем. Нос улавливает едва заметный аромат дорогих сигар, а спина принимается потихоньку ныть от того, насколько неестественно прямо он стоит.

Они почти банкроты. Но как? Откуда тогда берутся дорогие костюмы, сигары, прислуга и личные водители? Неужели родители настолько глупы, чтобы продолжать тратить баснословные деньги на бесполезные элементы роскоши просто потому, что привыкли жить только с ней? Почему не попытаться вылезти из кризиса, урезав траты? И причем тут вообще Регулус?

Вычленив из панически мечущихся мыслей самое главное, он выдыхает:

– Но причем здесь я?

Вальбурга замолкает на несколько невыносимо долгих секунд, что уже становится для Регулуса даже не тревожным звонком, а громко бьющим по вискам колоколом опасности. Как в далекие времена извещали о взятии города врагами или каком-то ином бедствии. Громкий звук и набирающая обороты паника.

Мама никогда не запинается, не бывает неуверенной. У неё всегда каждое слово и действие выверено до мельчайших подробностей. Если она выбирает выражение, то все плохо.

Во рту становится сухо, а руки сжимаются в кулаки до боли, до впившихся в ладони ногтей. Ему хочется спрятаться, не узнавать ничего, забиться в какое-нибудь темное и укромное место, из которого никто никогда не достанет. Но теперь прятаться негде. Не за кем.

– Это деликатное дело, – все же начинает она, безуспешно пытаясь сделать это мягче, чем говорит обычно, – мы узнали, что мистер Реддл имеет определенные вкусы.

– Вкусы?..

Он повторяет неосознанно. Так тихо и сипло, что сам не может услышать себя. Пульс бьется в голове набатом, не позволяя как следует мыслить. Не позволяя задвинуть эмоции назад, как он делает обычно. От возникшей внутри догадки они разрастаются в нем с пугающей силой неверия и шока, предательства и какой-то наивной по-детски обиды.

– Интимные, – спокойно говорит Вальбурга, продолжая смотреть на него, – и ты подходишь под его любимый типаж.

Несколько секунд Регулус просто смотрит на неё, ожидая продолжения, но его не следует. В кабинете повисает тишина. Отец продолжает прижимать сигару к носу, вдыхая отвратительный запах, мама – требовательно смотреть на него, ожидая ответа.

“Интимные”

Она что… Она не может.

Сам не веря в то, что собирается сказать, Регулус выдавливает из себя хрипло:

– Ты хочешь подложить меня под какого-то мужика?

Вальбурга морщится явно от выбранной формулировки.

– Боги, Регулус, что за выражения?

– Но это так.

– Нет, я просто говорю, что тебе требуется сделать. Никто не заставляет тебя, – она морщится едва заметно, не в силах скрыть свое отвращение, — … спать с ним. Просто нужно ответить взаимностью на интерес.

– Этого интереса может не быть.

– Он уже есть.

– …что?

Ощущая, как постепенно с каждым сказанным словом в легких остается все меньше воздуха, Регулус потерянно смотрит на людей перед собой.

Это невозможно. Этого не может быть.

– Мистер Реддл присутствовал на одном из приемов, где ты играл. И обратился к нам с предложением чуть позже.

– И вы согласились.

– Это очень легкие деньги, сам подумай, Регулус.

Тон матери ровный и спокойный, будто они обсуждают сейчас какое-то из многочисленных будничных дел по типу списка продуктов или планов на вечер. Регулус неожиданно вспоминает, что таким же она говорила с Сириусом в тот вечер. Как забавно, родители смогли найти применение каждому из своих сыновей.

Глазам становится горячо, груди – больно. Впервые, должно быть в жизни, настоящая картинка происходящего в этом доме начинает вырисовываться прямо перед ним. Словно кто-то взял и провел тряпочкой по мутному стеклу, превращая размытые силуэты в четкие и различимые фигуры. Легко представлять, что за стеклом, пока оно прикрыто вуалью детской привязанности и глупой веры в родительскую любовь. Теперь ширма пропадает – становится очевидным то, о чем ему так часто и так упорно говорил Сириус все эти годы.

“Мы инвестиция, Реджи, не дети”, – звучит отдаленно голосом брата в голове, “они просто ищут возможность повыгоднее нас продать”.

Выдохнув потрясенно, Регулус выдавливает из себя потерянно утверждающим тоном:

– Вы продали меня.

– Прекрати мыслить как ребенок, — раздраженно отзывается Вальбурга, – ты уже взрослый. А взрослые люди порой делают то, что нужно, а не то, что хочется.

– Я никогда не делал, что хочу, – неожиданно зло отвечает Регулус, – я всю жизнь делаю, чего хотите вы.

– И неужели это ужасная жизнь, Регулус? Посмотри вокруг. Весь этот дом, все вещи, даже твоя музыка – за все нужно платить. И тебе в том числе.

О да. Эту истину Регулус усваивает с детства. Но он и подумать не мог, что когда-нибудь ему придется платить так.

– Вы же не серьезно, – шепчет он, опустив взгляд, – вы же не можете…

– Регулус, – приблизившиеся шаги, касание на подбородке, поднимающее его лицо, темные глаза, – теперь ты единственный, кто может помочь этому дому и этой семье. Больше у меня нет сыновей.

– Но…

– Ты должен сделать это. Ты не бросишь нас, как бросил он. Так ведь?

Смотря в её глаза, Регулус может чувствовать, как под натиском острого взгляда медленно увядает в нем все то теплое и светлое, что робко принималось вырастать внутри в последние дни. Молодой росток надежды, пробившийся через густой слой грязи, вянет, тут же накрываясь привычным лоскутом холодного смирения. Вспыхнувшие эмоции гаснут как огонек спички от залетевшего в затхлую комнату сквозняка. Чувства постепенно покрываются коркой безразличия, заковываются в панцирь.

“Должен”. “Нужно”. “Обязан”.

Так лучше. Легче. Не ощущать ничего.

Сириус в тот раз смог дать отпор. Но он – не Сириус.

– Да, maman.

Тихо на выдохе, с ощущением глыбы льда в груди вместо бьющегося еще несколько минут назад на том же месте сердца.

– Отлично. Я всегда знала, что ты меня не разочаруешь. Можешь ненадолго отойти в комнату до прихода гостей. Привыкнуть к этой мысли.

– Хорошо.

Голос, говорящий эти слова – не его. Ноги, идущие прочь из кабинета, поднимающие неповоротливое тело по лестнице – не его. Холодные руки, касающиеся ручки двери – не его.

Весь он – не он, а кто-то другой. Кто-то с его лицом и голосом. Кто-то чужой и странный. Слабый и бесхребетный. Ничтожный.

Регулус садится на край своей кровати и долго смотрит в окно на играющее вечерними бликами солнце. Весна наступает. Он не чувствует её тепла.

Честно говоря, Регулус не знает, зачем мать решила дать ему какое-то время на осмысление. Мыслей в его голове все равно нет. Замороженные внутренности не реагируют, когда в комнату кто-то заходит, зовет его, говорит “пора”. Он не замечает, что какое-то время уже прошло. Только встает, оправляет чуть замявшийся пиджак и выходит из комнаты, чтобы поприветствовать гостей и начать играть свою роль.

Все как обычно – куча людей, музыка на фоне (в этот раз позвали музыкантов и за скрипкой не спрятаться) и красиво расставленные по столам башенки бокалов с шампанским. Регулус жмет руки, принимает поздравления, смотря на себя словно бы со стороны. Все взгляды – на нем. Все разговоры – о нем тоже.

На плече ощущается тяжелая рука матери, когда она, чуть сжав пальцы, разворачивает его в нужную сторону, чтобы представить мужчине средних лет.

– Регулус, познакомься с мистером Реддлом.

Регулус привычно протягивает руку, не смотря человеку в лицо. Видит только подогнанный по широкоплечей фигуре костюм и кольцо на указательном пальце, холодящее кожу при касании. Чувствует аромат парфюма. Резкий, отталкивающий. Поднимать взгляд и видеть лицо ему совсем не хочется.

– Приятно познакомиться.

Собственный голос звучит пусто, тускло. Рукопожатие затягивается дольше, чем предписано правилами приличия, которые у Регулуса сидят в глотке лет с десяти.

– Взаимно, – глубокий низкий голос, – позвольте не сдержаться и все же сказать комплимент вашей игре, Регулус. Вы прекрасны.

– Благодарю.

Он сглатывает, все же тянет руку на себя, прерывая касание. Слышится рядом тихий выдох, похожий на смешок. Этот человек явно выше. Статнее. Богаче, о чем буквально кричит каждый элемент в его наряде. Регулуса начинает тошнить. Ладонь матери все еще на плече, чувствуется на виске её жалящий взгляд, наверняка острый и предупреждающий. Он не смотрит и на неё тоже.

– Боюсь, мне нужно поприветствовать остальных гостей, – выдавливает Регулус, уворачиваясь из-под её руки, – поговорим чуть позже, мистер Реддл.

– Конечно.

Он прекрасно понимает, что это выглядит как побег, но стоять рядом с этим человеком не хочется настолько, что Регулус быстро ретируется в самый дальний угол зала. Сам заговаривает впервые, наверное, в жизни, с первым попавшимся человеком, оказавшимся дальним родственником, и все еще продолжает чувствовать тяжелые взгляды в собственную спину. Голова принимается кружиться, а внутренности по ощущениям меняться местами.

Следующие несколько минут он бродит по залу, пытаясь быть одновременно далеко и от матери, и от мелькающей постоянно поблизости фигуры Реддла, осознавая, что уже нарвался на родительский гнев, не поболтав, как следует, с важным гостем. Плечи сводит от напряжения, ладони мелко подрагивают, когда он пытается взять стакан с водой. Чтобы не привлечь внимание звоном выпавшей из руки посуды, Регулус не решается поднять его, отставляя на место.

Ему плохо. Физически. Ужасно тошнит и голова кружится все сильнее. Он наверняка побледнел и выглядит не очень, но никто не замечает этого. Всем плевать.

В какой-то момент Регулус не выдерживает и все же направляется на кухню. Закрывает дверь, отрезая себя от гула десятков голосов, и подходит к раковине. Стол рядом заставлен посудой и остатками блюд, не влезших на круглые островки угощений в зале. Так вот, как выглядит скорое банкротство, мам?

Регулусу плевать на то, что он оставил гостей, чего правильный именник делать не должен. Ни одному из них он не интересен. Ни для кого из тех разодетых пижонов он не человек – только лишь наследник Блэков, знакомство с которым сможет в будущем сыграть на руку.

Открыв кран, Регулус дрожащими руками набирает воды и принимается умываться. Ослабляет плохо слушающимися пальцами ворот рубашки, расстегивая её на пару пуговиц, и чувствует, как становится немного легче дышать. Вода чуть-чуть освежает сознание, в ушах гудит. Наверное, из-за этого он не слышит, как в помещение входит кто-то еще. Только вздрагивает, когда раздается неожиданно сзади голос:

– Признаюсь честно, мне это даже нравится, – довольно тянет мужской голос, – то, как ты прячешься. Выглядит очаровательно.

Регулус не оборачивается, чувствуя, как сердце сбивается с ритма, замирает где-то внутри грудной клетки. Вода продолжает шуметь, ударяясь о дно раковины. Он вцепляется ладонями в край стола, вслушиваясь в приближающиеся шаги. Ухоженная крупная ладонь появляется из-за плеча, тянется к вентилю. Шум воды обрывается, упав последней капелькой на дно. Следом рука ложится на его плечо, горячо и крепко, тянет настойчиво. Регулус оборачивается с опущенным взглядом.

– Ну же, – пальцы касаются подбородка, тянут, поднимая лицо, – покажи мне свои глаза.

Задержав дыхание, Регулус поднимает взгляд. У Реддла темные глаза, уложенные небрежно волосы и довольная улыбка на тонких губах. Резкие, хищные черты лица властного человека. Он сильно выше, и Регулусу приходится едва ли не задирать голову, повинуясь все еще лежащей на лице чужой ладони. Издав удовлетворенный звук, мужчина делает шаг ближе, притесняя его к столешнице.

– Твоя мать сказала, что поговорила с тобой. Это так?

– Д-да.

– Хорошо, – рука чуть смещается, обхватывая теперь за заднюю сторону шеи, касаясь немного волос, – уверен, наше с ней сотрудничество будет выгодным, если ты постараешься.

Чувствуя, как вторая рука с нажимом проводит по бедру, Регулус закрывает глаза. Выдыхает тихо, зажмурившись, и вздрагивает, когда Реддл, склонившись, касается губами его шеи. Чужие руки продолжают двигаться к талии, бедрам, животу, и от этого едва отступившая волна тошноты возвращается к нему с утроенной силой.

Когда горячая тяжелая ладонь опускается на его пояс, принимаясь двигаться ниже, Регулус неожиданно для себя самого хватает её за запястье. Сжимает, прекрасно понимая, что, если Реддл захочет, такая хватка его явно не остановит, и выдавливает из себя:

– Я н-не хочу.

Мужчина перед ним замирает на долгих несколько секунд. Открыв глаза, Регулус натыкается на его изучающий взгляд.

– Пытаешься набить себе цену, мальчик?

Регулус качает отрицательно головой, чувствуя, насколько позорно близок он к слезам.

– Нет, я не–... Пожалуйста. Я просто не хочу.

Он ждет, затаив дыхание. Продолжает стоять, не шевелясь, и облегченно выдыхает, когда Реддл отходит от него на шаг, убирая свои ладони. Раздается в тишине кухни разочарованный звук.

– Что ж, хорошо, – раздраженно, резко, оправляя рукава темного пиджака, – я не беру силой то, что другие отдают за даром. Приходи, когда действительно повзрослеешь, Блэк.

Звуки шагов, открывшаяся и закрывшаяся дверь. Зажав рот ладонью, Регулус сползает на пол, чувствуя, как плечи трясутся в беззвучном рыдании. Слезы принимаются катиться из глаз, размывая картинку, и он просто сворачивается в тесный клубок, стараясь стать как можно меньше. Стараясь исчезнуть. Его все еще мутит, холод принимается крупными волнами окутывать все тело, дрожь остановить невозможно.

Не смог. Не справился. Не сделал, что должен был.

Регулус не знает, сколько так сидит, но явно недолго, потому что скоро дверь открывается снова. Подняв взгляд, он видит, как на кухню заходит Вальбурга, быстро отрезая их от продолжающейся в зале картинки празднества. Раздается щелчок замка. Регулус быстро встает и, сгорбившись, пытается убрать остатки влаги со щек.

– Мама…

– Какого черта Реддл вылетел отсюда в ярости? — слышится тут же злой голос, – что ты сделал?

Обняв себя руками, Регулус молчит. Смотрит вниз, на виднеющиеся из-под подола платья кончики её туфель и не может выдавить из себя ни слова.

– Ничтожество, – не услышав ответа, шипит Вальбурга, – за что бог послал мне таких сыновей?

– Прости…

– Что мне твои извинения? Ты упустил такую возможность! Из-за тебя мы потеряем все! — едва повысив голос, она тут же стихает, поняв, должно быть, что за из-за двери крик могут услышать, – Посмотри, на кого ты похож, тебе нельзя выходить к гостям. Убирайся в комнату и не смей выходить оттуда. Я скажу всем, что тебе стало плохо.

Не дождавшись ответа, Вальбурга резко отворачивается и, замерев перед дверью на секунду, чтобы наверняка изменить выражение своего лица, все же выходит. Регулус стоит на пустой кухне какое-то время, смотря в одну точку. Затем медленно и неуклюже направляется к коридору, предназначенному для слуг. Бредет в полутьме, то и дело спотыкаясь, поднимается на второй этаж. Внутри все продолжает дрожать в преддверии нового витка истерики.

Закрыв дверь, он стягивает с себя костюм. Кожа в местах, где её касались чужие руки, горит и плавится. Мерзко. Отвратительно. Хочется содрать её с себя ко всем чертям. Хочется никогда не проживать этот день. Никогда не существовать, не быть позором, разочарованием, тряпкой, которую бросают из угла в угол, пытаясь найти ей хоть какое-то применение.

Он бесполезен. А бесполезное не нужно никому.

Регулус сидит в ванной до самой ночи. В остывшей воде остервенело трет кожу мочалкой до боли, до красноты, не останавливаясь. Слезы не кончаются, просто стекают по щекам, срываясь с подбородка, будто тело задалось целью избавиться от всей жидкости в организме. Руки дрожат и, опустив на них взгляд, Регулусу до резкой вспышки под веками хочется сделать хоть что-то. Перебросить боль куда-то еще. Распределить её по телу, разлить по конечностям, чтобы она перестала пульсировать в груди огнем, единым огненным шаром, взрывающейся бомбой с осколками, застревающими в нутре.

Он мог бы. Ему бы хотелось.

Но нельзя. Руки нужно беречь. Это единственное, что у него осталось. По крайней мере, пока что.

Его выворачивает сухими спазмами над унитазом полночи. Живот режет и колет, голова взрывается болью, пока гости на первом этаже допивают последние бокалы и прощаются с радушными хозяевами. Он почти проваливается в тяжелую дрему прямо на полу в ванной комнате, когда слышит тихий скрип двери и приближающийся стук каблуков. Сил на то, чтобы подняться, уже нет.

– Какой позор. Сплошное разочарование, – тяжелый низкий голос, полный сдерживаемой столько времени злости, – вставай.

Регулус жмурится, сглатывая сухой глоткой. Медленно цепляется за раковину ладонями, чтобы опереться на неё и кое-как встать. Он только в первых попавшихся в шкафу штанах, мама – все еще в вечернем наряде. Идеальная прическа и макияж, острые кинжалы взгляда.

– Иди вниз.

Осознав, что это значит, Регулус поднимает на неё взгляд. Пытается тихо:

– Мам-...

– Никакой больше музыки, Регулус, – звучит следом приговором, и сердце после этих слов падает куда-то под ноги, не бьющееся, бракованное, сломанное, – иди вниз. Сейчас же.

Покачнувшись, Регулус делает неустойчивый шаг вперед. Идти приходится, касаясь стен для опоры, и никто не помогает ему даже в этом, никто не протягивает руки. Едва ли он заслуживает чьей-то помощи.

Лестница, дверь налево, грохочущий за спиной стук каблуков, следующий за ним медленно и неотвратимо.

В каморке без окон темно и холодно. Руки горят огнем и болью, но теперь Регулусу плевать. Беречь их все равно больше не нужно. Он отворачивается лицом к стене и пытается не думать ни о чем. И ни о ком больше.