Иногда мне кажется, что мир вокруг меня рушится.
Порой люди шутят: “Вдруг завтра мне на голову упадёт кирпич?” Они говорят это, чтобы подчеркнуть ценность сегодняшнего дня. Но для меня этот кирпич вовсе не фигурален. Я правда боюсь его. Потому никогда не хожу под окнами многоэтажек, поезда предпочитаю автомобилям, никогда не выхожу на улицу из дома без куртки, если там плюс десять и ниже. Безопасность жизнедеятельности — мой любимый школьный предмет. Я знаю, что делать при сердечном приступе, как оказать помощь при открытом переломе и как вытащить с того света человека, наглотавшегося лекарств. Всё это отлетает от зубов, пусть порой меня и терзают сны о том, что всё бесполезно, не имеет никакого смысла, ведь невероятная вселенная, что ежесекундно расширяется, однажды сожмётся обратно до сингулярности. И ничто не будет иметь значения.
Но какая, к чёрту, разница? Неужели я не могу быть счастлив прямо сейчас, пока моя невероятная вселенная жива и бесконечна?
И в этот тёплый день я вдруг понимаю, что могу.
Город взрывается маем, и в этом году он особенно зелёный, а деревья удивительно большие. У Миши начинается сессия. Он очень серьёзно к ней подходит, готовится каждый день. Мы с ним часто сидим вместе: я работаю, он учит конспекты. Сперва всё это происходило у меня дома: парень притаскивал с кухни стул и садился с короткой стороны стола, после чего каждый занимался своим. Затем наши посиделки переместились за пределы квартиры — в библиотеку или кофейню, в зависимости от настроения. Часто мы отвлекаемся, чтобы показать друг другу что-то забавное. Миша сквозь слёзы смеха зачитывает мне угарные опечатки, а я иногда отрываюсь от работы, чтобы нарисовать шарж на сосредоточенное лицо Рыжика. Сделать его смешным тяжело, потому что с каждым днём он становится красивее — или мои розовые очки становятся розовее? Россыпь веснушек потемнела и теперь сияет, почти как настоящее золото. Парень уже начал загорать на весеннем солнышке, и если зимой он был чуть бледнее меня, то теперь — заметно темнее. Он проводит на улице гораздо больше времени, чем я, оттого контраст ещё заметнее.
Сегодня мы выбрали “Точку”. Пётр уже привык видеть нас здесь вместе, нам даже не нужно повторять заказ — он помнит его наизусть: капучино с двойным пряным сиропом — для Мишки, улун без сахара — для меня. Пришлось отказаться от крепкого кофе, потому что мой антидепрессант не очень хорошо сочетается с кофеином. Зато прекрасно сочетается со мной. И как же приятно было это обнаружить, когда период сильных побочек закончился.
Кистью под карандаш намечаю счастливую кошку для вывески над приютом где-то под Москвой. Есть у меня привычка — когда рисую лица или мордашки животных, моя мимика повторяет рисунок. Поэтому я улыбаюсь. Да и не только поэтому — мне сегодня как-то радостно с самого утра. Тихонько качаю головой под тихую музыку из динамиков Петра. Он никогда не включает радио громко, когда мы с Мишей здесь, и выключает вовсе, если ему приспичит поиграть.
Рыжик со вздохом откидывается на спинку диванчика — видимо устал. Смотрит на мой набросок, затем на меня.
— Он на тебя похож.
— Ошибаешься. Я его в рыжий выкрашу. Будет копия тебя.
— Не, я — собака. По сути своей!
— Тут не могу возразить, такую псину приставучую поискать надо.
Он смеётся и бодает меня в бок головой, а я улыбаюсь и прошу:
— Поиграешь?
Парень сияет и достаёт из стоящего рядом чехла гитару. Лучший отдых для него — музыка. А я обожаю рисовать под его пение. До сих пор не понимаю, как из двух настолько разных людей получилась идеальная гармония. Нигде я не чувствую себя настолько целостно и спокойно, как рядом с Мишей.
Он начинает перебирать струны, и Петя тут же заглушает радио. А парнишка играет довольно долго просто какую-то мелодию, будто петь и не собирается. Я пожимаю плечами и возвращаюсь к рисунку. И вздрагиваю, когда он неожиданно всё-таки начинает петь. Сперва это звучит почти как бормотание себе под нос, и только потом голос набирает силу.
♪Давай
Не будем спать,
Не будем знать
О том, что ждёт нас завтра,
Ведь сейчас
Весь мир для нас
В последний раз,
И ничто больше не важно.♪
Люблю, когда он подбирает песню будто специально для меня. Это чувствуется, как высшая степень эмпатии. Я готов слушать эти “монологи” вечно и, кажется, могу вспомнить каждый из них.
♪Ты слышишь эхо
От взрывов крупных построек,
Фейерверки на небосводе —
И мы вдвоём…♪
Почему-то представляю финальную сцену из “Бойцовского клуба”. При первом просмотре, ещё в детстве, она запомнилась мне лучше всего.
Мне бы хотелось так же взять за руку его. От этой мысли невозможно убежать.
♪Расскажи мне обо всём, что так давно
Хранишь внутри,
Ведь нам нечего больше терять.
Покажи мне все те сцены из кино,
И, хочешь, повторим?
Нас не остановить…♪
Хочу. Жаль, что это не реально.
Но я взрослый человек, мои гормоны давно отшумели. И даже если нам суждено быть лишь друзьями — что ж, готов принять это. Близкий мне человек рядом — разве я могу желать большей радости?
А потом голос Миши чуть сбивается.
♪Сейчас
Один из нас
Решит сказать,
Наконец признаться, что влюблён…♪
Я поднимаю на него свой растерянный взгляд — а паренёк продолжает петь. Его глаза прикрыты, а уши залиты краской, я готов поклясться! Мои не лучше!
Оставшуюся половину песни я слышу будто из-под толщи воды. Что это? Неужели признание? Или я выдаю желаемое за действительное? Вполне вероятно, так-то. Это ведь просто строчка в песне, и если так подумать, многие из песен Миши ранее были подобными.
Но тогда как объяснить его смущение? Или это я неверно что-то распознал?
Да чёрт его знает!
Мои мысли меня уносят далеко и надолго. Я старательно делаю вид, что работаю. Миша сразу же после первой песни перескакивает на вторую, которую я слушаю в пол-уха, сбитый с толку, перепуганный и абсолютно… счастливый.
***
По своему обыкновению домой мы возвращаемся тоже вместе. Он делает небольшой крюк, чтобы побыть со мной до двери подъезда, а потом доходит до маршрутки и едет к себе. Мой район наполнен ароматами цветущей черёмухи вперемешку с сиренью — ничего более весеннего не придумаешь. И вот ведь история — впервые за много лет меня в связи с оживающей городской природой переполняет приятное смятение, похожее на предчувствие чего-то хорошего. Я давно так долго не улыбался, как дурак.
— Ты чего такой припизднутый сегодня? — с ухмылкой спрашивает Миша, когда мы уже дошли до двери подъезда. Неопределённо веду плечом.
— А нельзя?
— Да нет, я даже рад.
Я набираю код и приоткрываю дверь, чтобы зайти внутрь. А рыжик чего-то мнётся, не прощается. Придерживаю тяжёлую железяку в ожидании.
— Тебе… нравится со мной бывать? — негромко спрашивает он, глядя себе куда-то в ноги.
И я понимаю, что не смогу сдержаться в этот раз. Взрослый, блин.
Хватаю его за запястье, растерянного, затаскиваю за собой в подъезд. Механизм замка издаёт характерный “щёлк” ровно в ту же секунду, когда я, опустив свои ладони на горящие щёки Миши, касаюсь его губ своими.
Сперва в моей голове звенит абсолютная тишина, а первая мысль, которая там появляется — это осознание, что Миша на вкус, как десерт. Кофе, корица и молоко. А следующая — осознание, насколько сильны его руки, притянувшие меня к себе.
Я так боюсь оторваться от юноши, так боюсь, что эта сцена нашего кино закончится ничем, что не отрываюсь даже тогда, когда мне перестаёт хватать воздуха. Здесь абсолютно темно — никто так и не вкрутил чёртовы лампочки. Я ничего не вижу, но чувствую длинные ресницы, которые случайно касаются моих щёк. Это щекотно, вздрагиваю. А он всё же отстраняется на пару сантиметров, и только теперь я осознаю, насколько мало кислорода в моих лёгких. Несколько секунд мы просто стоим, чувствуя горячие дыхания друг друга. Он спускает руки с моих плеч, нащупывает мои ладони, сплетает наши пальцы. Я не знаю, что говорят в таких ситуациях. В одном этом моменте столько жизни, сколько никогда не было ни в одном моём дне.
И сквозь все эти мысли и ощущения я слышу тихий шёпот:
—…Наконец-то.