Хунхун-эр был без сознания с того момента, как Се Лянь спас его. Он увидел глазки-бусинки своего пушистого спасителя, и сознание заволокла спасительная тьма. Очнулся он в просторной комнате, пропахшей лекарственными травами, лежа на удобной кровати. Никогда в жизни до этого момента ему не приходилось лежать на такой.
Он оглянулся – при этом с успокоением отмечая все еще забинтованный глаз – и увидел своего спасителя. Енот сидел за низким столиком недалеко от кровати, держа в лапке кисть, и выводил черточки иероглифов. С грустью Хунхун-эр вспомнил, что угольные иероглифы имени енота были стерты с его кожи, когда дворцовые служанки отмывали его.
Он решил, что позже непременно вернет надпись на место! Только в этот раз нанесет чем-нибудь более стойким… Чернилами? Он слышал, что некоторые делают себе рисунок на коже, который остается на всю жизнь. Кажется, это называется «тату». Возможно, стоит разузнать, как оно делается. Так имя Се Ляня точно не сотрется!
Енот, отвлекшись от свитка, заметил пробуждение мальчика. Он подошел к кровати и мяукнул. За дверью послышалось копошение: кажется, там был кабинет лекаря. Мужчина вышел оттуда, чтобы проверить состояние ребенка.
— Досточтимый енот спас тебя и привел во дворец, — мягким голосом заговорил лекарь, чтобы ввести мальчика в курс событий. — Ты находишься во дворце. Я здешний лекарь Ли. Ответь на мои вопросы, так я пойму, как тебе помочь, если в этом есть нужда.
Мальчик не стал противиться и отвечал лекарю, чувствуя теплую лапку енота на своей ладони. Тот смотрел на него с искренним беспокойством. Хунхун-эру не хотелось тревожить его еще больше своим сопротивлением.
Когда лекарь закончил и сменил повязки на его теле, мальчик заметил движение в углу комнаты. Поразительно, но он все это время не видел юношу, привалившегося к стене. Одетый как бедняк, он спал там сидя, скрестив руки на груди.
— Кто это? — тихо спросил Хунхун-эр у лекаря.
— Этот человек принес тебя во дворец, следуя за досточтимым Се Лянем. Его зовут Му Цин, он слуга в храме Хуанцзи, что на горе Тайцан. И, видимо, друг досточтимого Се Ляня, раз его пропустили во дворец.
Хунхун-эр еще раз взглянул на этого Му Цина со странными чувствами, отразившимися в глазах. С одной стороны, он был благодарен за оказанную помощь, с другой же, он ревновал, что этот человек был близок к его спасителю.
Ревность эта была ему чувством не слишком знакомым. Он успел испытать множество неприятных чувств за свою короткую жизнь, но такого раньше точно не было. Не таким сильным и будто бы осязаемым – точно.
***
Пока Хунхун-эр поправлялся, он оставался во дворце. Краем уха он слышал, что за свой поступок Ци Жун был наказан самим королем: его сослали в монастырь на горе Тайцан, чтобы тот с месяц пожил среди монахов как один из них, лишенный мирских благ и удовольствий.
Мэй Няньцин, королевский советник, которому поручили проследить за примерным поведением Ци Жуна, по слухам, принимая свое задание, улыбнулся так, что на миг все увидели жестоких демонов, притаившимися в уголках его губ. Ци Жун, поистине напуганный таким садистским выражением на лице почтенного наставника, визжал резанной свиньей, вымаливая прощение. Он был готов на все, лишь бы его не отправляли в монастырь под надзор этого человека. Король был непреклонен, а Мэй Няньцин находился в предвкушении от перспективы образно надрать задницу мелочи, которая порочит доброе имя королевской семьи.
Таким образом столица была избавлена от тлетворного влияния Ци Жуна на месяц.
Хунхун-эр, до сих пор валяющийся в лекарском крыле в компании усердного енота, не видел ни одной причины жаловаться на жизнь. Се Лянь каждый день сидел за столиком над прописями. Когда у Хунхун-эра зажили раны на руках, он попросил разрешения присоединиться к своему спасителю, чтобы научиться писать. Так и его обеспечили низким столиком с тушечницей и длинным свитком. Енот просяще тер лапками перед лицом придворного учителя, чтобы тот пояснил Хунхун-эру то, что он не знает, ибо сам духовный зверь все еще не был способен сделать этого самостоятельно. Слова, похожие на китайский, стали звучать более-менее правильно только в голове енота, во внутреннем монологе, которым он теперь мог пользоваться, чтобы слать молитвы Небесному императору. Через рот же до сих пор получалось выдавить лишь булькающее или шипящее мяукание. Оно вообще не было похоже на фразы, наделенные смыслом. Наоборот, слыша от него такие звуки, люди настораживались и подбегали проверить, не умирает ли королевский енот в страшных муках.
В один из дней, когда ребенок был близок к полному выздоровлению, он записал имя Се Ляня на маленьком клочке бумаги и спрятал за пазуху, поближе к сердцу.
Тогда же мальчик узнал, что его спаситель еще более гениален, чем ему могло думаться: оказалось, он умел играть на цине! Вдовствующая королева учила его игре, и теперь Се Лянь умел играть простые мелодии из основ. Заметив таланты духовного зверя, придворный учитель предложил продолжить его обучение на инструменте. Се Лянь, охочий до новых знаний и умений, не собирался отказываться.
Му Цин, уходящий к матери и в храм, но неизменно возвращающийся, в какой-то момент присоединился к нему. Придворный учитель рассудил философски: какая разница, один ученик, двое или трое? Он учит енота! Он настолько преисполнился в своем сознании, что несколько людей – вообще не помеха его преподавательскому таланту! И, в целом, все лучше, чем учить Ци Жуна! Хоть от кого-то он увидит уважение к себе, и не ему выбирать, от кого именно, раз за последние годы его нервы трепал один лишь королевский племянник!
***
Когда Ци Жуна отправили очищать свое тело и дух в монастырь, Фэн Синь, набравшись смелости и решимости поменять свою жизнь, попросился на аудиенцию к королю. Он выпросил сделать его телохранителем королевского енота.
Потому что больше носиться за королевским племянником по всему городу и разгребать за ним дерьмо он не собирается!
Король, проявив великодушие, милостиво согласился. Фэн Синь, глубоко в душе, плакал от счастья.
***
Теперь, когда у Се Ляня появился личный телохранитель, его не боялись отпускать в город. Когда Хунхун-эр поправился, енот вызвался сопроводить его до дома. Мальчик в этот день был грустен. Дома его ждала практически безразличная ко всему мать, смотрящая на него со смесью жалости и презрения: так и не скажешь, к кому оно было обращено – то ли к ней самой, породившей на свет проклятого ребенка с красным глазом, то ли к нему, за то, что уродился таким уродцем. Она даже имени ему не дала. Просто прозвище, кличка – Хунхун. Старшие дети семьи или умерли от голода, или были также безразлично настроены по отношению к нему. Иногда в их взглядах сквозила ненависть, обращающаяся в подзатыльники, которыми они одаривали его голову. Они винили его во всех бедах, случающихся с семьей. С отцом Хунхун-эр предпочитал не видеться, чтобы не быть битым.
Проще говоря, дома его не ждали. Пришел – ладно, не пришел – и так хорошо, избавление от лишнего голодного рта. Именно поэтому никто не носился по столице, обивая каждый порог в поисках исчезнувшего ребенка. Всем было просто все равно.
И если бы он тогда разбился, упав со стены, всем так же было бы все равно. И сам Хунхун-эр, пускай вслух этого не признавал, смотря с той стены на празднество, так или иначе посматривал вниз под ноги, раздумывая, не оборвать ли свою ненужную жизнь своими руками. Ногами. Одним шагом в пропасть.
А потом появился Се Лянь. Он спас его дважды. Благодаря ему он несколько недель сытно ел, мягко спал, учился читать и писать. Духовный зверь показал ему ласку, которой он с рождения был лишен. В одной его маленькой лапке было тепла больше, чем в больших ладонях его родной матери, братьев и отца. Се Лянь стал его спасителем, его божеством, которое подарило невыносимой жизни одного существа светлые воспоминания, которых до этого у него совсем не было.
Хунхун-эр дал себе обещание: он вырастет достойным человеком. Он станет сильным и умным, чтобы помогать своему спасителю во всем, в чем бы он ни нуждался.
Хунхун-эр не дал проводить себя до самой двери, не желая показывать своим спутникам обветшалые стены дома своей семьи.
Расстроенный расставанием с малышом Се Лянь захотел посетить храм Хуанцзи и помолиться Небесному императору о благополучии Хунхун-эра.
***
Войдя в храм не тайком, а официально, как подобает члену королевской семьи, Се Лянь заметил то, чего не ведал раньше. На идущего рядом с ним Му Цина кидали презрительные и насмешливые взгляды, неприязненно морщили нос, пренебрежительно усмехались. Му Цин старательно не обращал на это внимание, но его это все-таки задевало. Кто он? Обычный служка. Бедняк из бедняков. И почему-то зачастил во дворец, приблизился к кому-то высокопоставленному.
Му Цин бессильно сжимал кулаки, но ответить не мог, чтобы не нашли повода лишить его работы. Она была ему необходима, чтобы заботиться о матушке.
***
У статуи Цзюнь У их встретил Мэй Няньцин. Благо, без Ци Жуна, общества которого хотелось бы избежать всем троим: Фэн Синю, Се Ляню и Му Цину.
Они заранее нарвали фруктов на горе, чтобы возложить их на столик для подношений. Се Лянь привычно взял палочки благовоний и зажег их, становясь на колени. «Пусть у Хунхун-эра все будет хорошо. Небесный владыка, помогите мальчику вырасти сильным и здоровым. Он добрый ребенок и заслуживает счастья. Спасибо, что выслушали», — мысленно воздал молитву императору Небес енот и поднялся с колен, чтобы опуститься на лапки и подбежать к своим товарищам-людям.
Мэй Няньцин смотрел на зверя с удивлением, пронаблюдав сцену с молитвой.
— Здравствуйте, советник Мэй, — поклонился Фэн Синь, и остальные последовали его примеру. — Есть ли вести о Ци Жуне, которые следует донести до короля и королевы?
— Совсем скоро придет его пора возвращаться во дворец. Незачем лишний раз тревожить души Их Величеств.
Фэн Синь согласно-покорно кивнул, соглашаясь. Лучше лишний раз не слышать о Ци Жуне, чем знать подробности о его проделках. Чем реже мелькает имя Ци Жуна в отчетах, тем дольше борода короля будет черной.
— А Вы, должно быть, духовный зверь почившей королевы-матери, Се Лянь, верно? — обратился советник к еноту. Се Лянь кивнул. В светских разговорах от него все равно толку что от дерева. Оно стоит, шелестит листьями, сказать не может ничего – только ветками по неугодным лицам бьет, поддавшись подначиванию ветра. Вот и Се Лянь: стоит, шелестит себе, да кусает за ноги всяких невоспитанных мальчишек, по спинам которых плачет деревянная палка. А сказать не может. Ничего не может. Его мяуканье никак не хочет преобразовываться в человеческую речь, сколько Се Лянь ни тренируется.
— Приветствую Вас в храме Хуанцзи. Провести Вам экскурсию? — предложил Мэй Няньцин, заинтересовавшись енотом. Просто увидев смиренную молитвенную позу и легкую поступь зверя, советник готов был заставить короля и королеву усыновить его и посадить на трон после себя. Все лучше, чем Ци Жун, которого только могила исправит – и то, это еще стоит проверить опытным путем. Возможно, такая въедливая дрянь, которой заполнена его голова, не вымывается даже смертью.
Енот согласился. Сам он не бродил по всей территории, ограничиваясь парой залов и садом.
Они прошли мимо разных павильонов, где-то жили и трудились монахи, где-то поклонялись богам. Они остановились выпить чаю на террасе. С нее открывался вид на тренировку монахов. Они постигали боевое искусство.
За столом Мэй Няньцин расспрашивал Фэн Синя и Му Цина о том, как они вошли в ближний круг Се Ляня, о каких-то делах дворца и народа.
Енот не сильно вслушивался, в какой-то момент отойдя ближе к краю террасы, чтобы открылся лучший обзор на тренировку. Четкие выверенные движения завораживали. Се Ляня никогда не учили драться. Только танцевать – немного. Их движения были похожи на танец. Текучий и, вместе с тем, энергичный. С пропитанными сдерживаемой мощью выпадами и ударами. Заворожённый енот в один момент поймал себя на желании попытаться повторить это.
У него было другое тело, но в целом… у него же было четыре конечности, верно? Одна голова, одна спина, один живот. Как и у людей. Лишь хвоста у последних не было, да и так ли важно наличие чего-то лишнего, если нет недостачи всего нужного?
Через пару минут Мэй Няньцин смолк, поймав краем глаза движение. Енот, встав на задние лапы, пытался повторять движения монахов. И нельзя было сказать, что у него абсолютно не получалось. С каждым разом движения становились все лучше, будто он анализировал их механику, а не только внешний вид, повторяя связки так, как это было заложено в свитках с техниками.
— Великие небожители, я хочу этого енота, — прошептал советник. Фэн Синь и Му Цин синхронно подавились и выплюнули чай обратно в чашки. Мэй Няньцин возмущенно покосился на них, краснея щеками. — В ученики хочу! Что вы себе надумали, негодники?!