Игорь не помнит, в какой момент стал отзываться о «Воздушном корабле» не как о месте, «где в кофе не плюют», а как об уютном и домашнем таком…судёнышке. Зато с фотографической и стенографической точностью может воспроизвести тот момент, когда его глаза впервые наполнились странным влажным блеском при виде Димы. Где Гром – там и молния, и эта пафосная метафора начала подходить к любой ситуации, в которой он и белобрысый бариста оказывались вместе.

Погода не жалует. Промозглый ветер не вселяет оптимизма, но Игорь всё же вытаскивает себя из дома, вешает поверх ветровки кожаную сумку, напоминающую кобуру, и, смотря в зеркало, оглаживает волевой подбородок.

Сумка идеально вмещает в себя шаурму, купленную в переделанной из советской столовой едальне с мраморным полом. Там подают кофе по старинному рецепту из несуществующей ныне страны. Аутентично, только у Дубина всё равно вкуснее. И нет терпкой горчинки этой. Ни в латте, ни в том, кто его готовит.

Вообще Гром силён в метафорах, что, в общем-то, очевидно, учитывая любовь к словесным играм. С недавних пор стал ещё эзотерически подкован и каждый день клянётся себе, что обязательно скоро выразит всё это в творчестве. А пока работает с чакрами, особенно хорошо это удаётся с нижней. Красной. Она же – нижний даньтянь, но об этом позже.

За прилавком суетятся Олег и Серёжа, которых давно прозвали братцем Волком и братцем Лисом. Игорь кисло щурится, выглядывая Диму и ощупывает заветный свёрток из лаваша в набедренной сумке. Приходит на ум пикантная фраза: «это у тебя в кармане шаурма, или ты так рад меня видеть?»

Дубин зачитывается какой-то азиатщиной. Книжка Игоря Майского начинает покрываться тонким слоем пыли. От «китайской грамоты» Диму отвлекает Разумовский.

Серёжа нависает над «птенчиком», как стервятник.

- Дим, - уже одно это короткое обращение звучит из его уст как оскорбление, - займись уже холодильниками.

Белобрысый виновато кивает, выплывая из подсобки. Гром невольно встречается взглядом с Разумовским. Там тоже молнии. Искрит.

Дубин вспоминает одну простую истину: настоящий смысл любого события можно понять только после того, как оно прошло, переварилось, отлежалось. Во всяких соулмейтов и прочие вторые половинки жопы Дима не особо верит, но начинает воспринимать того мужчину в кожанке как тайного благодетеля.

Белобрысый вчера опять не мог понять, чего хочет и начал отметать то, на что нет ментального стояка. И в какой-то момент, абстрагировавшись от всего сущего (даже от солёных огурцов, которые Дима на дух не переносит, хотя они ничего ему плохого не сделали) он понял, что ему нужна шаурма и только. В конце концов, любовь к еде – самая безусловная из всех имеющихся. И не требующая ничего в ответ.

Его мыслительный поток перебивает колокольчик над дверью, который, наконец, склеили и починили. Гром был прав, что не развернулся и не ушёл. Дима, сам о том не подозревая, учит его терпению.