В неверии я моргнул — и след испарился, словно его и не было. Я заподозрил у себя приступ галлюцинаций, а потому приблизился и со всем вниманием осмотрел окно, потерев его холодную поверхность. На нём действительно отсутствовали следы, за исключением трещин, оставленных дождём.

Наверное, я совсем обессилел.

Потирая лоб, я продолжал наблюдать за усиливающейся непогодой; становилось ясно, что лучшее, что можно сделать в такое ненастье, это сидеть взаперти. Мой выход наружу не поможет ничем судовому персоналу, и увеличит риск оказаться за бортом. Сознание всё ещё не могло отойти от сонного дурмана, лишая меня сил думать об иных вещах: так я лёг на кровать и погрузился в глубокий сон.

Правда, ненадолго, поскольку проснулся от дуновения морского холодного влажного ветра. Открыв глаза, я обнаружил, что в каюте темно, а небо заволокло багровой тьмой, как в долгие зимние московские вечера: оно было красным, словно напитанным кровью. Рама у стола в какой-то момент раскрылась, наполнив помещение ночным бризом. Я чихнул, не раздумывая, поднялся и закрыл окно, кинув взгляд на светящиеся часы на стене.

Минуло всего полчаса — когда погода успела так сильно испортиться?

Мне это почудилось странным, и я зажег настольную лампу, свет которой симметрично отразился на циферблате часов. Глаза по инерции обратились к той точке — и больше я не смог отвести взгляд: на стекле отражалась картина, разворачивающаяся за моей спиной. В тени двери притаилась тёмная тень, сверкая двумя неясными огоньками.

Адреналин заполонил своим выбросом тело, и волосы на руках поднялись дыбом: в мою каюту непостижимым образом просочилась особь русалки.

Дыхание сбилось, а ноги будто приросли к месту, я слышал только утробный выговор существа, что приближался ко мне с каждой секундой. Настольная лампа со скрежетом замигала и с шипящим звуком оставила меня пребывать в темноте, где я ощутил влажный запах в непосредственной близости от себя.

— Де... са... ро...

Послоговое произношение пробудило нужду в спасении, когда влажная перепончатая ладонь тронула меня за плечо. Вздрогнув от неожиданности, тело действовало на инстинктах и, вскочив на стол, с невиданной прытью распахнуло окно, вылетев на палубу прямо под ним.

— Кто-нибудь! Отзовитесь! Эй! — я неуклюже нёсся в тумане под дождём, не разбирая дороги, однако не обнаружил дажё намёка на присутствие моряков — и Рейн куда-то запропастился. Светильник в капитанской рубке то загорался, то гас, производя впечатление странного маяка. Казалось, я остался на корабле в одиночестве — дрейфующем Голландце, без намёка на живую душу на всех его трёх этажах.

Исключая компанию морского монстра.

— Де... са... ро...

Низкий голос самца, словно старое проклятие, настигал меня сквозь ветер и дождь, преследуя с неумолимостью тени. Я не сомневался, что он звал меня по имени, но как он его, боже, узнал?

Несмотря на то, что существо, по-видимому, не стремилось причинять мне физического вреда, находясь в своём положении, я не мог отрешиться от страха. Взаимодействовать с русалкой, частично погружённой в наркоз — одно; удирать от полностью здоровой особи, свободно передвигающейся вне воды — дело совершенно другое! Мне следовало немедленно раздобыть пистолет с сонным составом, дабы избежать возможного нападения существа, не говоря уже о том, чтобы отпустить нашу добычу обратно в морские просторы.

Силясь устоять на вихляющем судне, я рванул по направлению к рубке, решив оттуда спуститься в кабину на втором этаже. Но в панике нога соскользнула — и я кубарем полетел вниз... однако ожидаемой боли удара не последовало, вместо неё я ощутил резкий порыв ветра, ударивший в спину, а за ним — твёрдую опору вместе с тугим захватом поперёк талии. Всё это длилось лишь долю секунды, после чего меня прижало к чему-то длинному, неохватному, скользкому и покрытому чешуёй.

В ту же секунду я попытался вырваться, но, как только обернулся, перед глазами возникла чёрная тень. Мои напрягшиеся мышцы накрыла сверху холодная скользкая ладонь, а отступление к лестнице было прервано хвостом, что накрепко обхватил мои ноги. Животное, наклонившись, нависало надо мной, постепенно закрывая обзор. Влажные пряди водорослями свешивались мне на руки, шею и скальп, пока глаза ещё были способны видеть. От влажности стало невозможно дышать. Я моргал в отчаянной попытке прояснить зрение, но окружение проваливалось в неясную муть.

Бледное размытое лицо выглянуло из-под волос и приблизилось к моей ключице. Пальцы обхватили руку, а голова обследовала торс, будто что-то жадно вынюхивая. Внезапно, чужое лицо вжалось в мою грудную клетку, и я ощутил, как спереди раздался звук рвущейся, уже успевшей прилипнуть к телу одежды. В панике я стряхнул морок с век, наблюдая за действиями русалки, и сердце моё готово было выскочить из-под ребёр — так неистово оно колотилось.

Боже, что эта тварь пытается сделать?

Животное скалилось, сжимая в клыках мою рубашку, и всматривалось в мою обнажённую грудь; глаза метались туда-сюда, словно внимательно изучая. Я оставался на лестнице и, мелко дрожа, с тяжёлым дыханием смотрел на него, не понимая, какая аномалия во мне могла привлечь внимание русалки. Тварь прищурилась и огляделась, как будто в подтверждение собственным подозрениям, что верхняя часть добычи в целости и сохранности, после чего когти переместились на край моих брюк и взбудоражено ухватились за ремень в абсолютном нетерпении.

— Ах! — я вскрикнул и насколько мог крепко сжал его руку своими ослабевшими пальцами. Взгляд русалки зафиксировался на них — я понял, что именно могло привлечь такое пристальное внимание: рана на руке после душа не зажила, а во время моей напряжённой погони рубец пошёл трещинами, через которые просачивалась кровь.

Самец пялился на мою рану, наверняка чуя испарения, подобно акуле.

На мгновение у меня возникло ощущение, что я столкнулся с хищником в море и вот-вот паду его жертвой, однако прояснившаяся причина пугающего поведения русалки вызвала во мне прилив радости: меня всего-то хотели употребить в пищу, вот только почему он не пытался атаковать напрямую...

Быть может потому, что русалки поначалу должны распробовать добычу на вкус?

Вся моя библиотека познаний оказалась бесполезна перед лицом столь загадочного существа, и лишь одно я осознавал точно: что не желаю умирать в таких муках!

Беспомощный, я наблюдал за тем, как лицо приближается к моей окровавленной кисти с раскрытой пастью, и отчаянно загибал пальцы, ни в силах издать даже звука, отчаявшись, что в следующую секунду они отделятся от моего тела. Однако существо лишь осторожно прикусило крайние фаланги клыками, а к ране прижало язык. Чужие когти накрепко удерживали ладонь, и на фоне этого зализывание ощущалось чем-то невероятно нежным; я чувствовал, как он контролирует свою силу, чтобы не разбередить повреждение.

С изумлением я всматривался в это лицо и на мгновение задумался, что паника неуместна, словно моё сердце подскочило к самому горлу и принудительно было остановлено там его крепким захватом. Изо всех сил я уговаривал себя успокоиться, в конце концов, я излечил его рану, а теперь существо лечит мою, как оно то умеет, выражая симпатию и одновременно платя по счетам, как и положено легендарному монстру.

Но звучало это слишком нежизнеспособно.

Приподняв брови, оно склонило голову, пристально глядя на меня. Длинные влажные ресницы скрадывали злобное выражение с глаз, а интенсивность движений языка всё нарастала: мышца извивалась меж моих пальцев в змеином танце, будто заигрывая с ними, распространяя под кожей покалывающее ощущение... Соблазнительная сцена из недавней фантазии вновь возникла перед глазами, и я с лёгкостью вообразил гибкий влажный торс, неотличимый от человеческого, так близко к себе, что с трудом удержал на лице столь нужное сейчас бесстрастное выражение.

Я упёрся ногами в ступени и сделал недвусмысленную попытку вытащить из чужого рта свои пальцы, но мои запястья перехватили с силой сковывающих наручей. Мои возможности угнетали осознание собственного положения, но я не прекращал попыток освободиться, и под моим натиском существо, наконец, сдалось, напоследок злобно клацнув зубами, прекращая своё смущающее поведение.

Лишь когда его губы разомкнулись, меня поразила произошедшая перемена: от открывшейся раны не осталось даже напоминания, только остатки крови на тыльной стороне ладони. Мерфолк в самом деле не желал мне вредить: он меня лечил и в итоге довёл процесс до конца!

В русалочьей слюне, очевидно, содержится некий фермент, ускоряющий регенерацию клеток, и это напоминало настоящее чудо природы, в которое я не мог поверить, несмотря на то, что испытал его на себе. Страх вытеснило волнение, и моя рука сама собой взлетела к чужим губам под тихое восклицание:

— Какая удивительная форма жизни...

Усмешка самца сопроводилась низкой грудной вибрацией, отвечая мне:

— А... га... рес...

"А... га... рес..." — про себя повторил я, не желая упускать редкую возможность установить с ним контакт.

— Есть ли у тебя имя? Агарес — это оно?

Мерфолк не подтвердил и не опровергнул моё предположение, оставшись смотреть на меня, в волнении растянув углы рта, и я осознал, что он не имеет о моём вопросе понятия, поэтому выводы пришлось делать самостоятельно. Мне было необходимо наименование своего объекта исследования, так как это — неотъемлемая часть любого научного мероприятия.

— Ага... — я попытался возобновить нашу беседу, но не смог сделать следующий шаг.

Агарес наклонил голову и прижался губами к внутренней стороне моего запястья; носом он глубоко втянул воздух и обследовал данным образом всю оконечную часть моей руки вплоть до предплечья, получая от этого на вид несравненное наслаждение. Я так сильно изумился, что вжался спиной в ступени, будучи плотно прижатый к ним его телом; голова снова приникла к моей шее, а до ушей донеслось негромкое бормотание:

— Де... са... ро... М... не...

Теперь мне было очевидно, что он произнёс все слоги моего имени, и сделал это без единой орфоэпической ошибки.

Погода вновь пришла в неистовство, и дождь принялся лить с новой силой.

Помимо страха, я испытал глубокое потрясение, поскольку не мог взять в толк, чем на самом деле оказались русалки. Мне теперь думалось, что возникла необходимость пересмотреть многочисленные ранние выводы.

Пока я находился в смятении, моё тело вдруг подняли в воздух, одна рука скользнула за талию, другая — поддерживала в равновесии тело морского создания, которое выскользнуло на палубу змеёй и споро направилось в сторону перил. Шестым чувством я подозревал, что оно планирует вернуться в море, а меня забирает с собой! Не успел я додумать эту мысль, как принялся истово сопротивляться, в надежде предупредить неизвестную задумку русалки:

— Нет, Агарес, не нужно этого делать!

Однако сопротивление не возымело эффекта. В тот момент, когда существо уже собиралось перевеситься за борт, в воздухе прогремел выстрел. Брызги воды разлетелись по палубе на несколько метров вокруг.

Я вздрогнул; Агарес рефлекторно замедлился и отпустил мою руку, хотя хвост его всё ещё обвивал моё тело. Он обернулся в сторону звука, и его взгляд мгновенно похолодел. Задрав голову, я увидел, как с площадки третьего этажа спускается Рейн наперевес с автоматом, измазанный в крови, и держит особь на прицеле, приближаясь к нам шаг за шагом. Его манера держать оружие не имела ничего общего с новичком в этом деле.

Рейн... намеревался убить его.

Осознание привело меня в чувство. Пусть я не верил, что наставник, будучи профессором морской биологии, решится на подобное, но зловещая атмосфера, сгустившая вокруг него, лишала меня всякой уверенности. Судя по окровавленной ране на груди, прежде Агарес напал на него, посему у Рейна с ним теперь были свои личные счёты. Именно поэтому, пускай лучше особь сию же секунду отправляется в море — мне не жалко принести в жертву возможность его изучить, если платой за моё любопытство должна непременно стать гибель животного.

Я в неистовстве замахал руками и захрипел:

— Рейн, Рейн, прекрати! Дай ему выйти в воду и лучше обстреливай поверхность, чтобы его отпугнуть!

Но Рейн оставался непоколебим, и чёрное дуло продолжало смотреть в сторону мерфолка, приближаясь медленно и неумолимо.

Агарес же не проявлял никакого наличия инстинктивного поведения животного, оказавшегося в опасности: он стоял на своём хвосте, возвышаясь над Рейном, и взирал на него сверху вниз, как гигантская ящерица, настигнутая другим самцом во время сезона спаривания, закрывая меня от приближающегося соперника собственным телом, как непробиваемым барьером. Острые когти на растопыренных в угрожающей позе пальцах резали воздух, как ножи, палуба отражала его фигуру тенью, похожей на дьявола. Я не сомневался, что если спровоцировать его нападение, это приведёт к катастрофе.

Меня колотило, как в мороз: нельзя было допустить их конфронтации с Рейном!

Решительно убеждённый в собственной правоте, я сделал рывок во всю силу, перескочил через рыбий хвост и с криком встал перед ним, вытянув руки:

— Не стреляй, Рейн, подожди! Вернись в рубку!

— Уйди с линии огня, — Рейн положил палец на курок с неподдельно серьёзным выражением лица. — Это военная операция, Десаро.

— Что? — в ослышке я обвинил ветер или свои уши, однако сердце успело сделать кульбит и провалиться в желудок, ибо, присмотревшись к внешнему виду наставника, мне стало очевидно: происходит что-то совершенно недоброе. До моего носа донёсся слабый запашок чужой тайны: Рейн что-то скрывал от меня, однако в данный момент было не время и не место задумываться об этом, потому что я был уверен, передо мной... Рейн, которому не было никакого дела до того, жива русалка или мертва — он хотел чего-то другого.

И его решимость заставила меня принять решение впопыхах в стремлении предотвратить то, что могло бы произойти дальше.

— Нет, потому что как учёный я не могу допустить гибели пойманного образца.

С этой бравадой, я отступил на шаг и обхватил тело Агареса, доставая ему макушкой только до талии, но и этого оказалось достаточно, чтобы помешать Рейну совершить расстрел. Судно тряхнуло, я оступился и с силой толкнул Агареса в воду; мерфолк обхватил меня за талию, заставив упереться руками в грудь, и выгнулся дугой назад, перемещая центр тяжести с палубы за борт, таща меня вместе с собой, из-за чего я не мог закрыть ни свой рот, ни свой нос.

Раздался громкий свист — и моё бедро окатило горячим, следом за чем пришла боль. Взбудораженный, я судорожно подогнул колени, и нога сама собой спазматически затряслась. Как и тело Агареса, отчего он резко свалился, напоследок дёрнув хвостом. Новый выстрел настиг меня в плечо, чёрно-синяя жидкость выплеснулась наружу, рука непроизвольно дёрнулась. Когти с силой впились в моё тело через одежду, словно борясь с желанием утащить, пока, в конце концов, не разжались, отпуская на волю.

Я тут же осел на палубу, подогнув ноги от острой боли в бедре, наблюдая за тем, как выстрел разрезал пелену дождя и ударил Агареса прямо в его хвост, отчего он свернулся клубком, распростёршись передо мной. Тело истекало синей кровью, что соединялась с дождевой водой и моей красной, образуя небывалую смесь.

Сколь бы могущественным ни был вид, его природные задатки не сравнятся с дерзостью оружия, созданного людьми. Как подавляюще, смешно, невежественно и жестоко!

Стиснув зубы, я терпел прошивающую насквозь жгучую боль, силясь защитить особь собственным телом, полагая, что пусть для Рейна моя жизнь не слишком ценна, но вера в это — всё, что у меня было.

Агарес свернулся в луже собственной крови, его чешуйчатый хвост, вжимавшийся в моё тело, едва заметно потряхивало. Тёмные глаза под светлыми прядями, устало полуприкрытые, направили взгляд прямо на меня — очень странный: в нём не читалось ни страха, ни злобы, лишь желание запечатлеть мое нахождение, после чего он медленно прикрыл свои веки.

Вслед за этим я ощутил волну онемения, что окончательно забрала меня в темноту.

— Пуля с содержанием наркотика. Прости, но если бы я это не сделал, тебя утащили бы в море.

За мгновенье до небытия я услышал скользящий ко мне голос Рейна, а моё обессиленное от вещества тело с палубы успели поднять чьи-то руки.