— Они уз... нают... что... ты моё.

Смотря мне в лицо, Агарес многозначительно ухмыльнулся, будто знал наперёд обо всех моих метаниях. Нервозность неожиданно подскочила, когда до меня дошёл смысл его слов, я резко сел и оттолкнул его, попытался ударить — но кулак перехватила его лапа. Так и не отпустив руку, он приоткрыл пасть и облизал мои пальцы. Углы губ едва заметно подёргивались, а зрачки под тенью ресниц бездонно темнели, поглощая собой всё внимание.

Более зловещим, чем он, не могло быть решительно ничего.

Меня снова припёрли к стене: я не мог отказаться. У меня не было самой возможности отказаться.

Стиснув зубы, я переживал внутреннюю борьбу здравого рассудка с откровенным стыдом, в эмоциях царил хаос. Если я отвергну Агареса сейчас, то не только потеряю единственный шанс его изучить, но, что более важно, если по прошествии нескольких дней, проведённых наедине с объектом, я не предоставлю Шакарал и её команде хоть какие-то результаты, моя компетенция будет поставлена под сомнение. Рейн санкционирует собственное расследование уже только потому, что я послал сигнал бедствия. Благодаря его упрямству, ежели я не дам себе труда замять произошедшее, рано или поздно он доберётся до истины.

А я не должен допустить, чтобы о случившемся прознала хоть одна живая душа... Иначе на меня падёт тень на всю оставшуюся жизнь. Одна лишь сцена раскрытия моего позора — и то, в воображении! — погружала меня в дикий ужас.

Агарес же просто отпустил меня и, хитро прищурившись, спокойно прислонился к стене, напоследок огладив своим вертлявым хвостом меня по икре, и внимательно следил за моими эмоциями. Он знал свои сильные места и был в курсе слабых моих: давным-давно он заразил мою душу бреднями о своём народе, дал им перебродить и вызреть, а затем сплёл собственную ловушку, в которой я продолжал барахтаться, увязая всё глубже. Он точно паук, что переваривает свою жертву токсином.

Когда это стало для меня очевидным, откровенно поздно уже было что-либо предпринимать. Предполагаю, будь эта тварь социализирована достаточно, её разума бы хватило, чтобы возглавить какую-нибудь мафиозную группировку.

Закусив кулак, я сделал прерывистый вздох. Кажется, иного выхода нет, кроме как согласиться на столь сомнительное предложение и провести исследование, как и планировал изначально, вот только... чёрт возьми, а какая вообще разница между этим и тем, что я отдаюсь ему по первому требованию, лишь бы получить ещё образцов для извлечения данных?

Мысль вновь всколыхнула во мне раздражение — бесполезное, потому что альтернативой становилось сражаться за свою честь голышом, что легко могло возбудить ненасытного самца вновь. Мне нужно лишь притвориться, что я согласен, только на время, пока он не усыпит свою бдительность...

Украдкой брошенный взгляд на компьютерный стол подтвердил, что в нём хранилась ещё одна запасная инъекция для транквилизаторного пистолета, давая мне возможность отбиться. К тому же Шакарал сказала, что должна прибыть завтра, а к тому времени я уже буду свободен.

— Согласен, — ответив по-английски и пристально посмотрев на русалку, я сразу же решил подчеркнуть во избежание иных инцидентов: — Решение, как тебя изучать, оставлю на своё усмотрение. И тебе запрещено... совершать со мной непотребные действия, — последние слова едва не прожевались между моих зубов. Щёки горели от смущения и унижения, с которыми я вынужден был абстрагироваться от воспоминаний прошедшей ночи, в раздражении пришлось отнять у Агареса фонарь и выключить его, наконец, с нетерпеливым вопросом: — Ясно тебе?

— Д... а, — выплюнули его тонкие губы, а улыбка на лице, как мне подумалось, стала шире и безумнее, словно какая-то часть его давно распланированной шарады увенчалась успехом.

Что ж, пусть. Долго этой твари торжествовать всё равно не придётся.

— Тогда ляг, — не церемонясь, приказал я, махнув на стеклянный пол, и на какое-то мгновение почувствовал себя неуютно, будучи совсем не уверенным, что животное сдержит своё обещание. Как можно верить нечеловеку, в конце-то концов, который не связан ни моралью, ни законом, ни принципами? Даже если он разгромит целую лабораторию, на это вряд ли удастся чем-то ответить.

К вящему удивлению, монстр послушался: сполз с кровати слитным движением и вытянулся на спине, откинув свой неприлично длинный чёрный рыбий хвост, распластав его от изножья до изголовья кровати, будто огромная ящерица. Глаза с прищуром глянули на меня, а одна рука скользнула под голову так, словно он находился на пляже.

Переборов в себе желание пнуть его, я завернулся в простыню, перешагнул через тело и ринулся к куче одежды, оставленной возле душевой, потому что не желал заниматься наукой в чём мать родила. Агарес мне не препятствовал, но быстро понял, что я намереваюсь сделать, едва я схватил одежду. Переодеваться оказалось попросту негде, а потому пришлось делать это под наблюдением русалки. Даже повернувшись спиной, я чувствовал на себе его нежелательное внимание, от которого по спине бегал жар, посему я спешно укрылся за столом и нырнул ступнями в штаны.

Когда одна нога уже была в облачении, хвост Агареса внезапно притёрся к лодыжке, а затем — и к икре, чем испугал меня так сильно, что я не стал медлить и напялил на себя длинную исследовательскую униформу и быстро поднялся.

— Мне... нравится... тело... твоё... — едва дыша, тварь уставилась на моё облачение, и недвусмысленность его взгляда вновь погрузила меня в неуютные воспоминания. Не сдержавшись, я отпнул в сторону его тяжёленный хвост, завязал пояс, сделал шаг назад и, прикрыв ящик телом, незаметно вытащил из него магазин с анестезией, который упрятал в рукав.

Я не решился посмотреть существу в глаза, ибо полагал, что если сделаю это, то разоблачу сам себя. Мне казалось, будто ему присуща некая способность, вроде заглядывать людям в душу, каковая обычно встречается у умудрённых жизнью людей, а мой театр одного актёра перед ним не более чем легкомысленный водевильчик.

Ну-с, с божьей помощью — только бы меня не раскрыли! — отчаянно взмолился я и обернулся, встав на одно колено, сохраняя спокойствие на лице, вооружённый всеми необходимыми для снятия физиологических показателей инструментами. Согласно процедуре, мне нужно было для начала зафиксировать его артериальное давление, но я не мог перестать переживать, беря в обильно потеющие ладони прибор. Изо всех сил стараясь сохранить беспристрастный подход к изучаемому объекту, мои глаза сами собой вцепились взглядом в его человеческую половину тела, которая лишь своим видом вызывала у меня удушение. Ведь только вчера... только вчера это тело...

Сжав зубы, я призвал себя не думать о произошедшем, однако перед глазами то и дело всплывала сцена, как он зажимал мою руку. Колени под халатом дрожали, накатило ощущение, будто я в ловушке, стыд поднимался к щекам. Схватив существо за запястье, я резче, чем нужно, зафиксировал на его предплечье прибор для измерения давления и активировал его, заставив себя обращать внимание только на цифры, подмигивающие с крошечного дисплея. И видел, как менялось значение: сначала 200, затем — 300, под конец — 261 миллиметр ртутного столба. Не поднимая глаз, я занёс эту цифру в базу данных на планшете и принудил себя начать думать.

Систолическое артериальное давление русалок более, чем в два раза выше человеческого — даже взбешённый пожилой человек не способен выдать подобного результата, если только не прибегнет к дополнительной медикаментозной стимуляции, которая к тому же способна вызвать привыкание. Ежели предположить, что русалки физически сильны, как спортсмены-экстремалы, то прямо сейчас он должен был заниматься какой-то активностью.

Гон.

Это слово будто выскочило из моей головы. В данный момент существо всё ещё находилось на пике своего брачного периода. Глаза мои не отрывались от цифры, но я не смог удержаться и не скользнуть по его телу краешком зрения, чувствуя, как спина липнет от пота.