Однажды лорд Барбатос своей силой выгнал вьюгу и стужу со своих земель, выровнял горы, усмирил ветра — в общем сделал все, чтобы людям в его городе жилось комфортно. И им жилось. Зима была мягкой и искристой, лето — солнечным и зеленым, весной все цвело, и земли окрашивались в яркие свежие тона. Осень же. Осень была отдельной темой для разговора. Она была бесспорно красивой. Деревья одевались в оранжевый. Солнце игриво бросалось своими лучами, и исподтишка добавляло всплески красного в однотонность листвы, разбавляя ее и делая еще приятнее взору. Трава жухла и желтела только к самому концу, а все остальное время хвастала насыщенным зеленым оттенком. Осень была изобилием теплых красок, вихрем, шелестящим опавшей листвой, кружившим ее по мощеным дорогам города, бросавшим в лица прохожих, а после своей проделки шуршаще смеющимся им в спины. Осень была прекрасна. Божественна, невероятна… ровно до того момента, как начинался дождь. Потому что дождь не щадил никого: он начинался внезапно, обрушивался на город со всей своей мощью, выгибая ветки, сшибая листья и шишки со всех окрестных деревьев, загоняя в панике разбегающихся жителей под ближайшие крыши и козырьки и вымачивая их обувь по самые лодыжки. Лил безжалостно, хлестко, напористо. И так же быстро проходил, оставляя за собой размытые дорожки, дрожащих бездомных кошек, лихорадочно пытающихся вымыть противную влагу из шерстки и растерянно хмурящихся людей, поджав губы, поправляющих испорченные прически.
На всей скорости, которую позволяли ему длинные ноги, Кайя подлетел ко входу в «Долю Ангелов», рванул на себя дверь и почти вкатился внутрь. Таверна встретила его мерным сиянием свечей, переливами лиры, задорным смехом из-за столиков и… хмурым взглядом алых глаз, недовольно осмотревших его, промокшего с головы до ног. Он виновато улыбнулся и опустил глаза. Под подошвами сапог расползалась уродливая мутная лужа. Вот Бездна. Неужели, с него настолько сильно натекло так быстро. И когда он вообще успел пробежаться по такой грязи? Дилюк его убьет за беспорядок.
Он осторожно поднял взгляд, уже готовый выпрашивать прощения и даже «катиться отсюда ко всем звездам», если его ненаглядный был в особенно дурном расположении духа. Тот только раздраженно вздохнул и жестом позвал его к барной стойке.
Кайя, не ожидавший такого удивительного гостеприимства после разведенного болота, радостно вскинулся и метнулся к указанному месту, пока хозяин не передумал и, чего доброго, и впрямь не выкинул его назад под ливень.
— Сядь, — коротко сказал Дилюк и отвернулся. Застучал чем-то стеклянным, достал из ящика ложку, завозил ей по чему-то, кажется, тоже металлическому.
Взглянув сначала на совершенно сухой деревянный стул перед собой, а потом на влажные пятна от тяжелых капель на брюках, он замешкался — если и впрямь усядется, то еще и стул испоганит.
— Кайя. — С протяжным вздохом снова повернулся к нему Дилюк. В руках он держал стакан на ножке с чем-то привлекательно дымящимся и умопомрачительно пахнущим специями и апельсинами. — Ради всех архонтов, просто сядь. Порядок будем наводить потом. Все равно, тут все мокрое, я же не зверь всю эту ораву назад под дождь выволакивать.
Кайя, наконец, соизволил отвести глаз от своего собеседника и осмотреться. Половина посетителей и впрямь была прямо из-под дождя: волосы, одежда и обувь были влажными, под ногами собирались лужицы, но гости даже не обращали на них внимания, вливали в себя дары винокурни, отогревались, делились улыбками и радостным смехом. Какой-то воде не сломить дух свободы и веселья в гражданах этого города. Он повернулся назад на сведенные к переносице в недовольной гримасе огненные брови и поджатые губы. Почти во всех гражданах этого города. Кроме вот этого прекрасного господина: он уже предвкушал все радости уборки после закрытия таверны.
Улыбнувшись собственным мыслям и пообещав себе остаться и помочь — в конце концов, Дилюк и впрямь их всех, грязных и мокрых, впустил и отогрел, это должно считаться за благотворительность — он скользнул на барный стул перед собой.
Тонкие пальцы в белых перчатках поставили перед ним стакан, в котором при ближайшем рассмотрении оказался…
— Глинтвейн, — подтвердил Дилюк и, кивнув, словно отвечая на незаданный вопрос, скрылся за дверью в подсобку.
Кайя огляделся еще раз. И не нашел похожего бокала с ароматным горячим напитком. О? Его ждали, да еще и с особенным обслуживанием в этом месте? Как приятно.
Он сделал небольшой глоток и, едва не обжегшись о нагретое вино, спешно отпрянул. Хах, этой вкуснятине не помешает немного постоять, прежде чем ей можно будет насладиться в полную силу. Значит пока что можно поблагодарить хозяина заведения за предусмотрительность и заботу.
Соскользнув со стула, Кайя нырнул за стойку и, пока никто не заметил, тихо, с игривой улыбкой на губах, просочился за дверь подсобки.
Дилюк стоял к нему спиной и силился достать что-то с верхней полки одного из бесчисленных шкафчиков, висевших по всему периметру задней комнаты.
Откинув мокрые пряди себе за спину, Кайя ухмыльнулся еще более озорно и бесшумно подкрался к своему возлюбленному. Положил руку ему на талию, легко чмокнул в щеку и без труда вытащил то, на что тот так упорно целился. Небольшое махровое полотенце?
— Сейчас же сделай два шага в сторону, — вздрогнув, но быстро поняв, кто стоит у него за спиной, прошипел Дилюк. — С тебя же течет, ты промочишь мне всю одежду.
— О, — делано разочарованно протянул Кайя, но послушно отошел. — А я-то думал, что ты для меня полотенце приготовил. Чтобы я высушился и со спокойной совестью мог тебя щупать во всех местах.
К его восторгу, в ответ, нежный розовый румянец ласково тронул бледные щеки, и Дилюк отвел взгляд.
— Так ты для этого его и вытаскивал? — уже с бОльшим энтузиазмом, словно получил разрешение надавить чуть сильнее и посмотреть, как далеко можно зайти, продолжил он.
— Кайя, — недовольно поджав губы, рявкнул тот. — Почему ты всегда все умудряешься превратить в клоунаду с щепоткой провокации? Я ждал тебя, приготовил твой любимый глинтвейн, собирался принести тебе сухую рубашку, а ты…
— А я так сильно соскучился, что не смог устоять и полез напомнить, как сильно я тебя люблю? — со смехом, заранее зная, что эта битва останется за ним, промурлыкал Кайя.
Дилюк растерянно взглянул на него, открыл рот, чтобы что-то сказать. Закрыл его. Поджал губы и нахмурился. Махнул рукой и с тяжким вздохом, так и не найдя, как парировать такой ответ, порывистым шагом направился к двери.
— Полотенце для волос, я принесу рубашку, а ты пока что сними с себя эту свою кошку, она все равно уже не жилец.
И хлопнул дверью, оставляя своего собеседника смотреть вслед с полной обожания улыбкой. Ну, как его можно было не боготворить: даже после того, как Кайя так старательно прошелся по всем его кнопкам, как по клавиатуре фортепиано, он, вместо того чтобы вышвырнуть нахала из своих владений, заботливо пошел искать смену одежды. Спасибо, биологическому отцу, что оставил однажды у винокурни на попечение Рагнвиндров, иначе Кайя бы даже не знал, какое счастье ему было тут уготовано.
Решив, что перегибать палку тоже не стоит, он, как и был сказано, снял с себя китель, за неимением лучших мест, повесил его сушиться на спинку рядом стоящего стула и принялся вытирать мокрые волосы.
— Вот рубашка, — дверь снова открылась, впуская вместе с Дилюком в комнату яркий свет и волну нетрезвого, но задорного смеха и гомона. — Я почему-то думал, что тут были твои брюки, но, наверное, перепутал с винокурней. Мои будут коротки, так что, придется тебе остаться в своих.
Он положил аккуратно свернутую белую рубашку на край стола и, скривившись, смерил взглядом, влажный китель на спинке. Сделал два шага назад и неуверенно глянул на выход.
— Я буду за стойкой, переоденешься, оставь все тут, я отнесу на винокурню, Аделинда выстирает, потом заберешь. — Он неловко развернулся и потянулся к ручке.
— Подожди, Люк, — Кайя спешно догнал его и перехватил за запястье, останавливая и замирая в попытках не прижиматься к такому сухому и теплому партнеру, как бы сильно не хотелось.
Тот удивленно вскинулся и обернулся, вопросительно подняв бровь.
— Спасибо, — не сдержав улыбки, ласково прошептал Кайя, осторожно наклоняясь, чтобы коснуться приоткрытых губ.
И тихо выдохнул от неожиданности, когда теплые ладони — о, Архонты, когда и почему он снял перчатки — обхватили его за шею и притянули ближе. Дилюк подался вперед и утянул его в горячий поцелуй. Усмехнувшись, Кайя быстро включился в процесс: они и впрямь соскучились друг по другу, работа отнимала столько времени и сил, что дорваться друг до друга у них зачастую получалось только на выходных. Это было невыносимо: знать, что совсем рядом есть такой огненный, гибкий, чувственный Дилюк, но видеть его в лучшем случае по другую сторону стойки пять дней в неделю.
Смуглые ладони скользнули по бокам, крепко обхватывая тонкую талию, но все еще помня предупреждение и держа на расстоянии от промокшей рубашки. Дилюк, которому это явно не понравилось, отстранился на секунду, мутным взглядом прошелся по оскорбительно влажной ткани, по открытой груди, зацепился за корсет и нахмурился. Потянулся, привычно и уверенно расшнуровал его.
— Снимай, — не терпящим возражений тоном приказал он.
— Есть, сэр, — ухмыльнулся Кайя, в очередной раз отмечая, как такой командный тон его обычно нежного партнера, действует на него, но снова откладывая эту мысль на потом и послушно скидывая с себя корсет и теперь свободно болтающуюся рубашку.
— Умница, — с совершенно несвойственной ему томной интонацией выдохнул Дилюк и прижался всем телом к обнаженному торсу, посылая своей реакцией волну мурашек вдоль позвоночника. Думать о том, что только что произошло не хотелось: Кайя проанализирует это позже. А сейчас, когда Дилюк, горячий и горящий, весь трепетал под его прикосновениями и поцелуями, хотелось только потеряться в ощущениях до самого утра.
Где-то за дверью приглушенно звучала лира, доносился пьяный смех завсегдатаев таверны. За окном по крышам настойчиво стучал увесистыми каплями дождь, уличный фонарь заглядывал в окна, ветки, раскачиваемые порывистым ветром, били по стеклу. А в центре всего этого были они. Плавились под ладонями и губами друг друга, вздыхали, когда чужие пальцы со знанием добирались до самых чувствительных мест, шептали какие-то милые глупости и признания на грани слышимости. Влюбленные и любимые.
К сожалению, ничего не может длиться вечность. В основном зале раздался скрежет, вскрик и звук битого стекла. Дилюк со вздохом отстранился и уткнулся лбом в обнаженное плечо.
— Надо возвращаться, они разнесут мне всю таверну, — обреченно проворчал он.
— Угу, а глинтвейн совсем остынет. Вот будет упущение, ты же старался и готовил его для меня, — поглаживая его по непослушным алым прядям, собранным в высокий хвост и пытаясь скрыть разочарование в голосе, ответил Кайя. — Иди, я оденусь и тоже выйду.
Тот коротко кивнул и в последний раз дотянувшись до уголка чужих губ, быстро коснулся их и решительно вышел в освещенный теплым светом зал.
С тоской посмотрев вслед, Кайя быстро набросил на себя сухую рубашку, признавая в ней ту самую, в которой Дилюк ушел от него после одной из их особенно бурных ночей — его собственная потеряла в процессе добрую половину пуговиц — усмехнулся воспоминаниям и решительно потянул ручку. В конце концов, еще пара дней, и у них снова будет возможность как следует насладиться друг другом. И никто не посмеет их прервать или отвлечь. Ради таких моментов можно и подождать.