Любители бельгийских вафель увлечены книгами и мыслями, которые не дают уснуть, складируют очки на прикроватной тумбочке, всегда сортируют одежду по цветам и перманентно мечтают о домашней библиотеке.

Любители заварных ракушек коллекционируют чашки для кофе и банки от энергетиков, ведут дневники, выставляя себя ходячим и пишущим противоречием, принимают импульсивные решения, о которых редко жалеют, лениво смеются, чтобы поддержать идею или шутку и обожают кидать в корзину для покупок совершенно несовместимые товары, например, клубнику и чеснок.

Любители трюфельных тортов постоянно зевают, даже закинувшись рекордной дозой латте, видят особую эстетику в неубранных простынях, устраивают себе марафоны фильмов по выходным и бояться зацепиться за одну мысль.

Любители тирамису часто бормочут себе под нос, незаметно переходя на пение, занимаются каллиграфией, вечно чреватой измазанными в чернилах руками, могут часами вдыхать запах брусничного пирога и лежать на полу, слушая гремящую в наушниках музыку.

Лёше вдруг страшно захотелось жить в сашиных метадоновых глазах. И пока они сидят рядом, ковыряя ложками в десертах, Долгополов медленно оттаивает, зеркаля владельцев "Заводи" и так же, как они, переплетаясь с Квашонкиным ногами под столом.

А Раковских уже давно живёт в каждой клетчатой костиной рубашке. Да что там - в каждой их напечатанной клеточке и в каждой клеточке тела Пушкина. Мужчина уже впитал его в себя всего - вплоть до чернично-синих кругов под глазами после переработок и волос-телефонных проводов, остающихся на подушке.

Брюнет доедает тирамису и судорожно накидывает идеи для десертов в блокнот, вооружившись ручкой с пушистым бутафорским пером цианового цвета. Квашонкин уже предвидит их совместную жизнь, сладкую во всех смыслах:

- Что не так с салом?

- Оно не в шоколаде!

- Лёш, я приготовил пельмени с кокосом и миндалём.

- Это рафаэлло.

- Это пельмени!

Рыжий покривил бы душой, если сказал, что фанатеет исключительно от брутальной мужской еды, а пироженки поглощает из любви к искусству. Потому что десерты в итоге не стали заменой куреву - он так и не смог отказать себе в никотиновых палочках раз и навсегда. Но Лёша знает, что бросить курить легко - в конце концов, он уже сто раз бросал.

Кстати, предложи ему Долгополов сразу сахарную сигарету, глядишь, дело бы пошло успешнее?

Костя методично разрезает мягкую вафлю на идеально квадратные составляющие. Это бельгийское чудо напоминает ему о клетчатой фланелевой рубашке цвета топлёного молока. Однажды он галантно предложил её длинноволосому, когда тот недальновидно оставил свой кардиган дома. Вязаный, с изображением гусей и щиплющий совсем как они.

Король в кожанке вонзает ложку в трюфельный торт, пропитанный бейлизом. "Нет, Лёх, не умеешь ты бросать пить". Зато Сашеньку он не бросит. Вот вообще ни разу.

Раковских одним ловким движением отправляет в рот заварное пирожное, чтобы потом долго жевать и катать на языке. Ко(с)тя однажды так поцеловал его - сначала решительно и даже властно, а потом долго ластился и укутывал в нежный хлопок своего голоса. Бариста уже задумывается о том, что Пушкину впору записывать asmr. А в целом у него всё как у усатых и хвостатых.

- Ну что, наелись, пойдём? - бухгалтер командует парадом, и бариста встаёт с места, обвивая рукой подставленный острый локоть. Рыжий стирает с губ кондитера крошки обнаруженной в деревянной подставке салфеткой и с улыбкой приобнимает за плечо.

В воздухе парят ароматы пробудившихся цветов и души моряков. Чудеса начинаются.