Его воспитывали культурным мальчиком. И мама совсем не гордилась бы его поведением, если бы видела, как он хмурится при виде гостя.

Но Алтан этого человека гостем не считал.

– Сколько ты будешь на него пялится, скажи, пожалуйста? – шикнула на него бабушка, когда они отошли, она – вытащить постельное белье для их гостя, он – потому что она потащила его с собой.

Бабушка обычно не была сильно строгой, но Алтан знал её достаточно, чтобы понимать, что за этим спокойным взглядом, если он немедленно не прекратит, что-то да последует. Вадим остался сидеть в гостиной, и из дальней комнаты он виднелся достаточно.

Алтан с трудом заставил себя отвести от него взгляд, чтобы упереться им неловко в стену:

– Он мне не нравится.

И, видит бог, её глаза говорили больше, чем он хотел бы услышать. Он тут же вздохнул, сжал в руках свои же предплечья, словно пытаясь закрыться, но она развернула его к себе, хотел он того или нет:

– Послушай меня, – он посмотрел на нее всё-таки; чистое лицо, суровое, карие, почти красные раскосые глаза с возрастными морщинами вокруг, и рука на плече, точно как у дедушки, когда он – достаточно редко – изволил касаться Алтана. Дагбаев опустил голову. Она продолжила: – Он один. Его машина, если она вообще есть, черт знает где. Человек промок, попал под грозу, Алтан, – и её взгляд потеплел, когда она пригладила его по щеке, – ты что, выставишь его на улицу? Я так тебя воспитывала?

Он хотел бы согласиться, но слова сорвались с губ почти без его ведома, падая на пол осколками и заставляя бабушку нахмуриться. Дагбаев отчаянно произнес:

– Но, бабушка, посмотри на него! Он выглядит слишком подозрительно! А если он убьёт тебя? – ее шик напомнил ему держать голос тише, Алтан нахмурил темные брови сильнее: – Он не выглядит здоро́во, я чувствую, что что-то не так и!...

– Когда «и» наступит, тогда и посмотрим, – оборвала она. – Я понимаю, что тебе страшно. Но не превращайся в своего деда, – непонимание отразилось на его лице, бабушка вздохнула, видя это. – Не думай, что все пытаются убить тебя. И не параной. Если бы хотел убить – убил бы сразу. Что такому здоровому бугаю с порога старуху и дитя прижучить? – она потрепала его по волосам. – Иди, – и тяжелое постельное белье опустилось ему на руки, Алтан охнул, едва подхватывая, а бабуля в ответ только подбадривающе хлопнула по плечу: – Разбери ему диван. И будь учтивым!

Дагбаев заворчал, направляясь обратно:

– Не обещаю.

Но та вслед бросила:

– Очень постарайся!

Алтан мог и ответить, мог бы и огрызнуться – отхватить потом, но оставить за собой последнее слово, – мог бы и забурчать, а потом чувствовать себя виноватым перед единственным сейчас человеком, который его принимал и понимал, мог бы.

Но не стал.

Потому что уже пересек порог гостиной-кухни, а там, за столом, этот Вадим, которому он и нес белье, смотрел в стену не моргая, как если бы пытался продырявить ее. Мурашки пошли по коже от этого пустого лица. Алтан сбросил белье на диван, промялся на месте, но всё-таки переступил через себя, открывая рот.

***

– Будете спать здесь, – Вадим едва не дернулся, вовремя себя удержал, резко поднимая голову на звук. Там стоял Алтан, тот, которого он не знал, но помнил.

Перед глазами все ещё стояли неясные сцены, он смотрел на одного, а видел другого – молодого мужчину с длинными косами, смотрящего на мир сверху-вниз. Ни единой схожести с этим ребенком. Этот тоже смотрел сверху-вниз, но в нем было то, что не было в том, другом. В нем был страх. Вадик, словно дикий зверь, чувствовал этот страх и ясно понимал почему.

Он склонил голову на мгновение, не зная куда ее деть, перевел взгляд от пола, на стену, затем на уже раскрытый диван, и улыбнулся, вытаскивая все свои существующие сейчас силы:

– А, да, спасибо большое, – а затем, неловко смотря на лицо Алтана, проговорил: – Извините за неудобства, знаю, выглядит все очень подозрительно и…

– Почему подозрительно? – тут же подхватил его Дагбаев. Не упустил своего шанса – подумал Дракон, и удивился себе же. Как будто знал, что так и будет. Алтан продолжал: – Вы были в беде, мы вам помогли. Я бы не впустил, но моя бабушка очень добрая женщина. Ей спасибо и говорите, – в его голосе было пусто, но его руки непрестанно подергивались, сжимаясь в кулаки против воли. Было видно, как он борется с собой, чтобы не сказать лишнего.

Поэтому говорить решил Вадим. Он прокашлялся, встал из-за стола, скрежеща по полу стулом.

– Пожалуйста, дайте договорить, – что-то промелькнуло за дверью, Дракон сжал челюсти, чтобы не посмотреть в ту сторону, все внимание обратил на Алтане, уже очевидно не знающем, как себя вести. – Я не могу объяснить это нормальным языком, чтобы вы и ваша бабушка не приняли меня за психопата. Но я не враг, – он выдохнул шумно через нос, собираясь с мыслями, которые собираться отчаянно не хотели. – Со мной… Что-то произошло. Я не собираюсь надолго здесь задерживаться. Мне нужна пара часов, чтобы понять, что происходит. Я уйду завтра же, только дайте мне немного времени. Любые убытки, которые будут – если они будут – я их возмещу. Пожалуйста. Алтан.

Непохожий сам на себя. Со стороны он наверняка выглядел жалко – просящий, почти умоляющий, смотрящий сожалеющим взглядом, словно у него есть совесть. Он так давно ни у кого ничего не просил. Так давно, что тело ломило от неприятного ощущения, будто зуд под кожей не позволял ему ранить собственное достоинство от этих глупых, противных слов. Дракон был юн, он понимал это, но в моменте за все эти часы, смотрел на себя стороны как старики смотрят на молодых: осуждая и порицая. За что? Сам не понимал. Не мог разобраться со своим мироощущением.

Алтан перед ним колебался. Неловкий, загнанный в угол этими резкими словами, накладывающими на него ответственность, от которой его уже, наверное, тошнило. Он мялся на месте, поджимал губы, его черные волосы качались от движений, пока он наконец не сдался:

– Оставайтесь, – его красные глаза посмотрели куда-то за спину Вадику, желание проследить за ними продолжало царапаться изнутри, но он не позволил. В конце-концов, Алтан снова глянул на него: – Оставайтесь на ночь, – он звучал слабо, а затем махнул рукой, уходя: – Спокойной ночи. Мы уйдем к себе.

– Спокойной ночи, молодой человек! – послышалось со стороны двери, Вадим наконец обернулся и бабуля улыбнулась ему спокойно на ночь, закрывая за собой.

– Спокойной ночи, – только и успел сказать он.

И остался один.

Словно с грузом на плечах от того, что теперь надо было постараться привести в порядок все, что творилось в его голове. И как можно скорее.

***

Это действительно ощущалось как пчелиный улей.

На часах было двенадцать ночи – Дракона неимоверно клонило в сон, его тело, тело тридцатилетнего мужчины, находилось в полном расцвете сил, его анализы были превосходны, он регулярно проверялся, посещал зал, правильно питался, следил за собой. А так же был ужасно разнежен спокойной жизнью у Дагбаевых: у Баатара следовал строгий график и Вадик привык засыпать рано, и соответственно его тело тоже после одиннадцати часов постепенно разморялось. Пришлось сварить себе кофе в двойном размере, чтобы более-менее держать голову ясной – а заодно понять, почему он знал где на кухне хранится кофе, учитывая, что все банки в доме были почти одинаковыми и без надписей.

Его телефон на зарядке – спасибо щедрому внучку босса, – как и его наушники, остались в машине, а включать музыку было бы неуважительно по отношению к бабушке, которая непонятно почему будила в нем теплые чувства. Так что чтобы разобраться во всех этих “почему” и никого не разбудить, Дракон вышел из здания, направляясь к месту, которое никогда не видел – за домом в нескольких десятках метров должно быть озеро.

Когда оно встретило его, серебристо-синее в свете высоко стоящей луны и ее прекрасного блеска, он смог только присесть от усталости на влажный после дождя камень на земле, отдаваясь полностью импровизированной медитации.

Озеро. Луг. Тишина.

Квакали лягушки – делали это очень приятно, сверчки неустанно подпевали, деревья шелестели и слабый ветер гладил его щеки тёплыми порывами воздуха. Он забыл побриться и щетина теперь явно виднелась на коже, привлекая внимание. С ней он был совершенно другим человеком, в несколько раз старше, в несколько раз солиднее. Но, как охраннику и наемнику, а иногда и советнику – ох, он любил называть себя “десницей”, усмехаясь этому каждый раз – наводить страх было удобнее, чем выглядеть солидно. В конце-концов, Дракон был вышибалой, а не бизнесменом, и довольствовался этим положением вещей, не желая ничего менять.

Точно.

Он был вышибалой.

Он работал на Баатара Дагбаева около десяти лет, выполнял приказы без лишних вопросов, и всегда был чист, аккуратен, и запредельно тих. Два дня назад ему дали задание, суть которого была в доставке внука босса – Алтана – в Гонконг в целости и сохранности как можно скорее. И именно из-за этого он поехал в Улан-Удэ, в первый раз своей жизни.

Тетрис начал потихоньку складываться. По крайней мере он знал, кто он.

Два дня назад он бы усмехнулся на свои собственные мысли: “доверять себе”, “самоощущение”, “гармония”, “баланс”. Эти слова были слишком пафосными для такого человека, как он. Который пафосен был ровно настолько, насколько и элегантен. Элегантного в Вадике было целых ничего, чаще всего именно он был в элегантных. И сейчас, споря сам с собой, он чувствовал странный раскол в собственном мышлении. Который доводил его до неподдельного страха. Он закрыл глаза, склонил голову.

За веками было видно только фиолетовое свечение – синеватый отблеск от неба, красный от капилляров – в ушах только звуки природы, а в голове попытки систематизировать то, что он видел. Вскоре Дракон начал понимать, что то, что находится в его голове, можно разложить по полочкам. Может он внезапно постарел. Может случайно, сам того не поняв, набрался чьей-то мудрости. Может даже воздух в Бурятии был иной, опьяняющий, путающий. Иногда он находил себя перманентно уставшим среди большого скопления людей, иногда он предпочитал себя и свои мысли – всему живому. Он любил порядок в своей голове, в конце-концов, его мозг был его не менее верным оружием, чем его пистолет и кулаки. Вадим знал, что чтобы жить в тех условиях, в которых находился он, необходимо не только уметь хорошо драться и выполнять приказы, как послушная собачка, по первому зову бросаясь на обидчиков, но и четко взвешивать свои решения и уметь просчитывать шаги за двоих. Мог ли он убить того бизнесмена или за этим последует месть гораздо хуже, чем он способен представить? Некоторые начальства, большие шишки, ‘умные и хитрые’ люди, люди из высшего сословия, хороших семей – некоторые люди были настолько тупыми, что Вадим отказывался сотрудничать с ними, несмотря даже на деньги, которые они предлагали. Некоторые работы ставили такое клеймо, которое даже он брать на себя отказывался.

Он не был человеком принципов. Он не имел четких моральных ценностей. Его мораль была плавучей, словно гондола на мягких волнах Венеции, а принципы – зыбучими песками, под которыми никогда не знаешь, что окажется. Он плыл по течению, выбирая где находятся его границы на этот раз. Строго исходя из ситуации. И это научило его, что, чтобы выходить сухим из воды и не утонуть по своей собственной вине, он не должен – если жизнь мила – доверять своим работодателям и продаваться тем, кто потратит на него больше. Это научило его планировать на долгие месяцы вперед.

Вадим был избирателен.

И предан.

В первую очередь – самому себе.

Так что для начала он должен был разобраться в том, что происходит с ним, чтобы обезопасить себя. И уже дальше смотреть, что ему с этими знаниями можно будет сделать.

Он думал, привыкший к тишине, но с одной частью – раздражённой этим повелением, кипящей, бурлящей, злой; а с другой – спокойной, словно гладь морская зимой. И они никак не могли договориться. Как если бы в нем жили две личности. Как если бы он получил то, что не просил. Но то второе, что пришло извне и принесло с собой тысячу и одно видение, силуэты, было слишком реалистично для галлюцинаций и слишком резко для психопатии. Ночь не стояла на месте, луна двигалась в небе, и Вадим думал, пока его глаза окончательно не закрылись, а дыхание не выровнялось, вынуждая его большое, тяжелое тело упасть на мокрую землю в отключке.

Время шло, и где-то тикали часы, а там, где их не было, мурчали коты, и ему, преступнику, ход туда был строго-настрого воспрещен.

***

– Алтан, принеси еще воды.

– Сейчас!

Ему было не привыкать к грубой работе. Кто бы что ни подумал, но Алтан умел обращаться с хозяйством, его учили этому с детства, так что, как выстирать вручную пятно, с которым не может справиться стиральная машинка, он знал точно. Он поднял первое ведро с водой, примерно оценивая его вес, прикинул сможет ли понести два сразу, и подхватил второе за ручку, но мысли, словно действующие отдельно от его головы, никак не могли покинуть вчерашнюю ночь.

Он так и не смог уснуть. Сделал это только под утро, а через часа два проснулся с первыми петухами, чтобы помочь бабушке с работой по двору. Солнце светило ясное, Алтан щурился на него, хмурился, сводил губы в тонкую линию, но все равно подставлялся под теплые лучи, позволяя солнцу целовать его еще немного, пока наконец не наступят холода. Алтан шел к городу от колодца, смотрел себе под ноги, склонив голову, и думал. О том, что _так_ не врут.

О том, что такое лицо сыграть невозможно, либо этот человек оскароносный актер. Либо ему слишком много платят. Потому что так не врут, потому что там была паника, потому что ему смотрели в глаза, не отводя ни разу взгляда, потому что Алтану казалось, ему казалось, а ему мало что хорошего казалось в жизни после трагедии, и так не врут, и это лицо, и эти глаза, и…

– Ребенок, ты слышишь меня? – он очнулся уже перед бабулей, которая стояла, пялясь на него с волнением вперемешку с суровостью. Она выгнула вопросительно бровь, Алтан стушевался, но вовремя поставил ведра на землю.

– Вода, – тупо ответил он, тряхнув на ведра рукой. – Я принес.

Бабушка спокойно хмыкнула.

– Я вижу. Ты в порядке?

– Да.

Ее глаза чуть ли не отсканировали его, и Дагбаеву от этого пришлось даже не по себе. На секунду в нем проснулось детство, захотелось продырявить носком обуви пол и надуть щеки, но этого просто не произошло.

– Алтан, ты… – начала она, и тут внезапный вскрик привлек их внимание, заставляя обернуться в сторону леса:

– Госпожа Аюр!

Сердце Алтана тревожно пропустило удар: на горизонте, твердым шагом направляясь к ним, шел Вадим, тот самый незнакомец. Дагбаев не обнаружил его в доме утром, но не смог нигде найти, и предпочел оставить его, видимо, чтобы после увидеть, как тот, грязный, в испачканной землёй одежде, будет преодолевать расстояние между ними, натурально внушая страх своим видом.

Алтан дернулся, закрывая бабулю, Вадим уже был близко, бабушка охнула, схватив Дагбаева за рукав, но Дракон внезапно остановился прямо перед ними. И смотрел аккурат на бабушку, как если бы не видел Алтана. Его дыхание было настолько тяжелым, что слышалось прекрасно даже в шуме природы, его потрепанный вид оставлял желать лучшего, запах от него, земляной, был не самым приятным, только глаза, глаза, бесстрастные глаза, наполнились все тем же едва не сожалением, каким были наполнены вчера.

– Отойди, – рыкнул Алтан рефлекторно, сжав правую руку в кулак, второй закрывая бабушку, – или, клянусь, я!...

– Бабушка Аюр, – но он его не слышал. Вадим смотрел на эту женщину, только на нее, и отказывался видеть кого-то другого вокруг. – Прощу прощения за мою наглость, но я должен попросить вас об еще одной услуге.

Бабушка переглянулась с Алтаном, надавила ему на предплечье, молча прося отойти, и он с трудом послушался, все еще стоя близко на всякий случай. Она прочистила горло:

– Конечно, только зачем же так пугать, ей-богу, – ее очки от резких движений накренились, она поправила их аккуратно, – помогу, чем смогу, что вам нужно? Постирать что-то? В конце-концов, где же вы ночевали, Вадим, Алтан вчера диван открыл, белье принес, в самом деле…

Только тот, все ещё выглядя абсурдно с грязью на щеке и потрепанными волосами, бросил то, от наглости чего Алтан едва

не взорвался.

– Мне нужно поговорить с вами без лишних глаз. Наедине.

Пока не осознал, что никогда не называл имени бабули при этом человеке.