Стены давят, будто в пасти у дракона

Где-то в камере капает вода, хотя казалось бы ей неоткуда взяться. Раздражающее кап-кап режет уши, заставляя Марка нервничать. Он трет шею, успокаивая себя тем, что наконец-то один. Нет, тут конечно полно ментов и камера висит прямо над ним. Но это все равно лучше чем то, что было у него до этого.

Не. Надо.

Марк зажмуривается, трет глаза и успокаивает самого себя.

“Тебя же все нагибают.”

Слова резкие, омерзительные и до осточертения правдивые. Марк вскакивает с насиженного места и начинает мерить шагами свою клетку. Он чувствует фантомные прикосновения тысячи пальцев, жесткие ладони на своей коже и не может перестать дрожать. Сейчас он тоже пытается думать о другом. Марк старательно замещает образы, воспроизводит в своей памяти другие сильные руки, светлорусые волосы, запотевшие очки скрывающие жесткий, потемневший взгляд. Он отчаянно пытается вспомнить, как захлебывался не от боли, а от страсти. 

“Прошу прощения, кто конкретно? В последнее время они так часто меняются.”

Он не знает зачем это сказал. Прозвучало как жалкая наполненная ядом попытка отшутиться. А на самом деле что? Неужели он пытался найти в закостенелом менте с уродливыми усами сочувствие? Правда, Марк всегда был наивным. Даже в ситуации с Растом. С Сашей. 

“Раст, например.”

Эта фраза бьет по лицу самой болезненной пощечиной, от такого обычно голова откидывается, а ноги подкашиваются. Марк сжимает губы в тонкую линию и старается не выдавать того, как близко к правде подобрался этот заурядный следак. Он, конечно, не знает ничего о них. Никто не знает. Если бы хоть что-то утекло в сеть - Раст бы позаботился о том, чтобы не только Эскобара, но и Марка не существовало. Как бы не было неприятно это осознавать, Марк теперь не более, чем помеха.

“То что между нами было… Этого не должно было случиться.”

Марк бьется головой о металлический прут клетки, упиваясь болью и протяжным дзынь. Он разглядывает плитку на полу и пытается хоть как-то успокоиться. Саша выставил его на мороз, даже не задумавшись, что Марк (именно, Марк, а не Эскобар) после такого не сможет собраться. Конечно, было глупо надеяться, что для него это нечто большее, чем разнообразие и очередная попытка справиться с внутренними демонами. Уж кто-кто, а Марк точно знает, как много у Саши-Раста этой тьмы внутри. Сейчас он не может себе ответить на вопрос: “Зачем ты в это все влез? Нежели надеялся на что-то хорошее?”. Эскобар бы может и ответил, но теперь нет ни Эскобара, ни, кажется, Марка. 

Был бы кто-то из них жив, то постыдился бы так неприкрыто скучать по человеку, который его использовал. 

Марк оправдывает себя, повторяет, что это лишь для того, чтобы не было так больно. Ведь он думает о Саше только, чтобы защитить то, что осталось. Правда это тоже не помогает, а делает только хуже. Как бы он ни старался оживить хорошие воспоминания, ему не удается вытеснить плохие. Они омерзительными кляксами пятнают кожу, а что еще хуже - уродуют и без того искалеченную душу. Марк просто не может заставить себя забыть. Каким бы Саша не был жестоким в постели, это никогда не было насилием. Да он хватал за шею, оставлял россыпь синяков на коже и в целом не нежничал с Марком. Но это и близко не было тем, что он испытал в тюрьме. С Сашей Марк всегда сам решал, чем все закончится. 

Ты редкий экземпляр, Марк. 

Он старается не подавать виду, что это ему льстит. Да и потом пытается об этой фразу вообще не думать, но получается слишком плохо. Он всегда был падок на комплименты и даже на неприкрытую лесть. В голове невольно проносится: “А Саша ведь тоже иногда хвалил”. Марк покрывается мурашками, вспоминая вкрадчивый шепот и резко нахлынувшую на партнера нежность. Он помнит, как Саша почти улыбался ему, разжимая хватку на шее и соскальзывая пальцами к ключицам, и бормотал что-то глупое вроде “Хороший мальчик”. Марку, откровенно говоря, нравилось быть хорошим. В кои-то веки. 

Эпатажный модельер. Жесткий наркобарон. И тихий застенчивый мальчик, который целыми днями сидел за компьютером. 

Каждым словом бьет прямо в цель, и на последнем Марк уже сдается - он не в силах держать оборону так долго. Особенно, когда он перед своим оппонентом и без того открыт. Марку не хочется проводить эти параллели, но здесь как будто бы тоже следует расслабиться и отпустить ситуацию - все равно ничего сделать не сможет. 

По-моему я первый, кто знает о существовании трех. 

Первый, кто знает об этом не по воле Марка. Потому что и тут Саша обогнал его. Марк не знает зачем в какой то момент начинает их сравнивать. Как будто это что то изменит. Как будто это вытряхнет его из тюрьмы, вернет домой в шикарный особняк, под защиту родных и знакомых Винта и Лимона. 

Я тобой восхищаюсь, Марк.

Марк вскидывает взгляд и смотрит с недоверием. 

Этот мент - Зауров, - с убогими усами, напоминающими гусеницу, но невероятно пронзительными голубыми глазами, зачем-то приносит ему конфеты. Марк бы предпочел нечто более изысканное, чем дешевая вафля, покрытая кондитерской глазурью, но не ему диктовать условия. На самом деле внутри трепещет что-то старое, знакомое, старательно припрятанное. Марк почти взвизгнуть готов от радости, когда чувствует под ладонью шуршащую обертку. Он так соскучился по сладкому. 

- Я что-то за это буду должен? - Марк недоверчиво косится в сторону Заурова. 

- Ешь. 

- Нет, серьезно? Мне что-то сделать надо? - Марк хотел бы выпустить иголки, кинуть что-то громкое, но не может ничего придумать, - За шоколадку я отсасывать не буду, сразу говорю.

Его слова изрядно веселят Заурова, который тут же оголяет ровную линию зубов. Он по-настоящему смеется, запрокинув голову и прищурив глаза. Марка это удивляет - он кажется давно не слышал такого живого смеха.

- Ну что ж, будем считать, что это наше с вами интро, - произносит Зауров, поднимаясь со своего места, и кидает странный взгляд в сторону Марка. 

Парень рассматривает светлый фантик в своих ладонях и торопливо прожевывает хрустящую вафлю. И ему кажется, что это самая вкусная конфета в его жизни.