Половину вечера Киллиан вместе с Юйшэ и Его Высочеством занимался выбором духов из поражающего воображение – и ноздри – разнообразия; после Юйшэ отвёл Киллиана к портным: они сняли мерки с его лица, чтобы делать маски; повторять своей ошибки Киллиан не собирался, а потому терпеливо вынес эту долгую процедуру измерения всех, даже самых крошечных деталей его черт. На ужин они вновь собрались втроём в уютной столовой в башенке; и снова в разговорах о делах дворца и города Седьмой и Юйшэ спрашивали мнения Киллиана, точно его слово имело такой же вес, как и их. После трапезы Киллиан не успел вновь испугаться ночи: Седьмой заявил, что брак стал для него неожиданностью, и поэтому в ближайшие десять дней или чуть больше они будут видеться разве что за столом. Принц несколько раз извинился, а после откланялся и отправился спать.
На следующий день они почти не виделись, а вечером так же разошлись каждый по своим покоям. Так было и на следующий день, и в день после него. Киллиан, можно сказать, остался на попечении змея: тот был рядом почти постоянно, и он же знакомил Киллиана с его новым домом.
Так, на второй день пребывания в Нахтигале, Юйшэ привёл своего подопечного в небольшой, но хорошо освещённый зал, одна стена которого была полностью покрыта зеркалами. Там их встретил невысокий, но мускулистый человек с коротким, щёгольски перевязанным лентой каштановым хвостиком и того же цвета тонкими, ухоженными усами, которые вместе с бородкой складывались в ровный крестик. В уголках зелёных глаз его уже собирались добрые морщинки, но седина ещё не тронула виски.
– Гильермо из Нахтигаля к Вашим услугам, мой господин, – с лёгким говором – наверное, с южным – представился он, отвесив почти театральный поклон; не хватало только шляпы с пером, чтобы он мог её снять и элегантно взмахнуть; Киллиан, представляясь в ответ не мог не улыбнуться.
– Гильермо – наш генерал и по совместительству очень хороший учитель, – сдержанно прокомментировал Юйшэ. – И скучно с ним не бывает, мой господин.
– Ты разве не должен быть где-нибудь по важным делам? – отпустил беззлобный намёк Гильермо. – Лучший учитель фехтования в стране предпочёл бы заниматься учеником, а не болтовнёй.
– Ах, мастер Гильермо, – фальшиво спохватился змей, прикладывая затянутую в перчатку ладонь к лицу, – Вы совершенно правы. Мой господин, этому ничтожному слуге придётся Вас покинуть на ближайшую пару часов.
– Конечно, – ответил на это Киллиан. – Спасибо, что проводили.
Лицо Юйшэ приобрело довольное выражение, и он, сделав по залу круг, исчез за дверью.
– Так-так, мой господин, – потёр ладони Гильермо, – приходилось ли те… Вам раньше фехтовать?
– Нет, почтенный господин, – вежливо ответил Киллиан.
Гильермо расхохотался, заразительно и без малейшей тени стеснения.
– Мой господин, зачем же так формально, – запротестовал он. – Правило первое, самое важное: тот, с кем ты скрещиваешь клинки, для тебя – не чужой человек. То есть, конечно, для Вас, мой господин, уж простите, сложно помнить о приличиях, когда не в столь отдалённом прошлом гонял Его Высочество по этому самому залу.
– Я не хотел усложнять Вам жизнь. Вы первый назвали меня господином.
– Справедливо, – генерал отточенным жестом пригладил усы; внимательные блестящие глаза его неотрывно изучали собеседника. – Долой формальности?
– Долой формальности, – впервые за всё время в Эдельланде этот шаг дался так легко.
Гильермо хмыкнул; после этого он направился к стене, у которой в ряд разместилось несколько стоек с оружием. По пути он ловким движением стряхнул с плеч длиннополую безрукавку и небрежно бросил её на стоявшую вертикально алебарду; белая рубашка и хорошо подогнанные штаны нарушали все имперские традиции – в особенности ту, которая предписывала скрывать очертания тела. Киллиан неловко потрогал свои плечо и руку, с завистью глядя на мощную спину генерала.
– Так, для начала оценим, в какой ты форме, – Гильермо хлопнул в ладоши. – Ты у нас, господин мой, умом или ногами по жизни работаешь?
– И тем и другим, – ответил Киллиан. – Я всю жизнь танцую на льду.
– В чём разница с обычными танцами?
– В том, что больше задействованы ноги и чувство баланса. У меня и у всех, кто занимается этим искусством, всегда сильные ноги и хорошая выносливость; гибкость же, мне кажется, нужна всем танцорам.
– В фехтовании тебе будут нужны руки, – поставил перед фактом Гильермо. – Но ноги – это тоже хорошо. Давай-ка, господин мой, бегом десять кругов по этому залу, а дальше разберёмся.
Киллиан безропотно выполнил указание; эту проверку он прошёл без труда. Следующую – приседания, прыжки и самые разные движения, связанные с коленями – он также одолел играючи. Гильермо, глядя на это, довольно гладил усы и кивал. Испытания на силу рук, правда, пошли плохо – они привыкли к плавным и выразительным движениям, а не к жёстким захватам.
– Понятно с тобой, – Гильермо встал посреди зала, уперев руки в бока, пока Киллиан из последних сил висел на перекладине, закреплённой на стене. – Скажи мне, мой господин, а ты чего от меня хочешь? Чтоб я научил тебя дуэльным манерам или чему-то более практичному?
– Я бы хотел уметь защищать себя в бою, – этот ответ был, пожалуй, одним из самых лёгких.
– Значит, тебе нужен доспех, – авторитетно заявил генерал. – В Эдельланде никто без него всерьёз не сражается; оно и понятно – голым ты упадёшь с одного удара, а вот в доспехе тебя ещё надо достать.
– А есть разница? – слова от напряжения давались уже с трудом. – В технике? Тактике?
– Конечно, мой господин, – Гильермо выразительно взмахнул широкой ладонью. – В бездоспешном бою твоя цель – ударить противника и избежать его удара; думаешь не так, как когда в доспехе, не можешь позволить себе что-то пропустить. Выдохся? Падай.
Киллиан с облегчением разжал онемевшие пальцы, ловко приземлился и с наслаждением размял каждый сустав.
– Империя давно ни с кем не вела серьёзных войн. В основном армию держат, чтобы защищаться от гостей из Леерума. Проблема тут, мой господин, в том, что ты никогда не знаешь, что оттуда полезет. Может попасться глупая, но злобная животина, которую ты уверенно зарубишь через месяц после того, как впервые возьмёшь оружие. А может и здоровенный опытный боец, явно разумный и очень опасный – с такими проблем не оберёшься. Отдохнул?
– Да.
– Выходи на середину, – позвал Гильермо. – Учиться основам будем.
– Без оружия? – недоумённо спросил Киллиан, следуя за ним.
– Его-то всегда успеем добавить, – усмехнулся генерал; он остановился и повернулся лицом. – Знаешь, на чём держится любой поединок?
– На технике?
– На дистанции, – Гильермо со значением поднял руку с вытянутым пальцем. – Ты можешь знать сто приёмов для средней дистанции, но если ты окажешься чуть ближе или чуть дальше – всё, они не сработают. Так что пока не научишься держать дистанцию – оружие в руки не получишь. А теперь вот так ноги поставь.
Генерал продемонстрировал стойку, указывая одновременно на зеркальную стену; опытный взгляд танцора мгновенно выцепил самое важное: распределение веса, поворот корпуса, положение стоп, угол, под которым согнуты колени.
– Хорошо, – похвалил Гильермо и ловко прыгнул вперёд, – а теперь учимся быстро перемещаться.
Он заставил Киллиана делать такие рывки во все стороны по много раз, пока не остался доволен результатом.
– Вот тут тебе и нужны будут твои ноги, господин танцор, – говорил он. – На них ты ещё не раз ускачешь от синяков, переломов – а может и от чего похуже.
И снова велел повторить. Пусть эти рывки и прыжки и были непривычными, грубыми, ограниченными строгими рамками, но всё же Киллиан быстро влился в процесс; радость движения очистила разум от всех тревог, и лишь две вещи в ту пару часов были важными – правильно оттолкнуться и хорошо приземлиться.
– А теперь лицом ко мне, – скомандовал генерал, когда с Киллиана уже катился пот. – Смотри, вот на такой дистанции обычно происходит самое интересное; сейчас мы с тобой делаем по два прыжка туда-сюда, но сохраняем это расстояние.
– Понял.
За этим занятием их и застал вернувшийся Юйшэ: они скакали на полусогнутых друг за другом, то медленнее, то быстрее, точно пытаясь друг друга перехитрить. Пусть Гильермо и улыбался, и даже позволял себе безобидные шуточки, его движения были точными, стремительными, идеально выверенными; он ни разу не ошибся и не споткнулся.
– Надо же, как быстро время пролетело, – Гильермо выпрямился и утёр рукавом потный лоб. – Хватит с тебя сегодня, мой господин. Как часто ты, говоришь, можешь заниматься?
– Раза в три дня будет достаточно? – предложил Киллиан.
– Если пропускать не будешь – то вполне, – прищурился генерал.
– Смотрите, господин мой, – насмешливо встрял Юйшэ, – он Вас того гляди дурному научит: будете ещё всех подряд на дуэли вызывать.
– Это было двадцать лет назад, и я сомневаюсь, что ты тогда уже успел на свет вылупиться, – погрозил пальцем Гильермо.
– Не думаю, что мне удастся достичь выдающихся высот, – примиряюще произнёс Киллиан. – По крайней мере, не в ближайшее время точно.
– Мой господин, не обижай меня, – генерал театрально прижал руку к груди. – Я даже Его Высочество Седьмого Принца чему-то, да научил, а уж он сопротивлялся как мог.
– А разве высокородные господа не занимаются искусством боя с детства?
– В идеальном мире – должны бы. Да только есть такие, которые сильно не хотят. Их попробуй заставь. Его Высочество у нас приспособлен головой работать, а не кулаками махать, вот и занимается своим делом.
– Пять лет назад он говорил, что Его Высочество просто обязан уметь сражаться, чтобы защищать свою будущую жену или будущего мужа, – ехидно поведал Юйшэ. – А сейчас посмотрите какой мудрый стал.
– Я с тобой не разговариваю, – шутливо отмахнулся Гильермо. – Спасибо Звёздам, что хотя бы муж его понимает необходимость умения держать оружие. Годы моих мучений, наконец, вознаграждены.
С того дня Киллиан и начал свой путь воина, если так можно было назвать обучение сотне способов держать дистанцию и контролировать темп, отпрыгивать не только назад, но и в стороны, ловко пригибаться и тут же подскакивать.
Вторым регулярным занятием, как Киллиан и договаривался с Седьмым и Юйшэ, было его обучение языку, и ему уделялось не менее часа почти ежедневно; первое знакомство с Софосом случилось в тот же день, что и встреча с Гильермо: после обеда Юйшэ привёл Киллиана в уже знакомый ему коридор с гобеленами на третьем этаже. В этот раз дверь открылась в ответ на поворот ручки.
– Да-да, заходите, – позвали изнутри.
Большую часть кабинета Софоса занимали стеллажи с бессчётными стопками бумаг и книгами; в лёгком беспорядке на остававшемся на полках месте обитали чернильницы, перья, свечи, статуэтки, гладко отполированные красивые камни в форме шариков, пирамидок и крошечных обелисков; свёртки, коробочки, несколько ножей и пар ножниц и даже скелет какого-то шестилапого существа размером с некрупную кошку. Небольшая полоска у входа, которую не занимали стеллажи, была застелена тёмно-синим ковром; с одной стороны на стене в окружении десятка маленьких картин в рамочках висел внушительного вида арбалет, а напротив, под окном, стоял массивный широкий стол, на котором были разложены документы.
Сам хозяин кабинета встречал их как раз перед этим столом. Высокий, худой, русый и голубоглазый, облачённый в длинную мантию учёного – Софос неожиданно выглядел совсем юным для всех тех лестных слов, что о нём вчера говорили Седьмой и Юйшэ.
– Доброго дня, мой господин, – поклонился он.
– И Вам доброго дня, – ответил Киллиан.
Юйшэ жестом фокусника извлёк из широкого рукава тонкую книгу, которую Седьмой привёз из столицы.
– Его Высочество велел передать тебе этот каталог и его драгоценного супруга, – объявил змей.
Софос ответил ему жестами; Юйшэ усмехнулся.
– Тогда не буду мешать, господа, – и на этом он вновь удалился.
– Мой господин, могу ли я попросить Вас о короткой беседе? – вежливо спросил учёный, когда дверь за змеем закрылась. – Так я пойму, насколько Вы уже хороши в эдельландском языке и смогу правильно расставить приоритеты нашей работы.
– Хорошо, – согласился Киллиан, – о чём Вы бы хотели поговорить?
– Давайте начнём с простого, – Софос жестом предложил присесть, а после обвёл комнату рукой. – Какая вещь в моём кабинете привлекает Ваше внимание более всего?
– Пожалуй, оружие – не самый очевидный выбор для украшения кабинета учёного, – после недолгого раздумья дал ответ Киллиан, устроившийся в одном из двух маленьких мягких кресел, стоявших по эту сторону стола.
– Он достался мне от бабушки, – голос Софоса звучал тепло.
– Она была великим воином?
– Она была великой разбойницей.
– Я верно Вас понял?.. – вскинул брови Киллиан.
– Она промышляла грабежом к северу отсюда. В те времена этими землями правил весьма скупой наместник; когда он установил совсем уж несправедливые налоги, бабушка и ещё несколько крестьян решили взять свои судьбы в свои руки.
– Как же её внук стал учёным при Его Высочестве?
– Следующий наместник заключил с ней сделку. К моменту, когда я должен был отправляться на учёбу, у моей семьи скопилась достаточная сумма, чтобы меня отдали в Дворец Говорящих.
– Дворец Говорящих?
– Это одно из отделений Дома Наук Эдельландской Империи, место, где собрались лучшие из учёных, чья стезя так или иначе связана со словом или мыслью, – пояснил Софос; руки его в это время жили своей жизнью: тянули из рукава ленточку-завязку и запутывали её в хитрые, неаккуратные узелки. – Там изучают языки, литературу, поэзию, дипломатию, ораторское искусство и множество наук об обществе.
– Чем же занимается почтенный господин?
– Я обучался мастерству обращения со словом – поэзии, литературе и риторике, – отвечал учёный; он потянулся за чем-то на столе и только тогда заметил, в какие волны собралась ткань многострадального рукава. – Собственно, теперь я заведую почти всей письменной работой во дворце Нахтигаля: составляю и переписываю самые важные документы, веду официальные переписки, пишу подробные заметки о нашем времени для наших потомков и иногда сочиняю поздравления с праздниками для горожан.
– Похоже, это очень сложная и ответственная работа, – с уважением протянул Киллиан.
– Самое главное – что она любимая, – улыбнулся Софос, и на щеках его появились совершенно детские ямочки; он спрятал руки под стол. – А чем занимается мой господин?
– Занимался, – в голосе сама собой зазвучала горечь. – На Родине я был танцором, и танцевал на льду, обуваясь в ботинки с тонкими лезвиями. Здесь, боюсь, мне придётся искать себе новое дело.
– Прошу прощения, – сочувственно извинился учёный. – Однажды, во временя учёбы, я совершал поездку в Эрийское Королевство, где удостоился чести увидеть такое представление; не помню, участвовал ли в нём мой господин, но должен сказать – я восхищён.
– К чему теперь эти разговоры, – Киллиан покачал головой. – Только зря себя мучить.
– Простите, мой господин. Вы прекрасно говорите на эдельландском языке; всё, чем я смогу помочь – это, пожалуй, научить Вас большему количеству слов и нескольким относительно новым грамматическим конструкциям. Как у Вас дела с письменной речью?
– Я могу читать, но в основном только привычный мне шрифт, – честно ответил Киллиан. – Писать я в целом умею, но выходит совсем некрасиво, и я часто забываю верное написание многих слов.
– Тогда я бы предложил позаниматься каллиграфией. У нас в библиотеке был один экземпляр эрийского варианта Писания; я изучил его накануне и выделил основные отличия от нашего современного шрифта.
– Я был бы очень благодарен за такую науку.
– Тогда прошу за стол, – пригласил Софос.
Пока Киллиан разворачивал кресло и устраивался поудобнее, учёный выложил перед ним стопку чистых листов бумаги, металлическое перо и симпатичную чернильницу с плавными разводами на бледно-зелёных округлых стенках.
– Начнём, пожалуй, с отдельных букв, которые сейчас пишутся иначе, – проговорил учёный, устраиваясь рядом. – Почему-то мне не пришло в голову попросить слуг перенести сюда доску для мела, поэтому сегодня я покажу на бумаге.
Он вывел высокую, изящную букву, а рядом написал её знакомый любому верующему эрийцу аналог.
– Это обычное начертание, – пояснил Софос. – В последнее время начертание немного меняется в зависимости от соседних букв, а ещё в моду вошли разнообразные декоративные линии и завитки; их мы оставим на будущее. Попробуйте написать строчку таких букв, мой господин.
Киллиан вывел несколько кривых закорючек в тщетной попытке скопировать аккуратный символ, вышедший из-под пера Софоса.
– Попробуйте первую черту провести вверх с большим нажимом, а вторую – вниз, с меньшим, – посоветовал учёный.
Это на удивление помогло сей же момент: следующая буква, хоть и выглядела неловко и непропорционально, а всё же уже напоминала образец.
Софос проявил чудеса терпения: он показывал начертания букв столько раз, сколько было необходимо, подробно объяснял, как именно следовало их писать, а если Киллиан спустя десяток попыток забывал его советы – мягко повторял сначала.
Киллиану невольно вспомнился грозный священник в церкви, в которую он ходил: тот приказывал открывать определённую страницу Писания и переписывать его отрывки; пока ученики этим занимались, он ходил между рядов и нещадно бил по рукам указкой или линейкой тех, кто по его мнению писал некрасиво – то есть, очевидно, всех. Пожалуй, если бы он был хоть на сотую часть похож на Софоса, то Киллиану не приходилось бы теперь преодолевать себя всякий раз, когда нужно было писать на эдельландском.
– Завтра мы закрепим написание этих букв, – объявил учёный под конец их занятия. – И ещё я, пожалуй, подготовлю для моего господина список новых слов. С какой темы Вы бы хотели начать?
– А с какой можно? – последний вопрос немного поставил Киллиана в тупик.
– С совершенно любой: самые распространённые в Эдельланде растения, самые важные животные. Или слова, связанные с каким-то ремеслом?
– Я бы хотел начать с танцев, – решительно ответил Киллиан. – Желательно, конечно, с танцев на льду; горько о них вспоминать, но хотя бы так я смогу сохранить их в памяти.
– Хорошо, – согласился учёный. – Я поищу, где можно почерпнуть такие слова.
– Благодарю Вас.
Юйшэ зашёл за Киллианом и в этот раз; в течение следующих десяти дней он почти постоянно сопровождал Киллиана в его перемещениях по дворцу; если они просто гуляли, змей никогда не пытался навязать маршрут. Напротив: он позволял своему подопечному выбирать двери, повороты и проходы, и на ходу объяснял, где и что находилось. Так Киллиан нашёл во дворце несколько самых разнообразных столовых и гостиных, комнату для карточных игр и целое крыло с гостевыми спальнями. Более всего, однако, ему понравилась нахтигальская библиотека: место, где пахло деревом и старой бумагой, где шкафы были в два человеческих роста, где звёздчатый потолок уходил ввысь никак не меньше, чем на высоту четырёх этажей, а вдоль стен, которые, кажется, состояли из книжных шкафов, в несколько ярусов шли узкие длинные проходы с колоннами.
Именно в библиотеке Юйшэ, проникшись атмосферой, устраивался в застеленном специально для него тёплым ковром уголке и охотнее всего рассказывал истории и легенды. В основном они звучали как небылицы и сказки: о древнем короле, проглотившем длинный меч, желая доказать свою избранность; об эпохе Войн Островов, когда два короля огибали самый южный мыс континента, чтобы сразиться друг с другом, но из-за чего враждовали – давным-давно позабыли; о загадочном страннике в сером плаще, что мог появляться каждую неделю, а мог пропасть на века, но каждый раз неизменно приносил волшебные дары вроде чая, картофеля и граммофона и менял их на монеты и безделушки; о деве, что по вечерам выходила на утёс ниже по течению реки, где её воды становились опасными, и пела, губя своим голосом корабли.
– Жил-был перед самым рождением Империи один фюрст, и правил он одним небогатым княжеством, – рассказывал змей как-то раз. – Этот фюрст горел идеей объединения всех здешних земель, но ему не хватало влияния; среди соседей он был самым бедным. В один день он услышал, что в деревеньке на окраине его владений стали водиться редкой величины и красоты драгоценные камни; конечно же, фюрст отправился туда.
– Звёзды ниспослали благословение за его добрые намерения? – предположил тогда Киллиан.
– Именно, – кивнул Юйшэ, звякнув множеством крошечных золотых птичек, украшавших его волосы. – В трещину между нашим миром и Леерумом упал ребёнок; родители немедленно облачились в траур, не веря в его возвращение, ведь ребёнок был слеп. Но спустя четыре месяца он вернулся невредимым; Звёзды подарили ему признание и наградили талантом ощупью отыскивать один кусок самоцветной породы среди сотни булыжников. Так он сначала помог своей семье вырваться из бедности; потом обогатил деревню; а потом привлёк и внимание фюрста.
– Только не говорите, что ребёнка силой забрали из дома и заставили всю оставшуюся жизнь провести в шахтах.
– Я такого не говорил, мой господин. Нет, фюрст обратился к ребёнку со всем уважением, как и наказывали Звёзды говорить с другими людьми. Ребёнок этот его выслушал и согласился помочь. За семь лет фюрст превратился в сказочного богача, а ребёнок – в уважаемого юношу. Вера фюрста и невиданная мудрость его слепого союзника помогли ему противостоять искушению золотом; вскоре они выкупили все земли, что окружали их княжество; тогда все увидели их богатство и милость. Многие к этому фюрсту примыкали по доброй воле; другие ненавидели, клеймили грешником и пытались убить. Однако вскоре суждено было родиться новой Империи, и сами Звёзды выкрасили его тело в белый и возложили венец на его голову. Слепой союзник стал ближайшим его советником. Землю свою они считали благороднейшей из всех; так и родилась Эдельландская Империя. Главным из языков её стал тот, на котором было на заре времён ниспослано Писание, а столицу мудрый правитель построил новую, прямо на пустом месте.
– Чтобы ни у одного из княжеств не было привилегии, – припомнил Киллиан слова Седьмого.
– Верно, – кивнул змей; в нише между шкафами на стене, перед которой они стояли, красовалась великолепная роспись в виде карты всей Империи; Юйшэ указал на столицу, а после принялся водить пальцем, рассказывая дальше: – В Эдельланде сейчас семь земель, в каждой из которых по восемь крайсов. Особняком стоят четыре свободных города, один из которых, конечно же, Хайлигштерн, славная столица. Три оставшихся свободных города на момент создания Империи были слишком богаты или слишком важны, чтобы стать частью какой-то из земель; Нахтигаль относится к таким городам.
В последних словах Юйшэ звучала неприкрытая гордость.
– Получается, у Нахтигаля нет своей провинции или ещё каких-то земель?
– Вокруг города, конечно же, есть множество деревень, но они в имперских бумагах считаются его частью. Мы официально называемся «Свободный и Торговый Город Запада Нахтигаль».
– А что было дальше? С первым Императором?
– Когда Империя объединилась, он вместе со своим советником объехал все свои земли, – продолжил рассказ змей, заложив руки за спину. – Когда они вернулись в строящийся Хайлигштерн, его слепой компаньон преподнёс ему в подарок семь прекраснейших самоцветов, что когда-либо видел мир. Через десять лет он умер от болезни, сокрушив волю Императора к жизни. Тогда он в память о своём ближайшем советнике велел учредить должность Первого советника, который теперь выбирается из младших братьев и сестёр Императора – именно поэтому, кстати, наш нынешний правитель так умасливает нашего Его Высочество: надеется сделать его следующим Первым советником, но этот слуга сказал бы, что не все мечты сбываются… О чём мы? Ах, да. Семь лучших камней этого мира Его Величество Первый Император приказал огранить и вставить в броши, которые вместе с особым титулом выдавались семи лучшим и одарённейшим людям страны; так появились Семь Самоцветов Его Величества.
– Погодите, я что-то слышал о них, – в голове Киллиана так и крутилось воспоминание о Первом министре Эрии, что как обычно многословно о чём-то рассуждал, но сути его тогдашней речи Киллиан не уловил.
– Если мой господин был на заседании в столице, то наверняка слышал о Квинтусе. Он – Гранитный Столп, беспристрастнейший из судей; он не способен солгать или принять несправедливое решение, и потому каждый день со всей страны приходят подданные, просящие о том, чтобы их рассудил именно Гранитный Столп.
– И правда. Его Величество и впрямь назначил кому-то проверку под руководством Квинтуса.
– Признаться, я думал, что в Эрию отправят Секундуса, – задумчиво произнёс змей; большая ладонь в отделанной кружевом перчатке скользнула к краю карты, туда, где синяя полоса Узкого океана отделяла Эдельланд от далёкой Эрии. – Реющее Знамя – о нём ходят легенды. Идущие за ним войска никогда не устрашатся, и потому нет силы более грозной, мой господин, чем та, которую ведёт Секундус.
– Отправили какого-то генерала, – здесь оставалось лишь пожать плечами.
– Генерал Вальц – хороший полководец, – ответил Юйшэ без тени сомнения; взгляд его немигающих глаз остановился на лице Киллиана. – Немного склонен к излишнему пафосу, зато за мародёрство у него можно получить по шее – причём сразу саблей. Спросите у Гильермо, если захотите, мой господин – они вместе служили когда-то в имперской армии.
– Вот как, – вяло удивился Киллиан; взгляд его уже вновь блуждал по огромной карте. – Юйшэ, а почему у многих больших городов рядом есть вот такой восьмиконечный значок?
– Это святилища, – объяснил змей. – Они построены вокруг постоянных проходов в Леерум; видите ли, мой господин, именно оттуда мы добываем всевозможную магию, но оттуда же к нам приходят не слишком дружелюбные гости; да и людям туда попадать опасно – возвращаются хорошо если один из пятидесяти. Так что решение очень простое: построить укрепление, а недалеко от него – город.
Киллиан нашёл взглядом Нахтигаль; у широкой реки на карте были изображены два округлых холма: на одном стояла городская стена, а другой украшал значок-звёздочка.
– Но если оттуда вырвутся чудовища и возьмут город в осаду, – внезапно осенило его, – то как же пробраться к трещине и закрыть её, чтобы не лезли новые?
– Точно так же подумали многие фюрсты задолго до появления Империи, мой господин. В какой-то момент под городом стали строить длинный подземный ход, одним концом в крепости, а другим – в святилище; о месте, где располагаются двери, знает только правитель города и несколько важнейших людей. Мой господин, видели ли Вы на шее Его Высочества крупный кулон?
– Массивный и непонятной формы? – Киллиан действительно обратил внимание, что Его Высочество ежедневно менял десятки украшений, но это почему-то всегда оставалось при нём.
– Это ключи, мой господин. Они есть только у правителя города.
– Получается, ключ столицы – у Его Величества?
– А вот и нет, мой господин, – весело отозвался Юйшэ, энергично покачав головой; золотые птички в его волосах вновь зазвенели. – Делами столицы занимается Её Высочество Первая Принцесса; она же носит ключи. А когда она отлучается из города – их хранит её почтенный супруг.
– А нахтигальские ключи в отсутствие Его Высочества…
– Верно, – почти промурлыкал змей с довольной улыбкой.
Киллиан вернулся к созерцанию карты; на неё помимо рек, гор, холмов, городов и дорог были изображены и самые разные создания – рогатый заяц, чёрный кот со светящимися глазами, гигантская рыба в короне и даже дракон. Они были слишком обыкновенны для чудовищ из Пустоты, но существовать в настоящем мире никак не могли.
– Кто все эти животные? – полюбопытствовал Киллиан.
– Эдельландские сказочные существа, – ответил Юйшэ. – Увы, я не силён в сказках, мой господин. За ними стоит обращаться к Хайнрике – она знает много историй и легенд и среди них – старые-старые сказки.
С этой самой Хайнрике Киллиан тоже познакомился в один из первых дней в Нахтигале, а именно – после второй тренировки с Гильермо. Тот загонял его до седьмого пота ещё до того, как Юйшэ освободился от своих змеиных дел, а потому предложил привести себя в порядок и сходить до кухни, чтобы восстановить силы. Конечно же, Киллиан согласился.
Кухня оказалась прохладным полуподвальным помещением с каменным полом и великим множеством посуды, подвешенной к стенам и потолку. В огромном зале меж столов и печей сновали повара и поварята, но Гильермо – чисто вымытый, источающий аромат дорогого парфюма, одетый в свежее и в кои-то веки в приличное число слоёв, старательно пригладивший усы – вёл своего ученика к массивной двери в дальней стене. За ней оказалась ещё одна маленькая кухонька – как позже пояснил Седьмой, еду для него, Киллиана, Юйшэ и самых дорогих гостей готовила лично Хайнрике на отдельной печи, дабы никто не мог испортить блюда для высочайших особ; в остальное же время Хайнрике руководила кухней: утверждала меню, занималась заказом и приёмом продуктов, проверяла новых поваров, следила, чтобы никто не отлынивал от уборки и гоняла стражников, пытавшихся выпросить спиртного или закуски; последние даже слагали короткие шуточные песни про её огромный тяжёлый половник.
Легендарная Хайнрике оказалась женщиной рослой и полной. Светло-русые волосы её были собраны в аккуратную розочку на затылке, а серые глаза глядели цепко и весело.
– А, Гильермо, – с порога заговорила она в тот самый первый визит, – привёл нашего господина? Это правильно, садись, мой господин, сейчас угощу тебя – но немножко! А то обедать не станешь.
– Почтенная Хайнрике, а как же угостить храброго генерала? – спросил Гильермо.
– Храбрый генерал подождёт до обеда, повара уже почти закончили. А ну, посторонись, – повариха лихо подняла огромную бадью воды и под восхищённым взглядом храброго генерала протащила её через всю комнату поближе к печи. – Садись-садись, мой господин.
Киллиан послушно опустился на скамью у огромного, массивного и весьма грубо сделанного стола. Столешница его была покрыта самыми настоящими неровностями натурального дерева.
– Ах, ты сразу заметил лучшее в моей кухне, да? – обрадовалась Хайнрике.
– Такого я ещё не видел ни в Хайлигштерне, ни в Нахтигале, – восхищённо признался Киллиан.
– И не увидишь! – фыркнула повариха; Гильермо тем временем попытался стащить из большой вазы булочку, но получил по руке узорчатым полотенцем. – Он такой один во всей Империи, ему больше тысячи лет.
– Неужели? – изумился Гильермо.
– А то ты не знаешь эту историю, старый плут, – весело хмыкнула Хайнрике. – Раньше, мой господин, эта ясеневая столешница была самым настоящим мостом – да, по ней переходили через ров прямо в крепость. Потом, когда строили наш город, тогдашний король здешних земель приказал перевезти тот мост сюда; на время стройки его водрузили на ноги и сделали стол, да так и оставили. Вот только стол этот оказался слишком тяжёл, чтобы его двигать – так король и решил, что кухню построят прямо вокруг стола. Приглядись: плитки на полу вырезаны по форме его ног.
– Невероятно, – Киллиан погладил потемневшую от времени древесину и действительно нагнулся, чтобы взглянуть на уходившие под пол ноги. – И как великолепно он сохранился!
Хайнрике поставила перед ним миску густой каши с сушёными ягодами и вручила ломоть хлеба.
– Садись уж, дурной Гильермо, – с наигранным раздражением махнула она рукой. – Так и быть, покормлю, пока не начал изображать умирающего с голоду.
С тех пор Киллиан к ней приходил часто: лучше всего для этого подходило время между обедом и ужином, когда она уже успела поставить на печь то, что готовилось дольше всего, но ещё не взялась за всё остальное. Хайнрике и впрямь знала множество сказок, но ещё больше – волшебных легенд о Нахтигале.
– Знаешь ли ты, почему так называется Нахтигаль? – спросила как-то вечером Хайнрике.
– Нет, – честно признался Киллиан, лишь на секунду оторвавшись от ароматной похлёбки.
– О, господин мой, – довольно протянула повариха; нож её размеренно стучал по разделочной доске. – Позволь тебе поведать. Нахтигаль стоит на двух холмах и меж ними, а холмы сами – они между рекой и огромным лесом Зееленвальд. Несколько веков назад, когда Империи ещё не было, бился далеко к востоку отсюда один король – ох, не соврать бы, звали его Вильгельм Длинный, а номер я тебе не упомню – во всех династиях тогда были Вильгельмы да Генрихи, да ещё и считали они каждый своих королей, их поди разбери. Так вот, Вильгельм наш Длинный отступал после неудачного сражения, да так усердно отступал, что обнаружил себя в незнакомом лесу. Ни он и ни один из его воинов не знал ни единой тропы, и так и блуждали бы они до конца дней, если б не услышали песню соловья.
На этом моменте Хайнрике прервалась, чтобы поставить на печь большую кастрюлю с водой. Киллиан было поднялся чтобы помочь, но она лишь отмахнулась.
– Да что ты вскочил, господин мой, сиди, – проговорила она, утерев со лба пот, а после продолжила: – Так вот, соловей. Он вывел Вильгельма из лесу сначала в рощу, а из рощи – на два прекрасных холма у широкой реки. Место это королю так понравилось, что он велел основать тут город. Король увидел богатое торговое судно и понял, что построенный здесь город будет богатым, и назвал его Гольдфлус.
– Но подожди, – озадаченно произнёс Киллиан в наступившей паузе. – Разве город не называется Нахтигаль?
– До этого ещё дойдём, господин мой, – шутливо погрозила пальцем повариха. – Так вот, Гольдфлус удачно оказался между столицами двух очень богатых княжеств – между теми городами по реке была неделя пути, и новый удобный порт оказался весьма кстати. Торговцы стали брать на борт меньше провизии и больше товара, и пополняли запасы здесь. Город богател и рос – а уж когда стали торговать с иностранцами! Они даже строили здесь свои кварталы – сходи как-нибудь поглядеть, мой господин, занимательное зрелище. Съел похлёбку? Отлично. Оладьев?
– Да, пожалуйста, – Киллиан передал ей опустевшую миску.
– Держи. Вот тебе к ним молоко. Итак, Гольдфлус всё богател и богател, стал даже свободным городом, а потом случилось объединение в большую славную Империю. Столицу построили, конечно, в удачном месте, вот только торговый путь туда идёт в обход материка, понимаешь, господин мой? В наш порт стало заходить всё меньше кораблей, и в итоге город пришёл в упадок. Жить-то тут всё ещё можно было, но от былой славы и роскоши ничего не осталось.
– Это не очень похоже на город, каким я его увидел сейчас, – протянул Киллиан, дожевав нежную оладью.
– А он больше и не такой, – довольно подтвердила Хайнрике. – Его Высочество Седьмой Принц стал тут править когда?.. Не соврать бы. Лет семь или восемь назад. Первым делом он изменил имя города: раз река не приносила больше золота, то и нечего называть его Гольдфлус, верно? Его Высочество вспомнил красивую легенду о Вильгельме Длинном и соловье, да и назвал город просто – Нахтигаль. И герб поменял: теперь на нём соловей. Знаешь, что значит эта птица, господин мой?
– Нет, – покачал головой Киллиан, но переспрашивать с набитым ртом не стал.
– Это символ возвышенности и стремления, господин мой, – гордо пояснила повариха, мешая что-то в кастрюле. – А поющий соловей – как наш – её и означает наши успехи в искусствах. Его Высочество первым же делом помог нашим художникам, скульпторам, ювелирам и краснодеревщикам поехать учиться у лучших из лучших, а вернулись они с деньгами и славой – и за ними потянулись их заказчики и поклонники, и они по сей день приносят столько золота, что тебе и не снилось, мой господин.
– И впрямь, интересная история, – признал Киллиан и допил молоко.
– А я сразу говорила: Его Высочество много добрых дел сделает. Мать его была отсюда, мой господин, а я устроилась на кухню, когда он был уже большим и шустрым мальчишкой, но признания ещё не получил – весь в искусствах да молитвах, а как с детишками местной знати знакомиться, или на мечах учиться, или ещё чего, так не сыскать его по всему дворцу. Господин мой, а ты знаешь, что за легенду о рождении нашего принца-то рассказывают?
Киллиан покачал головой, но Хайнрике отвернулась к печи, и оттого пришлось переспросить.
– Как же, как же. Славная сказка – а может, не сказка, кто теперь разберёт. Говорят, рожала матушка его в безоблачную ночь двойного полнолуния: много часов мучилась, бедная, и всё поглядывала в окошко. Зеген она оттуда, говорят, не видала, а вот Флух был тогда ярко-красный и висел низко, прямо в глаза ей смотрел. И вот, по чистому небу пробежало одно-единственное светлое облачко, и закрыло Флух. И в белом сиянии Зеген в мир пришёл наш господин, Его Высочество – так теперь рассказывают, мой господин.
– И точно, будто сами Звёзды постарались, – покивал Киллиан просто чтобы не молчать.
– Он как с титулом-то вернулся – всех старых слуг из внутреннего дворца потихоньку и выгнал, кроме меня одной, – это Хайнрике говорила особенно гордо. – Сделал меня старшей по кухне. Змея его тогда же у нас завелась – и ведь только он освоился, как на кухне диковинки со всей Империи стали водиться, готовь что хочешь, мой господин, совсем как в давние времена. Ну что же молчишь сидишь, господин мой, давай добавки положу.
Визиты к доброй Хайнрике вместе с занятиями с Гильермо и Софосом скрашивали время в этом чужом месте. Дни летели неожиданно быстро; Киллиан вскоре начал различать множество здешних комнат и даже не путал, какая из них где находилась; слуги уже совсем скоро запомнили, что ему обязательно нужно оставлять два графина воды на ночь; в один из них ему предложили класть несколько долек южного кислого фрукта, и это решение пришлось Киллиану по вкусу. Он уже привык к своей гардеробной: небольшой комнате, сплошь заполненной вешалками; часть из них пока пустовала, зато на других с каждым днём обнаруживалось всё меньше непонятных и неудобных одеяний, но всё больше простых штанов да рубашек – пошитых из дорогих тканей и роскошно отделанных, но всё же не шедших ни в какое сравнение с гигантскими столичными конструкциями, что были предназначены, видимо, одновременно для пыток и для демонстрации всех имеющихся в доме драгоценностей разом.
Где-то на пятый день, утром, Киллиан по своему обыкновению зашёл к себе в кабинет – завтрак ему уже подавали туда – и обнаружил на столе конверт, предназначенный «почтенному супругу». Внутри была записка и ещё один конверт – вскрытый, со сломанной имперской печатью с единицей. Записка гласила:
Мой господин,
сегодня перед утренней аудиенцией мне доставили письмо от моей дорогой сестры. Думаю, тебе тоже стоит его прочитать.
7.
Во втором конверте лежал сложенный в четыре раза листочек цвета слоновой кости; от него исходил тонкий древесный аромат парфюма. Неугомонный тревожный голосок в голове Киллиана предупреждал: это могло быть какой-то хитрой проверкой на уважение к мужу. Но всё же пока что Седьмой, хоть они и виделись в последние дни разве что за обедом и иногда за ужином, ни единого раза не устраивал грязных провокаций. Только к тому моменту, как завтрак был съеден, а посуда отправилась в аккуратных руках слуг на кухню, Киллиан решился всё же прочесть, что писала своему брату принцесса.
Мой дорогой брат,
пишу тебе на закате; уж извини, что без положенных церемоний. Мне только что доставили послание генерала Вальца. Он высадился на берегах Эрии вместе с первыми нашими отрядами и отправил разведчиков. На кораблях не поместились коневозки, так что они готовят там линии снабжения: конница пойдёт дальше своим ходом, то есть представляешь, насколько медленно. Генерал жалуется на «холод, чтоб ему пусто было» и целых четыре абзаца ругает непривычное мощение дорог, но в остальном, похоже, он бодр и решительно настроен на великие свершения. Можешь порадовать своего драгоценного – всё у него дома хорошо. По моему поручению генерал первым делом навёл справки о Килти – город в целом в порядке, немного пострадал от пары прорывов особенно резвых чудовищ, но без потерь среди мирных людей.
О прочем напишу тебе после – не обижайся, я правда не специально тяну с ответом. Мне есть, о чём рассказать.
Да хранят тебя и Нахтигаль Звёзды,
1.
Киллиан перечитал это послание трижды; взгляд его то и дело цеплялся за прекрасное родное слово «Килти». Почерк принцессы был жёстким и строгим; всё изобилие петель, завитков и изгибов эдельландского алфавита она выводила ровными чертами с чёткими углами. Женщине со столь твёрдой рукой хотелось безоговорочно верить. Голова закружилась: Киллиан оставался с намерением выстрадать помощь для своей страны, но пока что он просто ел, учился и спал в своё удовольствие. С одной стороны, он благодарил в каждой молитве Звёзды, что всё шло так хорошо; с другой же ощущал, что он, наверное, мог бы – нет, должен был – сделать больше, помочь как-то ещё, а не прохлаждаться в богатых покоях.
Душа его рвалась туда, в горящую Эрию. В Нахтигале всё было прекрасно, если говорить начистоту: Киллиан не переставал удивляться красоте дворца, вежливости слуг и вкусу еды. В других обстоятельствах, пожалуй, он был бы не прочь пожить здесь пару месяцев, но сейчас его место было там, рядом с матерью, отцом и сёстрами. Юйшэ, Софос, Гильермо и Хайнрике были к нему добры и приветливы, и он и впрямь ценил это, и всё же более всего на свете Киллиан хотел бы оказаться там, среди своей родни и друзей.
Во всём этом сытом и вполне себе беззаботном существовании ему не хватало смысла. Все были заняты своим делом. Гильермо учил его и занимался делами местного небольшого гарнизона. Софос закапывался в свои бумаги и целыми днями мог не выходить из кабинета и отвлекаться лишь на то, чтобы провести короткую ежедневную экскурсию в мир языка и словесности. Хайнрике даже если не готовила – никогда не сидела, сложа руки; если Киллиану удавалось застать её в момент, когда она не занималась кухонными делами, она обязательно что-нибудь шила, или вязала, или вышивала. Что до Юйшэ – он, хоть и проводил с Киллианом больше времени, чем кто-либо, всё равно часто отлучался по каким-то делам; не о каждом из них змей рассказывал. Среди всей этой кипящей ежедневной деятельности Киллиану тоже остро хотелось куда-то бежать и что-то делать, но единственное, что он действительно умел, было сейчас не только невозможно, но и совершенно бесполезно.
Как-то раз Юйшэ, который как мог старался развлекать «грустного-грустного господина», принёс колоду карт – Киллиан сразу заметил, что их было заметно больше, чем в той, что была в ходу в Эрии.
– В Эдельланде любят играть в карты, мой господин – рассказал тогда змей. – Настолько, что есть даже отдельное министерство, которое занимается печатью имперской колоды ровно столько, сколько существует Империя.
– Сколько же карт в этой колоде? – Киллиан озадаченно разглядывал разложенные внутри деревянной шкатулки в две стопки карты – крупные, узкие, с восьмиконечной звездой на чёрном фоне рубашки.
– В начальной колоде – ровно сто тринадцать, мой господин – охотно поделился Юйшэ, вынимая одну из стопок и показывая рисунки на них. – Тут восемь мастей, в каждой по четырнадцать карт – и к ним ещё одна карта Императора. С каждым новым правителем выпускают новую, а старые становятся предметом коллекционирования или превращаются в дополнительные.
– Дополнительные? – чем дальше заходил в своих объяснения змей, тем сложнее становилось разобраться. – Куда уж больше?
– А вот посмотрите, мой господин, – змей поднял первую карту во второй стопке и показал её: «Его Высочество Седьмой Принц при Его Величестве Шестнадцатом Императоре». На рисунке была изображена облачённая полностью в чёрное фигура в знакомой гладкой маске, а в поле ниже стояла подпись: «Каждый седьмой ход призывает Благословение Звёзд; в каждый благословлённый ход ни одна из карт игрока, получившего Благословение, не может считаться подчинённой по любому из признаков».
– Это…
– Да-да, мой господин, – с удовольствием подтвердил змей. – На каждого признанного императорского ребёнка, на каждого из Самоцветов и на каждого из важных деятелей есть отдельная карта, – змей порылся в стопке и извлёк оттуда очень старую на вид карту с весьма примитивной печатью; она изображала человека с завязанными глазами и семью камнями, парящими перед ним. – А ещё, если ты готов заплатить очень много, то можно заказать уникальную карту, – змей достал ещё одну и протянул её рубашкой вверх.
Киллиан с интересом её перевернул. На лицевой стороне сияющей золотой краской был отпечатан змеечеловек; каждая его чешуйка была филигранно прорисована цветными красками вручную. Подпись ниже гласила: «Юйшэ. При розыгрыше этой карты противник обязуется выложить лицом вверх все карты, имеющиеся в руке и весь ход держать их открытыми. В случае, если разыграна карта «Его Высочество Седьмой Принц при Его Величестве Шестнадцатом Императоре», карта «Юйшэ» может быть разыграна вновь через семь ходов».
– Надо же! – удивился Киллиан, наклоняя карту туда-сюда и любуясь золотыми переливами.
– Лучший способ узнать собеседника – сыграть с ним в карты, мой господин, – нараспев проговорил змей. – Если мой господин пожелает, то этот ничтожный слуга научит.
– Я и в эрийские-то не умею, – признался Киллиан, – а там колода раза в два так точно меньше.
– Даже не попробуете, мой господин? – соблазнял змей, щуря нечеловеческие глаза.
– Хорошо, но один раз и во что-нибудь лёгкое.
Позже Киллиан много раз пожалел об этих словах. Он честно попытался разобраться в системе подчинения мастей и смены дневных и ночных карт, но даже эти, самые простые правила казались слишком громоздкими – и это они ещё даже не прикасались к довольно немаленькой коллекции дополнительных карт. Нюансы правил постоянно вылетали у Киллиана из памяти, и после пары партий ему надоедало. Даже если змей ему проигрывал, было очень сложно усомниться в том, что он поддавался. Иногда их игры переходили в разговоры; несколько партий так и остались незавершёнными.
– Мне кажется, я для Его Высочества обуза, – как-то признался Киллиан, когда во время очередной игры его взгляд вновь упал на покоящуюся в шкатулке поверх остальных карту с Седьмым.
– Вовсе нет, – Юйшэ удивлённо округлил жёлтые глаза. – Его Высочество никогда не забывает о нашем господине – частенько выбирает подарки и постоянно справляется о Вашем здравии.
– Я, безусловно, рад, что ко мне не выдвигается требований, которые меня бы задели, – поспешил оправдаться Киллиан. – И всё же у меня складывается впечатление, что меня не хотят видеть, а все эти знаки внимания – дань банальной вежливости.
– Это не так, мой господин, – мягко сказал змей, отложив карты. – Его Высочество занимается грандиозным делом, и совсем скоро закончит. Он отдаёт все силы этому делу. Этот жалкий слуга просит дать ему ещё несколько дней и не держать обиды. Поверьте, мой господин, когда он закончит – Вы всё поймёте.
– Как скажете, – грустно кивнул Киллиан.
Воцарилось неловкое молчание; продолжать партию после такого было бы уже неуместно, да и Юйшэ совершенно очевидно победил бы.
– Мой господин, это, конечно, не ничтожного слуги дело, но можно ли задать один вопрос? – после долгой паузы попросил позволения змей; плоское лицо его было серьёзно.
– Да, пожалуйста, – озадаченно разрешил Киллиан.
– Когда мой господин позволит Его Высочеству одеваться при нём в домашнее?
От этого вопроса Киллиан изумлённо захлопал глазами.
– Простите, я, кажется, не понимаю, – честно сказал он.
– Ох, значит, произошло недоразумение, – с заметным облегчением вздохнул змей. – Видите ли, мой господин, в оригинальном Писании есть целая глава о том, как следует обращаться к супругу, покинувшему дом ради брака. В числе прочего принимающему супругу запрещается появляться в его присутствии в неподобающем виде – то есть Его Высочество считает, что без разрешения нашего господина он не имеет права снять даже перчаток.
Киллиан ненадолго застыл, пытаясь осмыслить услышанное.
– То есть, Его Высочество так ходит не всегда? – недоверчиво спросил он; по выражению змеиного лица он быстро понял, что сказал глупость.
– Конечно же нет, мой господин, – неожиданно терпеливо объяснил Юйшэ. – Для служения во внутреннем дворце мы отбираем людей особенно строго, потому что тем, кто сюда вхож, дозволено видеть нашего принца одетым намного проще, чем на выход. Лицо он у нас, конечно, из соображений скромности закрывает почти ото всех, и тем не менее.
– Я не знал, честное слово, – заволновался Киллиан. – Нужно будет обязательно извиниться…
– Ни к чему, мой господин, – спокойно махнул рукой змей. – Его Высочество не обижается. Да и Вам необязательно делать ему послабления. В конце концов это же он принял решение забрать Вас сюда, пускай теперь сам и несёт ответственность.
О своём желании поднять эту тему Киллиан к ужину того дня не забыл, но испугался: слишком нелепо, по его мнению, звучало предложение раздеться, адресованное человеку, который теперь считался его супругом и по-хорошему имел полное право потребовать от него того же самого. Однако ходить одетым по собственному дому Его Высочеству оставалось всего несколько дней, большую часть из которых он, видимо, и без того проводил в обществе тех, кто не был удостоен чести видеть его.
Спустя дней десять после приезда в Нахтигаль Седьмой неожиданно позвал Киллиана прогуляться; сделал он это вежливым и сдержанным письмом, которое слуги с поклоном доставили в покои его супруга. Собственно говоря, отказывать не было ни причин, ни возможности, а потому Киллиан, старательно вспоминая наставления Софоса, полученные за эти дни, со всем усердием вывел несколько строк в ответ.
Незадолго до ужина он спустился во внутренний двор и прошёлся до фонтана; на улице теперь стало совсем тепло, и воду в нём уже запустили. Седьмой подоспел почти одновременно с Киллианом, но с другой стороны: по-прежнему закутанный в пышные ткани от макушки и до пят и в гладкой непроницаемой маске, звенящий при каждом движении множеством цепочек и подвесок на голове, шее, груди, руках и поясе, сверкающий вышитыми тут и там веточками и соловьями.
– Доброго дня тебе, мой господин, – поприветствовал принц с лёгким поклоном. – Благодарю за то, что составляешь мне сегодня компанию.
– Здравствуй, Ваше Высочество, – ответил на это Киллиан. – Разве ж можно было отказать?
– Мой господин, я бы не посмел настаивать, – Седьмой приложил ладонь к груди. – Не стоит выполнять любую мою просьбу несмотря ни на что; мы всегда можем договориться.
– В любом случае, я рад этой прогулке, Ваше Высочество. Если только я тебя не стесняю.
– Стесняешь? – удивлённо переспросил принц. – О, прошу прощения, мой господин. Видят Звёзды – с главным делом последних дней я разобрался, и теперь стану заметно свободнее; прошу прощения, что столь грубо пренебрёг законами гостеприимства.
– В таком случае всё в порядке, Ваше Высочество, – Киллиану бы испугаться, что теперь у человека, считавшегося его мужем, появится больше времени, но столько дней вполне хорошей жизни притупили его бдительность и смягчили тревогу.
– Могу ли я показать моему господину, над чем всё это время работал вместе с нашими подданными? – с неожиданным энтузиазмом произнёс Седьмой. – Я имею наглость считать, что мой господин сочтёт это достойным зрелищем.
– Конечно, – признаться, крошечный огонёк любопытства действительно загорелся в сердце Киллиана. – Что же могло занять столько дней?
– Идём, мой господин, – позвал принц, – это нужно именно увидеть.
Они пересекли покрывшийся молодой зеленью двор, а после – длинный холл, выйдя из которого спустились по неожиданно высокой лестнице из светлого камня; фонари над ней, пока не горящие, держали великолепные статуи людей, закутанных в струящиеся ткани, вырезанные до того искусно, что казалось, будто они тихонько дышали.
Лестница эта вела в роскошный цветущий сад – его личный, пояснил Его Высочество. Центральная дорожка здесь была вымощена булыжником, но они свернули на другую – она была выложена круглыми древесными спилами; где-то неподалёку журчал ручей. Киллиан с удовольствием набрал полную грудь сладкого весеннего воздуха.
– В Эрии сейчас ещё только начинает теплеть, – с лёгкой грустью проговорил он, – а здесь уже всё зелёное.
– В столичных широтах уже собирают первый урожай ранних плодов, – ответил на это Седьмой. – А ещё южнее лето не кончается никогда.
– Есть ли у Империи земли, где вечная зима? – поинтересовался Киллиан.
– На самом севере есть даже несколько городов, где люди не ходят иначе чем в шубах; Кастиллея, один из красивейших наших городов, стоит посреди края озёр там, где дни и ночи длятся по полгода. Но всё же кроме кастиллейцев там мало кто живёт; в большинстве своём эдельландцы предпочитают тепло.
Они шагали к видневшейся за зеленью белой стене, украшенной великолепной резьбой. При каждом шаге Его Высочества драгоценности издавали тончайший перезвон; казалось, точно в цветущих кустарниках притаились крошечные сказочные феи.
– У холода всё же есть свои преимущества, – печально произнёс Киллиан, не надеясь ни на какой ответ.
– Не сомневаюсь, мой господин, – поддержал его принц.
В молчании они достигли края сада и двинулись вдоль белой стены к ухоженному крыльцу, а после – ожидаемо вошли внутрь, оказавшись в небольшом холле; он не был похож на парадный, скорее, это было что-то домашнее и только для тех, кто был вхож во внутреннюю часть дворца: здесь стояли вешалки, на верхушках которых сидели деревянные соловьи, а у стен находились небольшие скамьи.
– Почти пришли, мой господин.
Его Высочество прошагал дальше; каблуки его сапог гулко стучали по мраморному полу. Принц остановился у украшенной искусной резьбой двери в противоположной части холла.
– Можно попросить моего господина завязать глаза? – серьёзно спросил он, протягивая широкий отрез чёрной ткани.
– Зачем? – нервно уточнил Киллиан, переминаясь с ноги на ногу.
– Мой господин, тебе так будет интереснее, – пообещал принц.
Киллиан с сомнением принял повязку и хмуро на неё уставился.
– Моему почтенному супругу не о чем волноваться, – проникновенно произнёс Его Высочество, – там нет ничего опасного. Видят Звёзды, с моим господином ничего не случится, даю слово.
С тяжёлым вздохом Киллиан всё же подчинился. Ткань была мягкой и приятной наощупь, но при этом совершенно непроницаемой.
– Спасибо, – довольным тоном поблагодарил принц. – Я открыл дверь. Мой господин может идти вперёд, слуги всё убрали с пути. Я скажу, когда остановиться.
Киллиан медленно втянул воздух в лёгкие и неуверенно шагнул, водя руками в надежде нащупать невидимое препятствие до того, как наткнётся на него. Препятствия не оказалось; он снова двинулся вперёд, и в этот раз всё ещё ничто не мешало ему идти. Он слышал шелест множества слоёв ткани и звон украшений, но голоса его высокородный спутник не подавал, лишь терпеливо следовал за Киллианом, держась на почтительном расстоянии.
Первые несколько шагов были самыми сложными; каждый последующий давался всё легче. Из прохода, который, судя по всему, скрывался за той резной дверью, тянуло холодом, и сердце тоскливо заныло от картин, всплывших от этого в памяти.
Киллиан двигался вперёд, ослеплённый повязкой, а Его Высочество по-прежнему ступал за ним, оповещая о своём присутствии лишь шорохом одежд да тонким перезвоном драгоценностей, и длилось так до тех пор, пока он всё же не прервал затянувшееся молчание:
– Мой почтенный супруг, остановись здесь, – мягко произнёс он.
Киллиан послушно застыл на месте.
– Перед моим господином на столе стоит коробка. Она уже открыта, и в ней лежит скромный подарок, что я приготовил, – продолжил принц. – В ней нет решительно ничего опасного, поэтому господин может смело коснуться содержимого. Мне, признаться, очень любопытно, сможешь ли ты опознать этот предмет лишь ощупью.
Киллиан облизнул пересохшие губы. Его Высочеству стоило отдать должное: до сей поры он на лжи не попадался ни разу. В целом это давало некоторые – пусть и довольно призрачные – причины ему верить. А с другой стороны не похоже, чтобы был выбор: когда высокородный господин, от которого целиком и полностью зависит твоя жизнь, решает сделать тебе подарок и при этом немного позабавиться – неповиновение не кажется хорошей идеей. Так что Киллиан покорно вытянул перед собой руки, нащупал край стола, шагнул к нему вплотную, после чего отыскал коробку. Она была довольно большой, гладкой, на её стенках осел холод этого странного места. Киллиан невесомо провёл пальцами по ним и осторожно опустил ладони внутрь, где немедленно нащупал нечто, напоминающее кожу. Немного осмелев, он принялся изучать предмет, отчего наткнулся на выступающую длинную бороздку, более всего похожую на шов. Сердце сделало кульбит, когда Киллиан, проследив за ней подушечкой пальца, обнаружил изгиб, который было слишком сложно с чем-то спутать. Щёки полыхнули огнём, дыхание перехватило – в полнейшем неверии он метнулся ниже, туда, где по его разумению должна была быть подошва у вещи, которая так сильно напоминала ботинок. Рука его наткнулась на холодный металл, выходящий с той стороны, где следовало находится ступне.
– Сними повязку, – подал голос Его Высочество.
Только сейчас до Киллиана дошло, что всё это время он не слышал от него ни звона, ни шороха. Руки тряслись, а в ушах громыхал пульс; казалось, что если он сейчас разорвёт этот контакт с содержимым коробки, то оно исчезнет или его отнимут.
– Господин мой, посмотри на них, – мягко настоял принц.
Оцепеневшими неразгибающимися пальцами Киллиан неловко провёл по лицу, стягивая отрез ткани ниже, на шею – с узлом он бы не справился. Глаза он зажмурил, слишком испуганный вероятностью того, что понял неправильно.
– Моему почтенному супругу подарок настолько не по нраву, что он не желает бросить на него ни единого взгляда? – с ноткой беспокойства спросил Его Высочество.
Киллиан сжал плотно губы, наполнил грудь обжигающе холодным воздухом и распахнул глаза. На столе перед ним стояла простая, но на вид дорогая белая коробка, а в ней на бархатной ткани покоилась пара новеньких коньков. Кожа благородно блестела в рассеянном свете, а лезвия защищали обшитые бархатом чехлы, завязанные на аккуратные тесёмки. Зрелище это было столь прекрасно, что Киллиан не мог его выносить; он часто и мелко заморгал, зажал ладонью рот, поднял взгляд, намереваясь вперить его в потолок, но так и застыл на полпути.
Его Высочество привёл его в большой зал, по краям которого поднимались вверх ряды трибун с мягкими креслами и невысокими столами; в паре шагов от того места, где они стояли, видимо, когда-то была ступенька вниз, и пол в середине зала был ниже; теперь же весь центр покрывал идеально ровный белоснежный лёд.
– Добро пожаловать на Белую Арену, – неспешно и с достоинством произнёс Его Величество. – Раньше она использовалась для увеселительных боёв, но несколько десятилетий назад популярность таких развлечений стала сходить на нет. Посему я предлагаю моему почтенному супругу дать этому дивному строению вторую жизнь.
– Ваше Высочество!.. – только и смог выдавить в ответ Киллиан.
– Мой господин, если ты не против – я передам Арену в твоё ведение, – продолжил тот. – Если тебя что-то здесь не устраивает – ты можешь переделать на своё усмотрение. Я нанял слуг, которые могут содержать лёд в порядке, а если что-то потребуется докупить – мой господин может обратиться по этому вопросу ко мне либо к Юйшэ.
Киллиан с невероятным усилием отвёл взгляд от катка и перевёл его на человека, считавшегося теперь его мужем. Закутанный в ткани чуть более, чем полностью, держащий спину прямо даже под весом драгоценностей, выглядел он, пожалуй, чуть более расслабленно, чем обычно; было в его позе что-то мягкое, сглаживающее тревожащую непостижимость, порождённую манерой одеваться.
– Мой господин, чем я могу отблагодарить…
– Не нужно, – мягко прервал его принц. – Я привёл тебя в свой дом, не спросив твоего мнения. Считай это подарком в качестве извинений за мою грубость.
– Это, должно быть, очень дорого…
– Всего лишь треть от цены небольшой вуали. От неё ты отказался, потому что её стоимость была слишком высока, и я выбрал подарок попроще.
– Спасибо, – Киллиан согнулся в лёгком поклоне; в горле стоял ком. – У меня просто нет слов.
Чистый лёд без единой щербинки манил, приковывал взгляд. Впервые в жизни Киллиан стоял у края катка, залитого только для него, гладкого, нетронутого.
– Катается ли здесь кто-то ещё, Ваше Высочество?
– Нет, – ответил принц, – у нас о танцах на лезвиях только слышали. С этим искусством, насколько мне известно, никто не знаком во всей стране. Возможно, мой почтенный супруг мог бы привнести нечто новое в нашу культурную столицу.
– Ваше Высочество, это… предложение выступать?
Его Высочество красноречиво развёл руками.
– Почему нет?
Киллиан несдержанно сделал два порывистых шага в его сторону; на третьем он опомнился, одёрнул себя, замер на месте – после самой свадьбы он ни разу не оказывался к этому мужчине так близко. Пожалуй, с ним были неуместны эмоциональные благодарности. Киллиан откашлялся, старательно не глядя на гладкую пустую маску Седьмого Принца.
– Ваше Высочество, я не могу передать, как это важно для меня, – севшим голосом пробормотал Киллиан. – Простой танцор может танцевать где угодно, но я…
Он осёкся; принц выдержал тактичную паузу, давая возможность продолжить, но когда молчание затянулось и грозило стать неловким, он его прервал:
– Выбери любую площадь в городе, или любой зал, или любую арену – и я велю их залить, – спокойно предложил он. – В Нахтигале нет ничего ценнее искусства, поэтому мой почтенный супруг может танцевать где пожелает.
Киллиан широко шагнул назад и отвесил поклон. В носу нещадно щипало.
Его Высочество Седьмой Принц был так или иначе политиком, а посему не могло быть никаких сомнений в том, что за таким жестом скрывалась какая-то практическая цель. Однако какой бы она ни была, даже если намерения высокородной особы были корыстны – ничто не могло испортить того факта, что теперь у Киллиана было то, без чего он жизни своей не мыслил. Роскошная, очевидно дорогая кожа коньков призывно сияла в холодном свете – только сейчас танцор заметил, что Белую Арену венчал стеклянный купол – и желание немедленно выйти на лёд становилось чем-то сродни потребности в новом вдохе.
– Господин мой, не окажешь ли мне услугу? – за церемонностью слов в голосе принца скользила едва заметная улыбка. – Боюсь, я не могу оценить, насколько этот лёд хорош и верно ли всё сделано. Тут не обойтись без знающего человека.
– Сейчас? – пересохшими губами переспросил Киллиан.
– А чем этот момент не подходит?
На это Киллиан ответа не нашёл. Вынимая из коробки коньки, он захлебнулся воздухом. Необходимость немедленно их надеть была столь острой, что он не стал искать стула, скамьи или кресла, сел прямо на пол у края катка, игнорируя холод. Руки его всё ещё в совершенстве помнили, как нужно затягивать шнурки, но время, ушедшее на поспешные переобувания, казалось вечностью.
Коньки сели как влитые – иные слова здесь были бы излишни. Киллиан просто ощущал, что они сделаны для него. Он дрожащими непослушными пальцами развязал тесёмки чехлов и стащил их с лезвий; те немедленно заиграли отблесками света. Когда пришло время подняться, танцор растерянно огляделся в поисках чего-то, за что он мог бы ухватиться. В поле его зрения оказалась рука в чёрной перчатке. Седьмой Принц стоял подле него, склонившись и жестом предлагая помощь. Киллиан уверенно вложил свою ладонь в его и поднялся – хватка была твёрдой, а опора – надёжной, но о них он забыл, едва оказался на ногах.
Он вновь стоял на двух тонких лезвиях, а под ними простирался белоснежный лёд. Единственно верным действием было оттолкнуться давно знакомым, ставшим частью его существа движением и проскользить вперёд, плавно, точно во сне. Киллиан моргнул раз, другой, прогнал с глаз непрошеную влагу и, повинуясь наитию, набрал скорость, пересекая поле чистой белизны за считанные мгновения – если бы так разогнался на улицах Эрии, его бы немедленно остановили. Всё тело его ликовало; повороты и петли, наклоны и шаги, движения рук и ровное дыхание – всё слилось в один полный круг. Киллиан оглядел свежие бороздки на льду, и душа его воспарила к стеклянному куполу над головой; война, женитьба, чужая страна – всё это осталось где-то далеко внизу. Круг, ещё один, и ещё – и только после он вспомнил о том, что был не один.
– Ваше Высочество, лёд превосходный, – объявил Киллиан, приблизившись к краю. – И коньки! Они идеальны. Даже в Эрии такие не каждый может достать. Больше и желать нечего.
– Тогда мы договорились? – спросил его принц.
– О чём, Ваше Высочество?
– О выступлениях, – терпеливо напомнил Седьмой. – Тебе предстоит пробыть здесь не менее нескольких лет. Неужели ты не сойдёшь с ума без какого-нибудь занятия, мой господин?
– И правда, – Киллиан кивнул. Он подумал ещё с минуту, но никак не мог взять в толк, в чём же мог бы быть подвох. – Ваше Высочество, я буду танцевать в Нахтигале столько, сколько Звёзды велят мне здесь оставаться.
– Благодарю, господин мой, – легко поклонился принц, а после внезапно сменил тему: – Я должен извиниться перед тобой. Я старался не напугать тебя, но, кажется, допустил некую двусмысленность, мой господин.
Киллиан замер на месте, пытаясь разобраться, верно ли он понял услышанное, и что же за «двусмысленность» подразумевал Седьмой.
– Боюсь, я не до конца понимаю, о чём речь, Ваше Высочество, – осторожно признался он.
– Юйшэ открыл мне глаза буквально на днях, мой господин, – голос Его Высочества был ровным, точно он ни капли не волновался из-за внезапно свернувшего в серьёзное русло разговора. – Я не буду тебе лгать: ты мне очень понравился в тот момент, когда я увидел тебя на льду в Хайлигштерне. Тот факт, что волею Звёзд мы оказались связаны свадебными клятвами, несомненно, доставляет некоторое удовольствие моему эго. Однако эти же самые Звёзды строго-настрого запрещают прикасаться к людям без их согласия.
– Ваше Высочество, вы говорите о…
– О чём угодно. Я могу подхватить тебя, если ты споткнёшься. Я могу предложить тебе руку, если тебе нужна опора. Любые другие прикосновения запрещены, если ты их не желаешь, мой господин, – спокойно объяснил Седьмой. – И если я получу позволение дотронуться один раз, то в следующий нужно будет просить снова: Звёзды настаивают на том, что одно-единственное позволение – не есть повод утрачивать к человеку уважение. Звёзды же говорят, что принуждение – очень большой грех, и я не возьму его на себя ни при каких обстоятельствах.
Киллиан медленно втянул в лёгкие воздух, пытаясь побороть ускорившееся сердцебиение. К глазам подступили слёзы, горло сдавило.
– Ради Королевства Эрийского нам придётся притворяться счастливой парой, демонстрировать всем желающим, как мы до беспамятства влюблены и обожаем друг друга, – продолжал принц тихо, размеренно и очень, очень убедительно. – Мне сложно переступать через мои принципы, но что-то мне подсказывает, что Звёзды одобрили бы эту ложь во имя такой цели. Поэтому, если мы действительно хотим её достичь, нам нужно действовать очень слаженно, мой господин.
– А для этого нужно хотя бы немного друг другу доверять, – неожиданно даже для себя самого продолжил мысль Киллиан; эти слова дались на удивление легко.
– Верно, мой господин. Даже если в итоге ты не сможешь одарить меня даже своей дружбой, то в конце концов ты получишь армию, снаряжение и провизию для своего дома, а я получу ещё одно искусство и много золота для моего славного Нахтигаля. Разве не великолепная сделка?
Впервые за всё время Киллиан смог улыбнуться этому человеку. С души его упал камень, и голова чуть кружилась от того, сколь много он обрёл за один день.
– Гораздо лучшая, чем любая, о какой я мог бы помыслить, Ваше Высочество, – совершенно искренне ответил он. – А ведь Юйшэ и мне кое-на что открыл глаза, если быть до конца честным.
Пусть лица принца всё ещё не было видно, его наклон головы набок сказал достаточно.
– Ваше Высочество, я не хочу, чтобы ты только из-за меня одевался дома так же, как и на выход. Если мы пытаемся сосуществовать мирно, то одевайся так, как тебе удобно.
– Кажется, мы оба в долгу перед нашим змеиным другом. Благодарю тебя, господин мой, – после короткой паузы поклонился Седьмой. – Если у тебя ещё остались какие-то опасения, ты можешь рассказать о них мне.
– Признаться, сейчас я ничего не могу припомнить, Ваше Высочество, – Киллиан всё никак не мог стереть с лица невольной улыбки; он развернулся к сияющей белизне Арены. – Я думал, что больше никогда не увижу льда, и всё время ждал, когда же мой супруг потребует с меня подтверждения брака. Я не знаю, что сказать теперь.
– Тогда, может, станцуешь для меня, мой господин? – предложил принц. – Искусство говорит лучше любых слов, тебе ли не знать.
– Ты прав, Ваше Высочество, – Киллиан легко оттолкнулся лезвием.
Больше он не произносил ни слова. Музыки не было, но он в ней и не нуждался. Киллиан ощущал скорость и холод, и его тело само находило самые правильные мягкие жесты, самые лёгкие шаги, самые изящные повороты, чтобы выразить всё, для чего не было слов. Впервые за много дней он был способен забыть обо всём на свете и парить, отдаваясь на волю льда под ногами.