В какой-то момент Софос придумал для Киллиана новое упражнение: он всё чаще для чтения давал тексты, написанные от руки современным эдельландским шрифтом, а потом они обсуждали прочитанное. Иногда это были записи о событиях в городе и во дворце, которые после подшивались к общей летописи. В других случаях Киллиан получал отрывки из самых разных художественных произведений. Поначалу он просто старательно выполнял все задания, но со временем начал замечать одну любопытную закономерность.
– Ваше Высочество, как Вы думаете, какие выводы в этой сцене сделал главный герой? – особенно бросались в глаза вот такие моменты, когда Софос ни с того ни с сего предлагал детально обсудить один из текстов.
Со временем Киллиан понял, что, хоть иногда они и разбирали самые что ни на есть классические образчики эдельландской литературы, была среди них одна книга, об истории которой Софос подозрительно умалчивал, зато обсуждения у них всякий раз выходили очень полными и детальными. Учёный расспрашивал долго и подробно, желая знать, как Киллиан понял тот или иной эпизод, как он оценил поступки персонажей, какие три слова лучше всего подходят чтобы описать вот этого героя или того, какие сюжетные ходы можно подозревать, получился ли поворот неожиданным и всё в таком духе. Когда у Киллиана в предпраздничной суматохе стало меньше времени, Софос, хоть и относился с пониманием, а всё же немного огорчался каждый раз, когда им не удавалось обсудить очередной фрагмент странной рукописи.
– Ваше Высочество, как Вы думаете, как поступит здесь антагонист? – в который раз спросил Софос, поигрывая предусмотрительно закрытыми чернильницами.
– Сложно сказать, – признался Киллиан; это был уже седьмой вопрос к небольшому отрывку, и подозрения в этот момент крепли как никогда. – Нормальный человек просто неделю позлится и забудет, но… если хотите знать моё мнение – он не выглядит нормальным.
– Хорошо, – кивнул на это учёный; по лицу его, однако, было совершенно ясно видно, что он ждал продолжения рассуждений.
– Примерно две недели назад Вы давали мне другой фрагмент, – припомнил Киллиан. – Там появлялась какая-то девочка с особенным даром? Может ли антагонист использовать девочку, чтобы пробраться в дом главного героя?
– Ваше предположение прямо-таки невероятно точно, – Софос вскинул светлые брови. – Неужели всё и впрямь так предсказуемо?
– Я сказал наугад, – признался Киллиан. – Но лично мне нравится, когда в книге всё между собой связано, и нет никаких лишних персонажей или действий.
– Вот как, – пробормотал учёный. – Спасибо… спасибо за хорошую работу на занятии. Вот Ваш список новых слов.
Покидал его кабинет Киллиан со смутным, только в общих чертах намеченным планом, но без особой уверенности в том, что его получится воплотить: в ближайшие дни и недели ему предстояло особенно много напряжённой работы. Фестиваль неумолимо приближался, а у него был лишь разрозненный список самых важных моментов, которые следовало детально проработать и довести до идеала. Как раз в тот день занятие с Софосом пришлось перенести на необычно раннее для них время: Киллиану предстояло осмотреть целый ряд мест, где можно было бы устроить каток. В списке значились три места, на которые возлагали почти все надежды и ещё пять на случай, если ни одно из трёх первых не подойдёт.
Киллиан пробыл в Нахтигале уже почти восемь недель, что равнялось двум Малым месяцам или одному Большому – и за всё это время дворца он ни разу не покидал. На самом деле любителем частых и долгих прогулок он никогда не был, но всё же жизнь известного танцора предполагала нередкие путешествия; теперь же, хоть и здорово было спокойно отдохнуть, никуда не спеша, а всё же такая размеренная, можно даже сказать однообразная жизнь его утомила. К этому добавлялась и безмерная любовь, с которой говорили о Нахтигале все, с кем Киллиан успел познакомится: славный, прекрасный, восхитительный, несравненный – все эти лестные слова подогревали интерес к всему тому, что находилось там, снаружи.
Потому Киллиан собирался в поездку с воодушевлением. Поскольку внимания он привлекать не хотел, ему выдали обыкновенную синюю форму младшего чиновника: длинные полы, пышные рукава, высокий воротник, странная, но достаточно удобная шляпа с тонкой тряпичной шапочкой, которая закрывала его шею и слишком привлекающие внимание волосы. Лицо Киллиан прикрыл ничем не примечательной полумаской. В итоге из зеркала на него смотрел скучный безликий служащий, настолько невзрачный, что Киллиан, положа руку на сердце, был готов поклясться, что в жизни бы на него внимания на улице не обратил.
В кабине возницы маленькой, простенькой повозки его уже ждала Инджеборг, одетая в совершенно обыкновенные вещи, никак не выдававшие её должности; на месте охраны сзади вместо стражника обнаружился Гильермо – в эффектном плаще и широкополой шляпе с пышным пером, но без генеральских знаков различия. Киллиан после короткого обмена приветствиями погрузился в крошечный по сравнению с тем, что ему доводилось видеть раньше салон, открыл шторы и приготовился к путешествию. Он отстранённо отметил, что драгоценных вуалей на окнах не было и мысленно похвалил свою маскировку.
Когда Седьмой сел в уже готовую отправляться повозку, Киллиан его не узнал, и оттого испугался.
– Добрый день, – нерешительно поздоровался он с человеком, полностью облачённым в такую же синюю чиновничью форму, как у него самого.
– Мой господин, это я, – рассмеялся принц из-под своей непроницаемой маски, закрывавшей всё его лицо.
– Ваше Высочество!
– Ты же не думал, что я упущу такой удобный случай погулять по моему прекрасному Нахтигалю инкогнито? – весело спросил принц.
– Я вовсе ничего не думал, Ваше Высочество.
– Только представь, как это прекрасно: два каких-то чиновника, не имеющих особого веса и оттого совершенно непримечательные, занимаются своими личными делами: ходят по красивым местам, покупают по пути всякую мелочь, живут в своё удовольствие.
Киллиана осенило только теперь.
– Ваше Высочество, какое же это, должно быть, для тебя облегчение. Я, честно говоря, даже не задумывался о такой стороне твоего положения.
– Только не надо грустить из-за этого, Ваше Высочество, – безмятежно попросил принц. – Я уже привык к такой жизни, да и если честно нахожу в этом какой-то очаровательный флёр романтики.
– В таком случае рад дать повод прогуляться. Надеюсь, вам всем не слишком хлопотно меня выгуливать.
– Вовсе нет, Ваше Высочество, – Седьмой внезапно понизил голос. – К тому же, ситуацией пользуюсь не только я. Ты же не думаешь, что наш почтенный Гильермо просто так решил подменить простого стражника, верно?
– А зачем ему… ах вот оно что! Но, Ваше Высочество, неужели он не может просто пойти в любой день?
– Он занят на работе, – объяснил принц. – Генералу трудно вырваться со службы посреди дня; а многие магазины закрываются довольно рано.
– А Инджеборг?
– А Инджеборг просто нравится управлять колесницей, – пожал плечами Седьмой.
– Надо же, – Киллиан ощутил прилив этой особенной лёгкости, что появлялась всякий раз, когда он вызывал на лицах людей улыбки. – Получается, все довольны.
– Абсолютно, – принц беззаботно дёрнул за шнурок, и со стороны кабины возницы донёсся звон колокольчика.
Повозка тронулась и, миновав ворота, покатила по пологому склону вниз. За окном проплывали очаровательные пейзажи: старые дома, не скрывавшие своего возраста за новой штукатуркой, а точно гордящиеся им; отполированный временем булыжник мостовых на этих узких улочках; звук дневной молитвы, которую читали нараспев где-то неподалёку. И витражи – пожалуй, Нахтигаль можно было безо всякого сомнения назвать городом витражей. Киллиан внимательно вглядывался в изображённые на них сюжеты, и к удивлению своему узнавал героев: золотоволосую деву на скале над рекой; глупого фюрста, которого весь город принял за посланца Звёзд; маленького человечка, имени которого никто не знал; слепого юношу с парящими вокруг его головы семью драгоценными камнями. В окнах соседних домов могли сосуществовать легендарные, сказочные, исторические и религиозные истории. Они даже миновали крошечный домик, единственное окно которого было круглым и занимало весь фасад; витраж изображал звёздное небо их мира с двумя его лунами.
Конечно же, несравненный Нахтигаль не был бы столицей искусств, если бы ими не полнился каждый квартал, каждый тупичок и каждый переулок. Прямо на узких улочках красовались изумительного качества статуи и звеневшие тонкими струями фонтаны. Вывески выглядели просто и сдержанно, отчего находившиеся под ними заведения внушали к себе неподдельное доверие пополам с почтительной дрожью. Всюду здесь были музеи, галереи, книжные и антикварные лавки, старинные рестораны, ювелирные и часовые мастерские, школы искусств и училища для талантливых детей. Элегантно, притом разнообразно одетые люди спешили по своим делам, не удостаивая особым вниманием обыкновенную чиновничью повозку. Картину завершали звуки оркестра, заигравшего где-то на приличном отдалении.
Старый город был в понимании человека их эпохи весьма мал; уже совсем скоро повозка остановилась, и все пассажиры её покинули, чтобы через стрельчатую арку войти в старый амфитеатр. Атмосфера внутри царила непередаваемая: вокруг овального центра возвышались рядами трибуны шириной не меньше обычной старой улочки; трибуны эти были заполнены лавками, столами, стендами, вешалками, подставками. Торговцы нахваливали свой товар, зазывали покупателей. Кто-то быстро пробирался к определённому месту, кто-то шёл неспешным прогулочным шагом и оглядывался по сторонам, на ходу решая, что же ещё нужно было купить. Жизнь в этом старом, пропитанном историей месте била ключом.
– Раньше здесь устраивали увеселительные бои, Ваше Высочество, – поведал Седьмой. – После того, как кровавые побоища потеряли весь свой успех, здесь разбили рынок. Место известное, стоит в самом центре; неплохо бы смотрелось на афишах.
– Разве удобно его будет выселять, чтобы залить каток? – усомнился Киллиан.
– Неудобно, но не невозможно, – ответил принц. – Однако я бы отметил, что строить что-то в таких руинах – затея не самая безопасная, особенно с использованием охлаждающей – как и любой другой – магии.
– Согласен. Добавим к этому узкие улочки вокруг – не случится ли давки? И, пожалуй, сама арена маловата, – опытный взгляд танцора быстро оценил площадь, которую можно было бы залить. – Я, конечно, и на такой могу станцевать, но всё же для большого праздника стоило бы найти место, где можно выступить с размахом.
– Как же приятно, господин мой, иметь дело со знающим человеком, – довольно вздохнул Седьмой. – Пожалуй, действительно исключим это место из рассмотрения. И всё же – не хотел бы ты немного здесь прогуляться?
– Почему бы и нет, – легко согласился Киллиан. – Если мы, конечно, сегодня всё успеем.
– Я уверен, что Большая Арена нам подойдёт, и ехать дальше не понадобится, – пожал плечами принц. – Останется только решить по поводу Фрайхайтплац.
– Тогда тем более с радостью.
Гильермо бросил на них благодарный взгляд. Они двинулись вдоль рынка; генерал делал вид, что проводит время с друзьями из дворца, а Инджеборг, как объяснил Седьмой, в городе мало кто знал, так что внимания они не привлекали. Людям было не до них: они сновали туда-сюда, искали нужные им товары, оживлённо торговались, спорили с продавцами из-за неудачной покупки; никому бы не сдались два невзрачных чиновника, гуляющий в свой выходной генерал и крепкая рослая тётка. Внимание Киллиана привлекли те места, в которых некогда были небольшие, с трёх сторон огороженные от посторонних глаз ложи для самых богатых зрителей – теперь ремесленники и фермеры превратили их в миниатюрные лавочки и магазинчики.
Здесь Киллиан впервые в жизни увидел разноцветный сыр: фиолетовый с лавандой, зелёный с особой смесью трав, красный с острым перцем.
– Пожалуй, нам стоит взять немного сыра, – проговорил Седьмой, тоже обратив внимание на магазинчик. – Что скажешь, мой господин? Какого купим?
– Любого, Ва… мой господин, – было очень странно называть его не по титулу. – На твой вкус.
– Тогда острого, – решил принц. – Точно не хочешь какого-нибудь ещё?
– Не нужно на меня тратиться, мой господин, – скромно качнул головой Киллиан.
– На второй сорт сыру дам скидку, – вклинился в их разговор продавец. – Господа почтенные, посмотрите на этот лавандовый! Он два месяца зрел и ждал именно Вас, господа! У Вас сердца нет, если вы его не захотели!
– Мой господин, кажется у нас нет иного выбора, – рассмеялся под маской Седьмой. – Раз уж сыр нас ждал два месяца, то кто мы, чтобы обмануть его надежды на встречу с нами? Хозяин, возьму и лавандовый, и с перцем.
– Господин знает толк, – довольно протянул торговец, потянувшись за ножом. – Сколько отвесить?
– Зачем же резать такое совершенство раньше, чем оно попадёт на стол? – весело ответил принц. – Давай целые!
– Нет, ну что за мудрые слова! – радовался продавец, заворачивая головки сыра. – Сами Звёзды говорят Вашими устами! Со скидкой будет двести пятьдесят серебром, господин.
– Конечно, – Седьмой изящным движением извлёк из кармана симпатичный зелёный кошелёк и отсчитал нужную сумму. – За такое добро торг, полагаю, неуместен.
– Приятно встретить истинного ценителя, господин почтенный. Буду ждать Вас вновь!
На этом они распрощались с торговцем сырами; покупки сложила в свою сумку Инджеборг, и компания благополучно двинулась дальше. Загадочного вида дама с томным взглядом торговала травами и настойками, конопатые мальчишки-близнецы громко расхваливали свои плетёные пояса и ремни, довольно серьёзного для своих юных лет вида господин в тряпичной полумаске с гордостью продавал ткани от лучшего ткаческого дома Нахтигаля. Хозяин часовой лавки – вывеска гласила «приём часов в ремонт и на чистку, от 400 серебром» – свой товар не продвигал: был занят разговором с каким-то человеком, который на покупателя похож не был. Киллиану показалось, что человек этот что-то пытался продать. Из-под серого плаща до колен торчали совершенно не эдельландские узкие штаны, капюшон покрывал голову человека; со стороны невозможно было даже понять, мужчина это был или же женщина. Человек показывал часовщику шкатулочку; Седьмой ею, кажется, тоже заинтересовался. Вот серый человек покрутил торчащую из боковой стенки ручку, открыл крышечку, и из-под неё раздалась приятная мелодия; внутри вращалась крошечная фигурка лошадки.
– Где ж Вы такое взяли? – изумился часовщик.
– Где взяли – там больше нет, – последовал уклончивый ответ.
– Это же настоящее чудо!
– Механизм у этого чуда очень простой: часовщик, несомненно, справится, – даже голос серого человека не говорил о нём ровным счётом ничего. – Готовы продать тебе подробные чертежи за полторы тысячи золотых.
– Почтенный господин, это же целое состояние! – охнул часовщик.
– Продавать такое чудо ты сможешь дорого, а если хорошо заделаешь корпус – останешься единственным обладателем секрета таких шкатулок, – спокойно отвечал незнакомец, закрывая крышечку; мелодия прекратилась. – Это очень хорошая сделка. Соглашайся.
– Ну нет, помилуйте, хотя бы за тысячу, – начал торг хозяин лавки.
– Не меньше тысячи и четырёхсот.
Сторговались на тысячу триста золотых.
– Простите, почтенные господа, – обратил на себя их внимание Седьмой, когда сделка была завершена, – а нужна ли шкатулка, чтобы собрать похожие, следуя чертежу?
– Вовсе нет, господин, – отвечал серый человек; Киллиан с трепетом ожидал, когда же он обернётся, но его постигло жестокое разочарование: на человеке была маска. – Чертёж очень подробный и понятный. Да и шкатулку такую разбирать грех – больно уж хороша.
– Вы совершенно правы, почтенный господин, – согласился Седьмой. – Скажите, а если я предложу за неё, скажем, три тысячи золотом – Вас это устроит?
Киллиану потребовалось неимоверное усилие, чтобы удержать стремившуюся глупо отвиснуть челюсть.
– Больно уж хорошо, чтоб быть правдой, – скептически проговорил человек.
– Отчего же, – спокойно отвечал принц, – искусство должно быть оплачено по достоинству. Столь крупная сумма у меня, правда, не при себе, а в повозке; если Вы согласитесь – можем попросить почтенную Инджеборг проводить вас до неё и расплатиться.
– Кто я, чтоб отвергать удачу, упавшую мне с неба прямо в руки, – согласился незнакомец. – Шкатулку, в таком случае, я передам Вашей помощнице после того, как получу оплату.
– Как будет угодно. Инджеборг, будь добра.
Начальница стражи степенно кивнула и направилась с незнакомцем к выходу; оставшаяся компания двинулась дальше мимо разнообразных лавок: кожевник, ювелир, портной, сапожник, аптекарь. Уже почти сделав полный круг по амфитеатру, они достигли магазинчика краснодеревщика. Взгляд Киллиана упал на роскошную резную ширму; створки её были узкими, но вытянутыми кверху – точно повторяли стрельчатые арки нахтигальского дворца. Самым примечательным в ней, однако, был самый настоящий витраж: он изображал существ из сказок Эдельланда, от дракона с головой петуха до пары элегантных единорогов.
– Мой господин, хочешь её? – спросил Седьмой, невероятным образом проследив направление его взгляда даже притом, что на Киллиане всё ещё была маска.
– Ни в коем случае! – тревожным шёпотом возразил тот. – Она же стоит, наверное, неприличных денег.
– А давай спросим.
– Даже спрашивать нечего!
Краем глаза он заметил, что пока они спорили, Гильермо подошёл к прилавку и на что-то указал.
– Мой господин, но это очень хорошая работа от известного мастера. У тебя в покоях как раз нет ширмы, потому что мы решили, что ты сам должен выбрать такую, что будет тебе по вкусу. Ну что же я буду за человек, если оставлю пришедшего в мой дом супруга без ширмы? Это, как минимум, неприлично.
– Ты уже очень много на меня потратил, а я до сих пор не отработал ни единого медяка. Не могу же я вечно тянуть из тебя деньги!
– Писание гарантирует тебе право получить от меня всё, что тебе нужно и всё, чего тебе захочется. Обеспечить тебе безбедную жизнь – моя обязанность перед Звёздами.
– Но ширма необязательна для безбедной жизни.
– Она тебе нравится?
– Дело вовсе не в этом, – Киллиан отчётливо понял, в какую ловушку его загоняли, и сделал неловкую попытку извернуться.
– Это не ответ. Просто скажи – нравится или нет?
– Нравится, – конечно же, пришлось отвечать честно.
– А у меня есть достаточно денег, чтобы её купить, – убедительно говорил принц. – Честное слово: моих доходов вполне хватит, чтобы безо всяких трудностей делать тебе от случая к случаю маленькие подарки. Посуди сам: ты получишь вещь, которая тебе нравится, я выполню предписание Звёзд, этот почтенный ремесленник получит награду за свои труды. Всем же одна только выгода!
– Ты уже решил, что купишь её, – вздохнул Киллиан. – Зачем тогда меня терзаешь?
– Вовсе не решил, – качнул головой Его Высочество. – Просто объясняю, что ты можешь получить понравившуюся тебе вещь, если захочешь. Конечно же, если ты сейчас откажешься, то я не стану её покупать; но всё же прошу тебя, не спеши, подумай.
Роскошная ширма притягивала взгляд разноцветными отблесками кусочков стекла. Со средней её створки на Киллиана взирала грустными и преданными глазами юная девушка – выше пояса обнажённая и прикрытая лишь волосами, а ниже – наделённая рыбьим хвостом. Каждая прядочка и каждая чешуйка были выполнены с величайшим искусством. Киллиан не слишком хорошо разбирался в эдельландских ценах, но знал, что тысяча золотом – это много. Понадеявшись на интуицию он предположил, что такое сокровище не могло стоить меньше пяти.
– Хорошо, – осторожно согласился он. – Поступим так: ты купил шкатулку за три тысячи золотом; если эта ширма будет стоить столько же или меньше, то я согласен.
– Я согласен, мой господин, – принял условие принц.
Довольный Гильермо уже расплачивался за свою покупку, когда они подошли к магазинчику: он приобрёл тяжёлую, искусно украшенную тончайшей резьбой шкатулку. Он почтительно им кивнул и отошёл на пару шагов от прилавка.
– Почтенный господин, а вот эта ширма сколько стоит? – спросил Седьмой.
– Две тысячи и двести золотых, господин, – ответил ему продавец. – Северная величественная сосна из Освящённого леса – такое дерево будет служить вечность.
Киллиан досадливо вздохнул; маска скрыла его нахмуренные брови. Забирать своё слово назад было бы больно уж некрасиво. Сквозь праведную скромность, которой его обучали с самого детства, робко пробивался голосок какой-то другой стороны его существа – той, что была рада дорогим подаркам и с удовольствием принимала бы ещё.
– Доставьте, пожалуйста, к западным воротам дворца, – договаривался тем временем принц. – Я предупрежу слуг – они заберут и расплатятся. Да, благодарю.
На этом Киллиан решил, что, пожалуй, стоило возвращаться к первоначальной цели поездки, о чём он и сообщил Его Высочеству и Гильермо.
– Спасибо, Ваше Высочество, – тихо поблагодарил Киллиан принца, когда они вернулись в повозку, и она тронулась. – Мне никогда не делали таких подарков.
– Мне всё ещё неловко, что я вот так бесцеремонно притащил тебя к себе домой, – признался Седьмой. – Даря тебе что-нибудь, я, наверное, откупаюсь от своей совести? И, конечно, несу ответственность перед тобой и перед Звёздами.
– Я не виню тебя, – от всего сердца ответил на это Киллиан. – Мне хватает уже того, что я имею сейчас.
Повозка тем временем добралась до стены и покинула Старый город через ворота. Новые кварталы были ярче и разнообразнее строгого центра: там и сям виднелись выкрашенные яркими красками дома; фасады пестрели кричащими вывесками. Конечно же, и эта часть Нахтигаля полнилась искусствами, но здесь они проявлялись иначе: дышали свободой и отражали большей частью простую жизнь обыкновенных нахтигальцев. Продвигаясь по уже более широким, чем внутри стены, дорогам, они постоянно проезжали мимо уличных музыкантов и танцоров. На одной из площадей выступали жонглёры, а ещё чуть дальше – акробаты. На одном из поворотов разодетый в нарочито нелепые одежды человек выдыхал прямо изо рта разноцветные языки пламени под вскрики и аплодисменты прохожих. Откуда-то издалека лёгкий порыв ветерка донёс строчки похабных куплетов.
Что-то, однако, было не так; Киллиану потребовалось немало времени, чтобы понять, что же именно. Озарение снизошло на него уже когда они подъезжали к месту назначения.
– Ваше Высочество, а где же бедняки и бездомные животные? – удивлённо спросил он.
– Их в Нахтигале мало, – с ноткой гордости ответил Седьмой. – Видишь ли, я занимался этой проблемой, когда город передали мне. Например, ввёл налог на содержание домашних животных: он небольшой, но решает сразу много задач.
– Разве люди не станут наоборот чаще бросать животных, если за них нужно будет платить?
– Только в первые месяцы после введения налога. Видишь ли, теперь питомца берут только те, кто действительно его хочет и готов нести ответственность за него; теперь животных почти не бросают. А собранные деньги идут на содержание приютов – в них, кстати, работают и люди, что раньше нищенствовали на улицах. Полностью эти проблемы, к сожалению, такая мера не решает, но результат, как мы только что выяснили, уже заметен.
За этим разговором остаток пути прошёл незаметно, и вот они уже остановились перед очередным местом, которое можно было бы превратить в каток. Фрайхайтплац представляла собой самую настоящую площадь, именно как некое место в городе, где сходились улицы; по краям её росли аккуратно подстриженные кустарники и деревья, тут и там стояли кованые скамьи с удобными спинками и элегантные мраморные скульптуры. Единственным отличием Фрайхайтплац от любой другой площади был стеклянный потолок, опиравшийся краями на крыши окружающих домов и украшенный свисающими на тонких цепях фонариками. Киллиан представить себе не мог, как их зажигали, но зрелище тем не менее вышло невероятное. Они с Седьмым и их верными охранниками вышли на середину, где гулял народ; группа людей в вымощенном гладкими плитами центре расставляла декорации для какого-то мероприятия. Киллиан неспешно покрутился на месте, внимательно оглядывая всё вокруг оценивающим взглядом.
– Тут много места, – заключил он. – Но зрителей рассаживать неудобно. Наверное, здесь бы я провёл урок, Ва- то есть мой господин.
– Тогда решено? Люди любят эту площадь; желающих будет так много, что, пожалуй, понадобится несколько уроков.
– На самом деле я этого немного боюсь, – честно ответил Киллиан. – Я не смогу справиться с большой группой, но кого-то обидеть при первом же своём появлении на публике я бы не хотел.
– Тогда можно разыграть билеты в лотерее, – предложил Седьмой. – Допустим, каждый, кто сделает пожертвование на помощь Эрии, сможет написать на листочке своё имя и опустить его в большой сосуд; после просто вынем столько имён, сколько людей ты сможешь обучить за один раз.
– Звучит великолепно, мой господин! – казалось бы, даже первоначальная идея не могла стать ещё более воодушевляющей, но вот она всё же стала. – Тогда, наверное, я хочу посвятить урокам целый день; подумаем, сколько будет лучше всего выделить времени, и после составим расписание.
– Поздравляю, мой господин. Мы только что стали ещё на шажок ближе к прекрасному Фестивалю. Осталось лишь посетить Большую Арену.
Туда они и отправились – сразу после того, как спустя буквально пару минут явился Гильермо, успевший куда-то исчезнуть, оставив их безопасность на мощных плечах Инджеборг. По хитрому прищуру было сразу понятно: чего хотел он добился.
Повозка спускалась с холма к самой реке. Та несла в этом месте свои воды величественно и неспешно, а ширина её была такова, что противоположный берег из Нахтигаля виднелся лишь тонкой тёмной полоской. Великолепное здание Большой Арены не заметить было сложно: полностью оправдывая своё название, она разительно отличалась от всех окружавших её построек. Витражи её искрились на солнце разноцветными всполохами. Глядя сверху можно было обнаружить, что само здание было не овальным, а восьмиугольным, и в каждом углу его к небесам тянулось по стройному шпилю.
– Ваше Высочество, а тебе уже кто-нибудь рассказал, из чего сделаны витражи Большой Арены Нахтигаля? – поинтересовался Седьмой.
– Полагаю, что из стекла, Ваше Высочество, – недоумённо отозвался Киллиан.
– В целом это верный ответ, – в голосе принца звучала гордость. – Но всё же это необычное стекло – в него наши далёкие предки добавили песок, освящённый Звёздами; пусть почти все стены и состоят из витражей, а всё же ни одно окошко ни разу не разбилось, каких бы несчастий ни пережил город.
– Можно ли в таком случае проводить в таком бесценном здании то, что мы задумали?
– Нужно, Ваше Высочество, – ответил Седьмой. – Раньше там устраивали показательные схватки с людьми и крупными животными; теперь же там цветут всевозможные искусства – разве эта перемена не прекрасна? Саму Арену мы никак не повредим, залив в ней каток. Но что ещё удобно – это тот факт, что Арена не всегда открыта для посещений, а лишь тогда, когда она не заказана для мероприятий. Соответственно, заказав её к дате Фестиваля, мы сможем спокойно и размеренно готовить её к твоему выступлению, не помешав при этом горожанам.
– В таком случае Большая Арена выглядит весьма заманчиво, – признал Киллиан. – И всё же, я бы хотел лично побывать внутри.
– Сегодня там как раз представление воздушных акробатов, – проговорил принц, доставая из кармана чиновничьей формы четыре билета. – Ты сможешь послушать, как внутри звучит музыка при полном зале.
Киллиан мысленно от всей души поблагодарил Звёзды: иметь дело с ответственным и разбирающимся в теме человеком было особенным удовольствием, тем более если учесть, что помимо прекрасных идей этот человек ещё и имел власть достаточную, чтобы их беспрепятственно воплотить. Детская же гордость, уязвлённая такой зависимостью от Седьмого, быстро обрела новую силу, едва Киллиан подумал о том, как хорош будет его – полностью его, начиная с самых-самых основ – танец.
Ворота, сквозь которые зрители входили в Арену, были высотой, пожалуй, не менее десятикратно увеличенного человеческого роста. Изящная стрельчатая арка, аккуратно сложенная из гладко обтёсанного светло-серого камня, выглядела точно дверь в невероятный сказочный мир, и скромная компания из двух простых чиновников, отдыхающего генерала и внушительного вида женщины, пройдя проверку билетов, охотно в этот мир погрузилась. Киллиан всё же поражался чувству времени Седьмого: они вновь прибыли на мероприятие в последние минуты перед его началом. Оказалось, что принц выкупил полностью небольшой балкончик с пятью креслами, и на широких подлокотниках их уже ждали бокалы для игристого, бутылка которого стояла на столике между креслами и перилами. Киллиан огляделся; сердце его замирало от масштабов увиденного. Зал был воистину огромен; с одной стороны, напротив входа для зрителей, располагалась площадка для оркестра; музыканты, казавшиеся при взгляде с балкона совсем крошечными, уже занимали свои места. Всё остальное пространство заполняли мелкие, но сдержанные детали, преимущественно скульптуры, обилие которых придавало некоторым поверхностям ощущение ажурности. Строгие колонны поддерживали простой звёздчатый потолок, откуда свисали простые кованые люстры и нечто Киллиану незнакомое – он предположил, что то были приспособления, необходимые для акробатов. На трибунах умещалась, наверное, половина всего города – Киллиан быстро отказался от этого сравнения по причине собственной полнейшей неосведомлённости о населении Нахтигаля. Он обратил особое внимание на полы и не увидел на них стыков между каменных плит. Пожалуй, для катка это место и впрямь подошло бы, и каток этот был бы больше, чем все, на которых Киллиану доселе доводилось кататься.
Представление началось спустя считанные минуты. Музыка разлилась по огромному залу сначала тихо, нежно, ненавязчиво, так что Киллиан даже не мог толком понять, когда же она зазвучала. Вступление было недолгим, но плавным, протяжным, даже несколько печальным. Солировал неизвестный Киллиану инструмент, но спросить о нём Седьмого он решил уже на обратном пути во дворец. Звук плыл по воздуху, разливался в нём вольготно, и натренированное ухо танцора не могло уловить ни единой неудачной ноты, ни одной помарки в звучании. Музыка внезапно ускорилась, отразившись от стен и пустив по коже табун мурашек.
В первое мгновение начавшегося представления Киллиан испугался: человеческая фигура сорвалась с одного из многочисленных выступов стены и понеслась по дуге через всю Арену. Человек был наряжен в яркие сине-зелёные одежды и более всего походил в них на диковинное морское создание, резвящееся в толще воды, и пятна цветного света, проникавшего сквозь витражи, словно рисовали на нём переливы от чуть волнующейся поверхности. На каменный пол внизу высыпала группка танцоров в таких же костюмах, встала в круг, и принялась отплясывать, точно подбадривая своего друга. Киллиан жадно наблюдал за тем, как им спустили ещё пару тонких перекладин: двое резво на них вскочили и взмыли под потолок Арены, раскачиваясь и исполняя немыслимые трюки. Взгляд опытного танцора выхватывал мельчайшие детали и по ним оценивал всю безумную сложность происходившего: тела этих людей изгибались, как только им было угодно, складываясь в сложные фигуры, и действовали они настолько слаженно, что даже поворачиваясь друг к другу спинами не теряли идеальной гармонии движений. Вот одна из этих хрупких синих рыбёшек, раскачавшись разжала захват; Киллиан едва не схватился за сердце в тот краткий миг свободного полёта, после которого сильные руки товарища подхватили маленькую, с виду лёгкую фигурку, и они продолжили раскачиваться вместе, держась лишь друг за друга да за тоненькую перекладину, подвешенную на едва заметных, полупрозрачных тросах. Три человека принялись раскачиваться и, когда музыканты с особенным чувством ударили по струнам, один перебросил другому их товарища, пока внизу всё так же кружились остальные.
Пусть делали они совершенно разные вещи, а всё же Киллиан ощущал с ними некоторое родство: они выглядели свободными, не скованными ничем на свете, невесомыми и бесстрашными – точно так же Киллиан чувствовал себя, разгоняясь на коньках до той скорости, когда зал вокруг превращался в пёструю мешанину красок, и опускался вниз, припадая ко льду всем телом, или бесстрашно ударял лезвием, чтобы вытолкнуть себя в отчаянный, высокий прыжок, в котором заключалось больше чувства, чем можно было бы выразить любым иным образом. Пусть он не летал на высоте никак не менее двухэтажного дома, а всё же, взяв такой разгон и не справившись с ним, мог бы попрощаться с жизнью – как и эти бесстрашные люди, что спрыгивали со своих перекладин, меняясь местами с танцорами внизу, взмывали ввысь и раскачивались, чтобы в какой-то миг разжать пальцы и на мгновение оказаться высоко в воздухе без единой ниточки, что могла бы спасти их, пойди что-то не так.
Примерно на середине представления с потолка спустилось два широких ремня; за них ухватились две девушки, чьи яркие, но в то же время пристойные костюмы надёжно скрывали от зрителя годы тяжёлых тренировок, тысячи неудач и поразительное, всесокрушающее упорство. Они кружились вместе на этих двух ремнях, изображая сложные фигуры; временами каждая из них висела на одном ремне, временами же одна хваталась за оба, а другая – уже за неё, полностью доверяя ей собственную жизнь. Их товарищи-танцоры на перекладинах теперь превратились в подобие хоровода, окружавшего солиста и дающего ему фон.
Конец представления по впечатлениям перекрыл даже начало: две прекрасные, ловкие девушки сплетясь кверху ногами в объятиях, сорвались вниз, и музыка рухнула вместе с ними, после чего резко оборвалась на самой громкой, напряжённой ноте. В этот раз Киллиан всё же прижал руки к груди, но от испуга не смог издать ни звука; падение акробаток остановилось у самого-самого пола – перевернувшись в естественное положение, они легко опустились прямо с ремней на колени, и только после этого поднялись и раскланялись вместе с соскочившими с перекладин товарищами.
– Ваше Высочество, мы делаем открытие и закрытие здесь, – хриплым слабым голосом выдавил из себя Киллиан уже спустя несколько минут, когда овации стихли, и довольные зрители стали неспешно покидать Арену.
– Как пожелаешь, Ваше Высочество, – обрадовался Седьмой. – Тебе правда понравилось?
– В жизни ничего подобного не видел.
– То же самое летом скажет весь город, – пообещал принц. – Кстати, если ты захочешь, то мы можем привлечь к представлению и акробатов.
Воображение Киллиана немедленно нарисовала великолепную картину: он в центре кружащих по льду людей с длинными полупрозрачными отрезами струящейся ткани в руках, а над ними – грациозные акробаты с сияющими фонариками. Сложность такого выступления на мгновение его ужаснула, а после – разожгла в душе пламя азарта.
– К Фестивалю я не успею придумать, как их красиво вписать, – нашёл он мудрую середину между двумя сильными чувствами, – однако в будущем я бы попробовал.
Седьмой поднялся с места, подавая своим сопровождающим знак, что пришло время уходить.
– Мне уже не терпится увидеть, что же ты придумал, – признался он.
– Тогда приходи, Ваше Высочество, на тренировку; свою партию я почти отработал, – предложил Киллиан; руки его подрагивали от опьяняющего, кружащего голову воодушевления, какого он не ощущал с самого начала войны в Эрии.
– Ну уж нет, – весело отказался Седьмой, а после перешёл на шутливо-высокопарный тон: – я хочу вместе с моим несравненным Нахтигалем увидеть плоды твоих трудов уже на открытии, когда всё, чем ты сейчас денно и нощно занят, сольётся в несколько коротких минут.
– Тогда можешь не сомневаться, Ваше Высочество: я тебя удивлю.