Ко дню открытия Фестиваля весь Нахтигаль гудел в предвкушении. По всему городу висели афиши: прекрасный юноша в нежном небесно-голубом одеянии, застывший на холсте в чувственном танце; на одной он протягивает к зрителю раскрытые ладони, на другой замер на мгновение во вращении, выгнувшись и обратив лицо к небесам, на третьей – наклонился вперёд, подняв за спиной руки точно крылья…
Подписи гласили: «Впервые в истории славной Эдельландской Империи!», и «Великий мастер из далёкого Эрийского Королевства!», «Познайте волшебство танца на льду», и «Оставьте мечи; пусть лезвия служат для танца», и «Юный принц – ещё одно сокровище несравненного Нахтигаля». Эти слова повторяли раз за разом, передавали из уст в уста; а потом напечатали листовки.
Небольшие прямоугольнички бумаги появились в каждом киоске и у каждого мальчишки-газетчика. Они раздавали их бесплатно, всем, кого встречали, и люди не могли пройти мимо: впервые они видели столь яркий, чёткий рисунок, не нарисованный живой рукой художника, но напечатанный станком. Листовок было пять видов, и тиражи у них были разные, так что вскоре особенно заинтересовавшиеся с энтузиазмом принялись намеренно искать те самые редкие картинки, на которых очаровательный Его Высочество стоял на одной ноге, а другую, подняв над головой и прогнувшись в спине, держал за переднюю часть лезвия руками – только Киллиан знал, что у них с Аполлин ушло аж два дня, чтобы получить хотя бы один достойный набросок этой позы. Листовки эти отправились и в другие города; что происходило там, оставалось только догадываться, но все комнаты даже в самых простеньких нахтигальских гостиницах и постоялых дворах уже за две недели до Фестиваля были выкуплены на всю его длительность; за многие уже даже заплатили вперёд, и довольный Юйшэ уже считал деньги, которые дворец мог бы заработать на гостях – и что из этого причиталось бы городу, что должно было отправиться в Эрию, а на что можно было заказать новую мраморную лестницу, и сколько статуй вышло бы на неё установить.
Все билеты на открытие и закрытие были распроданы в течение всего пары дней после того, как дворец официально объявил время и место всех трёх мероприятий с участием Киллиана, и теперь в городе даже активизировались перекупщики; несмотря на то, что они завышали цены в разы, желающие попасть на выступление «Его Высочества Принца Льда» не жаловались и всё равно брали эти билеты. Недовольство выражал лишь некий дом Гольдшмидт, которому что-то где-то перегородили во время подготовительных работ, да только никому до них дела не было, один Юйшэ, бросив краткий взгляд на очередную жалобу, коварно улыбнулся каким-то своим мыслям и вернулся к предпраздничной суете.
Для главного виновника этого радостного предвкушения, заразившего весь Нахтигаль и не только, последние две недели слились в сплошной поток репетиций, примерок и «самых последних приготовлений», после которых неизменно следовали «совершенно точно последние», а за ними ещё «ну всё остальное уже сделано, теперь-то точно последние». Они с группой танцоров с какого-то момента – ещё до того, как объявили о месте открытия и закрытия – почти каждый день ездили на Большую Арену; там потихоньку набирались работники, вызвавшиеся во время Фестиваля обслуживать и каток, и всё, что было необходимо. Вскоре граммофонную запись заменил живой оркестр, а после были готовы и костюмы, так что они успели устроить несколько настоящих прогонов от начала и до конца в тех же самых условиях, что ждали их на настоящем празднике.
Естественно, вся предпраздничная суматоха не оставляла места ни для каких переживаний. По правде сказать, Киллиан равнодушно отнёсся даже к очередному неприятному письму – оно было всего одно за долгое время, и это издевательское «Счастливого Фестиваля» он воспринял как не более чем глупую шалость обиженного на весь мир маленького принца, который был настолько далеко и имел так мало значения, что жалко было даже секунду потратить на мысли о нём.
За час до выступления Киллиан о нём даже не вспоминал. Он приехал на Арену и занял отведённую лично ему комнатку для переодеваний и подготовки. Там же легко перекусил – достаточно, чтобы ещё какое-то время не ощущать голода, но не столько, чтобы это помешало танцевать. После появился нарядный Юйшэ; тот в последнюю пару дней пребывал в дурном расположении духа и вид приобрёл немного странный, будто бы уставший, но сейчас, принеся готовый костюм, приободрился и даже улыбался. Наряжен Юйшэ был как и подобало случаю. Он носил три слоя запахнутых шёлковых одежд – нижний белоснежный, средний золотой и верхний чёрный; последний не покрывал полностью золотого шёлка, оставляя на виду необыкновенный рисунок чешуек, изображённый на драгоценной ткани. Часть волос змей собрал на макушке и закрепил самой необыкновенной заколкой, которую Киллиану доводилось видеть в жизни: высокая, тянущаяся кверху точно шпили нахтигальского дворца, она не сошла бы за корону лишь по причине своей необычной формы. Змей подкрасил красным глаза и затемнил губы, приобретя вид роскошный и загадочный. Глядя на него, Киллиан и сам окончательно проникся праздничным настроением, пропитавшим весь город.
– Вот так, Ваше Высочество, – проговорил Юйшэ, заканчивая с последней тонкой застёжкой на одежде своего подопечного. – Причёсывать тебя, конечно, бесполезно, всё равно растреплешься, но можно мне хотя бы попробовать?
– Попробуй, – усмехнулся Киллиан; в памяти его воскресли сборы с Эдером, когда тот бесконечно ругался и жаловался на буквально каждую деталь его внешности.
Змей же неприятных комментариев не отпускал: аккуратно прочесал недавно подстриженную до прежней длины шевелюру, попытался уложить её волны в какое-то подобие красивой формы, потерпел неудачу и бросил это дело, остановившись на просто аккуратной голове.
– Как хороша твоя шевелюра что с голубым, что с чёрным, – только и вздохнул змей, ещё раз перепроверив оба слоя тончайших рубашек. – Теперь краска. Решай, Ваше Высочество, красим лицо или нет?
Киллиан не смог не рассмеяться от контраста.
– Давай, но не толсто.
Змей не собирался даже пытаться закрашивать его веснушки; вместо этого он набрал на пушистую кисть сияющий прозрачный порошок из круглой баночки и тонким слоем нанёс на все выступающие части лица, придав всему облику загадочного голубоватого сияния. От мелкой пыли весело защекотало в носу.
– Хочешь оттенить глаза, Ваше Высочество? – продолжал спрашивать Юйшэ.
– Почему бы и нет.
И змей осторожно, неяркой коричневой краской провёл пару линий вдоль ресниц, а после – старательно и добросовестно всё размазал, отчего глаза Киллиана выглядели не накрашенными, а от природы более выразительными.
– Теперь низ выглядят бледно. Ваше Высочество, хочешь, нарисую тебе губы, от одного взгляда на которые не меньше половины зрителей в тебя моментально влюбится?
– Да что же они увидят с такого-то расстояния? Но если бледно выглядят – то рисуй, конечно.
Вспоминая бесцеремонные руки Эдера, который вертел его как игрушку, Киллиан поймал себя на том, что деликатные, почтительные касания Юйшэ ему даже нравились. Пожалуй, в какой-то мере он даже готов был пересмотреть сложившееся впечатление о таком способе украсить себя.
– Ну вот и всё, – объявил змей. – Любуйся, Ваше Высочество.
Киллиан внимательно изучил своё отражение в зеркале. Оттуда на него смотрел он сам, только более яркий, сияющий, точно сошедший с картинки в книге легенд или сказок. Сейчас, глядя на себя, он не видел ни разных глаз, ни кривой челюсти, ни какого-то иного изъяна. Киллиан улыбнулся себе, и сердце его пропустило удар – да, пожалуй, таким Нахтигаль его точно полюбит.
– Эх, Ваше Высочество, – вздохнул Юйшэ, – не щадите Вы слабого сердца этого жалкого слуги. Быть таким красивым – жестоко. Впрочем, хвала Звёздам, что сердец у меня два – как раз на такой случай.
– Ты сам это сделал. Если кто и повинен в том, сколько сердец сегодня разобьётся – то только ты.
– Тогда Юйшэ собой горд. Пора, Ваше Высочество. Сейчас, должно быть, зал уже полон.
Киллиан быстрыми, в совершенстве отточенными движениями обулся и зашнуровал коньки, а после в сопровождении Юйшэ покинул выделенную ему комнату, и они направились уже хорошо известным коридором в сторону катка. Сердце гулко стучало в груди, всё тело наполнилось знакомым с детства волнением. Змей покинул его у самой двери, за которой, собственно, и был лёд.
– Буду смотреть на Ваше Высочества с балкона, обняв десяток грелок, – пообещал он. – Да ниспошлют Звёзды тебе удачи, Ваше Высочество.
Киллиан вошёл один; тёмные шторы скрывали от взглядов зрителей крошечный коридорчик, в котором уже собралась половина танцоров: полностью готовых, одетых с иголочки в чёрные костюмы с вышитыми сияющими блёстками имперскими гербами. Стоило ли говорить, что вид их вызывал прилив гордости и удовлетворения от сделанного на совесть дела.
– Готовы? – негромко спросил Киллиан, услышав донёсшееся снаружи «Узрите!» и оглядев присутствовавших.
Те нестройно, на много голосов ответили утвердительно. Больше они ни о чём поговорить не успели; по Арене разнёсся многократно усиленный магией голос Его Высочества Седьмого Принца.
– Мои дражайшие нахтигальцы и наши почтенные гости, – начал он. – Сегодня я счастлив приветствовать вас всех на открытии Фестиваля Благородных Искусств!
Слова его встретили бурными аплодисментами; Киллиан ослабил завязки на чехлах, что защищали лезвия.
– Нынешний Фестиваль будет совершенно особенным, – продолжал принц; Киллиану же было очень жаль, что он не мог его видеть. – Как вы все знаете, в этом году Звёзды благословили меня прекрасным супругом; пришло вам время с ним познакомиться. Уверяю вас, почтенные господа: те, кто влюблён в Нахтигаль и в искусства, разочарованы ни в коем случае не будут. Впрочем, давайте без лишних слов попросим моего возлюбленного супруга, Его Высочество Киллиана из Нахтигаля, поприветствовать нас и открыть наш долгожданный Фестиваль!
Трибуны взорвались овациями; Киллиан тяжело сглотнул. Они никогда прежде его не видели, но воодушевлённо звали присоединиться к их празднику. Конечно же, он не был намерен их разочаровывать. Киллиан проскользнул между тяжёлых штор и ступил на затопленную мраком летней ночи Арену. Через два шага он снял чехлы и, оставив их прямо у края, ступил на лёд. Светильники вокруг катка плавно включились, дав немного синей подсветки, в которой зритель мог различить лишь очертания его фигуры и редкие отблески многочисленных блестящих бусин, украшавших голубую рубашку эрийского покроя.
Он выкатился на центр; зал затих в ожидании. Оркестр завёл первые, едва слышные ноты. Вдох под счёт до четырёх. Музыка, пока что больше похожая на фон, набрала немного силы. Задержать дыхание, считая до семи. Звук резко оборвался, и включилась огромная лампа – её Юйшэ заказал специально из монастыря магов, и получили они её буквально тремя днями ранее, сразу после чего едва не сломали, не прочитав до конца прилагавшиеся записки от магов, что её собирали. Выдох под счёт до восьми и медленный плавный разворот на месте в тишине. Круглое белое пятно света на льду отрезало одного-единственного танцора от затаившего дыхания зал. Легчайшие касания пальцев музыканта к струнам потонули в грохоте сердца. Он снова на льду и на него снова смотрят сотни пар глаз. Вдох на четыре счёта, первый шаг, пока медленный, пока через парализующее волнение, пока без веры в то, что у него получится. Ещё шаг и задержка дыхания; на простом, доступном даже ребёнку скольжении ему показалось, будто у него точно не выйдет. В этот раз он не выдержит.
На третьем шаге Киллиан выдохнул, считая до восьми, и вместе с воздухом его покинули все лишние мысли; остались только он, два лезвия, лёд и музыка, постепенно набиравшая силу. Вступил вистл, а за ним – бузуки, выводя простенькую деревенскую песню, и в памяти воскресла залитая под гуляния зимняя площадь, улыбающиеся лица, разрумяненные от долгой пляски; Киллиан, катясь спиной вперёд, вежливо поклонился, воображая напротив себя кого-нибудь незнакомого, но пришедшего, как и он, отдохнуть и вдоволь натанцеваться; неспешно поднял руки и закружил вместе с несуществующим партнёром. Музыка нарастала постепенно, пока ещё мягкие звуки басов незаметно вплетались в самое основание этой мелодии, крася её в тревожные оттенки, и вот вистл издал последний протяжный свист и исчез, а бузуки в умелых руках зарыдала, точно от боли. Киллиан набрал скорость, и руки из поднятых для танца, плавно и незаметно превратились в поднятые ради защиты. Он нарисовал на лице недоумение, потом испуг, потом – сделал серию мелких скачков и прижатые к сердцу ладони. Он метался, показывая предел возможностей своего тела, то обгоняя луч света, то отставая от него, и тёмные, злые басовые ноты рычали уже точно звери, и звук их, отражаясь от стен, пробрал до костей. Он больше не изображал чувства – он их переживал. Он был готов беспомощно разрыдаться, он хотел упасть на лёд и скончаться, лишь бы это прекратилось, но он продолжал свои резкие, отчаянные комбинации шагов и поворотов, он драматично изгибал руки, до судорог напрягая растопыренные пальцы, и это лучше любых слов давало выход всему, что за последние месяцы скопилось в его душе. Он танцевал так, будто за ним по пятам гнались чудовища Пустоты, будто они его вот-вот нагонят и пожрут, разрывая плоть на куски и дробя мощными челюстями кости, и всё, что он мог сделать в свои последние минуты – то, что он выбрал сделать – это подарить миру последний свой танец.
Он разогнался и прыгнул; пожалуй, наблюдай он себя со стороны, у него сердце бы встало, но ему в тот момент было не до этого. Этот прыжок он знал очень хорошо – зритель всегда думал, что он разобьётся на полном ходу, но он каждый раз в последнее мгновение спасал себя, выходя из, казалось бы, неминуемого падения в последнюю долю секунды изящным и плавным движением, легчайше коснувшись льда лишь коленом. Музыку дополнило многоголосое «ах!», а после в ней проступили отчетливые эдельландские мотивы. Киллиан остановился и обернулся, точно кого-то ища, протянул руку, прося помощи. Его толкнула промелькнувшая чёрная тень – на лёд вышли его танцоры. Они прятались во мраке и появлялись в кругу белого света лишь для того, чтобы показательно грубо – а на деле едва касаясь – ткнуть его, дёрнуть, схватить. Круг света постепенно сужался, оркестр перешёл на исступлённый, бешеный ритм. В момент, когда границы светлого пятна уже касались плеч Киллиана, из тьмы высунулось несколько пар рук в чёрных перчатках, схватили его и с виду размашистыми и грубыми движениями – но по ощущениям очень осторожно и почтительно – отцепили застёжки, на которых держалась его эрийская рубашка. Они все вместе раскручивались и изображали борьбу, кто-то даже, кажется, не удержался и в темноте упал, и как только Киллиан остался в чёрном, свет окончательно погас. Стихла и музыка. Спустя несколько гулких ударов сердца в полнейшей тишине раздался нежный женский голос.
Wo mein Herz endlich Ruhe findet? Wo sind mir Schmerzen egal?
Nur im sonnigen grünen Gehölze, wo singt für mich Nachtigall…
В Большой Арене точно наступил свой маленький рассвет: мягкое свечение десятков разноцветных ламп залило каток и зал, и в центре всего этого Киллиан протягивал расслабленные руки ввысь – теперь уже в чёрном, но без звезды на груди, он выражал благодарность Эдельланду, сохраняя верность Эрии. Вокруг него водоворотом закружили танцоры: верхние чёрные одёжки они скинули, открыв пёстрые рубашки. В руках они несли длинные полупрозрачные полотна, и от набранной ими скорости ткань плыла по воздуху нежнейшими акварельными разводами. Киллиану не нужно было изображать удивление и восхищение: душа его сама запела при виде этого зрелища, и он, оставшись в центре, влился в этот танец; теперь он был точно прекрасная картина, бережно помещённая в раму, но не спрятанная в тёмном хранилище, а получившая свободу, радующая сотни пар глаз. Певица продолжала выводить негласный гимн Нахтигаля, и к привычной здешнему слушателю мелодии прибавилось пение бузуки, придав совершенно новое звучание. Вот теперь Киллиан действительно танцевал на пределе, не щадя себя и не давая себе отдохнуть ни на мгновение; разум его был блаженно пуст, и всё что он мог – это наслаждаться этой музыкой и приятным напряжением собственных мышц. Вот на лёд вышла вторая группа танцоров; те, что исполняли часть с тканью, отправились отдыхать после своего дебюта. Вот они выстроились в круг, и Киллиану незаметно передали веер – такой же, как у всех остальных, из выкрашенного светлой краской дерева и с рисунком, изображавшим витражи. Эти танцоры составляли единый коллектив во время просмотров; их главной особенностью были простые, но слаженные движения, что складывались в невероятные картины, и теперь, когда они могли плавно скользить по льду, магия их танца вышла на новый уровень. С трибун зрители наблюдали распускающийся цветок, плавную витражную волну и, под конец, раскрывающиеся за спиной маленького, на первый взгляд, пожалуй, некрасивого, но обретающего такую власть над сердцами, едва встав на лезвия, танцора.
Обозначая финал, его ученики выстроились в ровный круг и двигались на одной для всех скорости, плавно поднимая и опуская веера, и волна эта будто шла против направления их движения; Киллиан, стоя в центре, поднял руки, приветствуя зал, и в этот момент музыка остановилась, оставив его слушать собственное тяжёлое дыхание. После мгновения тишины он точно сквозь вату услышал овации; аплодисменты отражались от высоких потолков и каменных стен, люди вставали и продолжали стоя. Киллиан хотел поблагодарить их, крикнуть «спасибо», но не мог издать ни единого звука, только крутился и приветствовал зал снова и снова – кланяться, как ему много раз объясняли, теперь было не по статусу. Зато его ученики, довольные, раскрасневшиеся, раскланивались во все стороны – пока неловко и несколько скованно, но над этим они ещё поработают.
Голос Седьмого назвал вновь имя и титул «возлюбленного супруга» и сердечно пожелал всем счастливого Фестиваля, после чего танцоры покинули лёд; Его Высочество приглашал посетить музеи, театры, ярмарки, аукционы и открытые уроки разнообразнейших искусств, в том числе – уроки невиданного раньше во всём Эдельланде танца. Уже надев на место чехлы и выйдя в закрытый для посетителей коридор, Киллиан ощутил навалившуюся усталость; тело его требовало горячей ванны, вкусного ужина, долгого, крепкого сна и ленивого утра. Он присел передохнуть прямо на полу, отстав от группы танцоров. Кажется, он справился. Им понравилось. Киллиан сам себе улыбнулся и нашёл в себе силы подняться: тело его уже нашло пол в тёмном коридоре вполне подходящим местом для отдыха, и заманивало его в эту хитрую ловушку под названием «сейчас ещё минутку посижу и точно пойду».
В небольшой общей комнате для артистов его встретили аплодисментами и поздравлениями: все его танцоры, охрана, музыканты, нанятые на время праздника рабочие, богато разодетые люди – судя по всему спонсоры – все они стремились поклониться ему, поприветствовать, поблагодарить, переброситься парой слов. Влиятельные особы непременно желали представиться:
– Зигрид из дома Нордбах, к Вашим услугам, Ваше Высочество.
– Алонсо из дома Перес, из Розенталя, земля Зюдтелер-Серрано, к Вашим услугам, Ваше Высочество.
– Эрик Эриксон из Сольберга, земля Айсзеер Пфальц, к Вашим услугам, Ваше Высочество.
– Я поражён, Ваше Высочество!
– Ваше Высочество, сможем ли мы увидеть Вас на льду вновь?
Киллиан кивал им всем, улыбался, обменивался простыми, ничего не значащими фразами, и всё это время двигался к тёмной безликой фигуре в другом конце комнаты. Празднично разодетый Седьмой – почти шарообразный силуэт, пышные рукава, вышитые соловьи на полах, белое ожерелье с бриллиантовой инкрустацией, за которым не было видно ни шеи, ни груди – ожидал его в компании немолодого, дорого одетого мужчины с резной тростью; на груди его переливалась роскошными синими самоцветами имперская брошь в виде звезды о восьми концах. Голову его уже посеребрила седина, а лицо покрыли морщины, но тёмные глаза глядели внимательно, цепко.
– Звёзды свидетели – это большая честь встретиться с Вами лично, Ваше Высочество, – произнёс этот человек, едва Киллиан приблизился. – Позвольте представиться: Квинтус, Гранитный Столп.
– Весьма польщён, Ваше Превосходительство, – ранее Киллиан его не встречал, однако имя сказало ему достаточно.
– Благодарю Вас за прекрасный вечер, – сказал Квинтус с лёгким, степенным поклоном. – Позволит ли Ваше Высочество справедливо отплатить за это изысканное представление?
– Разве Вы не купили билет? Все, кто пришёл, уже заплатили за моё выступление.
– Его Превосходительство здесь по моему личному приглашению, мой почтенный супруг, – пояснил Седьмой. – Однако можешь не переживать: Гранитный Столп назначит себе самую справедливую плату за увиденное.
– С суждением Вашего Превосходительства я спорить не стану.
– В таком случае самым справедливым жестом благодарности я сочту три корабля помощи для Эрийского Королевства, а точнее для Вашего родного города, полностью оплаченные из моего кармана, – произнёс Квинтус тоном судьи, выносящего приговор.
Шокированный Киллиан открыл было рот, чтобы возразить, но ему помешал Седьмой.
– Его Превосходительство всегда знал толк в изящных искусствах, мой почтенный супруг. Я в юности учился по его критическим статьям, написанным ещё до его становления Самоцветам.
– Оценить моё личное удовольствие в материальном эквиваленте непросто, однако будь это решение неверным – я бы не смог его принять, Ваше Высочество, – объяснил Самоцвет.
– Мне остаётся лишь благодарить Вас, Ваше Превосходительство, – едва выговорил Киллиан, не зная, как себя вести и что ещё сказать.
– Что ж, давайте отпустим героя сегодняшнего дня немного отдохнуть, – к огромному его облегчению предложил принц.
Так Киллиан и распрощался с шумной празднующей компанией и вышел в освещённый редкими лампами коридор. Сердце его до сих пор учащённо билось: он добился безусловного успеха! Не вымотайся он так совсем недавно, он бы даже, пожалуй, пританцовывал бы на ходу, но в этот раз пришлось ограничиться широкой улыбкой. Так он и добрался до своей комнатки – едва открыл дверь, как лица коснулся влажный жар от наполненной горячей водой бочки. Киллиан закрыл за собой дверь, с удовольствием разулся и, встав на каменные пол босыми ногами, потянулся, давая волю сладкому зевку. Смена одежды была уже готова, на столике его дожидался перекус. Киллиан коснулся собственной шеи, чтобы расстегнуть и снять пропитанную потом рубашку.
Чужие руки впились в него сзади, стремительно, грубо и совершенно внезапно. Он не успел даже вскрикнуть – чья-то ладонь зажала ему рот, проталкивая в него какую-то тряпку. Ещё один человек заломил руку и, согнув почти пополам, принялся связывать между собой запястья грубой верёвкой. Опьянённый прекрасным днём разум ещё не осознал, что произошло, но тело, взяв откуда-то новые силы, уже пыталось вырваться. Киллиан, вложив в движение весь свой вес, ударил пяткой в то место, где должна была быть нога одного из нападавших; промазал, но получил в свой адрес пару ругательств. Попытался встать так, как учил его Гильермо и отпрыгнуть назад, но опрокинуть сразу двоих у него не вышло. Тогда он рванул вперёд – тоже безуспешно, только снёс маленький столик, на котором заботливые слуги оставили еду. Тарелка со звоном разбилась вдребезги.
– Да тише вы, идиоты! – шикнул за спиной мужской голос.
На Киллиана навалился третий. Он грубо затолкал ему в рот свисавший конец тряпки, и сильно опустившуюся челюсть немедленно свело. В следующий миг на голову Киллиана накинули пыльный мешок и туго завязали вокруг шеи.
– Придушишь его, дурень!
Узел слегка ослабили; Киллиан снова лягнул.
– И поделом сучонку!
К сожалению, эти трое оказались немного умнее бестолковых книжных злодеев, и реплики «ты что, он нам нужен живым для…» не последовало. Вместо неё был только болезненный удар в живот и звук открывшейся двери.
– Никого. Пошли.
Двое дёрнули Киллиана за связанные за спиной руки и потащили прочь. Помогать он им, конечно же, не собирался – повис в их хватке и ногами не перебирал, глупо и наивно понадеявшись, что его просто устанут нести и бросят где-нибудь не очень далеко. Однако упорства своих похитителей он недооценил.
– Этот ублюдок решил не идти, – пожаловался один из преступников и встряхнул свою живую ношу.
– Ну так намекни ему, чтоб был посговорчивее, – басовито бросил другой, тот, что шёл впереди. – Только аккуратно.
Конечно же под намёком подразумевалась боль – на этот раз руки выкрутили так, что пришлось выбирать: либо Киллиан встанет на ноги, либо его собственный вес вывернет ему плечи. Он взвыл и, осознав, что голоса-то кляп у него не отнимал, попытался издать хотя бы невнятный крик, но его снова пнули в живот, выбив из лёгких весь воздух и оставив пытаться отдышаться одним лишь носом. Когда он немного пришёл в себя, его уже выталкивали в дверь навстречу тёплому ночному воздуху. Босые стопы ощутили прохладу мостовой, а потом Киллиана снова грубо дёрнули и куда-то повели. Он рванулся опять, но силы его покинули; он не хотел признавать, что даже будучи совершенно свежим и отдохнувшим, ничего не смог бы сделать против троих мужчин. Головокружение мешало сосредоточиться и придумать хоть что-нибудь.
– Эй, как мы должны, по-твоему, тащить его через такой узкий переулок?
– На широкой улице нас сразу увидит весь город, кретин. Шевелитесь.
Киллиана бесцеремонно развернули боком. Каждый раз, когда он спотыкался или оступался, его снова и снова дёргали за руки, отчего плечи его вновь и вновь взрывались болью. Они прошли так шагов пятьдесят, потом свернули в такой же переулочек и только после этого вышли куда-то где снова могли идти не боком.
Шум Фестиваля остался далеко позади, превратившись в отдалённый гул, а Киллиана всё волокли, изредка грязно обругивая. Ноги его замёрзли и наверняка успели покрыться ссадинами, сердце колотилось так, точно собралось проломить грудину и выпасть на мощёную камнем дорогу. Во рту было кисло; к горлу подкатывала тошнота. Пыль осела на прижатом тряпкой языке и раздражала ноздри. Киллиан в последний раз слабо рванулся, но закономерно получил тычок между рёбер, после чего затих. Про себя он лишь повторял молитву для оказавшегося в трудной ситуации и уповал на милость Звёзд.
Когда он уже был готов бессильно расплакаться, благодаря мешок за то, что его слёз не было бы видно, похитители рывком остановились, больно дёрнув за руки. Ниспосланная Звёздами милость заговорила хорошо знакомым голосом:
– Добрый вечер, почтенные господа. Могу ли я поинтересоваться, куда вы направляетесь, и зачем вам понадобился мой принц?
– Это его змея! – взвизгнул один из преступников; чужие пальцы исчезли с левой руки Киллиана.
– А ну стой! – басовито рявкнул другой. – Нас трое, а этот урод один!
– Твои слова ранят моё нежное сердце, – голос спасителя был сладок точно мёд, но от него табуном бежали по коже мурашки. – Хорошо, что у меня их два.
Киллиана уронили на мостовую. Дальше он услышал душераздирающий вопль и целую серию ударов. Несколько долгих минут прохладный вечерний воздух был наполнен человеческим страданием, но Киллиан испытывал лишь жестокое, злорадное удовольствие пополам с испугом. Когда стоны и крики прекратились, единственным оставшимся звуком оказалось знакомое, отдающееся в душе теплом мерное шуршание. Киллиана очень осторожно, почти нежно подняли с земли сильные руки; спустя мгновение его освободили от больно врезавшихся в кожу верёвок, а затем – и от пыльного мешка.
Плоское лицо Юйшэ с покрытыми светлой чешуей скулами показалось самым прекрасным зрелищем во всём мире. Змей вынул изо рта Киллиана кляп и с ощутимой злостью швырнул его в одну из тёмных фигур, валявшихся на дороге, получив в награду болезненный стон. Киллиан намертво вцепился в шею Юйшэ; ладонь обожгло болью, но ему было всё равно.
– Осторожнее, Ваше Высочество, не поцарапайся об украшения, – запоздало предупредил змей.
Украшения казались совершеннейшей, полнейшей ерундой. Киллиан уткнулся в широкое надёжное плечо; всё его тело страшно трясло точно в припадке. Сдержать слёз он так и не смог. Киллиан так не плакал, пожалуй, никогда. Никогда ещё его так сильно не разъедала изнутри опасная смесь страха, обиды, злости и сокрушительного, лишающего разума облегчения.
Юйшэ обнял его точно ребёнка, накрыл длинным роскошным рукавом и бережно прижал к себе одной рукой. На другую Киллиан обратил внимание лишь спустя какое-то время, когда змей его уже куда-то понёс. Силе его оставалось только поражаться: он тащил разом всех троих неудачливых похитителей точно мешки мусора. Долго Киллиан на них не глядел, но невозможно было не заметить, что Юйшэ не слишком-то заботило их удобство: они бились об мостовую всем, чем только можно, роняя болезненные стоны, а иногда их задевало извивавщееся в движении змеиное тело. От Юйшэ исходила тяжёлая, мрачная аура, удушливая, наполненная убийственным намерением. Киллиан поймал себя на том, что старался не двигаться и дышать как можно тише, а после и вовсе закрыл глаза.
Когда он вновь осмелился взглянуть на происходившее вокруг, он обнаружил, что Юйшэ уже пересекал длинный и узкий коридор в непредназначенной для зрителей части Большой Арены. Спустя некоторое время они остановились у небольшой двери – змею бы пришлось опуститься на хвосте, чтобы пройти через неё – и Юйшэ, изловчившись, вежливо постучал кончиком хвоста, после чего им же надавил на ручку и вошёл.
Внутри находились только Его Высочество Седьмой Принц и Его Превосходительство Гранитный Столп; оценить эмоции Седьмого было, как и всегда, невозможно из-за его непроницаемой маски, а Самоцвет приподнял брови в молчаливом удивлении.
– Что стряслось? – прервал поистине театральную немую сцену принц, рванув к ним. – Мой господин, ты ранен? А это кто такие?
Змей со всей осторожностью опустил Киллиана прямо в объятия Седьмого, после чего повернулся к Его Превосходительству.
– Ваше Высочество, этот ничтожный слуга нижайше просит позволения заявить о преступлении, – сладко-сладко проговорил Юйшэ; нежность его голоса никак не вязалась с той грубостью, с которой он швырнул троих преступников к ногам вновь принявшего невозмутимый вид Квинтуса.
– Говори, – в голосе Седьмого опасно зазвенела сталь, но рука его на спине Киллиана лежала аккуратно и мягко.
– Не далее, чем час тому назад этого никчёмного слугу нашла одна из рабочих, что обслуживают каток, – неспешно повествовал змей; жёлтые глаза его со зрачками-щёлочками сверкали яростью. – Бедняжка была очень напугана и взволнована. Она сообщила, что трое неизвестных тащили кого-то одетого точно как Его Высочество с мешком на голове в сторону пустующих во время праздника жилых кварталов. Этот жалкий слуга немедленно проверил комнату Его Высочества, где обнаружил разбросанные как попало вещи, в том числе мебель.
Лица Седьмого видно не было, однако Киллиан, продолжавший висеть на нём мёртвым грузом, ощущал даже сквозь все слои одежд, как по мере развития сюжета этого рассказа напрягались все его мышцы. Квинтус глядел на неудачливых похитителей острым, цепким взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
– Этот ничтожный слуга немедленно отправил стражу перекрыть все улицы и все дороги, ведущие из города, – продолжал тем временем Юйшэ самым доброжелательным голосом, на который был только способен, – а сам пошёл по следу и вскоре настиг эту чудесную компанию.
– Пошёл по следу? – сухо переспросил Самоцвет.
– Видите ли, Ваше Превосходительство, у этого никчёмного слуги есть некоторые сходства со змеями; в частности, мой язык очень хорошо улавливает тончайшие вкусы, витающие в воздухе. Его Высочество сегодня воспользовался великолепным парфюмом, который в его первый день в славном Нахтигале специально для него подобрал известный мастер-парфюмер; вкус этого аромата сложно с чем-то перепутать.
Квинтус, выслушав эти показания, молча повернулся к Седьмому.
– Всё до единого слова – правда, – без колебаний констатировал тот.
Никаких дополнительных вопросов к нему не возникло; Гранитный Столп только кивнул, легко приняв это заключение.
– Ваше Высочество, расскажите, пожалуйста, о произошедшем всё, что можете, – попросил он.
– На меня напали со спины в комнате, отведённой мне для подготовки к выступлению, Ваше Превосходительство, – к немалому удивлению Киллиана голос его не дрожал. – Они меня немного побили и куда-то вели. Потом появился Юйшэ.
– Вы знаете этих людей? – продолжал расспрашивать Самоцвет.
Лишь после того, как он обратил внимание на замерших у его ног преступников, Киллиан смог на них взглянуть: одетые просто и неприметно, лица закрыты, как и у очень многих жителей Империи, никаких знакомых ему гербов или опознавательных знаков. В любой другой ситуации их можно было бы принять за праздных отдыхающих, приехавших посмотреть на легендарное празднество.
– Юйшэ, будь добр, покажи моему почтенному супругу их лица, – с пугающим спокойствием попросил Седьмой.
Змей так и поступил: он бесцеремонно поднимал каждого по очереди и срывал маски, а после показывал Киллиану похитителей, медленно поворачивая то в профиль, то в анфас.
– Они мне незнакомы, Ваше Превосходительство.
– Это правда.
– Ваше Высочество, говорили ли они что-нибудь примечательное при Вас?
– Только ругались, – голос дрогнул: шок постепенно отступал, и Киллиан ощущал наваливавшуюся на него слабость пополам с нервной дрожью; тем не менее он как мог старался отвечать и даже попробовал – хоть и безуспешно – отлепиться от поддерживавшего его принца.
– Правда.
Гранитный Столп с минуту подумал; тишину всё это время не нарушало ничто, даже многочисленные украшения Его Высочества не звенели. Киллиан слышал, как билось его сердце, как шумела кровь в висках.
– Итак. Позвольте узнать, почтенные господа, зачем вы совершили попытку похищения Его Высочества? – стоило отдать Квинтусу должное: говорил он как настоящий судья, чётко и без тени эмоций.
– Хотели потребовать выкуп за мужа здешнего правителя, – хрипловато пробурчал один из преступников.
– Ложь, – коротко припечатал Седьмой.
– Видят Звёзды, Ваше Высочество…
– Соблюдайте порядок, – призвал Самоцвет. – Суждение Его Высочества не подлежит сомнению, ибо сами Звёзды его отметили. Извольте ответить на вопрос: с какой целью вы совершили попытку похищения?
Один из троих – всё тот же, видимо, главный – смачно сплюнул на пол, лишь немного не попав на сапоги Квинтуса.
– Я не скажу тебе больше ничего даже под страхом смерти, – таков был его ответ.
Киллиану остро захотелось немедленно уйти. Закрыться в безопасных покоях во дворце и носу оттуда больше не высовывать. Седьмой украдкой успокаивающе погладил его по спине.
– Простите, что вмешиваюсь, Ваше Высочество, Ваше Высочество, Ваше Превосходительство, – церемонно встрял Юйшэ. – Может ли этот никчёмный слуга, учитывая, что ситуация сложилась весьма неординарная, предложить несколько… необычный способ слегка оживить нашу беседу?
– Предлагай, – разрешил принц.
– Видите ли, Ваше Превосходительство, – принялся объяснять Юйшэ, – у этого жалкого слуги есть ещё одно свойство, роднящее его со змеями. А именно – яд. Яд этого ничтожного слуги мутит разум и погружает в состояние крайней тревоги; память при этом никак не страдает, зато желания поговорить прибавляется. Особенно после того, как жертва начинает видеть то, чего нет.
Змей сделал эффектную паузу, наслаждаясь лицами похитителей.
– Главное, конечно же, не переборщить с дозировкой, – это он вновь проговаривал приторным тоном, глядя бледному точно простыня главарю прямо в глаза. – Может привести к разным досадным неприятностям вплоть до весьма мучительной гибели.
– Я бы из тебя десяток сумок наделал, уродец, – не слишком-то твёрдо огрызнулся главарь; Юйшэ наградил его зубастой улыбкой.
– Ваше Превосходительство, учитывая неординарность сложившейся ситуации я ходатайствую о применении яда Юйшэ с целью скорейшего выяснения истины, – произнёс принц.
– Ходатайство удовлетворено, – кивнул Квинтус. – Ваше Высочество, Ваше Высочество, давайте присядем, пока почтенный Юйшэ делает всё необходимое.
Так и поступили: Киллиан вместе с Седьмым опустился на совсем маленький пуфик, на котором они сидели настолько близко друг к другу, насколько только позволял пышный наряд Его Высочества. Цепляться за его рукав оказалось занятием весьма увлекательным, а главное – успокаивающим.
Тем временем змей огляделся, обнаружил на небольшом постаменте круглую вазочку с букетом; цветы он вынул и критически осмотрел широкое горлышко. Кивнув собственным мыслям, змей несколько раз как следует сплюнул внутрь сосуда и деловито потряс его, перемешивая яд с водой. Когда сильная рука Юйшэ потянулась за главарём, тот попытался подняться и сбежать; успеха он, впрочем, не достиг. Змей его схватил, оторвал от земли и встряхнул точно мешок. В душе Киллиана проснулось нечто тёмное и злорадное, и это нечто с извращённым удовольствием наблюдало за тем, как перепуганный похититель, взвизгнув, зажал ладонями рот.
– Ну что же ты, – ласково проворковал Юйшэ. – Что-то не так?
Отчего-то Киллиан знал: если бы кто-нибудь сейчас попытался окликнуть змея, остановить словом, то неважно, сколь низким был бы голос говорящего, Юйшэ просто завершил бы своё дело, а потом, невинно улыбаясь, рассказал бы о ещё одном своём сходстве со змеями. Киллиан это отчётливо понимал, и от понимания этого приятное тепло разливалось от груди до самых кончиков пальцев.
Змей тем временем сложил своё тело в высокую петлю и аккуратно, почти нежно уложил жертву на неё спиной. Это позволило ему освободить руку, которой он немедленно зажал преступнику нос. Похититель мычал и сопротивлялся, как мог пытался вывернуться, но тщетно: спустя почти минуту воистину героических усилий ему всё же пришлось открыть рот, чтобы сделать вдох. Этого-то коварному Юйшэ и было надо: он ловко влил яд в свою жертву и позволил ей грузно упасть на пол.
– Дело сделано, Ваше Высочество, – оповестил он, плавно огибая всю комнату своим чарующе переливающимся телом. – Нужно только немного подождать.
Наступила тревожная пауза. Двое похитителей жались друг к другу, боясь даже двинуться, в то время как их главарь лежал бесформенной грудой посреди комнаты.
– Как ты? – очень тихо спросил Седьмой.
– Бывало лучше, – честно ответил Киллиан.
– Скоро уже поедем домой.
Сил хватило только на кивок. Больше они ни о чём поговорить не успели: преступник резко дёрнулся и издал болезненный стон. Киллиан бросил взгляд на Юйшэ, чтобы увидеть выражение высшей степени удовлетворённости на плоском накрашенном лице. Спустя ещё пару минут похититель закричал, надрывно и высоко, после чего начал бессвязно бормотать себе под нос. Киллиан различил только «Звёзд ради» и «умоляю».
– Можно продолжать, – спокойно оповестил змей.
Он неспешно приблизился к главарю и вновь поднял его, на этот раз – чтобы поднести поближе к Квинтусу.
– Зачем вы совершили попытку похищения Его Высочества? – бесстрастно повторил свой вопрос тот.
– Умоляю… – прохныкал преступник.
– Ты избавишься от мучений, ответив на его вопросы, – вкрадчиво проговорил Юйшэ.
– Хорошо, – задыхаясь согласился неудачливый похититель. Громко шмыгнув носом, он признался: – Нас нанял Его Высочество Десятый Принц.
Сердце Киллиана ушло в пятки. Трясущимися руками он вцепился в руку Седьмого так сильно, что тот не сдержал удивлённого и в то же время болезненного выдоха. Лица змея видно не было, но отчего-то воображение Киллиана нарисовало очаровательную улыбку и полные животной ярости золотые глаза.
– Вы хорошо подготовились к похищению, раз смогли зайти так далеко, – один только Гранитный Столп, полностью оправдывая свой титул, оставался спокойным. – Откуда вы узнали детали мероприятия?
– У этой дуры, – после этих слов главарь страшно взвыл и задёргался, но вскоре вновь заговорил: – У художницы. Прикинулись коллекционерами. Она всё и растрепала.
– О какой художнице идёт речь? – уточнил Самоцвет, но преступник снова закричал и задёргался.
– Об Аполлин фамилии Моро, – ответил вместо него Седьмой. – Боюсь, всё сказанное этим человеком – чистая правда. Ваше Превосходительство, Аполлин фамилии Моро – честная женщина, сделавшая для славного Нахтигаля неизмеримо много. Посему я ходатайствую о её допросе в моём присутствии. Видят Звёзды: лишь один человек заинтересован в благополучном разрешении этого дела более меня.
– Ходатайство принято. В общих чертах картина мне ясна. Ваше Высочество, за сим прошу позволения отправиться в столицу и забрать с собой этих господ для официального предъявления обвинений.
– Как Ваше Превосходительство сочтёт нужным, – ответил принц.
– Также прошу не сообщать Аполлин фамилии Моро о произошедшем. Лучше будет, если как можно меньше людей будут знать, – проговорил Самоцвет, поднимаясь. – Я пришлю кого-нибудь для расследования в ближайшие дни; они же допросят художницу и доставят её в столицу.
– Да будет так, – согласился Седьмой.
– Вы обещали, что если я всё расскажу, то мне станет легче! – прервал их крик главаря похитителей.
– Он соврал, – спокойно бросил Седьмой.
После события развивались, как показалось Киллиану, стремительно: Юйшэ вызвал стражу, и преступников увели. Квинтус откланялся и быстрым шагом покинул их.
– Мой господин, – тихо, ласково позвал его принц. – Всё закончилось. Поехали домой.
Он смог только промычать что-то утвердительное в ответ. До повозки Киллиана под руку вёл Юйшэ. Седьмой шагал перед ними, и шорох его одежд вместе с позвякиванием украшений превращался в причудливую, убаюкивающую мелодию.
Они все вместе погрузились в повозку Юйшэ; даже с учётом того, что её строили специально для крупного пассажира, места внутри было маловато для троих. Так Киллиан оказался зажат между змеем и Его Высочеством; последний бесцеремонно смял свои роскошные одежды, чтобы после притиснуться бок к боку к Киллиану. Тот совершенно внезапно ощутил, как руки его перестали дрожать, стоило ему лишь опереться на принца и почувствовать прикосновение к ногам плотно уложенных на полу змеиных колец.
– Это я виноват, – выдохнул Киллиан. – Это всё можно было бы предотвратить.
Юйшэ встревоженно взглянул на него, а потом на принца. Тому в тесноте пришлось объясняться с ним одной рукой, и оттого пауза несколько затянулась.
– Ваше Высочество, даже мы с Юйшэ не смогли предвидеть этого, – озадаченно проговорил Седьмой. – Поверь мне, мы всё проверяли, и даже наших объединённых усилий оказалось мало.
– Мне следовало рассказать вам о письмах. Я думал, что он просто злился и хотел наговорить гадостей.
– Какие письма? – спросил Его Высочество осторожно; не надо было видеть его лица, чтобы понять, что он предчувствовал нечто, способное даже его вывести из себя.
– С незнакомой печатью и без обратного адреса.
Невозможно было вспомнить содержание всех этих коротеньких записок, не содрогнувшись; Киллиан перечислил их все, одну за другой, начиная с кощунства ещё в Хайлигштерне, в точной последовательности и мельчайших деталях. Когда он закончил, Седьмой шумно вздохнул под маской, а на лице змея вновь появилась та самая сахарная улыбка, которой можно было перетравить всех вредителей в стране включая двуногих.
– Это переходит все возможные границы, – в голосе принца звучал лёд.
– Ещё раз предлагаю подослать убийц к этой свинье, – ласково протянул Юйшэ.
– Это крайняя мера.
Змей опасно усмехнулся.
– Во все прошлые разы Ваше Высочество резко отвергали эту идею.
– Во все прошлые разы у меня не было личных поводов желать ему смерти.
Тёмный покачивавшийся на ходу салон повозки был по самую крышу наполнен настолько ощутимым убийственным намерением, что Киллиану даже показалось, что сам воздух загустел и лез в лёгкие с трудом, неохотно. И всё же на душе его было чуточку светлее: рассказав о происходившем всё это время, он точно вынул из раны жало, всё продолжавшее источать яд, и теперь к испугу от произошедшего и страхом перед будущими происшествиями примешалось и облегчение от того, что он был не один. Киллиан быстро заморгал, подавляя накативший порыв: не только в нём при упоминании Десятого поднималось нечто злое, порочное, желающее причинить боль. Его поддерживал Юйшэ, который не постеснялся бы даже нанять убийц. Его поддерживал даже праведный Его Высочество Седьмой Принц, и даже его искренняя, всеобъемлющая вера не перевешивала его ярости; Киллиан не мог не сжать его рукав, осознав в полной мере, что этот человек ради него был готов обернуться против собственного брата и против воли самого Императора.
Дворца они достигли в атмосфере мрачного согласия. Повозка плавно вкатилась во двор и выпустила их в тёплую летнюю ночь, наполненную сладким ароматом цветов.
– Я не смогу сегодня заснуть, – тихо признался Киллиан; какая-то его часть малодушно надеялась, что его никто не услышит.
– Юйшэ, приютишь нашего господина сегодня у себя?
– Конечно, – с готовностью отозвался змей. – Идём, Ваше Высочество. Вымоешься в горячей воде, перекусишь, может, всё-таки поспишь. К утру, глядишь, полегчает.
– Я присоединюсь к вам чуть позже, – пообещал принц.
На входе во внутреннюю часть дворца они разошлись, и Юйшэ повёл Киллиана в то его крыло, где ему раньше бывать не доводилось. Покои его находились на первом этаже – даже в полубессознательном состоянии Киллиан понимал, что это было сделано для того, чтоб змею не пришлось лишний раз карабкаться по лестницам. Внутри тоже не было подъёмов или спусков: просторная гостиная, за ней большая спальня, огромный гардероб и купальня, куда Юйшэ привёл своего спутника в первую очередь; Киллиан по дороге сюда даже не заметил, как змей отдал слугам распоряжение набрать воды и принести сюда свежую ночную рубашку. Повинуясь привычке, которую он за собой лишь теперь заметил, Киллиан окинул оценивающим взглядом полы: везде, кроме купальни деревянные, несмотря на то, что за пределами покоев по всему этажу – сплошь каменные.
Мылся Киллиан долго, проговаривая в уме каждое своё действие. Раздеться. Сложить костюм – его немного порвали похитители, но, пожалуй, это можно было починить. Окунуться в горячую воду. Закрыть глаза. Только теперь он в полной мере чувствовал усталость в мышцах и боль в тех местах, куда его били. В целом бывало и похуже. Он сделал несколько вдохов и выдохов под счёт. В этот раз всё обошлось. Он неспешно покрыл всё тело ароматным мылом, вспенил и смыл. Повторил ещё раз. Потом снова. Мягкая пена по идеально гладкой коже скользила так умиротворяюще, что Киллиан не удержался и намылился в четвёртый раз, наслаждаясь ощущением очищения.
В покои к змею он вернулся, когда тот расстилал кровать. Если, конечно, так можно было назвать огромное ложе, занимавшее целую выемку в стене и отгороженное тяжёлыми шторами; размерами постель Юйшэ напоминала скорее небольшую комнату. Змей как раз аккуратно сворачивал в сторону изножья два гигантских одеяла, которые могли легко укрыть такое немаленькое существо. Киллиан успел только три раза несильно топнуть босой ногой и обратить на себя внимание, когда в покои вошёл Его Высочество: широкая и длинная домашняя рубаха, неизменная маска на половину лица и волосы, перехваченные одной лишь лентой на уровне плеч. Только теперь Киллиан мог в полной мере оценить их длину и восхититься ею: самые кончики спускались ниже бёдер принца. Этот элегантный и возвышенный господин разулся, прежде чем безо всяких церемоний забраться в змеиную постель как в свою собственную. Говорил он только жестами:
– Я распорядился подать ужин.
Юйшэ безмолвно его поблагодарил. Когда слуги закончили накрывать стол в гостиной, змей в несколько заходов перетащил еду в спальню: расстелил скатерть прямо на кровати и расставил всё поверх.
– Иди сюда, мой господин, – позвал Седьмой уже голосом, пока Юйшэ суетился. – Посиди со мной.
Киллиан забрался к нему; ужин прошёл почти безмолвно: в большинстве своём «передай, пожалуйста это» и «попробуй вон то» говорили их руки. Знакомая пища точно возвращала всё на круги своя после сумасшедшего дня.
– Ты ещё не мылся? Иди. Я побуду с ним, – показал жестами Его Высочество после того, как они закончили, и змей при помощи Киллиана унёс опустевшие тарелки обратно в гостиную.
Не было видно, что Юйшэ ему ответил, но змей удалился в купальню, оставив их наедине; Седьмой погасил единственную включённую до того момента лампу.
– Прости за все эти хлопоты, – виновато пробормотал Киллиан, вновь забираясь к нему; теперь, в безопасности, ему было слишком неловко снова садиться рядом и требовать успокоительных жестов, так что между ними осталась почтительная дистанция; простыни были необычайно тёплыми, точно под ними пряталась грелка.
– Почему ты опять винишь кого угодно, но не того, кто действительно виноват? Это не ты делаешь безумные вещи без какой-либо причины.
– Если бы меня не было, у вас с Юйшэ не было бы всех этих проблем.
– Если бы тебя не было, у нас с Юйшэ было бы намного меньше поводов для радости, давай начнём с этого, – принц снова включил свой невыносимый дар выдавать совершенно непробиваемые аргументы. – Сегодня ты танцевал так, что я что угодно отдал бы за то, чтобы увидеть тебя на льду снова. Если цена за это – всего лишь очередная стычка с моим Десятым братом, то я согласен.
– Он опасен.
– Тем более, Ваше Высочество, – Седьмой небрежно взмахнул бледной рукой, отлично видимой даже в темноте. – Если после сегодняшнего в столице поднимется скандал и его всё-таки поставят на место, то всем станет намного легче жить. Тебе ещё вся Империя спасибо скажет.
– Ну и как с тобой спорить, Ваше Высочество? – возмущение вышло настолько неубедительным, что Седьмой не смог сдержать смешка.
– А зачем ты споришь, если видишь, что я прав? Тебе сложно принять тот факт, что ты для нас с Юйшэ важен даже несмотря на то, что это влечёт для нас какие-то не слишком существенные последствия?
– Я не знаю, что тебе сказать, чтобы не наврать.
– Тогда я подожду, когда тебе будет, что сказать. А пока просто прими к сведению, что мы уже считаем тебя своим, и горе тому, кто на тебя покусится.
От необходимости отвечать Киллиана спас появившийся змей: в полумраке комнаты его было уже плохо видно, зато чешуя шуршала о дерево пола размеренно, знакомо и успокаивающе.
– Мой господин, хочешь я сделаю для тебя гнездо из моих колец? – предложил Юйшэ, забираясь в постель. – Они тёплые, и в них ты будешь даже во сне ощущать, что я за тобой присматриваю.
– Да, пожалуйста, – Киллиан не был уверен, что в такой темноте кто-то разглядит его жесты, поэтому голос сделал до хрипоты низким; с другой стороны, ему следовало благодарить окутавший их мрак: на свету он не смог бы согласиться на это предложение.
Змей завозился, складывая своё длинное тело в подобие колыбели; среди подушек некоторые оказались аккуратно свёрнутыми одеялами чуть более человеческих размеров, чем два основных; одно такое змей постелил внутрь своих колец и украсил сверху подушками, после чего пригласил Киллиана лечь. Получившееся гнездо на удивление удачно подходило ему размерами; почти сразу после того, как Юйшэ укрыл его ещё одним ранее замаскированным под подушку одеялом, Киллиан ощутил прилив умиротворения; всё его тело само собой расслабилось и приготовилось к отдыху. В темноте он увидел силуэт Седьмого, который подтаскивал свои спальные принадлежности к телу змея и удобно устраивавшегося с внешней стороны кольца.
– Мой господин, я знаю прекрасные стихи, – тихо проговорил он. – Хочешь, прочту их тебе?
– Если тебе не сложно, – согласился Киллиан.
В бархатные объятия сна его провожали чудесные строки, повествовавшие о красоте природы, долгих путешествиях, танцах, вине и музыке.
– Юйшэ, – позвал он, уже балансируя на границе яви, – спасибо, что пришёл за мной. Я рад, что ты есть.
– Это правда.
Змей тихо рассмеялся; Киллиан ощутил его ладонь на своей макушке.
– Я тоже рад, что наши пути пересеклись, Маленькое Высочество.
– И ты, Ваше Высочество. Тебе тоже спасибо.
Больше он ничего не запомнил с того вечера. Когда Киллиан открыл глаза, сквозь стрельчатое витражное окно уже пробивался дневной свет, украшавший комнату яркими всполохами цвета. Шторы у постели не были задёрнуты полностью, и Киллиан мог разглядеть спящего Седьмого: он растолкал все свои подушки, и голова его теперь покоилась прямо на змеином теле; белые волосы за ночь выбились из простой причёски и разметались блестящим ореолом. На плече принца лежала ладонь змея – Киллиан впервые увидел её без перчатки. Всю тыльную сторону покрывали мелкие золотистые чешуйки, переливавшиеся на свету; подушечки пальцев имели треугольную форму – равно как и когти, которыми эти самые пальцы оканчивались. Зрелище это было таким очаровательным, домашним и тёплым, что Киллиан не мог отвести от него взгляда. Он твёрдо решил подумать о вчерашнем чуть позже, когда проснутся остальные. Пока что он не был готов отпустить наполнявшее его чувство причастности, сменившее холодную пустоту одиночества, что преследовала его с самого переезда в Эдельланд. С огромной нежностью Киллиан украдкой одним пальцем погладил прядь белоснежных волос, что изящным завитком легла на искрящуюся чешую и, лениво прикрыв глаза, позволил лёгкой, освежающей дрёме утянуть его в свои сети.