Подготовка к балу представляла собой преимущественно невероятно неловкие попытки репетиций парного танца. Оказалось, что в Эдельландской Империи уже много веков существовала традиция: на Праздник Осенних Огней в столицу съезжались все важнейшие люди страны, включая, конечно же, императорских детей с их семьями. Пышный бал в этот день открывали те из них, кто женился в минувшем со дня прошлого торжества году; если пар было несколько, то младшие шли первыми. Из этого следовало, что Киллиану предстояло танцевать с Седьмым на глазах у огромной толпы людей, привыкших к интригам, сплетням и подковёрным играм. И, разумеется, этот танец надо было ставить заранее. И, конечно же, у него был целый ряд своих правил; их Софос зачитывал целых два занятия, попутно выделяя новые слова, и они повторяли всё это ещё два занятия. В итоге Киллиан узнал, что в сложных последовательностях шагов, пассов руками, поворотов относительно друг друга и прочих па заключалась вся суть взаимоотношений между танцующими, будь то супруги или же случайно сформировавшаяся после смены партнёров пара.
Так, если кланялся только один из партнёров, это означало, что он был ниже по статусу и в случае, если речь шла о супругах, решений в семье кланяющийся принимал меньше. Если оба кланялись друг другу с одинаковой глубиной поклона – по статусу они равны, а в союзе важен голос обоих и все решения принимаются сообща. При движении по кругу в центре оставался тот, кто выше по статусу; равные будут одновременно вращаться вокруг общего центра. В равноправных парах роль ведущего партнёра исполняли оба по очереди. Совместное вращение, при котором они стоят спина к спине и оба смотрят по направлению вращения, означало доверие друг к другу, тогда как вежливую отстранённость можно было выразить, ни разу за весь танец не повернувшись к партнёру спиной. И этими правилами записи Киллиана только начинались; он в один прекрасный вечер проделал в этих листах по дырке и соединил их металлическим кольцом, чтобы не растерять, перечитывая.
Ещё хуже стало, когда Седьмой разобрался с очередным наплывом дел, и у него появилось время на практику: пришлось обсуждать с ним то, каким образом им следует выставить напоказ свою несуществующую влюблённость, и видят Звёзды: легче ничуть не становилось от его извечной манеры говорить о любых деликатных вещах примерно тем же тоном, что и о погоде.
– Бал – это ещё и политика, Маленькое Высочество, – невозмутимо объяснял принц. – В этом году – особенно. Приедут представители Королевства Эрийского, и Его Величеству очень важно произвести нужное впечатление.
– И что же ему нужно?
– Все прекрасно знают, что танец Десятого брата и эрийской принцессы будет высказыванием вроде «вот это с вами станет, если не подчинитесь, мы можем быть грубыми». В таком случае для Его Величества окажется особенно выгодно, если мы с тобой продемонстрируем другую крайность, как бы сказав «вот это вы получите, если будете покорно сотрудничать»
– Значит, нам нужно быть безупречными и, конечно же, без памяти влюблёнными и безгранично счастливыми.
– Совершенно верно.
В подготовке их сопровождал начитанный Софос: Седьмой, конечно, придворному танцу обучался, но в последние годы нарочно избегал на балу необходимости свои знания применять, так что за исключением обязательного первого танца половину тонкостей благополучно позабыл.
– Мне не нужны лишние проблемы, поэтому, конечно, езжу туда каждый год, – так он об этом говорил, пока они под чутким руководством учёного отрабатывали самые основные шаги и поклоны, – но специально каждый раз заказываю одежду с таким широким подолом и жёстким каркасом, чтобы никому и в голову не пришло меня приглашать. Быть чем-то чёрным и шарообразным иногда весьма полезно.
– Разве тебе не нравится танцевать?
– Не тогда, когда каждый, кто тебе попадается, пытается подсунуть тебе в постель себя или кого-то из своих детишек, Маленькое Высочество. Впрочем, теперь, когда я благополучно женат, можно эту традицию немного нарушить и пошить что-то более удобное.
– Ваше Высочество, Вы опять забыли развернуть стопу, – напомнил ему в пятый раз Софос; потребовать прекратить разговоры он не мог, и оттого ему только и оставалось, что тактично прерывать время от времени высоких господ.
– Ах, точно. Спасибо, – откликнулся Седьмой и медленно выполнил движение снова, теперь уже правильно.
– Ваше Высочество, а ведь стоп же не будет под твоими одеждами видно, – задумчиво проговорил Киллиан. – Это наталкивает меня на мысль: всё же почему в Эдельланде все так настойчиво закрывают свои тела и лица?
– Это прекрасный вопрос, Маленькое Высочество. Видишь ли, эта традиция восходит к древней философской концепции, произошедшей от самого Писания и одобренной даже Звёздами. Пожалуй, почтенный Софос сможет объяснить её короче и яснее, чем я.
– Хорошо, Ваше Высочество. Видите ли, Ваше Высочество, ещё до образования Империи эдельландцы считали, что чем выше положение человека и чем, соответственно, больше ответственности он несёт, тем меньшее право на вмешательство своего личного «я» в дела он имеет. Его Величество Первый Император Эдельланда больше походил на огромную разодетую статую божества, и даже в близком кругу покрывался почти полностью – это отражало его справедливость и беспристрастность. То же самое касалось и других влиятельных людей: на работе чиновник, генерал и священник должны быть чиновником, генералом и священником, а не кем-то другим. Однако теперь эта традиция, хоть и пережила новое рождение во времена становления Империи, всё же как и все другие сильно упростилась до того, что Ваше Высочество может наблюдать своими глазами.
– Но разве в маске и под слоем одежд не проще совершить несправедливость? Ведь если твоё лицо скрыто, то никто и не узнает, что закон преступил именно ты. А даже если и узнают, то это же совершил чиновник, генерал и священник, а не человек, что под маской, разве не так?
– До этого эдельландская знать додумалась ещё до того, как появилась Империя, Ваше Высочество, – серьёзно ответил Софос. – Так что теперь в каждом крупном городе есть особая книга со списком форменных деталей одежды каждого дома, каждой семьи и каждой фамилии, которым дарована честь иметь свою форму. Для домов и самых влиятельных семей представлены детальные описания личной маски каждого из ныне живущих их представителей.
– К вопросу о справедливости можно добавить и ещё один аргумент, Маленькое Высочество. Взгляни на ситуацию с другой стороны: что, если у блестящего мастера своего дела волею судеб оказалась неприятная внешность? А даже если Звёзды смиловались, то невозможно нравиться всем. Маска решает эту проблему: люди обращаются к тем, кто хорош, а не к тем, кто красив.
– И правда, – Киллиан приостановился подождать, пока Его Высочество выполнит очередную последовательность шагов верно. – И всё же я не очень понимаю, почему Ваше Высочество следует этому предписанию с гораздо большим рвением, чем все, кого мне доводилось встречать. Белые волосы и голубые глаза – это дар Звёзд одним лишь членам императорской семьи.
– Сейчас наша внешность и впрямь стала частью формы, но её необычность не отменяет Писания, Маленькое Высочество. Белея, мы не перестаём быть людьми, и ничто человеческое не теряем. Я выбираю для себя такой путь, потому что, наверное, лет с четырнадцати весьма религиозен, – ответил на это Седьмой; одновременно говорить и правильно выполнять па он, похоже, мог лишь с трудом. – И после похода в Леерум моя вера только укрепилась вместе с желанием следовать Писанию. Видишь ли, Маленькое Высочество, Леерум – это место, где Звёзды смотрят, кто на что годен, и особенно строго Они проверяют будущих правителей. Я же не просто обратил на себя внимание Звёзд. Я видел Их.
– Как это? – удивился Киллиан; пожалуй, он даже впервые за долгое время вновь усомнился в своём знании языка.
Софос скомандовал им развернуться и соединять в непрерывную последовательность три только что отработанных движения.
– Как бы объяснить, – пробормотал принц; взгляд его несколько мгновений блуждал в пространстве, точно видя что-то, чего не видели остальные. – Леерум – и правда пустое место; всё что в нём есть – куски разорванных в клочья немыслимых миров да самые разные существа, попавшие туда из этих миров, расплодившиеся и претерпевшие множество искажений. Но за ним есть кое-что ещё, понимаешь? Мир Звёзд – это не легенда, Маленькое Высочество. Я там был; более того, я уверен, что при необходимости смогу туда вернуться.
Киллиан застыл посреди очередного па. Скажи это кто-то другой – он бы ответил, что это ложь, причём настолько очевидная, что даже слушать её стыдно. Но это сказал Седьмой. Человек, которого Киллиан ни разу за несколько месяцев не поймал даже на малейшей лжи. Человек, который ложь презирал и постоянно говорил об этом по поводу и без.
– Их действительно семь, – продолжал принц. – Я не видел Их глаз, но чувствовал взгляд; я хорошо помню их касания, когда Они красили меня в белый.
– Пожалуй, отойду за водой, Ваше Высочество, Ваше Высочество, – Софос неловко откашлялся и, схватив до половины полный кувшин, покинул их.
Седьмой остановился перевести дух.
– Знаешь, Маленькое Высочество, я ведь родился здесь, а не в столице, – поделился он. – Его Величество тогда ещё был только Первым Принцем и ездил по всей стране; в городах, где он проводил много времени, он держал по несколько наложниц – не самых любимых, просто чтобы не скучать вечерами. Моя мать была из их числа. Я, конечно, имел все права императорского отпрыска, но никаких надежд на меня не возлагали; никто даже не рассчитывал, что я переживу Леерум, – здесь он помедлил, вновь уставившись перед собой пустым взглядом. – Так вот, если ты не веришь моему предыдущему рассказу, то подумай сам: как кто-то вроде меня мог оказаться в фаворе у нашего нынешнего Императора? Почти всех своих признанных детей он просто раздал как котят в жёны и мужья влиятельным людям, поддержка которых была ему выгодна. А меня он отправил в тот город, в который я захотел, а при каждой возможности заключить через меня новый союз вежливо спрашивал и всякий раз спокойно принимал отказ, даже если он ставил его в неудобное положение. Тебе не кажется это странным?
– Если честно – мне это казалось странным ещё когда наш Первый министр рассказывал нам с Её Высочеством, какие у нас варианты политического брака, – признался Киллиан; танцы они совершенно забыли и просто неловко стояли посреди зала. – Он сказал, что хоть ты и был тогда старшим из неженатых, но на тебя не стоило даже смотреть.
– Видишь ли, уходя из мира Звёзд я по Их указанию нарвал выросших под Их светом цветов и выпил воды из Их ручья, – с безжалостной честностью говорил Седьмой. – Когда я с этим букетом вернулся в Хайлигштерн, Его Величество внезапно стал необычайно добр ко мне – конечно, ведь ни в его, ни в моём поколении Звёзды больше никого не освящали. Он тогда пригласил меня на поздний ужин в честь возвращения, много хвалил и явно чего-то ждал в ответ на свою внезапную благосклонность. Тем не менее, он даже не припомнил имени, которое мне дали при рождении няньки. Именно тогда я понял, что даже те послабления, которые я себе делал до Леерума, теперь стали недопустимы. Так что, отвечая на твой вопрос: я чувствую себя обязанным соблюдать Писание в полной мере и в тех формулировках, какие были ниспосланы нам изначально, потому что единственные, кому я не был безразличен без белых волос и голубых глаз – это Звёзды.
– Извини, если задел этим вопросом. И, наверное, спасибо? За доверие.
Седьмой лишь легко рассмеялся и, наконец, отмер, усевшись прямо на пол; свободные одежды его образовали чёрный кружок.
– Это всё никогда не было секретом, Маленькое Высочество. Да и жаловаться не на что: я живой, я богат, у меня есть прекрасный любимый город и верный Юйшэ. Правда, меня считают немного странным из-за старомодных взглядов и побаиваются моего дара, но с другой стороны лишний раз стараются не создавать мне проблем. Чего ещё можно желать?
– Знаешь, Ваше Высочество, есть одна вещь, которой я бы желал на твоём месте, – проговорил Киллиан, усаживаясь на почтительном расстоянии. – Моя семья никогда не была богатой или влиятельной. У меня никогда не было ни слуг, ни огромных покоев. И Звёзды меня не освящали. И всё же всю мою жизнь меня любили и берегли. Я не переживал ничего страшнее свих первых дней здесь, в Империи. Вот этого я бы тебе пожелал – чтобы тебя окружали те, к кому ты можешь прийти в любом состоянии и с любой проблемой, зная, что даже если помочь тебе ничем не смогут, то хотя бы выслушают.
На это Его Высочество не ответил; лишь отвернулся и глубоко вздохнул.
– А ведь мне поначалу казалось, что за твоей маской и человека-то не было. Теперь мне за это стыдно. Ты заслужил лучшего.
– В этом и суть масок, Маленькое Высочество, – покивал принц; голос его точно звучал откуда-то издалека. – На тот момент ты меня знал просто как политическую фигуру. Правда, боюсь, я всё же позволил своим личным мотивам повлиять на мои решения, имевшие политический вес.
– Спасибо тебе и за это, Ваше Высочество.
– Раз уж мы вернулись к теме политики, то не думаешь ли ты, что было бы интересным ходом позволить тебе, Маленькое Высочество, добавить в наш танец эрийских мотивов? – неожиданно спросил Седьмой, оживившись.
– Ваше Высочество, но разве придворный танец это допускает? – Киллиан вспомнил всё то безумное количество бумаги, что он исписал правилами этого самого танца.
– Нет, но разве это не будет выглядеть красиво для той публики, симпатии которой нам нужно заслужить? Представь себе, Маленькое Высочество: все ещё под гнетущим впечатлением от того, что вытворит Десятый брат, и тут мы с тобой, такие формально-почтительные, раскланиваемся друг другу… и начинает играть бузуки. Представляешь масштаб скандала?
– Они скажут, что ты сошёл с ума, – предположил Киллиан. – И без того странный был, а теперь и вовсе испортился.
– Конечно. А безумцы привлекают больше внимания. Больше внимания – больше интереса к Нахтигалю и больше помощи Эрии. Мы оба выигрываем, Маленькое Высочество.
– Не смею отказаться от такой чести, Ваше Высочество, – Киллиан изобразил поклон.
– Да и для делегации из Эрийского Королевства это будет благоприятный знак, – продолжал принц после того, как накатившее на них веселье слегка улеглось.
– Верно.
Ненадолго повисла тишина. Седьмой отставил руки за спину и лениво откинулся, опираясь на них, точно они вовсе не обсуждали непростые вопросы вперемешку с делами государственной важности. Софос всё не возвращался; видимо именно поэтому Его Высочество решил продолжить разговоры на деликатные темы.
– Маленькое Высочество, – начал он тем самым совершенно обыденным тоном, которым обсуждал как цветы в саду, так и до безобразия неловкие вещи, – есть ещё кое-что, чего требует моя вера. Я всё ещё не могу дотрагиваться до тебя без разрешения. Звёзды очень категоричны в вопросах того, что в Писании именуется “священностью человеческого тела”. Придворный танец, конечно, можно без особого труда исполнить на почтительном друг от друга расстоянии, и всё же в нашем случае это не будет выглядеть естественно.
– Тогда это даже обсуждать нечего, – решил Киллиан. – Всё-таки ради блага Эрии я и не к такому был готов не далее, чем этой весной.
– Я вижу, что тебе неприятно. На самом деле заставлять тебя, даже если ты понимаешь, зачем это нужно – всё ещё грех.
– Тогда смотри на это иначе, Ваше Высочество. Я хочу, чтобы ты помог мне получить больше пожертвований для моей родной страны. Прикасаясь ко мне в танце, ты выполняешь моё желание, а уж что я там об этом думаю – то моя ответственность. Это же я тебя попросил мне помочь, верно?
– Пожалуй, под таким углом это и правда исключительно твоя ответственность, Маленькое Высочество, – с лёгким смешком проговорил Седьмой. – Тогда мне нужно точно знать, до каких мест на твоём теле можно дотрагиваться – не смотри на меня так, в Писании этот вопрос обозначен как обязательный.
Киллиан озадаченно моргнул. Пожалуй, он не ожидал, что к его чувствам будут относиться настолько серьёзно, что дойдёт до таких разговоров – и неважно, в погоне ли за праведностью перед Звёздами или от искреннего нежелания его обидеть. Ему потребовалось некоторое время, чтобы, тихо завидуя невозмутимости собеседника, собраться с мыслями. Слова чужого языка точно решили вспомнить былые времена и перепутаться в голове, принуждая сделать особенное усилие, чтобы сложить их в подобие стройной понятной фразы.
– На самом деле, я думаю, было бы вполне нормально, если бы ты дотрагивался до моих плеч? Не только в танце; я привык, что так привлекают моё внимание в обычной жизни. Или к тому, что меня на ходу берут под локоть – это в Эрии приемлемо для знакомых какое-то время людей. Но этого же, наверное, мало?
– Можем работать уже и с этим, – безмятежно предложил принц; всё же было нечто невыносимое в этой его привычке низводить сложные вещи до смехотворной простоты.
Пожалуй, Киллиан ждал чего-то совсем другого – например, обвинений в том, что он слишком долго думает и слишком серьёзно к такой мелочи относится.
– Думаю, что в танце можно включить в этот список спину и, может быть, талию? – совсем сконфуженно предположил он. – В конце концов, не представляю, как это может мне навредить.
– Может, Маленькое Высочество, – серьёзно возразил Седьмой. – Не забывай: на нас будут смотреть сотни глаз, если не тысячи. Так что обязательно нужно выбрать только те па, которые будут нам обоим удобны. Нам не нужны досадные случайности из-за чрезмерного волнения.
– А что насчёт тебя, Ваше Высочество? – с одной стороны стоило задать этот вопрос хотя бы из вежливости, а с другой Киллиан отчаянно нуждался в паре мгновений передышки. – Мне же ведь тоже нужно тебя касаться.
– Да, и ты можешь делать это в любое время и как тебе будет угодно.
Этой обескураживающей честности воспитанный в скромности Киллиан уже не выдержал и невежливо отвёл взгляд, уставившись на собственные вытянутые вперёд ноги.
– Я хорошо к тебе отношусь, Маленькое Высочество, и мне этого достаточно, чтобы никакие твои прикосновения меня не смущали. Если же вдруг я буду в особенно дурном расположении духа, и моим единственным желанием будет, чтобы меня никто не трогал – я так тебе и скажу.
После такой речи смотреть в его сторону было решительно невозможно. Киллиан сделал медленный вдох, считая при этом до четырёх. Какая-то часть его возмутилась этой реакции: они же договариваются о том, как поступить идеальным для всех образом, зачем так переживать?
– О чём ты сейчас думаешь? – неожиданно спросил Седьмой.
И, конечно же, огромное желание солгать наталкивалось на то единственное правило нахтигальского дворца.
– Я не привык, что меня спрашивают о таких вещах, – осторожно подбирая слова, ответил Киллиан. – Я благодарен, конечно, что тебе не всё равно. Но всё же непривычно.
– Именно о таких вещах и нужно обязательно говорить, Маленькое Высочество. Звёзды здесь правы, как, собственно, и во всём остальном. Они знают, что люди не могут читать мысли друг друга, и по лицу далеко не всегда понятно, какие на самом деле чувства твои действия вызывают у человека. Писание на этот случай рекомендует обсуждать деликатные темы прямо и честно и прислушиваться друг к другу – так Звёзды о нас заботятся. Жаль, что люди в наше время уже позабыли Их слова и почти перестали ценить Их мудрость.
– Я не слишком глупо выгляжу, когда сижу и пытаюсь решить, как же до меня можно дотрагиваться?
– Ты выглядишь как человек, который себя уважает и не намерен всем подряд позволять делать с тобой всё, что вздумается, Маленькое Высочество. И у меня это тоже вызывает уважение. Мне нравится, что когда я пытаюсь с тобой договариваться, ты не отмахиваешься и подходишь к делу серьёзно.
Киллиан печально подумал о том, как же тяжко было детство, а с ним – и юность этого человека, раз теперь он радовался и такому. От необходимости срочно придумывать ответ спас звук открывшейся двери.
– Простите, что так долго, – проговорил, пытаясь отдышаться, Софос, который нёс целых два полных воды кувшина. – Ваше Высочество!..
– Мы присели отдохнуть и обсудить детали танца, – принц ловко подал чистейшую правду в выгодном свете. – Я теперь примерно представляю, с каких па нам стоит начать.
– Видят Звёзды – Ваше Высочество всегда прекрасно организовывает особенно важные дела, – с облегчением ответил учёный.
– Почтенный Софос, у меня есть вопрос, не относящийся к делу, – Седьмой чуть прищурился; видимо, настроение у него в тот день было такое – спрашивать о неожиданных вещах.
– С удовольствием дам ответ, если его знаю, Ваше Высочество, – покорно вступил в эту ловушку учёный, аккуратно расставляя кувшины.
– Книги каких авторов ты даёшь моему почтенному супругу для чтения? – легко поинтересовался принц, точно это было совершенно неважно. – Не пойми неправильно: я просто поймал себя на возмутительной мысли о том, что отношусь к его обучению весьма безответственно, раз не знаю даже такой простой вещи.
– По большей части это эдельландская классика, которую в Империи знает каждый образованный человек, Ваше Высочество, – дрогнувшим голосом ответил Софос. – Но есть и кое-что современное ради изучения именно сегодняшнего состояния языка... Ваше Высочество.
Киллиан мог прямо-таки видеть, как в его голове слова стремительно складывались в разные комбинации в попытке найти ту самую не лживую, но и не выдающую всей правды формулировку.
– А рукописный текст? – продолжал с самым невинным видом расспрашивать Седьмой. – Это очень интересная практика, почтенный Софос, но весьма и весьма трудоёмкая. Неужели ты специально для моего почтенного супруга переписываешь целые отрывки произведений?
– Я почти никогда не пишу только для этой цели, Ваше Высочество, – всё так же осторожно отвечал учёный; скрывать напряжение у него получалось из рук вон плохо. – Это может быть летопись, составленная мной или моим предшественником. Или иногда я переписываю старые произведения для изготовления новых экземпляров для библиотеки Вашего Высочества.
– И ты даже умудрился найти автора, которого я ни разу не видел в печати, почтенный Софос, – вкрадчиво проговорил Его Высочество. – Не припомнишь ли случайно имя?
– Совсем недавно мы читали «Легенду о пьяном доспехе» господина Вальтера из грюнхафенской семьи Айхенвальд; это первая его рукопись, и её пока ещё не выпустили в печати, Ваше Высочество.
Стоило отдать ему должное – он не солгал. Они и правда читали эту историю, и, если она не публиковалась, то действительно было совершенно непонятно, как она попала в руки нахтигальского писаря. Если Софос всё это подстроил специально, чтобы не солгать в подобной ситуации, то Киллиан несомненно считал, что его ум заслуживал прижизненного памятника.
– Я говорю про другие рукописи, почтенный Софос. Про те, что Его Высочество читает отрывками. Жаль, что ты не знаешь автора, он очень, очень хорош. А ведь издательские дома к моим рекомендациям прислушиваются… – тут Седьмой решительно поднялся на ноги. – Впрочем, довольно. Мы здесь собрались, чтобы работать над придворным танцем.
Когда Седьмой отвернулся, на побледневшем лице Софоса отразилось такое облегчение, что на мгновение можно было подумать, будто он вот-вот лишится чувств. Однако ничего подобного не произошло: их репетицию учёный мужественно довёл до конца, а Его Высочество больше не пытался спрашивать ничего серьёзного и даже стал внимательнее следить за своими движениями.
На следующий день вернуться к этому занятию не получилось: на Седьмого вновь свалилась работа, так что Киллиан всласть натанцевался на льду, хорошенько вымылся и без особенной цели зашёл в свой кабинет. На столе его ждал конверт с незнакомой печатью, и как назло в этот момент его живот издал требовательное урчание. Естественно, ему очень не терпелось прочесть пришедшее послание, а ещё, помня прошлый опыт, было несколько не по себе. Однако голод решил за него: он спрятал конверт во внутренний карман жилета и отправился на кухню.
Там суетилась, готовясь к обеду, Хайнрике.
– О, Ваше Высочество! – обрадовалась она, несмотря на то, что занята была сверх меры. – Проголодался? Проходи-проходи.
– Прости, почтенная Хайнрике, – Киллиан сделал честные и очень печальные глаза. – Я знаю, что ты занята, но сам не заметил, как переусердствовал на катке и сильно проголодался.
– Ещё не хватало, чтоб принц перед поварихой извинялся, – весело фыркнула она. – Сейчас покормлю, Ваше Высочество.
На столе немедленно появилась тарелка с горячим, только что приготовленным куском мяса, с которого аппетитно стекал полупрозрачный сок; к мясу полагалась тёплая лепёшка и большая ложка тушёных овощей. В заключение Хайнрике подала стакан яблочного соку.
– Ох, Ваше Высочество, вот ты ко мне давно не заходил – а мне такое мыло подарили! – похвасталась она, пока накрывала эту спасительную трапезу. – Я сначала хотела тебе его показать, уж больно красивое и ароматное, но ты долго не заходил, а мне больно уж хотелось пахнуть так же.
– Надо же, – вскинул брови Киллиан. – Должен признать, подарок весьма неожиданный.
– Неожиданный, и оттого ещё более приятный, Ваше Высочество. Мыло-то роскошное; хотелось бы мне всю жизнь только таким и пользоваться.
Киллиан улыбнулся ей; всё же удачей Гильермо невозможно было не восхититься.
– Извини, Ваше Высочество, мне сейчас нужно проверить моих поварят, – сказала Хайнрике, откладывая свой легендарный гигантский половник.
– О, конечно.
Оставив на столе полотенце, повариха вышла в большую кухню. Киллиан же решил употребить это время на чтение письма; теперь, когда голод ему не мешал, он мог утолить и любопытство пополам с беспокойством. Он сломал печать и вынул листочек бумаги, источавший тонкий аромат парфюма.
Да осветят Звёзды день Вашего Высочества,
мне передали, что Вы обо мне беспокоились. Это ни к чему, Ваше Высочество, у меня всё прекрасно. Меня пару раз допросили в зале суда, но Его Превосходительство Гранитный Столп был при этом весьма вежлив (интересно, у кого он заказывает трости?), так что я даже особенно не испугалась. Правда, секретарь их выглядит скверным типом – кажется мне, он готов в любой момент продать твои протоколы, все приговоры и тебя заодно в довесок, причём, вероятно, по частям. Передам на всякий случай Вашему почтенному супругу его фамилию. Но, возможно, это моя паранойя – я не люблю людей, которые столько зарабатывают, перекладывая бумажки. В любом случае, Ваше Высочество, прошу простить мне излишнюю вольность: Вы меня знаете, я выражаю почтение иначе, чем это принято, и это Ваш почтенный супруг меня так избаловал.
Возвращаясь к теме: это я должна беспокоиться, Ваше Высочество. Видят Звёзды, я не желала Вам зла, и мне очень-очень жаль, что из-за меня так вышло. В качестве извинений я могу предложить Вам рисунки для всех Ваших будущих афиш и листовок только по цене нужных для них материалов – то есть примерно за четверть обычной стоимости. Я поклялась перед Звёздами, судом и людьми, что больше никогда и ни за что не расскажу ничего о своих заказчиках непонятным людям, и Его Превосходительство собственноручно заверил мою клятву!
Однако не о заказчиках я посплетничать могу, верно? Ваше Высочество, у меня для Вас новости об этом непутёвом Десятом – уж простите, но называть его по титулу я после всей этой истории отказываюсь. Пишу это письмо сразу после заседания, на котором его допрашивали – причём присутствовал лично Его Величество. Ох и скандал был, Ваше Высочество! Я уже думала, они достанут оружие и начнут рубиться. В общем, серьёзного наказания Его Превосходительство добиться для него не смог, но Его Величество при всём честном народе заявил, что это последний раз, когда он выгораживает этого, внимание, цитирую: «непутёвого недоумка». За следующую выходку его уже будут судить по общим имперским законам, и дяденька Гранитный Столп уже потирает руки в предвкушении. Как и, собственно говоря, я.
Как бы то ни было, ещё раз очень прошу прощения у Вашего Высочества,
и да сберегут Вас впредь Звёзды от дурочек вроде меня,
Аполлин фамилии Моро.
Киллиан отложил письмо; сердце его полегчало, и следующий кусочек мяса показался теперь ещё вкуснее, чем обычно. Новости – причём обе – понравились ему до такой степени, что уже не терпелось показать письмо Юйшэ или Седьмому; именно это он сделал чуть позже за обедом.
– Надо же, а мне пока дражайшая сестра не написала об этом, – проговорил Седьмой, когда змей зачитал письмо вслух.
Беседа эта пришлась как раз к десерту, и, хоть Киллиан уже и успел порадоваться, а всё же изумительный пирог с летними фруктами показался ему ещё слаще.
– Ну или ты не проверил новые письма, Ваше Высочество, – ответил Юйшэ.
– Или так. Действительно, чтоб она – и не написала мне немедленно о том, как нашему милому Десятому братцу прилюдно досталось. Это же невозможно.
– Что за мечтательный тон, – усмехнулся на это змей. – Какие крепкие семейные узы!
Киллиан едва не подавился соком – теперь, когда Десятый лишился благосклонности правителя, он неожиданно ощутил себя в достаточной безопасности, чтобы отношение едва ли не всей Империи к некогда любимому сыночку Императора показалось ему забавным.
– Тише, Маленькое Высочество. Всё в порядке?
– Да, спасибо, – быстро придя в себя, успокоил Киллиан. – Просто очень приятно слышать такие новости – хоть и нехорошо радоваться, что для кого-то наступили трудные времена.
– Во всех правилах есть исключения, господин мой, – сказал на это принц. – Неудачам такого человека сами Звёзды порадуются.
– А день его горькой кончины станет национальным праздником, – хмыкнул Юйшэ.
Седьмой его одёргивать не стал. Вместо этого он взглянул на часы.
– И вновь работа, – вздохнул он, поднимаясь. – Хорошо, что сегодня лишь бумажки. Прошу прощения, господа, вынужден откланяться.
– Удачи тебе с бумажками, – сочувственно произнёс на прощание Киллиан, а после повернулся к змею и старательно заговорил, используя одни только жесты: – Юйшэ, ты сейчас занят?
Змей польщённо приподнял брови и ответил так же беззвучно:
– Нет, я сегодня свободен. А что, Маленькое Высочество?
– Покажешь какое-нибудь интересное произведение искусства из коллекции дворца? – в этой фразе Киллиан сделал ошибку аж трижды, но при сопровождении подбадривающих кивков змея всё же смог показать её до конца.
– Я так долго ждал этой просьбы, Маленькое Высочество, – с непередаваемо довольным лицом прожестикулировал змей.
Юйшэ повёл Киллиана в малознакомую для того внешнюю часть дворца, чем очень удивил – там было гораздо меньше разнообразных диковинок, чего требовала более строгая обстановка, в которой эти помещения использовались. Однако раз змей вёл туда, значит, что-то ему там особенно нравилось – так рассудил Киллиан, следуя за своим провожатым в небольшой зал. С потолков на стены здесь спускалась изумительно выполненная ажурная резьба по однотонному камню, пол был вымощен мраморной плиткой; стулья для этого места подобрали почти такие же, как и во всём дворце, однако окружали они воистину грандиозный стол, который по праву можно было считать главным украшением этого зала.
Стол этот твёрдо стоял на толстых ногах, резьба на которых не была похожа ни на что другое во дворце: грубые и примитивные изображения непонятных животных и растений, инкрустация переливающимися от розоватого к голубоватому оттенку жемчужинами размером от крошечного зёрнышка до крупных, почти с грецкий орех в скорлупе. Толстая столешница была сложена из добротных брусьев морёного дуба, и внутри неё находилось углубление, обшитое тёмно-синей тканью и покрытое сверху прочным стеклом. В получившейся витрине, чуть подсвеченной изнутри магическими фонариками, была красивыми кольцами уложена длинная полупрозрачная змеиная шкура, кое-где подкрашенная для блеска золотой краской.
– Я даже не знаю, как спросить, – признался Киллиан; голову он повернул к Юйшэ, позволяя читать по губам, но взгляд его от стола никак не отрывался.
– Это переговорная для самых несговорчивых на случай отсутствия этого скромного слуги во дворце, – это змей сказал уже и голосом тоже. – Так сказать, небольшое напоминание.
– Как её так уложили?
– Кожу проще всего снять, когда она влажная. Пока она не высохла ей придали форму, а теперь она затвердела. Вот и лежит, Маленькое Высочество.
– Хорошо, допустим, – кивнул Киллиан. – А что это за стол?
– Он старше, чем Империя, Маленькое Высочество, – с удовольствием проговорил змей. – Легенда гласит, что богатству здешнего короля – а тогда Нахтигаль, конечно же, звался Гольдфлус – позавидовал один фюрст из сурового северного края, единственным источником пропитания и заработка которого была река, в которой водились лучшие в стране жемчужницы. И тогда фюрст приказал разобрать одну из башен в своём замке, чтобы сложить из этого дерева стол с тайным ящиком внутри. Три года разбирали башню, три года украшали этот стол, три года везли его до Гольдфлуса. И вот, наконец, добрались они до здешнего дворца, и в последнюю ночь сложили в тайный ящик оружие, отчего стол стал ещё тяжелее. Наутро они послали королю весточку, мол, явились с подарком. Король заподозрил неладное, и потому встречать их отправил не воинов, что могли бы помочь с тяжкой ношей, а прекрасных танцоров и музыкантов. Так подданным фюрста и пришлось тащить его вместе с оружием вверх по склону холма. Войдя внутрь городской крепости, уставшие заговорщики спокойно сняли со своих поясов мечи и отдали их страже, а потом вновь взяли стол и понесли дальше; тут-то один из них, сын фюрста, не выдержал и прямо на ходу умер, отчего угол, который он помогал нести, накренился, и оружие внутри загрохотало. Так-то королевская стража и поняла, в чём дело. Неприятелей перебили, а стол с тех пор стоял в тёмном и мрачном хранилище, пока его лет пять назад не отыскал Его Высочество.
– Надо же, – задумчиво протянул Киллиан, припоминая другую историю, – в Нахтигале, оказывается, так много столов с историей!
– Таков наш несравненный город, – усмехнулся змей.
– И как же в нём оказалась твоя кожа?
– Крышка сгнила от долгого хранения в не лучших условиях, Маленькое Высочество. Его Высочество не захотел выбрасывать весь стол и решил, что так он будет смотреться интересно. Он подумал, что раз этот стол был создан с целью завоевать Гольдфлус, то было бы весьма забавно положить в него нечто, символизирующее верного защитника Нахтигаля. И, конечно же, не подло спрятать, а гордо продемонстрировать.
– Я бы до такого точно не додумался, – восхищённо признал Киллиан, заворожённо вглядываясь в узор белых чешуек.
– Такое вот у нас Высочество.
Эту прекрасную сцену прервали громкие, приближавшиеся крики и топот; вскоре одна из дверей зала распахнулась точно от пинка, и внутрь в сопровождении слуг ворвался растрёпанный мужчина в бордовом длиннополом жилете, расшитом золотыми вензелями и такой же полумаске с тремя пышными перьями на правом виске. За ним бежали перепуганные и недовольные переполохом слуги.
– Я требую немедленной аудиенции у Его Высочества! – рявкнул человек.
Он широким шагом подскочил к древнему столу и хотел было громко ударить по нему ладонями, но, разглядев то, что лежало под стеклом, отпрянул, а после уставился грозным взглядом на совершенно спокойного Юйшэ.
– А, почтенный господин из дома Гольдшмидт, – сладко-сладко пропел змей, уставившись немигающим взором ему в лицо. – Этот скромный слуга счастлив приветствовать столь высокородного гостя…
– Ты это брось, змея! – оборвал его этот самый гость. – Его Высочество. Где он?
– Да будет почтенному господину известно, – Юйшэ умудрился сделать голос ещё более приторным, – что он стоит в присутствии Его Высочества Киллиана из Нахтигаля, законного супруга Его Высочества Седьмого Принца при Его Величестве…
– Ваше Высочество, – неглубоко и очень нехотя поклонился нарушитель покоя, вновь перебив Юйшэ, – могу ли я немедленно увидеть Вашего почтенного супруга?
– Юйшэ, чем занят сейчас мой почтенный супруг? – конечно же, Киллиан прекрасно знал, однако ему было категорически необходимо выиграть пару секунд на размышления.
– Его Высочество Седьмой Принц сейчас находится у себя в кабинете и занимается бумажной работой, Ваше Высочество, – с глубоким, почтительным поклоном ответил Юйшэ и поспешил спасти ситуацию: – Дозволят ли Ваше Высочество этому ничтожному слуге побеспокоить Его Высочество, либо же пожелают известить его сами?
– Зависит от того, насколько важно дело почтенного господина, – сориентировался Киллиан.
– Дело не терпит отлагательств, Ваше Высочество, – нетерпеливо ответил посетитель, – на кону всё семейное дело моего дома.
– В таком случае я извещу моего почтенного супруга лично, – с этими словами Киллиан быстрым шагом покинул зал совещаний со стороны внутреннего дворца; Юйшэ вышел вместе с ним.
– Ты со мной? – спросил Киллиан жестами, едва дверь за ними закрылась.
– К Его Высочеству? Нет. Зачем? Юйшэ на кухню – этикет предписывает угостить его чаем, Маленькое Высочество.
– Но Его Высочество…
– Маленькое Высочество, там дело выеденного яйца не стоит, – отмахнулся Юйшэ. – Дом Гольдшмидт держит несколько хороших гостиниц в Нахтигале; этот неумный всегда находил повод написать десяток гневных обращений, а в последнее время заваливает нас жалобами на то, что наш каток на Фрайхайтплатц, видите ли, испортил вид из окон лучших номеров, и в этой связи продажи упали. А теперь Его Высочество присматривает здание или место под школу танца имени тебя, и один из вариантов – как раз рядом с другой их гостиницей.
– И всё же я бы предупредил Его Высочество, – с сомнением протянул Киллиан; где-то в глубине души он догадывался, что что-то змей замыслил.
– Как Маленькое Высочество пожелает, – это Юйшэ сказал уже когда они вошли во внутреннюю часть дворца, и с этими словами удалился в сторону кухни.
Киллиан же отправился в покои Седьмого; поднявшись по бесконечным пролётам лестницы, он отдышался, поправил одежду и вежливо дёрнул за шнурок колокольчика у двери; в ответ дождался трёх звонков, указывавших, в какой из комнат искать хозяина. Его Высочество, как и ожидалось, обнаружился в кабинете за письменным столом, на котором высились аккуратные стопки бумаг. Выходившее во двор витражное окно было открыто, и через него с улицы пробирался ласковый летний ветерок, перебиравший документы и листья растений. Играл граммофон: что-то ненавязчивое и изящное, записанное на удивление негромко.
– Здравствуй, Маленькое Высочество, – поздоровался принц, отрываясь от какого-то списка. – Случилось что-то срочное?
– Прости за беспокойство. Нас с Юйшэ во внешнем дворце нашёл какой-то шумный господин, который срочно требует тебя, Ваше Высочество, – Киллиан почесал затылок. – Он представился… как же… Гольд… Гольдштайн? Гольдшабе?
Последний вариант вызвал у Седьмого лишь сдержанный смех.
– Полагаю, это сын главы дома Гольдшмидт, – безмятежно произнёс он, возвращаясь к работе. – Надо же, дошёл-таки.
– Ты не намерен к нему выйти? – недоумённо переспросил Киллиан.
– Нет нужды, – качнул головой Седьмой. – Господин мой, ты сейчас собираешься возвращаться к Юйшэ?
– Да, Ваше Высочество.
– Он знает, что делать. Если ему вдруг понадобилось моё разрешение – он его получил, – на этом тему Седьмой, очевидно, считал закрытой.
– Хорошо, я передам, – только и сказал Киллиан, направляясь к выходу. – Ещё раз прости, что помешал.
Всю дорогу обратно к дверям злополучного зала он терялся в догадках, что же такого знал Юйшэ, и что надо было делать. Отчего-то предчувствие у него было дурное.
Змей себя долго ждать не заставил: появился с подносом, на котором красовался уродливый фарфоровый сервиз в цветочек, которого Киллиан в этом дворце никогда не видел и увидеть не ожидал. Змей сгрузил свою ношу на небольшой мраморный постамент у дверей и тщательно поправил длинные волосы, проверил и без того державшуюся строго горизонтально шпильку, и только когда Киллиан топнул трижды по полу, обратил на него внимание.
– А, Маленькое Высочество, – Юйшэ говорил приветливым, ласковым голосом. – Этот скромный слуга готов отплатить нашему гостю за радость, которую его визит нам всем принёс.
– Не знаю, что ты задумал, но Его Высочество это почему-то одобряет.
Змей хитро прищурился; в хищных жёлтых глазах загорелся опасный огонёк.
– Идём со мной, Маленькое Высочество, – позвал он.
– Это куда же?
– Ты так переживаешь за нашего гостя, – ответил Юйшэ, ведя его за угол. – Этот жалкий слуга готов перед Звёздами и даже перед Его Высочеством поклясться, что ничего страшного с ним не случится, и в доказательство покажет Маленькому Высочеству место, откуда он сможет наблюдать нашу милую беседу, оставаясь незамеченным.
Нехорошее предчувствие только усилилось, когда змей завёл его в небольшую каморку, где из мебели были лишь пара кресел да круглый столик; противоположная от двери стена представляла собой окошко с затемнённым стеклом и спрятанное с другой стороны за вырезанными из белого мрамора узорами, коих во всём дворце было не счесть.
Киллиан, не сказав ни слова, сел в одно из кресел и принялся наблюдать за нервно вышагивавщим по залу человеком. Длину легендарного стола в его шагах можно было оценить на пять с половиной. Дверь приоткрылась, и в неё проскользнул со своим подносом Юйшэ; конечно же, он не мог обойтись без своего излюбленного трюка с поддеванием дверной ручки кончиком хвоста.
– Ну и где Его Высочество? – резко спросил Гольдшмидт.
– Его Высочество буквально вот-вот подойдёт, почтенный господин, – подобострастно ответил Юйшэ. – А пока этот ничтожный слуга смеет предложить, несомненно, уставшему с дороги господину чаю с крыжовником.
Посетитель с выражением крайней брезгливости на лице уселся за роскошный древний стол и раскрыл рот, чтоб отпустить какой-нибудь резкий комментарий, но, стоило Юйшэ поставить перед ним фарфоровую чашечку, он словно подавился воздухом и закашлялся.
– Почтенный господин так спешил к нам, так спешил, – сладко пропел Юйшэ, наливая чай, – этот скромный слуга счастлив предложить чашечку освежающего напитка в ожидании Его Высочества. Господину удобно сидеть? Стулья здесь больно жёсткие, не подать ли почтенному господину подушечку?
– Не нужно, – хрипло ответил Гольдшмидт; спина его была прямой, и напряжение видно было даже издали и сквозь тёмное стекло.
– Его Высочество сейчас как раз заканчивает очень ответственный отчёт для Его Величества, и это может растянуться, боюсь, ещё на несколько долгих минут, – продолжал змей. – Может ли этот жалкий слуга предложить почтенному гостю эклеров? Наши искусные повара сегодня превзошли сами себя, создав для них необыкновенную начинку из южного инжира, мяты из личного сада Его Высочества, прекрасных орехов и изумительного коньяка из Серрано…
– Замолчи, змея! – неожиданно вскричал гость.
Он подскочил настолько быстро и с такой силой, что тяжёлый деревянный стул с массивной спинкой с грохотом опрокинулся плашмя.
– Ты! – взвыл он.
– Этот никчёмный слуга огорчил почтенного гостя? – ахнул Юйшэ. – Этот недостойный молит почтенного господина о прощении! Этот презренный слуга имел наглость полагать, что нашему почтенному гостю нравятся такой чай, такие бисквиты, такой фарфор...
– Никому не смей говорить! – Гольдшмидт кричал так громко и так исступлённо, что Киллиан не удержался и протёр ладонью лицо, будто до него могли долететь капельки слюны. – Слышишь, дрянная змея?! Я из тебя сумок наделаю, если кто-то узнает!
С этими словами гость как ошпаренный выскочил из зала, захлопнув за собой тяжёлую дверь.
– Ну и зря чай не стал, – спокойно сказал сам себе Юйшэ, отпивая из нетронутой чашки.
Всё ещё под впечатлением от увиденной сцены Киллиан покинул свой наблюдательный пункт и в коридоре нос к носу столкнулся со змеем; тот всё ещё потягивал чай на ходу.
– Что это было?
– Встреча с верным подданным Его Высочества и Маленького Высочества, – невозмутимо проговорил Юйшэ, игриво изогнув смоляную бровь.
Наверное, всего один Большой месяц назад Киллиан был бы до смерти напуган увиденным, но теперь его невольно разбирал непочтительный смех.
– Ты опоил его ядом? – предположил он; конечно же из потайной комнатушки было отлично видно, что Гольдшмидт ничего не пил, но иного логичного объяснения пока не получалось.
– Ваше Высочество, – Юйшэ приложил к груди руку, звякнув браслетами, и сделал огромные честные глаза, – как же можно? Этот ничтожный слуга не посмел бы!
– Юйшэ, – строгий тон предательски оборвался смешком. – Что ты с ним сделал?
– Скромный Юйшэ подал ему тот самый чай в тех самых чашках и предложил тех самых эклеров, которые подают в любимом борделе почтенного господина из дома Гольдшмидт, где он при живой жене и троих чудесных детях не реже раза в неделю оставляет кругленькую сумму за то, чтобы от трёх до пяти волосатых, мускулистых и потных мужчин, цитирую договор об оказании услуг, «имели его по кругу как распоследнюю продажную особу», – на одном дыхании невинно выдал змей. – Также в договоре указаны имена и все данные этих «от трёх до пяти мужчин», а также дополнительно приложены заверенные чиновничьей печатью подписки всех сторон о неразглашении. Видишь, как получилось, Маленькое Высочество, я ему даже подушечку предложил, а он…
Киллиан всё же не сдержался и расхохотался; змей с готовностью предложил крепкий надёжный локоть в качестве опоры.
– Ты… – выдавил сквозь навернувшиеся слёзы Киллиан. – Как ты узнал?..
– Купил чиновника, конечно же, – невозмутимо ответил Юйшэ. – Ну и, справедливости ради, хозяйка того борделя – хорошая подружка этого слуги. Мы уже несколько лет обмениваемся впечатлениями о свежей нахтигальской поэзии.
– Ты просто чудовище!
– Этот слуга благодарит за бесценную похвалу, Маленькое Высочество!
Только когда они дошли до двери в соседний коридор, Киллиан обнаружил, что всё ещё держал его под руку и немедленно отпустил, со всем усердием приняв благопристойный вид.
– Звёзды милосердные, сколько времени, – спохватился Юйшэ, взглянув на огромные напольные часы в виде башни. – Маленькое Высочество, тебе через двадцать минут к портным.
– Ох, и правда. Только… подскажи, пожалуйста, как отсюда до них дойти?
– Если Маленькое Высочество не против, этот скромный слуга мог бы проводить, – предложил змей с полупоклоном.
– Нет, сейчас как откажусь! – нарочито нахмурился Киллиан.
– Знаешь, Маленькое Высочество, у Юйшэ, конечно, два сердца, но оба нежные и ранимые, – жалобно проговорил змей, состроив грустное лицо.
– Тогда не буду их разбивать, – и вновь смех побеждал театральную серьёзность. – Веди меня, прекрасная золотая змея с двумя нежными сердцами!
– Прошу сюда, Маленькое Высочество.
До зала портных они добрались всё в том же приподнятом настроении; дело предстояло весьма серьёзное, и следовало бы отодвинуть все шуточки в сторонку и сосредоточиться – это была лишь вторая примерка, к этому времени портные успели пошить только самые основные части наряда, в котором Киллиану предстояло блистать на столичном балу, и теперь впереди были долгие недели постоянных подгонок, правок и переделок в погоне за тем единственным совершенным вариантом.
К огромному облегчению Киллиана сведущий в красоте Юйшэ остался посмотреть; он ко всему прочему ещё и видел недавнюю примерку Седьмого, и потому мог сравнить и дать полезный совет.
Промежуточный результат, стоило сказать, выглядел неплохо; за пределами Эдельланда Киллиан даже подумал бы, что то был уже готовый костюм, на котором оставалось лишь спрятать нитки. Портные сами с превеликой осторожностью одели его в длинные нижние штаны и мягкую тонкую рубашку, поверх водрузили длиннополый и более плотный основной элемент, скроенный по эдельландскому обычаю скрывать очертания тела, но размеченный мелом под вышивку традиционных эрийских узоров.
– Может быть, соберём здесь драпировку как на килте? – предложила старшая из мастеров.
– Килт намного короче, – отозвался Киллиан, – на такой длине это будет выглядеть скорее как форма школы-пансиона для девочек.
– Хорошо, Ваше Высочество, драпировку вычёркиваем.
– Какой нитью будет вышивка узоров? – поинтересовался змей.
– Сто пятнадцатый цвет для основы и сто двадцатым сделаем тень, – с готовностью ответил ответственный за вышивку.
– Узор очень сложный, – продолжал змей, – не лучше ли будет с одной стороны сделать тонкую окантовку каждого элемента девяностым, а с другой – двухсотым?
Портные задумались, каждый что-то прикидывая в уме.
– Время у нас ещё есть, – сказала главная, – сделаем небольшой образец и посмотрим.
– А воротник? – не унимался Юйшэ. – Он будет подогнут?
Киллиан честно старался следить за завязавшимся разговором, но где-то на середине терпение его иссякло, и он лишь выхватывал из общего потока слов просьбы повернуться, поднять руки, наклониться или сделать что-нибудь ещё. Намётанному глазу Юйшэ он доверял безоговорочно, а потому просто с благодарностью переложил на него эту нелёгкую задачу.
И подошёл к ней змей серьёзно: в конце концов Киллиана отправили посидеть и отдохнуть, строго наказав ничего не трогать и резких движений не делать, а Юйшэ тем временем диктовал, что нужно было поправить, переделать или убрать; главная, кажется, исписала пожеланиями весь блокнот. Раздеваться змей Киллиана звал лично.
– Знаешь, Маленькое Высочество, – с весёлым прищуром проговорил он так тихо, что понять его проще было по сопровождавшим речь жестам, – смотрю на тебя сейчас и понимаю: если бы Его Высочество на тебе не женился, то я бы точно попытался.
Киллиан рассмеялся над этой шуткой; пришлось, однако, быстро брать себя в руки, чтобы не попортить пока ещё не сшитый наряд.
– Можно ли с такими речами обращаться к мужу Его Высочества? – в таком же лёгком тоне спросил он одними жестами.
Юйшэ опасно усмехнулся.
– Ни Писанием, ни законом такое не запрещено, – ответил он в том числе и голосом под недоумёнными взглядами портных, а потом сказал только жестами: – Можем говорить и делать, что захотим. Его Высочество не против.
Щёки Киллиана, с которого в это мгновения снимали одежду, вспыхнули.
– Почтенная госпожа, так что же мы решили по поводу воротника? – спешно заговорил он под беззвучный смех змея.