Проснуться, ощущая, как совсем рядом перина изгибалась под весом Седьмого – не сказать, чтоб Киллиан об этом когда-либо мечтал, однако это оказалось весьма приятно. Конечно, раньше ему уже доводилось ночевать вместе с принцем и Юйшэ, но в те времена акценты в его картине мира были расставлены несколько иначе, и оттого ощущение память сохранила совершенно иное. Теперь же подобное пробуждение приняло новую окраску, и первые сонные думы звучали совсем не так, как раньше.
– Доброго тебе утра, Ваше Высочество, – тихо поприветствовал принц. – У нас ещё есть немного времени; давай просто полежим?
– Доброе утро, – ответил Киллиан. – Лежим – значит лежим.
Любой день в столице, как и предстоящий, можно было назвать напряжённым, даже если на него не планировалось буквально ничего; разум наслаждался последними минутами покоя перед подъёмом, а тело гудело после ночи, но ленивое, беззаботное утро оттого менее прекрасным не становилось. Неспешные, всё ещё слегка абсурдные после сна мысли текли в одним им известном направлении, причудливо переплетаясь и медленно перетекая в полупрозрачные, эфемерные грёзы.
Подняться, всё же, пришлось: Его Высочество должен был посетить пару мелких мероприятий, ни одно из которых не требовало присутствия Киллиана. Тот, однако, тоже выбрался из тёплого кокона, чтобы разделить с ним короткую утреннюю молитву специально для случаев, когда собирались несколько верующих, а после и завтрак – и не зря. На столе вместе с непомерно дорогими яствами их ждал конверт с единицей на сургучной печати. Седьмой вскрыл его и пробежал глазами по строчкам.
– Дражайшая Первая сестра пишет, что Десятый брат вместе с супругой покинул столицу ещё до рассвета, – коротко пересказал он. – Слуги говорят, он был в бешенстве, но никто не пострадал.
– Слава Звёздам, сегодня можно не бояться туалетов, – выдохнул Киллиан, накладывая на бутерброд с мягким маслом щедрый слой икры. – С другой стороны, признаться, мне немного тревожно, Ваше Высочество.
– Думаешь, он будет и дальше строить козни?
– В прошлый раз ему удалось нас удивить, – Киллиан пожал плечами; вышло, пожалуй, слишком безмятежно. – А раз сейчас он на меня ещё более зол, чем раньше, то кто же знает, что может прийти в его голову.
– Хотел бы я сказать, что твои опасения беспочвенны. В нашем случае я лишь очень рад, что хотя бы сегодня мы его не увидим – уже хвала Звёздам.
– И то верно.
Человека, что смог обойти и всеведущего Юйшэ, и распознающего ложь Седьмого, было отнюдь не просто выкинуть из головы. Особенно если человек этот был совершенно безумен и даже не пытался этого скрывать.
– В любом случае, я постараюсь разузнать, куда он направился, – это принц говорил, уже заканчивая с едой и поднимаясь. – А пока, увы, вынужден ненадолго покинуть Маленькое Высочество. Ты сегодня куда-нибудь пойдёшь?
– Я хочу навестить Аполлин, – с готовностью ответил Киллиан. – Это же возможно?
– Насколько я знаю, она сейчас временно живёт во дворце по личной просьбе Его Превосходительства Гранитного Столпа, – ответил Седьмой, неспешно натягивая очередной тяжёлый пышный наряд и звеня украшениями. – Я прикажу слугам на входе проводить тебя к ней, когда будешь готов.
– Спасибо.
После ухода принца Киллиан немного послонялся по покоям, до обеда с удовольствием подремал, а после трапезы всё же оделся – столичный костюм доставил немало хлопот длинным рядом мелких металлических застёжек – и осторожно выглянул за дверь, точно проверяя, безопасно ли там. Снаружи дежурили двое слуг; к ним он и обратился.
– Будьте так добры, подскажите, во дворце ли сейчас нахтигальская художница?
– Почтенная госпожа Аполлин этим утром была у себя, Ваше Высочество, – ответил один из слуг после приветственного поклона.
– Я хочу её видеть. Это возможно?
– Да, Ваше Высочество. Прошу за мной.
Ходить по дворцу без Седьмого всё же казалось небезопасным, даже когда Десятого там не было. Слуга вёл его очень долго: они спустились на первый этаж, пересекли десяток самых разнообразных залов, где слуги, гости, приближённые Его Величества и члены его семьи занимались своими делами. В крошечной комнатушке, где умещался один лишь диван – наверное, её построили только для того, чтобы как-то заполнить пространство между соседними помещениями – Киллиан увидел старого знакомого.
Затейливо уложенные каштановые волосы, аромат дорогого парфюма, слой краски на губах, множество золотых украшений и сапоги на высоком остром каблуке точнёхонько по столичной моде – Эдер ничуть не изменился. Они встретились взглядами, и на лице наложника появилась нескромная улыбка.
– Ваше Высочество всё же добились успеха, несмотря ни на что, – протянул он, поднимаясь и отставляя на подлокотник стакан с чем-то, что более всего напоминало молоко. – Браво.
– Спасибо за помощь, – улыбнулся Киллиан в ответ. – Жаль, правда, твоя чудесная книжка мне так и не пригодилась – мы с Его Высочеством всё же предпочитаем классическую прозу для вечерних обсуждений.
Лицо Эдера превратилось в неестественную маску доброжелательности.
– О, ну что ж. Мои поздравления Его Высочеству.
Больше он говорить ничего не стал, как не стал и дожидаться ухода Киллиана – сам покинул крошечную комнатку, прихватив своё молоко и захлопнув дверь, пожалуй, самую малость сильнее, чем следовало бы.
– Итак, мы шли к Аполлин, – Киллиан напомнил это скорее себе, чем слуге.
Она жила в гостевых покоях, причём не в тех, в которые в прошлый раз поселили эрийскую делегацию – впечатление о дворце как о небольшом городе внутри города от этого только усиливалось. Слуга вежливо постучал в дверь и, дождавшись разрешения войти, объявил визитёра.
– Благодарю, – отозвалась художница. – Ваше Высочество, проходите, пожалуйста, в мастерскую.
Оказалось, что ей досталось целых две комнаты: собственно, спальня, и ещё одна, в которой она расставила холсты и огромные деревянные панели, на которые прикрепила, туго натянув, листы бумаги. Пол она застелила газетами и уже даже успела их перепачкать. В сочетании с золотыми вензелями на завешенных до половины своей высоты стенах смотрелось это просто фантастически – пожалуй, впервые Киллиан восхитился интерьером столичного дворца.
– Надеюсь, Звёзды благосклонны к Вам сегодня, Ваше Высочество, – поприветствовала Аполлин с вежливым поклоном; руки её по локоть были вымазаны краской; она же была и на одежде.
– Весьма, – ответил Киллиан. – Вам тоже доброго дня.
Она отсалютовала длинной кистью, а после сделала ещё один широкий мазок, стоя от холста на расстоянии вытянутой руки.
– Портрет для упёртого генерала там, Ваше Высочество, – указала она в нужную сторону. – Лак уже высох, можно спокойно везти.
Киллиан неспешно и очень осторожно пробрался мимо расставленных в каком-то определённом порядке по полу банок. На мольберте у стены стоял большой холст, натянутый на подрамник. Киллиан его обошёл по дуге. С картины на него смотрела Хайнрике – округлая, румяная, с извечным полотенцем на плече.
– Мне кажется, я даже почувствовал вкус её наливки.
– Всё-таки похоже, – довольно проговорила художница. – Я под конец уже подумала, что она получилась слишком худой.
– Вовсе нет, – серьёзно ответил Киллиан, вглядываясь в очень точно переданные черты. – Она такая, как должна быть. Неужто Вы написали её по памяти?
– К счастью нет, Ваше Высочество, – фыркнула Аполлин. – Пока мы ели, я предложила сделать наброски присутствующих – конечно же они согласились. Генерала я специально нарисовала немножко дурным и отдала листок почтенной Хайнрике.
Киллиан немедленно решил, что если Гильермо он из столицы привезёт картину, то Юйшэ достанется изумительная история её создания.
– И как же вышло, что Вы здесь работаете точно у себя дома?
– А это всё Гранитный Столп, Ваше Высочество, – охотно ответила Аполлин. – Я, конечно, немножко испугалась, когда он впервые вызвал меня на допрос – очень сильно, но никому не говорите, Звёзд ради. Но всё обошлось, он заслушал мои показания, покивал, потом вызвал ещё раз для пары уточнений, а потом пригласил уже не в зал суда, а к себе в кабинет.
– Это он Ваш новый заказчик? – удивился Киллиан.
– Сначала он прочитал мне часовую лекцию о том, как важно уметь держать язык за зубами и принял клятву, – усмехнулась художница. – Но в общем и целом это никакой не секрет, Ваше Высочество – я теперь расписываю стены в его личной резиденции, а ещё пишу картину для хозяина магазина, где мы закупили краску, а прямо в эти дни – осенний пейзаж в коллекцию Её Высочества Первой Принцессы, и это только то, о чём мне разрешили при случае говорить с хорошими людьми. И платят в столице в полтора раза больше, чем в Нахтигале. Представляете, какую трость я себе закажу?
– То есть больше Вы здесь не для допросов?
– Совершенно верно, Ваше Высочество.
Киллиан не удержался и дотронулся до уголка портрета Хайнрике: поверхность была шершавой, слегка поблёскивала, но лак уже действительно высох. Вновь вспыхнувший интерес не давал ему покоя и так и подмывал сунуть нос не в своё дело.
– Прошу прощения, но… можно задать бестактный вопрос? – произнёс он.
– Вы можете попробовать, Ваше Высочество, – великодушно разрешила она. – Видят Звёзды: никто бы Вам не ответил отказом на этот вопрос.
– Что же всё-таки с Вашими ногами?
– Если бы все спрашивали о них только с моего разрешения, то история про ноги не стала бы моей фирменной, Ваше Высочество, – фыркнула Аполлин. – У меня в детстве в ногах были хрупкие кости. Ломались от веса одеяла. А лечение – только магическое, то есть стоит больше, чем я цифр знаю, Ваше Высочество. Мне нельзя было делать ничего, что требовало бы использования ног. Так я и начала рисовать, просто от тоски. А поскольку больше почти ничего делать было нельзя, я стала в этом настолько хороша, что смогла заработать на это самое лечение. Поздно уже было, конечно, хожу со стильными тростями, но всё же – хожу.
– Я даже не знаю, извиняться или восхищаться, – озадаченно ответил на это Киллиан.
– Я бы предпочла второе, Ваше Высочество. Кстати, если заказчик недоволен моей ценой, я теперь каждый раз говорю: почтенный господин, эта картина написана мной, но знаете ли Вы, сколько я стою? В меня вложены немыслимые деньги, то есть Вы хотите получить работу, выполненную кем-то, кто стоит как парочка хорошеньких домиков в весьма уважаемом районе. Разве моя конечная цена так высока по сравнению с себестоимостью?
Киллиан от души рассмеялся.
– И как? Их это объяснение их удовлетворяет?
– Ещё как, Ваше Высочество! Многие так и начинают свои письма ко мне: «дорогая Аполлин!»
– Изумительно!
– Впрочем, для Вашего Высочества стоимость художника в цену работы не включается по причине его ужасной глупости, – всё ещё шутливо сказала Аполлин; плечи её, однако, напряглись. – Только стоимость материалов.
– Я не злюсь на Вас, – как можно более мирно и убедительно произнёс Киллиан. – Как и мой почтенный супруг. Никто во дворце на Вас не злится – мы же все знаем, что Вы порядочная госпожа, и кто виноват на самом деле.
– Да, – с видимым облегчением кивнула художница. – Спасибо, Ваше Высочество.
– Но Вашим щедрым предложением я непременно воспользуюсь, будьте уверены.
– А я и не беру своих слов назад, Ваше Высочество. Давно работаю с нахтигальским дворцом, и это всегда лучшие заказы, потому видят Звёзды: с удовольствием поработаю для Вас ещё. Портрет доставляем?..
– Пожалуй, сразу к колеснице. Чтобы лишний раз не носить туда-сюда.
– Я напишу на упаковке, чтобы грузили осторожно, – пообещала Аполлин.
Пришла пора прощаться; Киллиан аккуратно прошёл по газетам к двери.
– Рад был повидаться, почтенная Аполлин, – сказал он на прощание.
– Спасибо за этот разговор, Ваше Высочество, – ответила она, снова отвлекшись от холста для глубокого поклона.
Слуга, который привёл его к покоям художницы, давно вернулся к своим обязанностям. Пройти одному этот щедро залитый золотом лабиринт комнат и залов Киллиан бы точно не смог, и потому попросил о помощи одного из слуг, которые дежурили в этом гостевом крыле. Его провели назад, к покоям Седьмого; к счастью, знакомых по дороге больше не встретилось – скорее всего потому, что Киллиан знал здесь всего-то несколько человек. В любом случае, спустя много мучительных минут дороги сквозь пёструю роскошь он оказался там, где мог, наконец, выдохнуть и ощутить себя хотя бы ненамного спокойнее.
– Ваше Высочество, я вернулся, – провозгласил он, чуть помедлив на пороге гостиной.
– Здравствуй, Маленькое Высочество, – отозвался из-за ширмы Седьмой; это можно было расценить как разрешение войти.
Именно это Киллиан и сделал: обогнул ширму и направился было к своему излюбленному месту, как вдруг с удивлением заметил, что оно уже было занято. Впрочем, Делма, лишь увидев сына, немедленно поднялась и, бледная, едва скрывающая дрожь, протянула к нему руки.
– Мама! – воскликнул Киллиан, рванув к ней навстречу.
Ни капли не стесняясь присутствия Его Высочества, он упал в её объятия; он уже и забыл родной аромат её любимых духов.
– Я так рад тебя видеть! – эрийские слова, казалось, наполняли рот сладостью. – Как же я скучал!
– Я тоже, Киллиан, – сдержанно ответила Делма, – мы все тоже очень скучаем.
– Но как? – спросил Киллиан уже по-эдельландски, повернувшись в сторону одетого в домашнее Седьмого, что лениво расположился на своём обычном месте. – Его Величество…
– Благодари дражайшую Первую сестру, – в голосе принца звучала улыбка. – Она на коротеньком семейном совете сегодня чуть ли не панику подняла, мол, да Эрия же союз расторгнет, если совсем уж пугать станем. Плакали тогда все наши планы на торговлю, дипломатию и дела армейские. В итоге вот такие уступки мы получили.
– Ну, Её Высочество! – восхитился Киллиан. – Надо будет как-нибудь ей отплатить.
– Об этом позже подумаешь, Маленькое Высочество, – безмятежно проговорил Седьмой, поднимаясь. – Сейчас у тебя немного более важное дело. А я, пожалуй, не буду мешать.
– Останься. Пожалуйста. Маме будет спокойнее, если она сама увидит, что всё в порядке, и ты не стремишься меня замучить.
– Не хочу создавать впечатление, будто ты говоришь то, что говоришь, только потому что здесь я.
– Ты не знаешь эрийского, Ваше Высочество, – говоря это, Киллиан уже смотрел вновь только на мать. – Я от души нажалуюсь на тебя даже в твоём присутствии, и ты ничего не поймёшь.
– Только если почтенная Делма не против, – поставил единственное условие Седьмой.
– Если Киллиан считает, что мы можем говорить в присутствии Вашего Высочества, то так тому и быть, – кивнула та; взгляд её был при этом строгим, точно она хотела бы отчитать их обоих, да понимала, что это не совсем справедливо.
Впервые в жизни Киллиан с гордостью смог отметить, что, похоже, превзошёл свою блистательную матушку в плане владения эдельландским языком. К мысленному списку людей, которых стоило непременно отблагодарить, прибавился почтенный Софос. На этом они и расселись – Делма вернулась в кресло, а Киллиан устроился на том же диване, что и Седьмой, стремясь как можно отчётливее показать, насколько они хорошо ладили.
– Как там дома? – первым делом спросил он.
– Всё в порядке, – степенно ответила Делма. – Твоего отца, сам знаешь, из страны не отпустили бы, а девочки аж рыдали – хотели приехать, да только Каоиллин пошла учиться врачеванию, а Килли готовится к свадьбе.
– К свадьбе! – радостно всплеснул руками Киллиан. – Это за того, который ей зимой из снега огромную розу под окном слепил? Или не розу? По крайней мере, попытался…
– Он самый, – довольно покивала мать и перешла на эрийский. – Не принц, конечно, зато по любви.
– У меня всё не так плохо, мама, – также на родном языке заверил Киллиан. – Его Высочество – хороший человек, он меня ни разу не обидел. Если подумать – всё сложилось как нельзя лучше.
– Это уже тебе судить, – вздохнула Делма, сцепив перед собой пальцы в замок.
– А как там Килти? Сильно пострадал?
– Иногда долетают крылатые, – спокойно ответила мать. – Но с тех пор как пришла эдельландская девочка-чиновница, Килти стал самым безопасным местом в провинции.
– Ты о Септиме? Маленькая такая, на куклу похожа. Брошь большую носит, очень дорогую. Как она?
– И у неё всё в порядке, насколько я знаю. Странный ребёнок, но всё же, наверное, хороший.
– Септима чудесная, – после этих слов Киллиан вернулся вновь на эдельландский язык. – Ваше Высочество, а вы долго меня ждали?
– Вовсе нет, Маленькое Высочество, – проговорил тот расслабленно. – Нам даже предобеденный чай ещё не подали; мы успели лишь обменяться любезностями.
– Ты же ничего обидного ему не сказала? – встревоженно спросил на родном языке Киллиан.
– Конечно же нет, – ответила Делма строго. – Он пока что вёл себя прилично.
– Мама, это не Десятый, – Киллиан предпринял новую попытку объяснить. – Мы с Его Высочеством довольно быстро поладили и обо всём договорились; он рассудительный и спокойный человек, и я рад, что попал именно к нему.
Тут из-за ширмы раздался голос слуги, просящего позволения подать чай; недостаточно одетый Седьмой ушёл в кабинет, а Киллиан пригласил человека войти.
– Знаешь, ведь Её Высочество с этим Десятым Принцем появились на собрании раньше вас, – тихо проговорила Делма на родном языке, пока перед ними расставляли чайные чашки, чайнички и блюдечки со столичными сластями. – Я, видят Звёзды, думала там и умру, как увидела её.
– Я тоже в ужасе, мама, – про случай на Фестивале ей, пожалуй, точно не стоило рассказывать никогда в жизни. – Её Высочеству страшно не повезло попасть в лапы этого чудовища.
– И ты говоришь, что его брат – хороший человек?
Слуга удалился, и Киллиан позвал принца вновь к ним присоединиться.
– Ваше Высочество, – заговорил он на эдельландском, – матушка интересуется, почему ты так сильно непохож на Десятого.
Седьмой удивлённо моргнул, но всё же ответил.
– Почтенная госпожа, у нас с Десятым братом разные матери. Я и вовсе воспитывался в другом городе и другими людьми – оттого и разница, – так он сказал, спокойно и без капли раздражения в голосе, а после осторожно сунул свою кружку под длинную вуаль, на которую успел сменить маску.
– Знаешь, я всё равно не могу понять, как он мог превратиться в то, во что превратился, – сказал на это Киллиан. – Все мы теряем близких так или иначе, но разве это повод так себя вести?
– Ты упускаешь одну деталь, Маленькое Высочество, – мягко проговорил принц; далее он специально для Делмы объяснял медленно и подробно. – Он действительно любил свою покойную первую жену, и её утрата свела его с ума, но здесь есть кое-что ещё. Видите ли, обычай признания наследников Леерумом сопряжён с огромными рисками; тот же Десятый брат – единственный из пятерых детей любимой наложницы Его Величества, кто смог вернуться оттуда живым. Уже понимаете, к чему я клоню?
По спине Киллиана пробежал мороз; он переглянулся с матерью и прочёл в её глазах тревогу.
– Императорские дети свои первые семнадцать лет живут, ожидая смерти? – тихо предположил он.
– Ладно бы, если бы только дети, – Седьмой печально смотрел в свою чашку и водил по её краю розовой подушечной большого пальца. – Все окружающие ждут, что мы умрём, а им придётся как-то с этим жить. Поэтому к нам с самого начала стараются не привязываться.
Если бы не присутствие матери, Киллиан сжал бы его руку; теперь же ему оставалось лишь сжимать тёплые бока дорогой фарфоровой чашки.
– Пока императорский ребёнок не получил эдельландский титул, он может свободно пользоваться данным при рождении именем, – продолжал принц. – После Леерума наши имена знают только самые-самые близкие, с кем мы не принцы и принцессы, а простые люди – такова эдельландская традиция. Вот только в детстве даже не все матери обращаются к детям Его Величества по именам. Без имени – это всего лишь ещё один отпрыск, можно велеть всем детям носить маски и ни о чём не печалиться, а если имя есть – это уже человек, и терять его будет больно.
Киллиан ощутил, как дрожащая ладонь Делмы, едва дотянувшись, сжала его локоть.
– Конечно же, это оставляет след на человеке, – всё говорил Седьмой. – Отчасти отвечая на вопрос почтенной Делмы: лично я обрёл мир в вере и до сих пор неукоснительно следую Писанию даже там, где это уже давно не требуется традициями или там, где это причиняет мне неудобства. А вот Десятый брат нашёл утешение не в священных текстах.
– Он познакомился с ней до Пустоты, да? – догадался Киллиан.
Его Высочество мрачно кивнул, пальцы его бездумно выводили круги по позолоченной кромке чашки.
– Она не испугалась с ним сблизиться, зная, что он может погибнуть в семнадцать лет или вернуться калекой, или безумцем. Представь, как сильно он любил единственного человека, что не делал вид, будто его не существует. И теперь вспомни: она погибла в его городе, который он не смог защитить.
«И поэтому он сошёл с ума и стал насиловать и убивать», – мысленно закончил фразу Киллиан. В памяти его слишком живо воскресли грубые руки и удар головой о раковину в туалете; он вздрогнул всем телом, освобождаясь от наваждения.
– Знаешь, мне его даже теперь не жаль.
– Он преступник, – ответил на это Седьмой; в голосе его скользили нотки презрения. – И теперь, когда его выходки надоели Его Величеству, за следующий же проступок он получит соответствующее наказание.
– Жаль мне только Её Высочество Буан, – продолжал Киллиан, – как представлю, что мог бы оказаться на её месте – видят Звёзды, мне становится дурно.
Принц на это только удручённо кивнул и снова отпил из чашки.
– И, возвращаясь к тому, откуда начали, – Киллиан вновь повернулся к матери, старательно изображая бодрость, – я нахожусь на попечении глубоко верующего человека, неукоснительно следующего самой первой и самой верной версии Писания. Ты можешь быть за меня спокойна; я в Нахтигале даже в большей безопасности, чем вы в Килти.
– Пожалуй, после этой истории я действительно отношусь к нему несколько лучше, – это Делма сказала на родном языке. – Однако не жди, что я перестану за тебя молиться – мать всегда будет переживать за ребёнка, – взгляд её на пару мгновений задержался на задумавшемся принце. – По крайней мере, нормальная мать. Если узнаю, что он тебя хоть единым словом задел – видят Звёзды, ни война, ни моря, ни их павлин в короне меня не остановят.
– Этот ужасный человек переделал старинное красивое здание арены под каток, – пожаловался Киллиан на эрийском. – А потом залил ещё два места в городе, чтобы я мог снова выступать. Даже не знаю, как терпеть это чудовище. Надеюсь, твои молитвы меня спасут.
Наконец-то он смог добиться улыбки от Делмы – не вымученно-принуждённой, а настоящей.
– Могу я узнать, как ты теперь живёшь? – из одной только вежливости она снова перешла на эдельландский.
– Мои покои размером с весь наш дом, – охотно ответил на это Киллиан. – Я не преувеличиваю. Ваше Высочество, я сначала даже перепугался от такого размаха.
– Всего лишь пара скромных комнат, – пожал плечами Седьмой. – Жители славной столицы и вовсе не считают такие покои за настоящее жильё.
– Жители столицы вино в икру превращают, – отмахнулся Киллиан.
– Как знаешь, не стану спорить.
– Так вот, живу я в непомерно роскошных покоях – кстати, там даже есть витражное окно! – и кормят меня превосходно, – с наслаждением продолжил Киллиан. – А если проголодаюсь до положенного времени, то у нас есть почтенная Хайнрике, которая не позволит мне скончаться голодной смертью. Уборкой мне заниматься больше не надо, одежду мне шьют точно по меркам, на рынок бегать ни за чем не нужно, так что если б не танцы, растолстел бы так, что даже ты меня бы не узнала. Кроме того, матушка может мной гордиться – я таки взялся за изучение языка, и в этом мне помогает почтенный Софос.
– То-то я смотрю, ты хорошо говорить стал, – покивала Делма. – Передавайте почтенному Софосу мои сердечные благодарности.
Киллиан рассмеялся; казалось, что не было долгих месяцев разлуки и горькой тоски.
– И ещё Его Высочество приставил ко мне целого генерала, самого настоящего, который до звания дослужился собственными силами, и теперь учит меня фехтованию, – всё не унимался он. – Благодаря почтенному Гильермо я, пожалуй, смогу если не защитить себя, то хотя бы проиграть не совсем позорно. Кстати, это ещё одно доказательство того, что ко мне относятся прекрасно – иначе Его Высочество никому не позволил бы учить меня, куда нужно в случае чего бить.
Делма, слушая, светло ему улыбалась; казалось, она всё же поверила в успокоительные заверения и смогла совладать с собой.
– А даже если я сам себя не сумею защитить, – Киллиан вновь припомнил ночь открытия Фестиваля, – то в Нахтигале всегда где-то рядом Юйшэ, а уж с ним вообще ничего не страшно.
– И кто же этот удивительный человек с необыкновенным именем?
– Слышала ли ты об ужасной змее Его Высочества Седьмого Принца? – загадочно спросил Киллиан. – О той, что крадётся во тьме, выслеживая жертву, знает всё обо всех, а ещё по слухам питается сырым мясом – одни Звёзды знают, чьим, но накануне кормёжек по легенде обязательно бесследно исчезает враг Его Высочества?
– Знаешь, а такие слухи до меня действительно доходили, – Делма, нахмурившись, сделала последний глоток из чашки. – Я пыталась узнать, куда же тебя отправили, и мне и впрямь рассказывали какие-то байки о змее.
Короткая эффектная пауза точно наполнила весь воздух в гостиной искрящимся восторгом: с таким удовольствием Киллиан раздумывал, как же представить матери удивительное создание, с которым ему посчастливилось познакомиться.
– Юйшэ и правда ниже пояса – огромная змея. Спорить с ним порой вредно для здоровья, репутации и благосостояния, но он так удачно решил, что желает мне всего наилучшего и никому не позволит меня обижать.
– Ты хочешь сказать, что за тобой присматривает огромная страшная змея, ставшая твоим другом? – Делма мягко ему улыбнулась, точно ребёнку, что придумал занимательную, но нелепую сказку.
– Ваше Высочество, разве я в чём-то соврал?
– Всё до единого слова – чистейшая правда, почтенная госпожа, – подтвердил Седьмой. – Один из моих ближайших соратников происходит из Леерума и действительно обладает множеством сходств со змеями и, как верно отметил мой почтенный супруг, он превосходно умеет справляться с самыми разнообразными угрозами – правда, самим угрозам это обычно не по нраву.
– Кстати, а что же всё-таки за мясо он ест? – внезапно поинтересовался Киллиан.
– Его змеиный желудок, как мы выяснили, требует разнообразия, Маленькое Высочество. Ему нужно всё, от мелких зверушек и птицы и до мяса крупных животных, причём обязательно с жилами, шкурами и костями. Впрочем, я не отрицаю, что в теории человечина ему тоже прекрасно подошла бы.
Последняя фраза прозвучала шутливым тоном, и несерьёзный вид Седьмого, аккуратно, но с аппетитом уплетавшего пирожное, только добавлял ситуации комичности. По нечитаемому выражению лица матери Киллиан понял, что они прибавили ей поводов для беспокойства.
– Мама, не надо так переживать! Юйшэ мне был очень рад в день моего приезда и до сих пор мы прекрасно ладим, – двусмысленные шутки и не совсем шутки он решил пока не упоминать. – Честное слово, если бы вы могли познакомиться, ты быстро поняла бы, какой он хороший.
– Присоединяюсь к этому мнению, почтенная госпожа, – охотно согласился Седьмой. – У нашего Юйшэ есть твёрдые принципы, он не склонен действовать импульсивно. К тому же моего почтенного супруга он вполне серьёзно считает членом своей семьи. Почтенная госпожа, горе тому, кто осмелится покуситься на Вашего сына, ибо Юйшэ примет это на свой счёт и уже никогда обиды не забудет – память у него поистине феноменальная.
– Забавно выходит, – не удержался от смешка Киллиан, – за меня заступается наследница престола, мою Родину защищает Её Превосходительство Последний Вздох, Его Высочество Седьмой Принц следит за моим благополучием и безопасностью, и если всё-таки хоть кто-то осмелится мне навредить – их красиво и безжалостно поставит на место восхитительный Юйшэ. Мама, твой сын, кажется, стал важной персоной!
– Главное, чтобы важная персона не зазналась, – ответила Делма с теплотой в голосе; она, должно быть, хотела погладить его по голове точно в детстве, но в обществе высокородной особы делать так постеснялась.
– Надеюсь, теперь это будет твоим главным поводом для переживаний, – с такой же нежностью сказал Киллиан. – У меня всё прекрасно, правда. За исключением, конечно, того, что я ужасно по вас скучаю. Ваше Высочество, я же смогу посетить Килти в ближайшие несколько лет?
– Это будет зависеть от хода войны, – пожал плечами Седьмой. – Когда там станет безопасно, я лично устрою эту поездку. Если она произойдёт летом – возьмём с собой ещё и Юйшэ, и он протащит нас по всем местам, где можно отведать настоящей эрийской еды.
– Боюсь, он поселится на кухне матушки, – рассмеялся Киллиан. – К нашему несчастью от её рагу оторваться добровольно невозможно.
Сердце кольнула тоска, когда он вновь взглянул на Делму; лицо её разгладилось, и выглядела она теперь на десяток лет моложе, чем в этой же комнате несколькими минутами ранее.
– Хорошо, я за тебя почти спокойна, – проговорила она на эрийском. – Для всей семьи будет большим облегчением узнать, что ты в порядке.
– Они сильно переживали? – также на родном языке спросил Киллиан, невольно помрачнев.
– Килли неделю рыдала ночами. Каоиллин больше глядеть не может на коньки – наша Каоиллин! Тебя было проще с катка домой загнать, чем её!
– А папа?
– Я думала, он себя голодом заморит, – горько призналась Делма; плечи её опустились. – Он ничего не ел, наверное, три дня; и после жил почти целый Малый месяц на воде и хлебе.
– Мне жаль, что я доставил столько неприятностей, – огорчённо признался Киллиан, а после снова перешёл на эдельландский. – Ваше Высочество, я знаю, что мы говорили об этом только что, но… пожалуйста, мне нужно это услышать ещё раз: увижу ли я снова свою семью?
– Я не могу назвать точной даты, но могу пообещать, что однажды вы встретитесь, – медленно, мягко проговорил Седьмой. – Если война слишком затянется, то я постараюсь получить разрешение Его Величества на посещение ими Нахтигаля; на нашей стороне дражайшая Первая сестра, а Юйшэ в случае чего поможет со всякого рода трудностями. Вы обязательно увидитесь, и не единожды.
Каждый раз, когда Его Высочество говорил таким голосом, это была непреложная истина, которой можно было слепо верить, даже если казалось, будто такой исход нереален; вдох на четыре счёта принёс Киллиану облегчение, и, хоть растревоженная тоска и не исчезла, но всё же перерасти в отчаяние более шанса не имела.
– Боюсь, мне пора, – тихо сказала Делма, поднимаясь, – сегодня делегация отправляется в обратный путь.
– Мама.
Киллиан не мог не обнять её вновь. Не мог отпустить запах её духов и тепло её рук.
– Не переживай обо мне, ладно? – попросил он. – Вы, главное, берегите себя, чтобы мы могли снова увидеться. А обо мне позаботятся Его Высочество и Юйшэ.
– Как скажешь.
– Почтенная госпожа, – обратился, так же вставая, Седьмой, – я, признаться, надеялся, что мне удастся либо увидеться с Вами, либо хотя бы связаться, и потому привёз небольшой сувенир. Прошу Вас, не откажите в милости.
Из складок широких одежд он извлёк незапечатанный конверт и протянул его Делме. Та с кивком и вежливой благодарностью его приняла и сразу же достала то, что в нём лежало. Пять листков типографской бумаги с великолепно отпечатанными рисунками прекрасного танцора на коньках, а вместо даты и места проведения Фестиваля Благородных Искусств – подпись: «Привет родным из Нахтигаля».
– Вы не представляете, сколько это значит для меня и для всей моей семьи, Ваше Высочество, – сдержанно произнесла она; Киллиан знал её слишком хорошо, чтобы её спокойствие смогло его обмануть. – Видят Звёзды – я упомяну Вас в своих молитвах.
– Благодарю почтенную госпожу, – церемонно кивнул, почти поклонился Седьмой. – С большим удовольствием приглашаю Вас всех в наш славный Нахтигаль при первом же удобном случае.
– Мы непременно примем приглашение.
На этой ноте они распрощались. Услышав звук закрывшейся двери, Киллиан крепко зажмурился и шумно втянул воздух через нос. Родной аромат всё ещё его не покинул. Плеча невесомо коснулись пальцы Седьмого, когда тот оказался рядом.
– Слишком грустная вышла встреча. Что особенно неприятно притом, какая короткая.
– Но, к счастью, далеко не последняя.
– Ты прав, – ещё один глубокий вдох, и вот уже он вновь способен улыбнуться. – Мы ещё увидимся. А пока у меня есть один вопрос.
– Какой же? – с готовностью поинтересовался Седьмой.
– Когда мы говорили на эрийском языке – ты чувствовал, правду ли мы говорили?
– Да, Маленькое Высочество. Странное получилось ощущение: я ни слова не понял, но абсолютно уверен, что вы были друг с другом честны.
Можно было считать, что день этот удался; к счастью, никаких серьёзных мероприятий кроме возвращения в Нахтигаль не предвиделось. Вечер перед отправлением они проводили в тишине покоев Седьмого; принц, забравшись с ногами на диванчик, читал огромную книгу в бархатном синем переплёте с металлическими уголками, а Киллиан просто потягивал очередной немыслимо дорогой сорт чая, всё стараясь выделить в нём оттенки вкуса, которые повар по его просьбе перечислил на бумажке. Пока что он смог найти только что-то сладковатое, но никак не мог обнаружить «корочку яблочного пирога», а уж «легчайшую ноту лучшего табака» – и подавно. В слабом алкоголе, по его мнению, различить что-то было куда проще – наверное то говорил опыт человека из простой семьи, в которой чай бывал пару раз в год по праздникам, да и тот не особенно дорогой.
В прошлый их раз в столице они так же долго молчали в вечер перед отъездом, но тогда это была неловкая, напряжённая тишина; для Киллиана она запомнилась бездной нервозности, недоверия и невыносимой усталости. Теперь же казалось, что тот вечер остался где-то в давным-давно забытой прошлой жизни – настолько велика была разница. Теперь тишина стала молчанием двух людей, которые ощущали себя спокойно в обществе друг друга и не нуждались в вынужденной пустой беседе, чтобы избежать неловкости.
Киллиан в который раз наполнил чашку и сделал осторожный глоток. До этого дня ему не доводилось никому описывать тех, с кем он теперь делил свои дни; это занятие оказалось неожиданно приятным. Разум, разморённый приятными встречами и тёплым напитком, порождал, как это часто бывает, витиеватые фантазии касательно безвозвратно закончившегося диалога: что ещё можно было сказать? Что звучало бы особенно эффектно? Может, хвалебный отзыв об очень человеческой тяге Седьмого ко всяким красивым безделицам? Или, возможно, красочное описание искристой золотой чешуи Юйшэ? Или стоило похвастаться тем, что его, простого мальчишку из далёкой страны, посвятили в тайну языка жестов, изобретённого специально для плохо слышащего змея? Наверное, о таких деталях без разрешения Его Высочества и самого Юйшэ распространяться не стоило, и всё же мама бы поняла для себя: имеющий полную власть над её сыном человек потратил много времени и приложил заметные усилия для того, чтобы на равных общаться с таким же бесправным пришельцем, как какой-то случайно попавший в Нахтигаль эриец. Что могло бы ещё лучше дополнить для неё образ Седьмого?
Приятные слова об этих двоих отдавались теплом под рёбрами, и всё же не было внутри того ощущения, что возникало, когда Звёзды дарили пару недолгих мгновений наедине с понравившейся девушкой.
– Ваше Высочество, – тихо позвал Киллиан.
– Да? – отозвался принц, немедленно оторвавшись от чтения.
– Ты ощущал когда-нибудь, что при виде человека будто птицы крыльями в животе щекочут?
– Ощущал, – признался Седьмой. – И всегда в плохом смысле.
– Как это?
Принц ненадолго призадумался, водя пальцем по странице.
– Один учёный объяснил мне, что ощущение как от трепета птичьих крыльев возникает тогда, когда самая глубинная часть твоего существа чует угрозу. Человеческое тело – оно, хвала Звёздам, очень мудрое. Когда нам страшно, кровь моментально отливает из живота в ноги, чтобы они могли быстрее бежать, и мы это чувствуем.
– А в Эрии птичьи крылья считаются верным спутником влюблённости… только их называют на эрийском не птицами, а стрекозами, потому что они у нас очень красивые, но встречаются редко.
– У нас так тоже считают, Маленькое Высочество. Может, оно для кого-то и верно, но я могу говорить лишь за себя. Я испытываю это ощущение только при встрече с людьми, которых следует опасаться. А Юйшэ я не боюсь, равно как и тебя, оттого и ноги не готовятся бежать от вас, если ты ведёшь к этому.
– Спасибо за ответ.
Седьмой на некоторое время задержал на нём взгляд, но от расспросов тактично воздержался.
Киллиан же занялся обдумыванием нового знания. Звучала эта история про страх весьма правдоподобно: когда ты прячешься с кем-то очень тебе симпатичным в первом попавшемся углу, когда вы вынуждены оказывать друг другу внимание быстро и тихо, постоянно прислушиваясь, считая секунды, чтобы долгое отсутствие не показалось подозрительным, когда даже после невинного поцелуя вы расходитесь в разные стороны и стараетесь появиться на людях из разных дверей и с разницей хотя бы в несколько минут, чтобы никто не подумал, что вы были вместе, когда при всём при этом вы ещё и молоды, неопытны, не представляете чего ждать, когда каждый из вас не уверен в том, что другой не проболтается и не станет причиной больших неприятностей – тут уж кто угодно захочет убежать на край света. Но теперь-то Киллиан был взрослый, успел немного изучить себя, свои привычки, предпочтения, реакции и своё тело, хотя бы частично понимал, чего ожидать – и не был вынужден ни от кого прятаться. Слишком высоко он забрался, слишком много весила пара брачных серёжек, слишком вольны были порядки в правящей семье Эдельланда.
И, наконец, слишком уважительно к его мнению относились, чтобы опасаться, что с ним обойдутся жестоко. Слишком честно с ним говорили на протяжении многих недель, чтобы ожидать обмана теперь. Слишком спокойную жизнь дали, чтобы бояться и готовиться немедленно убежать.
Чай кончился примерно в тот же момент, когда мысль зашла в тупик. Киллиан невежливо уставился на склонившегося над книгой Седьмого: неестественно-бледный, полупрозрачный в искусственном свете, расслабленный. Знакомый. Понятный. Внимательный, вежливый, честный.
Будь он женщиной, эти мысли пришли бы раньше просто потому, что это был бы куда более очевидный вариант на фоне воспитания в духе “всё, что ближе дружбы – либо для политики, либо для деторождения, а иначе – грех, грех и ещё раз грех!”
Киллиан прикрыл глаза, чтобы воскресить перед внутренним взором целый хоровод врезавшихся в память картинок: мощная рука Юйшэ, поднявшая взрослого мужчину точно ребёнка и закрывшая от всех опасностей. Загадочные жесты когтистых ладоней, значения которых никто пока не объяснил. Непонятное, почти первобытное чувство голода при виде того, как старая белая чешуя сходит с кожи, открывая искристое золото новой. Поклоны, терпеливые наставления, помощь в любом деле. Вечные фразы, будто бы случайно сформулированные двусмысленно – Звёзды милосердные, да если вспомнить день их знакомства, то Киллиан готов был поклясться, что Юйшэ несколько раз тонко спошлил, и двусмысленность не резанула слух лишь из-за того, что её адресат был до смерти перепуган.
В последний раз, когда Киллиану столько внимания доставалось от женщины, всё не пришло к свадьбе исключительно потому, что её семья уехала из Килти. Впечатлительный юный мальчик-танцор принял тогда это, наверное, слишком близко к сердцу.
Тёплое гнездо из змеиных колец и белоснежная прядь на них.
Тот возраст, когда юноша теряет над своим телом всякий контроль даже при самой безобидной мысли, уже, к счастью, минул; Киллиан стал куда спокойнее и теперь больше думал всё-таки головой. Пожалуй, даже слишком много: за мыслями никак не мог уловить тех самых чувств, которые были бы наивесомейшим аргументом в пользу любой из открывшихся для него возможностей. Разум же подал два заключения. Первое: ему не пришло на ум устроить себе весёлые любовные похождения только потому, что никогда ранее он не думал о мужчинах как о потенциальном варианте. Второе: эти конкретные мужчины не вызывали у него ни того самого трепета крыльев – ни стрекозьих, ни птичьих – внутри живота, ни отторжения, ни неприятия.
Только, разве что, любопытство. Интерес. И, наверное, спокойствие – то самое чувство, которого в такие времена не хватало больше всего. А чтобы окончательно набраться решимости и всё проверить, чтобы разобраться с этим открытием окончательно, оставалось уточнить последнюю деталь.
– Есть ещё одна вещь, которую я для себя никак не могу объяснить, – начал Киллиан и ненадолго замялся.
– Какая же? – мягко спросил Седьмой.
– Разве не греховно иметь одновременно более одного любовника? – в этот раз деликатный вопрос слетел с губ легко и без колебаний.
– У нас есть немного времени, Маленькое Высочество, – произнёс принц, закрывая книгу. – Мы можем просто пойти и проверить.
– Проверить?
– Не составит ли мне мой возлюбленный супруг компанию в небольшой прогулке по дворцу?
– Конечно, – легко согласился Киллиан, не слишком-то, правда, понимая, к чему тут была прогулка.
Седьмой быстро удалился в спальню и спустя всего несколько минут появился полностью закутанный в простые, но широкие одежды.
– Идём, – позвал он.
Они выскользнули из покоев в полумрак; у двери дежурил лишь один слуга. Седьмой уверенно шёл по множеству одинаково вычурных комнат, которые в вечернем свете приобретали какой-то неуловимый налёт чего-то, что Киллиан для себя назвал человечностью. Они спустились на нижний этаж и прошли через череду гостиных и приёмных самых разных цветов и оттенков, но неизменно наполненных золотом, мрамором и дорогими тканями. Вскоре они оказались перед тяжёлой дверью, возле которой стояло несколько вооружённых охранников.
– Ваше Высочество. Ваше Высочество, – поприветствовали они обоих по очереди.
– Мы с моим возлюбленным супругом желаем проверить наше знание священных текстов, – объявил им Седьмой.
– Приятного чтения, Ваше Высочество, Ваше Высочество.
По их условному сигналу двери с целой серией громких щелчков отперли изнутри; они были столь толстыми, что открывали и закрывали их четверо крепких мужчин – по двое с каждой стороны. Киллиан, войдя, обнаружил себя в самой впечатляющей библиотеке из всех, что ему доводилось видеть. Огромные шкафы высотой не меньше чем в три человеческих роста были заполнены до отказа. Конец коридора, который они образовывали, терялся в темноте.
Его Высочество взял со стоявшей у входа тумбы лампу, огонь в которой полностью покрывал стеклянный колпачок.
– Идём, Маленькое Высочество, – позвал он. – Ответ на твой вопрос здесь.
Они шли, казалось, целую вечность. Седьмой ни разу не заколебался на развилке: уверенно выбирал повороты один за другим даже после того, как Киллиану стало казаться, что они здесь потерялись, и их больше никто никогда не найдёт. Он пригляделся к полкам, и к своему удивлению не обнаружил на них ни пылинки. Все корешки находились в идеальном состоянии, и ни одна книга не стояла небрежно, и уж тем более не лежала поверх ряда других.
В какой-то момент они подошли к одному из шкафов, и Киллиан был совершенно уверен, что Седьмой собирался взять с него книгу – тот и впрямь потянулся к одной из полок. Однако ничего брать он не стал; Киллиан так и не понял, что сделал принц, но послышался тихий щелчок, и часть шкафа выдвинулась вперёд, провернувшись на петлях. Их взору открылась простая дверь, единственной примечательной деталью которой служила странная ручка, украшенная тонкой, сияющей даже в полумраке иглой. Седьмой снял перчатку и быстро уколол об неё палец; по металлу пробежала капелька крови.
– Здесь магический замок, – полушёпотом пояснил он. – Открывается только для ближайших кровных родственников правящего ныне Императора.
За дверью оказалась узкая лестница; хоть ступени её и были выполнены из мрамора, но всё же в сравнении с богатым убранством всего остального дворца смотрелись они почти грубо. Снизу исходил приятный свет. Седьмой уверенно вошёл, жестом позвав Киллиана следовать за ним. Вместе они спустились и оказались в небольшой круглой комнате, в которой не было ни золота, ни картин, ни вычурных драпировок. Скромная обстановка состояла из нескольких деревянных скамеек и огромной мраморной трибуны, на которой лежала одна-единственная книга.
– Это оригинал Писания, Маленькое Высочество, – со всем почтением произнёс Седьмой, приближаясь к толстому фолианту. – Тот самый, что был ниспослан самими Звёздами в начале времён.
По спине Киллиана побежали мурашки; он открыл рот, чтобы что-то сказать, но, не найдя слов, закрыл его.
– Смелее, иди сюда, – позвал принц, с величайшей осторожностью открывая священнейшую из книг. – Писание нужно, чтобы его читали и придерживались, так ведь?
Словно во сне Киллиан приблизился к древнему сокровищу. Несмотря на то, что ему было много сотен лет, тончайшая бумага оставалась белоснежной, а старинные витиеватые буквы на ней ничуть не выцвели. Только теперь стало очевидно, сколь сильно время и люди исказили изначальный текст: томики Писания, которому учили в Эрии, были раза в три тоньше и намного меньше по размеру.
– Нам с тобой нужна глава о близости, – спокойно проговорил Седьмой, аккуратно перелистывая страницы.
Киллиан застыл в благоговении; было в этом фолианте нечто такое, что не давало ни на миг усомниться в его подлинности, какая-то неведомая, непостижимая сила. Принц тем временем пролистал почти до середины, прежде чем стал переворачивать страницы медленнее, сверяясь с написанным на них.
– Вот, – остановился он и поставил палец на строчку. – Сможешь прочитать?
Шрифт был совсем не похож на привычное эдельландское письмо. Какие-то буквы угадывались почти сразу, над другими приходилось подумать. Киллиан встал вплотную к Седьмому, чтобы лучше видеть.
– О, вы, люди, доверившиеся Нам, – медленно прочёл он, – да будет вам известно, что тела ваши способны ощущать особые наслаждения.
На этом моменте Киллиан не на шутку смутился: в храме, куда с детства ходил он, всегда запрещали говорить на эту тему. Взрослые делали круглые глаза и шикали на любого, кто смел спросить о плотских утехах.
– Где подсказать?
– Всё в порядке, я, кажется, понимаю, что написано дальше.
– Веди пальцем по строчке, тебе будет проще, – предложил принц, убирая руку.
Киллиан, прикасаясь к странице, видел, как мелко дрожала его ладонь. Бумага оказалась удивительно тёплой, точно живой.
– Вам свыше ниспослан дар удовольствия; любой запрет его – есть кощунство, ибо природа ваша есть такова.
– Если не знаешь какое-нибудь слово – я подскажу, – поддерживал Седьмой.
– Спасибо, – серьёзно кивнул Киллиан, разбирая следующую строку.
Ему потребовалось какое-то время, и тем больше он собой гордился, когда всё же смог прочесть:
– Да будет же вам известно, что Нами дозволяется иметь сие удовольствие всякому, кто достиг зрелости телом и разумом и кто находится в здравом уме; вам дозволяется наслаждаться мужчиной и женщиной и всяким созданием, что имеет разум и наслаждается вами в ответ; вам дозволяется наслаждаться собой и друг другом, вам дозволяется наслаждаться одним человеком либо двумя либо более, но лишь в том случае, если они в ответ наслаждаются вами.
– Вот и ответ на твой вопрос, Маленькое Высочество, – в голосе принца звучала улыбка. – Прочти ещё немного. Дальше тоже интересно.
– Вам дозволяется дарить себе и друг другу это наслаждение любым из способов, не несущих вреда для здравия тела и разума каждого из вас. Нами дозволяется сие деяние в любом месте и в любое время, где и когда вас не наблюдают, – здесь Киллиан остановился, пытаясь разобраться в значении последней фразы.
– Можно везде и всегда, но не при посторонних.
Щёки Киллиана горели огнём, но его вера и его любопытство не позволяли ему прекратить немедленно.
– О, вы, люди доверившиеся Нам, в тумане чувственного удовольствия не забывайте и Наших запретов, – гласила следующая фраза; Киллиан с благоговейным трепетом перевернул страницу и продолжил. – Любого толка принуждение вам запрещается, ибо это есть мерзость и кощунство. Любой из вас, о, доверившиеся Нам, кто посмеет принудить мужчину или женщину или всякое создание, что имеет разум, или ребёнка, или больного, или помутнённого разумом, или разумом не наделённого – любой из вас будет сочтён грешником, ибо деяние сие оскорбляет Нас.
– В главе о браке то же самое сказано о любых прикосновениях, особенно к супругу, покинувшему свой дом, – шепнул Седьмой. – Причём там несколько раз повторяется, что с его стороны нужно не просто высказанное согласие, а искреннее желание, выраженное однозначно.
– То есть если я говорю «да», но не хочу этого, то ты считаешься грешником?
– Да, Маленькое Высочество. Потому что я нахожусь в более сильной позиции, чем ты, и моя обязанность перед Звёздами – дать тебе такую жизнь, в которой ты будешь доверять мне, а не бояться меня.
– Должен отметить, у тебя получается, Ваше Высочество, – невнятно пробормотал Киллиан, уже разбирая следующую строку.
Седьмой издал тихий-тихий довольный смешок.
– Запрещён вам обман в близости, о, доверившиеся Нам, – продолжил Киллиан. – Обманувшие и предавшие доверие, причинившие боль и получившие своё обманом несут грех тысячекратно более тяжкий, чем любой другой, кто обманул.
– Это в основном об изменах постоянным спутникам и снова о принуждении.
– Но разве не получается, что ты предаёшь Юйшэ? – озадаченно уточнил Киллиан.
– Нет. Смотри, Маленькое Высочество, как получается: мы с Юйшэ сближались, с самого начала обговорив, что я однажды, скорее всего, так или иначе женюсь, и он на это согласился. Кроме того, я не собираюсь его бросать, потому что, как уже говорил, по-настоящему его люблю. И плюс ко всему – ты нравишься не только мне, но и Юйшэ, и мы оба не против, чтобы ты был с нами обоими сразу, с одним из нас, или вообще остался обоим другом. Вот так и выходит, что всё зависит от тебя, и что бы ты ни решил, греха ни за кем из троих не будет.
– Вот как.
Священный текст притягивал взгляд и отдавался в душе; мудрость Звёзд манила Киллиана и тот, хоть и сгорал от смущения, не мог отказать себе в удовольствии снова прочесть эти строки.
– Маленькое Высочество, мы скоро отправляемся, – мягко позвал Седьмой. – У нас в Нахтигале есть одна из трёх первых копий Писания; она очень точно передаёт содержание оригинала. Ты сможешь почитать её, когда тебе будет угодно.
– Спасибо, – Киллиан с трудом оторвался от древнего сокровища. – Тогда идём?
В покои, а после и в Нахтигаль он возвращался с лёгким сердцем, оставив большую часть своих страхов и тревог там же, откуда они и произрастали – в вычурной и утопленной в чрезмерной роскоши столице Эдельландской Империи. Зато из неё же он вёз целый багаж новых открытий, желаний, планов и намерений, и, пусть вслух он пока не был готов о них заявить, а всё же с каждым разом, когда он думал о положении, в котором оказался, в нём неуклонно росло и крепло ощущение, что в общих чертах новые помыслы вели его на угодный Звёздам путь.