Что есть любовь? Вопрос одновременно и простой и сложный. Скорее даже относится к разряду вечных. Люди столетиями спорили о том, что же любовь такое и как её выражать. Говорят, что есть несколько языков любви, которые могут рассказать и выразить это чувство. Сынмину кажется, что язык любви Джисона – это он сам: тёплый, мягкий, совершенно комфортный и без остатка отдающий себя.
Джисон ещё одна награда в его жизни.
— Я, кажется, люблю тебя, — робко говорит Сынмин. Джисон будил в нём целый спектр эмоций, окрашивал жизнь в яркие цвета и показывал, как ими пользоваться. Сынмин послушно учился мастерству и схватывал все «на лету», стараясь отдавать себя в равной степени.
Джисон же, услышав его слова, робко улыбается и буквально расцветает счастьем. Услышать признание он и не надеялся, особенно так скоро. Такой радости, как на лице Хана, Сынмин не видел ни разу в жизни, и эта радость отразилась и на самом омеге.
— Ты… Я… Боже… — шептал Хан, сгребая Сынмина в свои объятия и сжимая крепко-крепко. — Я очень сильно люблю тебя.
Кажется, на глазах Джисона выступает влага и он честно не хочет плакать, но это признание не оставляет ему выбора. Он действительно был очень эмоциональным и не стеснялся своих чувств никогда. И сейчас слезы радости, что вот-вот готовы были пролиться из глаз, не были постыдными или неуютными, просто Хан не знает, как Сынмин воспримет их. Может быть, он поймёт не так и Джисону придётся пытаться объяснить то, в какой степени он действительно любит омегу, а этого при всём желании он объяснить не сможет, потому что всех слов мира не хватит, да и не придумали ещё таких, что могли выразить его чувства досконально и точь-в-точь.
Сынмин, вопреки джисоновым перживаниям, понимает, что слёзы счастья выглядят не так, как обычные горькие и печальные. Лицо не искажается гримасой боли и отчаяния, а наоборот, расцветает. В глазах Джисона неподдельная радость и звёзды, которые ни с чем не сравнимы. Хан словно сияет и озаряет своим сиянием не только Сынмина, но и весь мир со всеми его проблемами и невзгодами. И ещё Сынмин понимает, что никогда в жизни не видел и не думал, что увидит, слёзы счастья. Это кажется волшебным. Не только то, что происходит между ними двумя, но и каждый миг, который омеги проводят вместе. Эти эмоции, что Джисон приносит в его жизнь, полны очарования, тепла и ласки.
Джисон не может сдержаться и целует Сынмина со всей любовью и восторгом, что у него есть, сжимая талию омеги аккуратно, расслабляясь. Поцелуй из разряда ленивых и пылких, не обещающих ничего больше, такой правильный и нужный в эти моменты. Хан всегда очень точно чувствовал ситуацию и эмоции Сынмина, поддерживая и дополняя их.
— Почему ты сказал это именно сейчас, когда мне нужно уходить, — оторвавшись от своей любви, шепчет Джисон. Он прижимается своим лбом ко лбу Сынмина и стоит так несколько минут. Они дышат друг другу в губы, и ни один ни второй не в состоянии открыть глаза и нарушить эту идиллию.
Просто так вот стоять и обмениваться теплом на самом деле уже дорогого стоит.
— Просто я захотел, чтобы ты это знал, — Сынмин поочерёдно целует щёки Джисона, а после кладёт на них свои ладони и оставляет невесомый поцелуй на губах. — Тебе правда так сильно нужно уходить?
— Сегодня – да, — руки Джисона оказываются на ладонях Кима и поглаживают их, а сам он жмётся лицом к прикосновениям, словно котёнок. — Семейный ужин и прочая мишура. Потерпи до завтра, и ты снова сможешь навешать на меня невыполнимые миссии из разряда «как искупать Хонджуна и не утонуть, потому что он не любит воду».
— Джуни любит мыться, оболтус. Не наговаривай на нас! — они смеются в унисон и всё никак не могут попрощаться. Никому не хочется отпускать любимого человека так скоро, даже если они завтра снова увидятся и будут так же держаться за руки.
Первая стадия любви не терпит длительной разлуки. Хочется вот так вот всегда быть рядом и ни за что не выпускать свою любовь из рук, нежно и трепетно храня её. Хочется уделять все двадцать четыре часа в сутки любимому человеку, но дела, как обычно, не терпят отлагательств.
В кармане Джисона начинает звонить телефон, сообщая, что за ним уже приехала его карета, чтобы отвести на ужин к злым драконам вовремя и не стать тыквой. К драконам не хотелось совершенно. Родителей Джисон видеть не очень-то и хотел — снова начнётся промывка мозгов на тему бестолковости их омежки, который свесил всю подготовку к такому великому событию как свадьба на невесть кого. Хану, если честно, от таких разговоров смеяться хотелось очень громко и прямо в голос, но рамки приличия, в целях собственной безопасности, увы, приходилось соблюдать.
— До завтра, — улыбаясь своей мягкой улыбкой, говорит Сынмин.
— До завтра, любовь моя, — вторит ему Джисон и покидает квартиру.
На улице дышать становится легче, потому что весь наэлектризованный любовный воздух остался у Сынмина. Это даже в какой-то степени было грустно, Джисону тоже хотелось оставаться в таком состоянии еще долгое время, а не тащиться к чёрту на рога для того, чтобы быть натыканным мордочкой в собственную бестолковость. Ему вообще не кажется, что он неправильный и бестолковый, как говорит семья, потому что он живёт как ему нравится и делает то, что хочется, а ещё любит того, кого захочет, невзирая на все запреты и негодования со стороны общества.
Джисон окрылён счастьем, как не крути, и излучать это счастье он совершенно не стесняется. Пусть мир видит, что он невероятно, просто до безобразия доволен своей жизнью и не против поделиться лучами своей радости с окружающими.
— Привет, небесное светило, — говорит альфа, что стоит у капота машины, облокотившись на него. — Светишься ярче солнца.
— Имею полное право, — улыбка Джисона носила название «от уха до уха», не иначе, и сходить с лица омеги не планировала вплоть до приезда к родителям. Там она хочешь не хочешь сойдет на нет, а пока можно и порадоваться жизни.
— Влюбился? — альфа тоже улыбается, но улыбка эта больше похожа на самодовольную усмешку. Полностью в его манере. — Или потрахался?
— Ты, как обычно, культурностью, вдали от обожаемых многоуважаемых родителей, не отличаешься, — Джисон закатывает глаза. Его жених действительно был паинькой и лапочкой только при старшем поколении. Не сказать, что с ним было что-то не так, или он был груб, нет, просто своеобразный, но совершенно безобидный альфа. Даже Хан, со всей своей неприязнью к их полу, нашёл с ним общий язык и не жалуется на это, а даже восхваляет понимание общей дерьмовой ситуации. — Сегодня я слишком счастлив, чтобы читать тебе нотации о твоей сущности мудацкого альфы.
— Ну мир точно сошёл с орбиты, если ты, Хан Джисон, готов промолчать о том, что я альфа, и не приписать мне всех грехов этого падшего мира, — альфа отходит от капота и открывает переднюю дверь перед Джисоном, приглашая его сесть в машину.
Джисон послушно садится, потому что время действительно поджимает, а оправдываться за опоздание не хочется. Альфа сел на водительское кресло и пристегнулся. В салоне ненавязчиво играла тихая музыка и стоял стакан любимого холодного кофе Джисона. Что-что, а вкусы омеги он выучил и всегда старался уважительно относиться, так же как и Джисон к альфе. Их сотрудничество было нерушимым тандемом и очень-очень крепким.
— Спасибо за кофе, мой сладкий конфеткин, — Джисон любил дразнить альфу странными прозвищами. Они всегда были в подобной манере и, если Хан забывался и использовал их при родителях, старшие не могли нарадоваться на их любовь. Самому же альфе они не очень нравились, но так же он никогда их не осуждал. Джисон сам по себе как лучик и, раз такое отношение заставляет его светиться ещё ярче, то кто он такой, чтобы препятствовать этому?
— Всегда пожалуйста, конфеткин. Пока мы не поехали, расскажи, почему ты сегодня такой? Светишься весь. Ты напился?
— Я до банального безобразия опьянён любовью, — шепчет Хан, откидываясь на сидение. Голову он запрокинул и смотрел на крышу машины. Что он там видел не ясно, но видимо ему это нравилось. — Я
словно нахожусь в состоянии эйфории.
— Мне даже завидно стало, — альфа фыркает и дует пухлые губы. — Мне очень обидно! Где моя неистовая прекрасная любовь?
— А как же Доён? Не он ли обладатель твоего горячего сердца?
— Обладатель твоего горячего сердца, — передразнивает альфа смешным голосом, и Джисон смеётся так громко, даже неприлично и так радостно. — Если ты так же продолжишь себя вести, я утоплю тебя в ближайшей луже. И с Доёном у нас всё давным-давно закончилось, у меня ведь жених есть.
— Есть, а сердце твоё принадлежит загадочному омеге, да?
— Караганда. Джисон, прекрати меня бесить.
— А что такое Караганда?
— Хан Джисон. Последнее предупреждение.
А Джисону никакое предупреждение и не нужно для того, чтобы кинуться на своего жениха с фальшивыми объятиями, которые потом он нагло превратил в порцию щекотки, которую альфа просто не переносил. Он кричал, словно ребёнок, и пихался, пытался убрать от себя руки назойливого омеги и стал дышать тяжелее и чаще, потому что смешно и воздух то и дело приходилось больше выдыхать, чем вдыхать. Когда гордый своими пытками Джисон отступил с выражением лица «победитель наглых альф», то жених смог наконец-то прийти в себя.
— Ну ты и сволочь, конечно, — альфа морщит нос, берёт руку Джисона в свою и подносит ближе к лицу, вдыхая аромат. — Но пахнет от тебя сегодня иначе. К твоему кофе добавился запах орехов.
— Любовью моей пахнет, Хёнджин. Поехали уже, — Джисон вырывает руку и Хёнджин заводит мотор, плавно выруливая со двора.
— И как же зовут твою любовь? — как бы невзначай интересуется он, а у самого в голове происходит целая битва из мыслей и догадок. Не кажется ли ему?
— Сынмин.
«Нашёл. Наконец-то нашёл!» — проносится в голове альфы. Он не мог ошибиться. Запах миндаля, хоть и не сильный, окружал Джисона, въелся в его кожу, и Сынмин. Сложить два и два не составило труда. А уж поверить в то, что удача наконец-то улыбнулась ему спустя столько времени, было не сложно. Хёнджин точно знал, что это он, и отступать не планировал.