***

Солнце закатилось за горизонт, и ночная мгла опустилась на город.

Ее длинные красно-черные волосы волочатся по пеплу, будто впитывают его, оставляя широкий след, какой оставляют фрегаты на морской глади.

Она тяжело дышит. Ей тяжело. На ее руках, ногах и шее — тяжелые кандалы, с которых свисают разбитые цепи, побрякивающие и искрящие, встречаясь друг с другом от раскачивающегося тела.

Она истощена. Ее незаживающие раны кровоточат и гниют. Ее слезы высохли, исчертив кровавые дорожки от глаз по щекам.

Она бредет мимо обрушившихся, сгоревших и еще тлеющих зданий по кругу площади. Здесь когда-то была алхимическая лавка, а напротив нее — магазин цветов. В обеих лавках обугленные трупы, истлевшие настолько, что их тени, как призраки, отпечатались на полу, каменной кладке и стенах.

Это истребление.

Это жертва, которая необходима, чтобы пробудить ото сна ее любимых детей.

Она замирает.

Ее круглые алые глаза смотрят на бурлящую дымом и светом квадратную дыру посреди площади. Чуть поодаль возвышается гора трупов, все еще горящая и источающая такой сладкий и манящий запах жареного мяса, угля и запекшейся крови, реки которой устремляются в канализационные отливы.

Шесть пар глаз то и дело поднимаются от кровавого месива. Шесть огромных, грязных, ужасающих морд, пожирающих щедрое угощение.

И лишь одна пара глаз недвижима и устремлена на нее.

Это существо возвышается над обломками, над горой из трупов. Его титанические размеры дают ей понять — она его нашла.

Ей хочется заплакать, но она не может. И существо понимает это, склоняя к ней свою голову, размером с трехэтажное здание. Его длинная шея скользит над площадью, медленно приближаясь к девушке. Она недвижимо смотрит на него.

Когда между ними остается лишь десяток метров, оно тоже замирает. У него такие же яркие, налитые огнем алые глаза. Его пасть в чужой крови. От него пахнет железом, озоном, жареным мясом.

Его жаркое дыхание вырывается из раскрывшейся пасти, и, словно гром, его слова разносятся на многие сотни метров.

— Моя кровь... Моя любовь... Я так ждал этого дня...

Каждый ее шаг тяжело отдается в теле.

Звенья цепей скребутся по каменной кладке. Она поднимает к нему руки и вскоре, достигнув его, обнимает высокого мужчину, стоящего на месте головы ужасающего чудовища.

— Мой милый... Мое солнце и воздух... Моя душа...

От него пахнет железом, электрическим озоном, жареным мясом. Его руки ложатся ей на спину, сжимают плечи. Он делает шумный вдох, вдыхая ее запах.

Она пахнет пеплом, кровью, гнилью и медью.

— У них получилось. У наших детей, их детей. Все получилось.

Она жмется к нему, трепеща в родных объятиях, их обнаженные тела касаются друг друга, и, кажется, нет в этом мире ничего более горячего, чем их касания.

— Мы свободны. Мы наконец-то свободны...

Панихида, собравшая целый город. Городничий-протектор произносит речь о вечном покое, о странствии по ветвям Великого Древа. Он потерял в Голден Пайке двоих своих детей, отправившихся к матери на каникулы. В его глазах застыла тупая, пульсирующая боль.

Задание было отложено. Виндер спустил флаги, развлекательные заведения закрылись. Храмы переполнены рыдающими родственниками и друзьями.

Без гробов.

Тел не было.

Только воспоминания.

Фредерику некого оплакивать, к счастью. Его семья далеко от Виндера. Но, стоя на площади и помогая бедной семье аптекаря свить венок из сухих пахучих трав на пустую могилу отца семейства, он почему-то чувствовал, что его сердце там, у могилы его собственного отца, где мама регулярно меняет засушенные хлопковые стебли в урне у погребального камня.

Карета отбывает из города в сопровождении стражи. Все выглядит скромно, будто обычный представитель аристократии решил покинуть шумную столицу.

Принцесса легонько оттянула занавеску от окна, смотря на снежные шапки на деревенских домиках, которые встречаются по пути всё реже и реже. Их путь лежал к городку с приятными видами, к столице хлопка и романтики, где находилась одна из резиденций королевской семьи.

Брат упорно не хотел уезжать. Оттого его лицо украшал след от пощечины, крепко выданной Амдаром, когда тот заявил, что поедет с ним. Оно и к лучшему — Аранис не дипломат и не воин. Ему нечего делать в пекле, развернувшемся в Голден Пайке.

Мао с трудом сдерживают желание принять облик кого-то из погибших. Они видят их на рисунках детей, на небольших портретах, которые держат в руках более зажиточные люди. У кого-то Мао даже заметили крайне редкие магические картинки, запечатлевшие погибших при помощи механического аппарата.

Но этого недостаточно.

Мао не могут подарить им утешение.

Они могут лишь наблюдать, как образы людей, эльфов, орков, дварфов, гномов, полуросликов и многих других остаются лишь картинками, которые будут унесены на кладбище и оставлены там.

Нервно кусая губы, юноша пытается успокоиться. Щека горит, но внутри него всё пылает от ярости гораздо сильнее, чем какой-то след от братского удара.

Конечно, Амдар, как всегда, прав.

Аранис думает.

Пытается найти способы, как ему сбежать.

Может, написать матери или отцу письмо? Сказать, что он не может сидеть сложа руки, когда происходит такое?

Может, обратиться к Хандретпиксу или Лонгардии, попросив взять его в помощники?

В конце концов, одна голова принца хорошо, а две — лучше, не так ли?

На кухне храма суматоха, но слышны лишь короткие отрывки приказов кухарки, поторапливания и лязг посуды.

Слишком много похорон одновременно.

Чародейка сидит на небольшой табуретке, направляя руки в сторону печи. Огонь послушно горит под ее шепот заклинания, поддерживая нужную температуру.

Нет столько дров, чтобы приготовить такое количество еды для поминок.

Нет столько рук, оттого Цинь, обливающаяся потом, на пару с какой-то темноволосой девочкой, усиленно мешает рис в огромном чане, не давая ему пригореть. Пока девочка засыпает в рисовое месиво сухофрукты, Цинь на секунду задумывается о том, как странно в этой стране поминают, но ее вырывают из этих дум, говоря, что нужна помощь с разделкой мяса.

И она послушно идет, вытирая со лба пот, берет нож из небольшой корзинки и приступает к знакомому занятию, отрубая безголовой ощипанной курице ногу.

Присев рядом с койкой в небольшой комнате лекаря, женщина тихо смотрит на спящую. Устроив на коленях бумаги отчета, королева медленно осматривает ее тело.

У нее нет руки.

Ее ноги обожжены.

Все ее тело перемотано и сильно, дурно пахнет лекарствами.

Это человек, который еще вчера жил обычной жизнью со своим ребенком, теперь остался без дома, без дочери и без смысла существования.

Она не могла успокоиться, пока ее насильно не усыпили.

Оно и понятно.

Силаквия начинала покрываться неприятными мурашками при одной мысли о том, что кто-то из ее детей погибнет такой же смертью, как дочь этой девушки.

Растерзанная чудовищем в горящем доме, не успевшая даже проснуться, даже позвать маму на помощь, потому что мама работала на улице, ублажая мужчин, лишь бы заработать на еду и кров для своего ребенка.

Взгляд женщины скользнул на лицо спящей. Глаза впали, на губах засохла кровь. Вряд ли она прожила бы с такими травмами больше двух дней, если бы не ворвалась в городской совет, крича, как сумасшедшая, если бы не столкнулась с готовящимся уезжать в столицу королем. Горе потерявшей дочь матери оказалось сильнее рук и мечей стражников, сильнее крепких дверей. Сильнее здравого смысла, раз Тамиорн счел необходимым взять ее с собой.

Бесконечная череда ходок туда-обратно уже успела надоесть. Но Бора уважала то, что никто из тех, кто ходил рядом с ней, не жаловался. Сильные мужчины тягали камни к старику, окруженному подмастерьями, который при помощи инструментов выдалбливал имена и даты.

Мальчишка лет тринадцати, принимающий в работу очередное надгробие, принялся выписывать в воздухе какие-то движения, и камень обрел плоскую форму. Он делал это с самого утра, по крайней мере, так прокричала женщина, стоявшая над ним. Она пыталась заставить его прерваться, уже чуть ли не умоляла, чтобы тот остановился, но мальчик продолжал. Его руки уже тряслись, но он не останавливался.

Ведь этому научил его отец, которого больше нет.

Великанша уже хотела было вмешаться, но, сточив поверхность очередного камня, мальчик все-таки остановился. Его руки упали на колени, а плечи предательски задрожали. Женщина кинулась обнимать его, пытаясь утешить свое дитя, но, кажется, никакое, даже самое теплое объятие не будет достаточным.

Почти вся компания сидела за столом. Начали сгущаться сумерки, и под покровом ночи они собрались в своём временном жилище. Еда остывала на столе. Все ждали.

Мужчина вошел с улицы и медленно стал раздеваться. Он снял с себя плащ и небрежно бросил его на вешалку. На нём осталась непривычная одежда — черно-синяя длинная ряса с белым воротничком. Все знали, что у него есть такая вещь, но он никогда её не носил в их присутствии.

Бора подняла взгляд от стола на Фредерика, медленно садящегося за стол. Его руки были в ожогах от раскаленного воска свеч, бесчисленное множество которых он держал сегодня, отпевая, читая молитвы и проповеди, пытаясь хоть чем-то помочь. Запах ладана ударил в нос великанши. Кажется, мужчина теперь полностью состоит из него и запаха горя, который был повсюду.

От Цинь пахло мясом. От Макарии — огнем. Мао пах чернилами, потому что до сих пор писали некрологи.

Фредерик потер усталые глаза ладонью и поднял голову.

— Я думаю, нам следует выполнить задание и разъехаться, — он не обращался к кому-то конкретному. Его взгляд был направлен куда-то сквозь Макарию, теребящую свои черные ногти.

Цинь подняла на него глаза. Её жизнерадостность превратилась в непривычное, но очень эльфийское выражение спокойствия. Её взгляд был таким же сквозящим, как у паладина, но она будто старалась выцепить из него немного его силы, обрести жизнь, чтобы что-то противопоставить.

— Мне некуда ехать, — тихо произнесли Мао. — Я сирота из приюта, у меня нет дома. Я всю взрослую жизнь прожили в гильдии.

— Я не могу, — тифлинг отвлеклась от своих ногтей, из-под которых пыталась выковырять сажу, но так и не подняла головы. — Отец не пустит меня на порог. А мать давно в земле.

— Ну... А про меня вы и так знаете. Меня тут же схватят и предадут суду за побег, — Цинь как-то по-взрослому усмехнулась, потянувшись за куском хлеба.

Бора молчала. Её племя на Гардийских островах тоже вряд ли примет её — она предатель, ведь пошла служить в армию противника, сражалась на стороне противника, выигрывала на стороне противника. Вернуться домой было равносильно самоубийству.

Фред молча перевел взгляд на лицо Макарии. Та тоже подняла на него голову, и их взгляды встретились. Они будто что-то без слов планировали, как это бывает у родителей, старающихся не озвучивать свои планы детям.

— В таком случае, мы все поедем в Гэлин.

Весь стол недоумевающе и устало смотрел на мужчину.

— Значит, Гэлин, — утвердительно произнесла Бора, взяв в руку стакан с прозрачной брагой. Перед каждым стоял такой стакан, даже перед Цинь. Задержав его рядом с собой, Бора повернула голову к Фредерику. — Может, скажешь пару слов? У тебя хорошо получается.

Паладин, не смотря на великаншу, взял свой стакан. Цинь, Мао и Макария последовали его примеру.

— Сегодня мы стали свидетелями катастрофы, какие случаются крайне редко, — тихо начал он. — Мы видели и еще увидим много скорби сегодня. Землетрясения, наводнения, ураганы, засуха, голод, болезни — есть множество причин, почему мы можем погибнуть. Но самая страшная смерть — исчезнуть без следа, не оставив даже намека на то, что ты когда-то существовал. Поэтому давайте выпьем за то, чтобы жители Голден Пайка, чьих тел больше нет, не были забыты. Чтобы их жизнь, оборвавшаяся в один момент, стала для нас всех напоминанием о том, что жизнь — самая высшая и одновременно очень хрупкая ценность, какая у нас есть. Аминь.

— Аминь, — хором поддержала группа, не чокаясь, отпивая из стаканов.

***

Поплотнее закутавшись в белую шубу, принцесса осмотрелась, пытаясь проснуться. Ей приснилось что-то странное и страшное: какие-то люди, драконы, мужчина, женщина. В этом не было никакого смысла. Должно быть, события, описанные в докладе, сильно впечатлили ее, разыграв воображение.

Аранис крепко спал, сложив руки на груди так, будто бы он злился даже во сне. Бетринна понимала его гнев. Несмотря на то, что на тебя смотрят как на взрослого представителя королевской семьи, ты все еще ребенок, все важные решения за которого принимает кто-то другой. Конечно, и принцессе хотелось что-то с этим сделать.

Но Бетринна не была такой, как принц, несмотря на то, что на свет они появились практически одновременно. Она не тратила эмоции попусту. Она была хитрее.

Зачем стучаться в закрытую дверь, когда можно найти окно?

Снег лежал на холмах плотным слоем, озаряемый солнцем. Оно перешло рубеж полудня и лениво перекатывалось по ясному небу на восток. Где-то на горизонте все ближе и ближе приближались горы Драконьего Хребта. Последний раз принцесса была на Хребте пару лет назад, на семейном праздновании Нового года, в те же даты, что и сейчас. Там так красиво и так холодно... Но, конечно, не для отца и братьев. Голиафская кровь короля Тамиорна ярче выразилась в сыновьях. Бетринна же была копией матери, рожденной и выращенной на юге страны, где никогда не идет снег.

Девушка кинула короткий взгляд на брата. На нем не было ни пальто, ни шубы. Пока ее ноги мерзли, он спал, одетый в мундир.

Выглянув в окно, девушка заметила вдалеке деревню. Несколько окошек светились желтым светом. Несколько дымовых дорожек растворялись в воздухе от труб.

Вот они, подданные королевства. Наверняка ужинают или ложатся спать. А может, в каком-то из домов мама рассказывает детям сказку. Или старушка дает лекарство своему старому мужу, прикованному болезнью к постели.

— Когда будет ужин? — Аранис разбавил тишину шепотом. Он потер глаза, пытаясь разглядеть сестру или хоть что-нибудь, оглядываясь вокруг себя.

— Не думаю, что он будет после той истерики, что ты устроил, — безучастно отозвалась принцесса, смотря в окно.

— Они же не станут морить нас голодом за желание помочь?

— Думаю, тут дело не в помощи. Это урок повиновения старшим, — принцесса перевела взгляд на брата, занавешивая окно.

— Бетти, давай без нотаций, — фыркнул Аранис, а потом улыбнулся. — Может, поиграем в города? Как в старые добрые времена.

Принцесса молча посмотрела на брата, как на полного придурка, что было очевидно даже в темноте. Какие города? Им что, пять лет?

Тяжело вздохнув, девушка вымученно потерла переносицу.

— Ладно, давай. Все равно ехать до утра, а спать не получается.

Аранис оживился и быстренько переполз поближе к сестре.

— Я начну. Немериндт.

— Тривальхат, — девушка подперла щеку кулаком, облокачиваясь на стенку кареты.

— Танигути.

— Ирифзаг.

— Голден...

Оба замолчали. Прикусив губу, принцесса отвернулась от Араниса, а тот коротко вздохнул, тоже отворачиваясь.

— Дурацкая игра. Зря предложил. Вечно я невпопад, да? — Аранис пододвинулся к сестре, все еще не смотря на нее.

Бетринна повернулась к нему и, нащупав его руку, сжала ее.

— Нет, все в порядке. Ты ведь не виноват... Просто давай оставим этот разговор до того, как доедем, отдохнем и поедим.

— Как думаешь, Барта и Миранду покормят? Не будут же их тоже морить голодом из-за меня? — парень облокотился на свою сестру, прикладывая голову ей на плечо, утыкаясь носом в шерстяной ворот ее шубы.

— Не думаю. Они ведь не твои брат с сестрой, — приложившись щекой к голове брата, девушка улыбнулась, а услышав ответный смешок принца, прикрыла глаза.

***

Утреннее солнце слепило, отражаясь от свежего наста.

Из-под пальцев, прямо в воздухе появились искры. Шепча заклинание, чародейка прицеливалась в двигающуюся, копошащуюся вокруг мертвого оленя стаю пауков, еле различимых в сугробах.

— Абэрмаклия! — её указательные и большие пальцы обеих рук соединились, имитируя прицел, и огненный снаряд, разрезая воздух, со свистом устремился в поедающую животное толпу мохнатых лап и тел. С треском взорвавшись пламенем, снаряд ударил точно в цель.

С визгом и шипением, пауки ринулись врассыпную, оставляя своё пиршество и одного из своих восьмилапых собратьев, чьи паучьи внутренности разлетелись по снегу от удара. Его лапы всё ещё дергались в конвульсиях, в то время как из-за спины Макарии вылетела фигура мужчины, готовая бить мерзких созданий своим мечом. За ним следом, из-за другого плеча чародейки, тяжело ступая по снегу с секирой наперевес, выдвинулась фигура великанши. На её виске стремительно набухала вена, а глаза налились холодным сиянием ярости.

Монстры, что не успели разбежаться, заметили противников. Рассредотачиваясь по поляне, существа шипели, готовые оборонять свой завтрак и, потенциально, готовились сделать нападающих его частью.

Один из пауков уже был готов прыгнуть на Фреда, когда сверху на него обрушились Мао, раздавливая его тело. Добивая, Мао вонзили один из своих кинжалов в голову, приседая, в то время как над их головой просвистела пуля, пригвоздившая ударной волной следующую жертву, карабкавшуюся по дереву, к стволу. Цинь, сидящая на одной из веток, приступила к перезарядке ружья.

Один из пауков напрыгнул на Фредерика и попытался прокусить его металлическую броню, но безуспешно. Глаза паладина засияли под шлемом, встречаясь взглядом с существом, когда со стороны Макарии зазвучало новое заклинание.

— Абэр, — её ладони сложились, — Мас, — отдалились друг от друга, демонстрируя возникающее белое свечение символов на ладонях, — Сон!

Макария с силой схлопнула ладони, и оглушающая волна взрыва ударила по пауку, заставляя его отвалиться на землю и закорчиться от боли. Фредерик отшатнулся, инстинктивно закрываясь рукой от заряда оглушения, и в то же время на его ногу попало несколько зарядов паутины. Его броня начала покрываться сначала инеем, а затем льдом, и сам мужчина зарычал от боли.

Бора не обращала внимания на общее мельтешение своих сопартийцев, направляясь к группе из нескольких монстров, будто ничего, кроме неё и них, не существовало. Несколько плевков паутины на её бедре были быстро сорваны ею, и, обрушивая свою силу на пауков, та с такой силой ударила по одному из них секирой, что остальные в ужасе начали разбегаться. Но, ухватив одного из них за ногу, Бора взяла в зубы другую его лапу и в одно движение разорвала его на части, давая липким внутренностям стекать по её броне и руке.

— Охтыжблять... — Мао ошеломлённо смотрели на Бору с секунду, пока к ним подкрадывался другой паук, но того также настигла пуля эльфийки.

— Не стой столбом! Помоги ему! — крикнула Цинь, вновь перезаряжая ружьё.

Мао перевели своё внимание на Фредерика, отбивавшегося от пауков, будучи прилепленным ледяной паутиной к одному месту. Он размахивал мечом по кругу, как какой-то берсерк, то откидывая шипящих существ от себя, то подрезая им лапы, но не мог прикончить их до конца. Поднеся к губам цевницу, небольшой музыкальный инструмент, состоящий из ряда трубочек, они дунули в неё, извлекая несколько нот. Фредерик кинул на Мао взгляд из-под шлема, и, сделав рывок в его сторону, освободился из пут льда, чувствуя магическое усиление в теле.

Фредерик всей своей бронированной тушей направлялся на Мао, пока за ним ползли пауки, и, стараясь прицелиться поточнее, чейнджлинг запустил пару своих кинжалов точно в морды существ. Подхватив чуть ли не падающего паладина, Мао подняли голову туда, где находилась Макария.

— Поддай жару!

— Энэрмас-лия! Энэрмас-лия! Энэрмас-лия! — отстреливаясь от пауков разрядами молний с двух рук, тифлинг перебегала с места на место, но, услышав призыв по помощи, остановилась. — Инэр-макон-лия!

Что-то заискрило под ногами Мао, и, только они сделали шаг прочь, за их спиной возникла стена огня, как цунами накрывшая монстров, оставляя от них обгоревшие трупики.

— Я ногу не чувствую, Мао! — Фред окончательно упал в снег, а Мао, стоя над ним, обнажили пару коротких мечей, готовые обороняться. Но они не успели, потому что Бора, как самая настоящая медведица, рванула вперёд, погнав убегающих от неё пауков. С несколько десятков паучьих лап уносились прочь в лес, преследуемые ею.

Фредерику показалось, что время на секунду остановилось. В её яростном образе было что-то завораживающее, прекрасное. Даже несмотря на то, что она оскорбила его и всё то, во что он верит... Он не мог так просто попрощаться с восхищением ею, её силой.

Макария, в сторону которой Бора гнала пауков, вскрикнула, отпрыгивая с их пути в снег, и великанша унеслась дальше в лес, рыча, как животное.

Поляна затихла. Трупы пауков и их содрогающиеся собратья валялись тут и там.

Крайне изнурительное утро. Это была уже пятая встреча с этими премерзкими существами за сегодня.

— Сколько? — Мао направляли свой крик в сторону Цинь, и, помедлив, та ответила им.

— Двадцать три!

Складывая в голове циферки, Мао задумались.

— За вылазку это точно больше сорока... Можем возвращаться, я думаю. Фред, ты как?

— Терпимо. Думаю, просто обморожение, — сидя в снегу, Фред начал расстёгивать шлем. — Если больше сорока, то дождёмся Бору и пойдём к повозке. Мы же не единственные охотники, в конце концов.

Мао подали руку Фреду, наконец расстегнувшему шлем. Его рыжие волосы прилипли к голове потной грязной массой. Поднявшись при помощи чейнджлинга, паладин облокотился на него.

— Я тоже в порядке, спасибо, что спросили! — взвизгнула Макария, поднимаясь из сугроба, облепленная мокрым снегом. Она начала яростно отряхиваться, пытаясь не допустить промокания одежды, и Цинь, спрыгнувшая с ветки, принялась ей помогать, в основном хлопая тифлингшу по спине и пятой точке, посмеиваясь.

— Может, Бора дорубит там до шестидесяти? — чейнджелинг также попытался отряхнуть паладина, но тот отмахнулся, стараясь вставить длинный меч в ножны.

— Может, да, а может, нет. Она ведь не считает.

— А вот и неправда, — великанша с победной улыбкой, вся измазанная внутренностями пауков, показалась из-за деревьев. В обеих руках она держала по несколько голов пауков. Хотя она и выглядела жутко, её улыбка выдавала в ней абсолютно детскую радость от происходящего.

Взгляд Боры остановился на Фредерике. Он сверлил её, нахмурившись, опираясь на Мао, с поджатой ногой, и её улыбка довольно быстро испарилась. Подойдя ближе к поляне, та скинула паучьи головы на землю и протянула парню свои грязные руки.

— Чего? — Фред с недоверием взглянул на руки, потом на неё, что заставило её откинуть голову в раздражённом урчании.

— Я понесу тебя. Остальные соберут головы.

— Ни за что!..

Руки, держащие Фреда, были больше похожи на руки монумента, нежели живого существа. Ее тело не источало тепла. Совсем.

Она несла его сквозь лесную чащу, идя по собственным следам назад к кромке леса. Оба молчали, не смотря друг на друга.

— Я прощаю тебя, — тихо произнес Фред, смотря куда-то в лес, разглядывая деревья в снегу.

— Я не просила, — отозвалась Бора, все еще не смотря на него. Ее белые дреды спутались, где-то волосинки прилипли ко лбу, щекам и ушам, а тело воняло паучьими внутренностями. Мерзкое зрелище. От того не менее завораживающее.

Ухмыльнувшись, парень перевел глаза на нее. Он прекрасно знал, что она врет. Иначе зачем бы она потащила его тушу через весь лес на своих руках, вместе со всей его тяжеленной броней и вооружением? Может, великанша и не извинялась словами, но за их недолгое знакомство по работе в гильдии он понял, что она это вполне умеет. Просто делает это по-другому, действиями, не озвучивая, что она виновата и действительно ищет прощения.

Голиафша кинула на него короткий взгляд, только лишь для того, чтобы вновь перевести его на снежную дорогу.

— Так какой он, Гэлин?

— Замечательный. Его называют городом влюбленных, потому что там много мест для отдыха, красивая природа...

— Не вижу связи, — Бора нахмурилась, огибая очередное дерево.

— Ну, когда люди вступают в брак, есть традиция отправляться в путешествие в какое-нибудь красивое место. Гэлин находится у подножия Драконьего Хребта, рядом протекает большая река Даника, чуть дальше по течению — большое озеро Хиралия. Летом там особенно красиво, потому что все цветет и пахнет, а в город прибывает много влюбленных, чтобы провести там время, — Фредерик мечтательно улыбнулся, смотря на Бору, но как будто сквозь нее. — К тому же, там находятся большие плантации хлопка и элитная швейная академия, из-за чего в городе довольно много магазинов модной одежды. Все ходят красивые, счастливые, влюбленные...

— Ты говорил, у тебя там семья. Ты практически ничего не рассказывал о своей семье, — переступив через упавшее дерево, Бора немного поправила ноги паладина, лежащие на ее руках.

— Вся моя семья работает на тех или иных местах, связанных с одеждой. Сестры на плантациях, мама шьет платья. Папа служил при храме, венчал, благословлял...

— Твой отец умер, да?

Улыбка пропала с лица паладина. Прямолинейность великанши — то, к чему привыкнуть невозможно, определенно.

— Да. Он умер. Заболел и умер. Спасибо за напоминание.

Они уже подходили к кромке леса, так что Фред немного повошкался в руках Боры, но та лишь крепче прижала его к себе. Доспехи паладина заскрежетали друг об друга, а мужчина ухнул — неаккуратное движение великанши немного задело его ногу.

— Может, отрежем? — с хищной улыбкой взглянув на ногу паладина, женщина хохотнула. — Так точно болеть не будет.

От мысли о том, чтобы лишиться ноги, ему стало как-то не по себе. Он, конечно, вступив в паладинат, знал, что в сражениях люди теряют конечности и все такое, но лишиться ноги из-за паука? Определенно не то, чем стоило бы гордиться. Такой шрам его точно не украсит перед ликом богини.

— Воздержимся от таких экстремальных мер...

Лошади, накрытые утепленными попонами, ждали, запряженные в телегу. С десятка два крупных паучьих голов, размером примерно с яблоко, уже валялись на мешке рядом, в сугробе. Спугнув ворону, клевавшую один из паучьих глаз, Бора шагнула через кустарник, выходя на дорогу, к телеге.

Сползая с рук Боры, Фредерик попытался встать на больную ногу. Он мог ее чувствовать, что было определенно хорошим знаком, но жжение и боль в ноге все же давали знать о том, что стоило бы поберечься.

— Люди такие хрупкие, не перестаю удивляться. Так мало того, еще и сами по себе живете недолго, — голиафша заворчала, отодвигая тканевый заслон телеги и помогая мужчине забраться внутрь.

Фред не совсем понял, к чему клонит его соратница, оттого промолчал, устраиваясь в телеге так, чтобы лишний раз не тревожить ногу.

Следующие пять минут прошли в тишине. Бора кормила лошадей, отряхивала их и телегу от снега, нападавшего с деревьев, паладин согревался и отогревал ноги, накинув на себя шубу Цинь. Она, конечно, была ему не по размеру, зато хорошо работала как покрывало.

Цинь, Макария и Мао показались из леса, таща мешки с головами пауков, о чем-то бурно споря, да настолько, что их разговор было слышно метров этак за пятьдесят.

— Я тебе говорю, это не так работает! Надо сначала обучиться основам, а потом уже пытаться поступить, — Макария шла впереди группы, держа одной рукой подол своего пальто, а другой — мешок.

— Но ведь в академию поступают именно для того, чтобы обучиться! Разве это не их прямая задача, на каком бы уровне я ни была, обучить меня всему, что они знают? — возмутились Мао, державшие крупный мешок обеими руками.

— Я вообще не понимаю, зачем куда-то поступать. Ты ведь прекрасно колдуешь и без образования... — забурчала Цинь, державшая в одной руке ружье, а в другой — небольшой мешочек.

— Я колдую только потому, что магия у меня в крови! Я понятия не имею, правильно ли я произношу заклинания, и уж тем более не могу изучить новые по книгам, потому что то, чем управляю я, — инстинктивно, как дыхание! Я не знаю ни рун, ни сильван, ни селестиал, как Фред. Я могу только комбинировать базовые вещи, понимаешь? Поэтому мне обязательно надо попытаться поступить, — Макария пролезла через кусты и плюхнула мешок рядом с телегой, после чего устало согнулась, упирая руки в колени, пытаясь продышаться.

Мао и Цинь со своими мешками также пробрались через небольшой кустарник и потащили свои пожитки к телеге.

— Ну как ты? — Мао с обеспокоенным лицом заглянули в телегу на Фреда. Они поставили мешок внутрь, и паладин подтянул его дальше, чтобы он не мешал никому забираться.

— Да вроде ничего. До свадьбы заживет, — не вставая со своего места, паладин подтянул к себе ружье Цинь и ее мешок, после чего оба прибывших члена команды забрались внутрь.

— Ну тогда надо срочно искать невесту, получается! — улыбаясь, заявила Цинь, стукнув парня кулачком по металлическому наплечнику. Заметив, что тот смутился, она улыбнулась еще шире. — Может, Макария согласится? Будете отличной парой.

— Только через твой труп, — заползая в телегу, заявила чародейка. Приложившись спиной к тканевой стенке, она повернула голову на Фредерика. — Без обид, но ты не в моем вкусе.

Снисходительно цокнув, Мао подползли к Фреду, стараясь миновать мешки с паучьими головами. Они устроились рядом с ним и облокотились на него.

— А ведь и правда, паладины вообще женятся? Что на этот счет говорит твоя вера?

— Моя вера не запрещает мне жениться, — повошкавшись, Фред устроился поудобнее, чтобы Мао не прижимали его к стенке телеги. — Просто мой брак будет единственным на всю оставшуюся жизнь, ведь такой брак будет заключен перед богиней.

— Как романтично... А вот я хочу, чтобы у меня было как минимум пять мужей, — Цинь рассмеялась, но, завидев непонимающее выражение на лицах Мао и Фреда, с улыбкой произнесла: — Я проживу гораздо дольше вас всех вместе взятых, поэтому и мужей у меня будет много. В нашей культуре это обычное дело.

— Звучит жутковато, — отозвалась Макария. — Детей нарожаешь армию, небось...

Цинь засмеялась, качая головой.

— Ну уж нет! Никаких детей, ни с этим телом, ни с этой экономикой! Два года ходить с пузом — такое себе удовольствие, — вытянув ноги, Цинь расслабленно облокотилась на Макарию, на что тифлинг раздраженно фыркнула.

— Ты еще даже не совершеннолетняя, а уже про брак и детей думаешь, — чародейка прикрыла глаза с недовольным выражением лица. — Тебе надо учиться. Мужчины тебя еще дождутся.

Бора открыла тканевый люк и, оглядев присутствующих, молча поставила внутрь телеги очередной мешок с паучьими головами.

— Вы готовы ехать? — спросила она.

— Да, поехали. Отдадим головы, получим плату и поедем в Гэлин. Надо выезжать, пока погода нормальная, — паладин потер глаза, а когда вновь открыл их, Бора уже исчезла из его поля зрения. О ее присутствии в диалоге свидетельствовал лишь мешок оторванных голов.

***

Она покачивала ногой, на которой болталась цепь, побренькивая ею. Все в этом месте было таким новым. Воздух был не такой, земля ощущалась менее наполненной. Но то, что ей нравилось, так это то, что в воздухе чувствовался запах ее детей. Всюду, куда бы ни направился ее нос, абсолютно везде пахло ее творениями.

Люди.

Как самая настоящая чума, ее дети числились, множились, заполоняли собой все пространство. Ничто так не радует мать, как успех детей. А казалось бы, всего-то нужно было поселить двоих и дать им свободу воли.

Ее взгляд пал на размозженное по каменной кладке тело ребенка. Верхняя половина его тела торчала из-под обломка здания, и остекленевшие в предсмертной агонии глаза, казалось, смотрели прямо на нее.

— Милый, смотри, — она указала пальцем в сторону трупа, улыбаясь мужчине. Он отвлекся от попытки когтем подковырнуть замок на кандалах своей возлюбленной сестры и поднял голову в сторону, куда она указывала. — Это было человеческое дитя.

Мужчина улыбнулся, приподнял голову и нежно поцеловал девушку в плечо, после чего продолжил попытки подковырнуть замок.

— При нашей власти они станут по-настоящему свободными, — девушка грустно улыбнулась, заглядывая в глаза мертвого мальчика. — Им не придется умирать. Они будут жить так долго, как захотят. Сами будут вершить свою судьбу.

— Пока ты не наберешься сил, любовь моя, это невозможно. Нам обоим нужно спрятаться и разработать план, иначе мама...

— Не называй ее матерью, — строго посмотрев на мужчину, та поджала губы. — Она нам не мать. Матери не делают такое со своими детьми.

Тот вздохнул, убирая свои руки от кандалов. Он и сам прекрасно понимал, что она права.

— Я думаю, нам в любом случае стоит затаиться. Где-нибудь, где мало смертных. Сестрица, знаешь ли ты, где есть такое место?

— Ты, как всегда, прав, мой любимый братец... Конечно, знаю.

В глазах мертвого ребенка отражались двое. Женщина с красными, как пламя, волосами, чьи руки и ноги были закованы в кандалы. Мужчина, чьи белые волосы ложились ему на плечи, а руки с зеленой, окровавленной чешуей блестели, как у змеи. Где-то в отдалении пировали человеческими трупами ящеры громадных размеров, а эти два странно выглядящих человека, еще мгновение назад называвшие друг друга братом и сестрой, сплелись в страстном поцелуе...

Какой странный сон...

Приподняв голову, Бетринна разлепила глаза. Из каретных окон светило утреннее солнце, чьи лучи пробивались через занавески с таким усилием, будто настойчиво пытались забраться внутрь.

Аранис спал на ее плече, с открытым ртом. Его серые волосы спутались, мундир помялся. Сейчас, спящий, он был совсем как в детстве — чуть ли не звездой раскинувшийся по карете мальчишка.

В карете было значительно холоднее, чем когда она засыпала. Должно быть, аврелиевые кристаллы, зачарованные на обогрев кареты, истощились.

Аккуратно отодвинув шторку, девушка улыбнулась. Они подъезжали к городу. Деревни, окружавшие Гэлин, отличались интересной архитектурой. В городе была и есть традиционная манера украшать дома флажками, и на проплывающих мимо кареты домиках такие были. Где-то больше, где-то меньше, но флажки исправно висели, создавая интересную атмосферу. Будто в Гэлине всегда праздник.

Ей бы хотелось вернуться в столицу. Она ведь так и не сходила в город, не полюбовалась на праздничный дуб. Не поела пряников. Праздник встречи нового года был омрачен, а возможно и окончательно отменен событиями в герцогстве Хандретпикс.

Интересно, как там сам герцог? Он совсем не такой, каким Бетринна его представляла. Несмотря на возраст, суровый, холодный, даже отталкивающий, хотя и красив на лицо. Принцесса со стопроцентной вероятностью могла сказать, после своих раздумий, что вовсе не он писал ей письма о любви. Тот человек, которого она не видела многие месяцы после его восхождения к титулу, вряд ли мог написать их самостоятельно.

Но, даже если не он писал их ей, то они приходили из его дома. Может, действительно секретарь? В высшем обществе поговаривали, что секретарь у него весьма способный, да настолько, что до становления секретарем стал владельцем большого поместья благодаря какой-то схеме с обменом предметов. Что-то про булавку или скрепку... Вроде как, теперь его поместье является чем-то вроде горного комплекса отдыха для искушенных любителей северной эстетики.

— Мы еще не приехали? — забурчал Аранис, приподнимаясь от плеча Бетринны.

— Нет, но мы уже близко. Там флажки на зданиях.

— Это хорошо. Я есть хочу, просто невыносимо, — бухнувшись лицом обратно в пушистый ворот шубы принцессы, принц сладко причмокнул, кажется, погружаясь обратно в сон.

Несмотря на свою попытку отвлечься, картинки из ее снов не давали принцессе последовать примеру брата и уснуть до приезда в их не то место отдыха, не то место удержания. Это женщина в кандалах, с гнилой кожей на шее, руках, на ее теле... Почему она ей снится? О чем она разговаривает с мужчиной с драконьими руками?

Такое сложно выдумать. Она ведь не знала, как выглядят проклятые боги. Библиотека дворца, конечно, была обширна, но не настолько, чтобы запечатлевать еще и богов, чьи имена даже находились под запретом распространения, не то что изображения или иконы.

Перебирая в голове прилипший к сознанию сон, Бетринна наклонилась ко лбу брата и оставила на нем поцелуй. Не прошло и часа, как их карета въехала в город. Гомон жителей Гэлина сопровождал всю дорогу до поместья местной дворянской семьи. Въехав на территорию обширного комплекса, выполненного в весьма красивой архитектурной манере, принцесса приподнялась, поднимая и своего сонного брата.

— Мы приехали, — выглянув в окно, она заметила девушку в сопровождении нескольких мужчин. Она улыбалась, смотря на подъезжающую карету. — Похоже, нас встречает сама хозяйка.

— Дай посмотреть! — юноша одернул шторку от окна полностью и, порыскав глазами с секунду, хмыкнул. — А она ничего.

Юная особа с длинными черными кудрявыми волосами и темной кожей, одетая в окрашенную розовым шубу, действительно выглядела впечатляюще. Ее поместье было чем-то похоже на кондитерское изделие, если смотреть на бесконечные завитки и барельефы, что делало хозяйку похожей на невесту на свадебном торте.

Карета остановилась прямо перед входом в поместье, и Аранис, поправив волосы, открыл дверь. Внутрь залетели снежинки с потоком холодного воздуха, а принц шагнул им навстречу.

Подождав, Бетринна и сама направилась к выходу. Ее брат ждал ее, подавая руку, и принцесса вложила свою руку в его, стараясь не зацепиться белой шубой за карету.

— Ваши Высочества, смиренно приветствуем вас в доме Дэрделль-Гэлин, — присаживаясь в реверансе, девушка склонила голову. Ее слуги и рыцари, окружавшие ее, последовали ее примеру, кто кланяясь, а кто отдавая честь.

Аранис рукой подал знак им подняться и, переложив руку сестры себе на предплечье, последовал к девушке перед ними.

— Мы рады вашему визиту, Ваши Высочества! Это большая честь, — продолжила девушка, сложив руки на животе.

— Леди Дэрдэлль-Гэлин, мы с братом очень рады, что вы смогли принять нас, несмотря на столь неожиданный запрос, — отозвалась Бетринна, улыбаясь максимально натренированно, прямо как ее учили на занятиях по этикету.

Повисло неловкое молчание, и, по своему говорливому обыкновению, Аранис заговорил.

— Леди, как поживают ваши родители? В добром ли они здравии? Ваш папенька все еще выезжает на зимнюю охоту, как и несколько лет назад?

— Бывший лорд Дэрделль и бывшая леди Гэлин в добром здравии, сейчас они в горной резиденции. К сожалению, они не смогли приехать в поместье в срок, не так давно прошла сильная снежная буря, и дорогу все еще расчищают. Да, папенька все еще охотится. Уверена, он направит вам приглашение на совместную охоту, — девушка улыбалась, стараясь не встречаться с принцем взглядом, после чего, резко развернувшись на каблуках, приглашающим жестом указала на большие двери. — Прошу, пройдемте, вы, должно быть, устали с дороги.

— Благодарю вас, — Аранис повел сестру ко входу в здание и, когда двери распахнулись, пропустил ее вперед себя.

Входное помещение было ярко освещено канделябрами, повсюду благоухали букеты нежно-розовых и голубых цветов. Трудно было не понять их значение — приветствие одной семьи к другой, ведь цветом младших членов королевской семьи был голубой, а семьи Дэрделль-Гэлин — розовый.

— Наши слуги приготовили ваши покои для отдыха, вскоре туда перенесут ваши вещи. Не желаете ли отдать какие-либо распоряжение, прежде чем отправиться к отдыху? — девушка обогнула Бетринну, и вот ей уж она смотрела прямо в глаза. У леди были карие, темные глаза, чем-то похожие на густой шоколад, еще горячий и неблестящий, но очень насыщенный.

— Да, я бы хотела попросить вас прислать мою служанку Миранду ко мне в покои, не дожидаясь разгрузки багажа. И, по возможности, передайте вместе с ней письменные принадлежности, — принцесса прикрыла глаза, склонив голову к девушке, от чего та как-то странно дрогнула: не то от неожиданности, не то от смущения.

— Конечно, мои слуги займутся этим. Прошу, когда будете готовы встретиться со мной, сообщите через своих слуг, и мы начнем приготовления.

— Благодарю...

Помещение было удивительно похожим на ее собственную спальню. Отличие было в цветовой гамме — все здесь было в нежно-розовых оттенках, а деревянная мебель была выполнена из красноватой древесины. Чем-то это напоминало одно дерево, о котором принцесса когда-то читала. Дерево, которое растет исключительно в маленькой островной империи Ин-Синь и, в цвету, сбрасывает свои розовые лепестки.

— Ваше Высочество, вы посылали за мной? — Миранда заглянула в комнату, куда постепенно заносили вещи принцессы. Сама принцесса стояла у окна, наблюдая за чем-то на улице.

— Да. Нужно написать письмо. Тебе передали принадлежности?

— Да, Ваше Высочество, я все принесла.

— Садись, пиши.

"Дорогой мой высокодуховный друг,

Надеюсь, мое письмо найдет тебя в добром здравии и благоденствии.

С нежностью поздравляю тебя с наступлением нового года.

К сожалению, пишу я к тебе по безрадостному поводу. Мне печально, что ты находишься так далеко, и что мое письмо, скорее всего, найдет тебя не в самое ближайшее время. Но мне требуется, чтобы, как только ты прочел его, немедленно отправлялся в Гэлин. Очень надеюсь, что твой приезд и известие о нем не заставит меня долго ждать.

Твоя верная подруга,

Бетти"

— Направь это письмо в Чайный Монастырь, — передав проверенный лист обратно Миранде, Бетринна присела в кресло, потирая переносицу.

— Ваше Высочество, кому адресовать письмо? — служанка начала складывать письмо для помещения его в конверт.

— Монаху по имени Дряпа. Он все поймет.