***

Темные, острые камни, заточенные и соскалившиеся за сотни лет морской стихией, словно зверская пасть, проглатывали очередной бурный прилив. Ночная мгла скрывала их безобразные, колючие рельефы, как хищника скрывает лесная чаща при охоте.

В старых стенах крипты не было тепла. Они лишь грузно возвышались, удерживая собой тонны каменистой земли, завывали угрожающе, будто вот-вот свалятся на головы несчастных, что изо всех сил поддерживали их своей верой, будто вера могла остановить неминуемое.

И ведь могла.

Грудь вздымалась тихо, будто дыхание было скорее прихотью, нежели её неотъемлемой частью. Ало-черные, спутанные волосы опускались на плечи, на каменный подлокотник трона, на пол, расстилаясь водопадным каскадом. Красное платье, больше похожее на просто удачно подвернувшуюся и сдёрнутую откуда-то штору, подвязанную верёвками и остатками цепей, немного задралось, скатившись к бедрам. Не похоже, что она чувствовала холод в помещении, иначе бы прикрыла их.

В её руках, будто совсем невесомый, покоился фолиант, который она перелистывала, с большим интересом рассматривая старые иллюстрации. Её удивляло, с какой внимательностью к деталям и мастерством художник выводил своей кистью такие прекрасные, но такие лживые изображения. Она смотрела на лицо своей матери, выставленной благодетелем и названной Праматерью.

Её губы исказились в едва заметной усмешке, наполненной презрением. Руанг, восхваляемая как создательница мира, на этих страницах была изображена в самом светлом и благодетельном свете. Каждая страница лишь усиливала в ней чувство отвращения и горечи.

Ибея знала истинную природу своей матери. Ибея ненавидела этот образ, созданный для смертных, и презирала ложь, на которой он был построен.

Её мать, с её безупречным ликом и якобы милосердным сердцем, в действительности была беспощадной и жестокой. Она помнила её на заре времён, как её руки с отравляющей нежностью обнимали маленькое самосотворённое божество, затребованное смертными, лишь для того, чтобы раздавить, поглотить его, впитать его кровь и плоть своим телом, накапливая силы и власть в своих руках.

Перелистнув страницу, она замерла. На потёртой картинке, частично испорченной пролитой на неё и давно высохшей разводами жидкостью, Руанг, вооружённая копьём, пронзала чудовище из пламени и света.

"Праматерь изгоняет проклятого Праотца".

Конечно, всё было совсем не так.

Во-первых, Праотец, он же Вакту, он же — папа — никогда не выглядел как бесформенное чудовище. Рыжеволосый, вечно улыбчивый мужчина с яркими, сияющими зелёными глазами, руками с мозолями, лишь иногда, когда злился, частично менял форму, как говорил Лелуху — «перегревался». Его волосы обращались пламенем, глаза сияли солнечным светом... Но лишь завидев кого-то из своих детей, он успокаивался, выдыхал облачко дыма и лучезарно улыбался, обращая внимание на своё чадо.

Праотец был единственным, кто действительно любил всех своих родных детей-богов и смертных.

Ибея хорошо помнила, что в его мастерской всегда царила атмосфера уюта и творческого беспорядка: везде были разбросаны часы, глиняные статуэтки, неоконченные картины и прочие артефакты. Он с детским восторгом смотрел на новые творения своих детей, да и на них самих.

Здесь, вдали от холодного и ужасающего лика матери, Ибея находила покой и понимание. Папа, с его бесконечной добротой и искренней верой в красоту и потенциал всего живого, давал ей и всем своим детям ту поддержку и любовь, которой никогда не было от матери.

Единственное, чем был проклят её отец, — это слепой любовью к своей жене и детям.

— Что это? — белые пряди опустились сверху, как занавес, застилая взор. Лицо её брата и мужа показалось, с интересом разглядывая большую книгу и изображение, которое было открыто.

— Можно сказать, что семейный альбом, — с ухмылкой ответила Ибея, протягивая руку к лицу Лелухура и нежно проводя пальцами по его щеке. Он тихо выдохнул, прикрыв глаза. Его лицо опустилось к её макушке, оставляя там нежный поцелуй.

— Милая, зачем ты калечишь себе душу? Мы ведь оба знаем, что всё было не так...

— Да, знаю… Но я пытаюсь понять, что именно рассказывали нашим детям веками, что мы отсутствовали, какую именно ложь вложили в их умы, как именно нас видят, — она перелистнула страницу, пробегаясь глазами по тексту, но не вчитываясь в него.

Он аккуратно обвил её плечи руками, чешуйки на них заблестели неровным, перламутровым отблеском огней большой залы крипты. Приложившись щекой к её волосам, он отвёл взгляд в сторону, сквозь ресницы разглядывая полуразрушенные столпы, каменные своды и старые фрески, посвящённые им двоим.

— Нам ведь предстоит обелить наши имена, — задумчиво произнесла она, поглаживая его чешую на руках своей ладонью. — Рассказать всё так, как было. Чтобы рассказывать правду, нужно хорошо знать ложь.

Ещё какое-то время они, будто статуи, не двигались. Он, нагнувшись к ней, обнимал её, а она, лежа поперёк на троне, перелистывала страницы, поглаживая его по руке.

Стены этого места понимали их — здесь, под холодными пещерными потолками происходил диалог без слов, отражённый в касаниях, нежности двух божеств друг к другу, которых так надолго разлучили.

Лелухур погружался в свои мысли, перебирая в голове варианты, но ничего действительно достойного так и не приходило ему в голову. Словно бы каждое из его предложений разбивалось о непреодолимую стену истории, новой, непонятной, в которой они были изгоями.

Он было подумал о том, чтобы найти древние рукописи, проливающие свет на истинные события, но знал, что они, скорее всего, уничтожены или спрятаны веками.

Он обдумывал возможность обращения к другим богам за поддержкой, но осознавал, что большинство из них знают их как «заражённых скверной падшего бога детей» и подвержены влиянию их матери.

Чувствуя, как отчаяние закрадывается в его сердце, мужчина тихо вздохнул. Единственное, что оставалось, — это поддерживать Ибею, быть рядом с ней, делиться своими силами и любовью. Она сильна, в её руках сосредоточена невероятная мощь. Рядом с ней Лелухур чувствовал себя беспомощным, но не мог позволить себе показывать это. Она была единственным существом, рядом с которым ему хотелось быть беспомощным, глупым, быть игрушкой в её руках, инструментом — будь то меч или щит — который она могла бы использовать.

Его пальцы слегка задрожали, когда он нежно обнял её крепче, словно пытаясь слиться с ней воедино. Она слегка повернула на него голову, её длинные ресницы задрожали в бегающем взгляде. Она видела его выпирающие ключицы, белую ткань, опадающую по его телу подвязанной робой.

— Ты боишься того, что грядёт, брат? — тихо шепнула она, закрывая фолиант и откладывая его на пол.

— Нет. Я боюсь только за тебя. Ты — самое ценное, что у меня есть, — он зашептал в ответ, отпустив её, позволяя двинуться, чтобы отложить книгу.

Их глаза встретились. Их одинаково алые, родные глаза. Два божества, брат и сестра, связанные единой судьбой.

Повернувшись и встав на колени на троне, она взглянула на него, распрямившего спину. Его внушительный рост, его крепкие плечи, спокойное выражение лица. Если бы она не знала, что он уже полностью принадлежит ей, она бы определённо захотела сделать его частью своего гарема.

Но он был её. Это было в его взгляде, в том, как, наклоняясь к ней вновь, он с нежностью гладит её щёку, стараясь не задевать её своими когтями.

Пожалуй, у них с отцом было одно проклятие на двоих. Беззаветная, обречённая любовь к своей избраннице, даже если та была чудовищем.

Его губы слегка коснулись её в поцелуе, почти неуверенно, будто он был напуган, прежде чем превратиться во что-то более решительное. Её глаза инстинктивно закрылись, а тело отдалось навстречу, повинуясь низменному желанию потерять контроль над собой.

Пальцы Ибеи нашли путь к его груди, ощущая мощный, уверенный ритм сердца Лелухура под ладонями. Тепло, идущее от его тела, вместе с нежным запахом мускуса дурманило, пьянило разум. Его руки скользили по спине Ибеи, притягивая её ближе, их тела прижимались друг к другу, а поцелуй становился всё более страстным.

Стон, сорвавшийся с губ Ибеи, заставил его отстраниться, чтобы взглянуть ей в глаза, удостоверяясь, что он не сделал ей больно. Его тело могло быть не самым мягким, нежным, скорее даже наоборот.

Не видя никаких сомнений в её помутневшем взгляде, он продолжил, его губы опустились ей на шею, оставляя влажную дорожку из поцелуев. Хватая воздух губами, Ибея запутала свои пальцы в его белых, как снег, волосах, притягивая его ближе, нуждаясь в его прикосновениях, изнемогая, как жадное пламя, не способное насытиться.

— Моя королева... — шепнул он ей, проводя языком по мочке уха, заставляя её вздрогнуть. Его тело, жаркое, липкое от пота, стремилось к ней, реагировало на каждое её движение, а кожа покрывалась мурашками от того, как сильно он её желал. Его руки скользнули по её силуэту, опускаясь на бёдра.

В одно резкое движение он подхватил её на руки, и она инстинктивно обхватила его ногами за талию. Его поцелуи, более резкие, отрывистые, жадные, стали больше похожи на укусы, пока его крепкие руки уверенно сжимали её бёдра, прижимая её тело к себе.

Шагнув к стене недалеко от трона, он прислонил её спину к холодной, каменной поверхности, находя для себя новую опору. Казалось, будто он хотел слиться с телом своей любимой, обожаемой богини, позволить ей себя поглотить целиком и полностью.

Обнажив её грудь от одежды, он впился своими губами в нежную кожу, пока её руки, подчиняясь неспособному более терпеть разуму, помогали ему выпутаться из робы, представлявшей из себя что-то вроде огромной занавески.

— Зачем ты только на себя это напялил... — раздражённо, с придыханием зашептала она.

— Чтобы тебя соблазнить, моя королева, — прорычал он, щипая губами обнажённую, нежную кожу, от чего Ибея невольно зашипела.

Он мгновенно остановился, поднимая на неё виноватые глаза.

— Больно?

— Да.

— Прости, — он нежно поцеловал место «ранения». — Больше не буду.

Он не видел этого, потому что продолжил опускаться своими поцелуями ниже, но она улыбнулась абсолютно бесхитростно, с любовью смотря на его опускающуюся к её ногам макушку.

Всё ещё держа её, не давая коснуться пола, он шумно опустился на колени перед ней, подняв на неё глаза, полные желания, любви и даже страха. Он благоговел, видя, как алая ткань её платья опустилась ей на талию, обнажая прекрасное, даже несмотря на шрамы, тело.

Его Ибею не могла испортить ни одна физическая, материальная мелочь.

Он желал её любой.

— Позволишь мне? — тихо, покорно произнёс он, утыкаясь носом ей в бедро, скрытое под алой тканью. Его глаза, практически умоляющие, смотрели лишь на неё, на её красные щёки, разгорячённое тело. Она лишь кивнула, выпуская одну руку из его волос, чтобы приподнять ткань платья, дав ему свободно вдохнуть её сладкий, одурманивающий аромат.

Не в силах сопротивляться, Лелухур высунул язык, чем-то напоминающий змеиный, и прильнул к ней, заставляя её шумно вдохнуть. Его язык скользнул между её бёдер, касаясь самого сокровенного места. Сначала робко, затем более уверенно, он начал ласкать её, даря ей волны наслаждения, которые пробегали по всему телу мурашками и вырывались с губ сдерживаемыми стонами.

Её руки вновь запутались в его волосах, притягивая его ближе. Лелухур знал каждую точку, каждый изгиб её тела, знал, как доставить ей удовольствие. Его язык двигался плавно, уверенно, жадно сглатывая её соки, будто пытаясь ими насытиться.

Поглощённый её вкусом, её ароматом, её реакцией, он чувствовал, как она всё сильнее дрожит в его руках, и это только подстёгивало его. Позволив себе паузу, он мгновенно почувствовал, что она абсолютно непозволительна: её бёдра обвили его голову, лишая слуха, зрения, оставляя ему лишь ощущение жара и влажности её дрожащего от удовольствия тела.

Сдавшись ему, позволив ему вести себя к наслаждению, её тело напряглось, словно электрический заряд формировался между её ног. И лишь спустя мгновение её тело выгнулось в судороге наслаждения, и Лелухур ощутил, как она достигла кульминации, сжимая его голову своими бёдрами.

Дождавшись, когда её тело перестанет трясти, и она ослабит хватку своих ног вокруг него, он медленно оторвался от неё, его глаза горели страстью и нежностью, обращаясь к её лицу, абсолютно лишённому всех эмоций, кроме удовольствия. Улыбнувшись ей, он нежно поцеловал её бедро, прикрывая глаза.

— Ибея, моя Ибея... — промурчал он, отираясь носом о её бледную кожу. Её мягкая рука вновь прошлась по его голове, ласково перейдя на щёку.

Она приподняла его подбородок, оценивающе, но всё ещё с улыбкой.

— У нас будет много времени на то, чтобы насытиться друг другом. Целая вечность.

***

Промаргиваясь, мужчина прикрыл рукой лицо, ограждаясь от солнечного луча, упавшего ему прямо на глаза. Покряхтев на не самой удобной кровати, он повернулся, устроился было покомфортнее, но почувствовал что-то странное. Будто кто-то щекотал ему лицо.

Приоткрыв один глаз и немного сфокусировавшись, он увидел зелёный глаз с длинными ресницами, веснушки под ним. Бегавший по его лицу взгляд выглядел игриво, будто нетерпеливо.

Тяжело вздохнув, Фредерик сомкнул веки, пытаясь вновь погрузиться в сон, но почувствовал касание на кончике своего носа, заставившее его ресницы невольно вздрогнуть. А потом это повторилось. И ещё раз. И ещё раз...

— Я клянусь своей богиней, Цинь, если это не что-то важное, я оторву тебе уши, — пробурчал паладин, терпеливо пытаясь перенести тычки эльфийских пальцев себе по носу.

— О-о-о, это важное. Очень важное, — эльфийка хихикнула, продолжая тюкать мужчину по носу, пока он снова не открыл глаза.

За свою непродолжительную, но насыщенную событиями жизнь паладину приходилось многое перенести, но утренние подъёмы, особенно те, что начинались с того, что его вот так расталкивают, были самым неприятным испытанием.

Нориа гипнотизировала скол на бортике небольшой кофейной чашечки, в которой уже не осталось живительного напитка. Маленькая, беленькая чашечка кофе, стоившая для этих мест непозволительно дорого, давно уже остыла и ждала, когда взгляд женщины отпустит её из внимания, чтобы удалиться на подносе в руках местного официанта.

Мао неловко ёрзали на стуле, сидя перед женщиной за одним столом. Они старались не смотреть на неё прямо — на иссиня-чёрные волосы, на тёмный, явно подшитый под неё мужской камзол, на выверенные под линейку чёлку и хвост, как у лошади, выступающей в конном цирке. В сравнении с их маскировкой обычного, ничем не примечательного авантюриста, она выглядела пришельцем из совсем другого мира.

Мао никогда не видели ранее настолько сосредоточенного и одновременно отсутствующего взгляда у человека. Нориа Нимрайс, как она представилась, явно была не совсем обычной. Может, даже не совсем нормальной. Её лицо совершенно ничего не выражало. Как будто ей прилепили фарфор туда, где должно было быть лицо.

Чейнджлинг про себя усомнились, смогут ли они, повторив внешность Нории, в должной мере воспроизвести подобное поведение. Одно дело, когда у человека есть какие-то типичные для него вербальные проявления, такие как привычка цокать языком, кусать губы или от скуки ковыряться языком в зубах, но... Нориа, похоже, не имела даже этого.

Фредерик появился на лестнице, спускаясь в сопровождении отчего-то восторженной Цинь, нетерпеливо прыгающей с ноги на ногу по ступенькам. Простая льняная рубаха, коричневые, слегка потертые в коленях штаны. Если бы не виднеющаяся из-под воротника татуировка с глазом, шипованными ветвями роз и крыльями, было бы сложно не принять его за обычного крестьянина.

— Сэр Вокс, как я понимаю, — низкий, вязкий, как смола, голос Нории зазвучал с её практически не шевелящихся губ. Её взгляд, всё так же прикованный к кофейной чашке, даже не ёкнул, когда паладин обогнул её со спины и сел рядом с Мао. Цинь же направилась к бару, чтобы сделать заказ.

— Верно. А вы, я так понимаю, человек герцога?

— Верно понимаете, — женщина моргнула, переводя хищный взгляд на священнослужителя. — Нориа Нимрайс, секретарь герцога. Он приказал мне согласовать с вами детали контракта на эскорт важной персоны, которую я предпочту лишний раз не называть, ведь мало ли чьи уши могут быть у стен...

Прищурившись, паладин повёл челюстью, не отрывая взгляда от Нории.

— Давайте перейдём к делу, сэр Вокс, — она первой отвела взгляд, потянувшись к своей сумке, стоящей на стуле. Расстегнув её, она достала папку из телячьей кожи, разложила её на столе и переложила скреплённые синими нитками документы договора ближе к Фредерику. — Форма стандартная, все детали по маршруту, сопровождаемой, спонсировании, оплате и прочем указаны в приложении. Ознакомьтесь, пожалуйста.

— А вы разве не та госпожа Нимрайс, которая выменяла что-то вроде зажима для бумаги на поместье? — внезапно отозвались Мао, будто пытаясь вспомнить детали слуха.

Секретарь подняла на них свой взгляд от бумаг.

— Всё верно, это достижение принадлежит мне, — после чего вновь опустила взгляд на бумаги. — Пожалуйста, обратите внимание также на соглашение о конфиденциальности...

Мао похлопали глазами и повернули голову на Фредерика, вообще не придавшего значения диалогу между Норией и Мао. Он хмурился, читая заковыристые формулировки договора на столе, ему явно было не до достижений малознакомых женщин.

Цинь молча подошла с небольшим подносом, на котором стояло четыре небольших чашки, от которых тянулись завитки испаряющегося кипятка. Она поставила поднос на стол и села рядом с Фредериком, с интересом заглядывая в бумаги договора.

Сосредоточенная тишина повисла над столом, пока паладин и секретарь герцога перечитывали бумаги. В какой-то момент Фредерик наконец наткнулся на путевой лист задания, перелистнув очередную страницу договора.

Сопровождающие (далее Исполнители): Фредерик Вокс, Макария Лиос, Бора Медвежья Смерть, Мао Абарт, Цинь Ун

Сопровождаемые (далее Субъекты сопровождения): Принцесса Бетринна Церея Немтеро, Миранда Теос

Еще пробежавшись по документу, Фредерик наткнулся на маршрутный лист с конечной точкой в...

— ЙОРМУНГАРД?! — голос Фредерика никогда не звучал настолько возмущённо и пискляво. — ВЫ ХОТИТЕ, ЧТОБЫ МЫ ДОСТАВИЛИ ЕЁ В ЙОРМУНГАРД?!

Нориа Нимрайс подняла на него глаза, и её лицо вновь не отразило ни единой эмоции.

— Да.

— Но почему так далеко?! — Мао также встряли в разговор, залезая руками в свой рюкзак и доставая оттуда карту мира, сильно потрёпанную, маленькую и нарисованную явно от руки. Йормунгард, столица дварфийского королевства Платиновый Мабергор, находился далеко внизу карты, на южном полюсе, в вечной мерзлоте.

Нориа медленно моргнула, и лишь тогда Мао смогли заметить толику раздражения в безучастном взгляде женщины.

— Я не могу разглашать информацию о причинах такого места назначения. Всё, что от вас требуется, — это обеспечить субъектам сопровождения конфиденциальное попадание в точку назначения.

Мао перевели взгляд на Цинь. Она выглядела неожиданно мрачной.

— Маршрут предполагает визит в Маат Ли Эр ни Эль... — тихо сказала она серьёзным тоном. — Нам необходимо следовать намеченному маршруту в точности или мы можем проложить его самостоятельно?

— Единственная ближайшая портовая точка к Платиновому Мабергору находится в Маат Ли Эр ни Эль, в Фатирине. Если вы отправитесь из Миларии, то вам всё равно придётся заходить в города эльфийской империи для пополнения ресурсов. Это не только удлинит маршрут по воде, но и выйдет дороже как для вас, так и для нас, — пояснила Нориа.

— Но... Как бы объяснить... — начала было Цинь, но Нориа подняла руку, заставив её прерваться.

— Мы знаем о вашем статусе на вашей родине, мисс Ун. Вашей группе, вместе с подписанием этого договора, будет выдан специальный статус дипломатической миссии, поэтому в странах-союзниках, то есть в Квадрархии, Миларии, Маат Ли Эр ни Эль и Платиновом Мабергоре вам будет выдан статус неприкосновенности, — её взгляд не покидал несколько напряжённого лица эльфийки. — Можно сказать, что, до тех пор пока основной субъект сопровождения рядом с вами, вы все являетесь частью Ар-Фэйниэльского посольства.

Медленно кивнув, Цинь посмотрела на Фредерика. Тот смотрел на неё вопросительно, очевидно ожидая пояснений, на что Цинь тяжело вздохнула.

— Мой род, дом Ун, является весьма влиятельным в эльфийской имперской иерархии. Моя семья из покон веков служит одной из наших императриц, матриарху Солнца — Маат Эль, и мой отказ от службы создал определённые проблемы как для моей семьи, так и для моего статуса на земле эльфов. Я, может, и официально не преступница, но, если бы моя семья узнала, что я в стране, они бы устроили мне внутренний, родовой суд. Но если вы говорите, что проблем не будет... То я только за.

Вновь переведя взгляд на Норию, Фредерик заметно нахмурился.

— В любом случае, госпожа Нимрайс, нам нужно дождаться наших коллег. Макария и Бора отлучились, а мне нужно обсудить с ними договор и все детали.

— Конечно. Вы можете придержать этот договор и все прилагающиеся документы у себя до утра следующего дня. Я встречусь с вами здесь завтра утром и ожидаю, что вы дадите мне ответ, — она взглянула на своих собеседников поочерёдно. — Если вам нужно будет найти меня раньше, вы можете прийти в городское управление и попросить меня вызвать, я временно располагаюсь там.

Фредерик кивнул, и госпожа Нимрайс собрала свой комплект документов сначала в папку, а потом в сумку, после чего встала из-за стола. Паладин и его компания последовали её примеру.

— Надеюсь, мы придём к соглашению и плодотворно посотрудничаем, — протягивая руку Воксу, произнесла Нориа.

***

Зашторенные большие окна кабинета не пропускали утреннего солнца. Золотые подсвечники перемигивались отблесками огоньков свеч, будто общаясь друг с другом, перешёптываясь в неестественном полумраке.

— Что с моими детьми?

Женский, строгий голос зазвучал из-за спинки кресла, отвернутого от стоящего перед столом собеседника.

— Им ничего не угрожает, Ваше Светлейшество. — по обыкновению тёплый, приятный голос своей металлической чёткостью отскочил от губ девушки, стоящей перед столом со сложенными на платье руками.

— Что с выжившими исполнителями? — женщина в кресле повернулась на нём. В её руках была книга, исписанная золотыми завитками и украшенная синими драгоценными камнями; металлические замки на ней были открыты.

— Будут перемещены в столицу.

Женщина полностью повернулась к собеседнице и встала из-за стола, держа в одной руке открытую книгу. Её ярко-жёлтые, светящиеся яростью глаза встретились со взглядом стоящей перед ней девушки.

— Османат?

— Верно, Ваше Светлейшество.

Челюсть женщины плотно сжалась, и она отвернула голову, посмотрев на камин, в котором дотлевали угли.

— Знаешь, Ми... — она запнулась, припоминая истинное имя своей собеседницы. — Мираэль... Я понимаю, что пути богини неисповедимы, и что меня, как своё дитя, своего аасимара и посланника на земле, она испытывает больше других, но... Покушение на моих детей?.. Это намного больнее, чем любая из тех жертв, что я уже принесла для неё.

— Я понимаю, Ваше Светлейшество, — отозвалась Мираэль.

— Нет, ты не понимаешь, — женщина вновь подняла голову. — Мы, смертные...

— Ваши сомнения, ваша ярость, ваши страдания — всё это необходимо и соответствует воле Всематери. Я понимаю вас, ваши метания, и что вам хочется вернуть ваших детей, но таков путь.

— Таков путь... — вторила женщина, опуская взгляд на книгу, в которой её рукой были написаны божественные сигилы. Ещё какое-то время она молча смотрела на страницу, после чего подняла голову и взглянула на собеседницу. — Когда прибудут виновники, я хочу, чтобы ты влезла им в головы, узнала, кто заказал моих детей, и сожрала этого человека и всех причастных. Я знаю, что ты голодна, и довольно давно, и что тебе нельзя есть без моего приказа. Пускай эта жертва будет для тебя сладка. Если у заказчика есть дети, я хочу, чтобы ты сожрала их перед глазами виновника, а потом и его самого. Хочу, чтобы он знал перед смертью, что на моей стороне не просто престол, не просто государство, а боги, ангелы, дэвы, архангелы — само мироздание.

Она заметила полуулыбку на лице женщины, и та тихо произнесла:

— Вы ведёте себя, как истинная королева страны, благословлённой нашей Всематерью, Ваше Светлейшество. Вы так великодушны, что даруете мне пир, а грешным душам — исчезновение, а не мучения в огненной Преисподней. Вы истинно святая. Мне редко доводилось встречать таких смертных за свою долгую жизнь.

Вдохнув, королева закрыла книгу.

— Я лишь делаю то, что подсказывает мне наша Всематерь.

Девушка, всё ещё стоящая перед столом, расплылась в улыбке ещё шире. Её русо-коричневые недлинные волосы и зелёные глаза были такими обычными, что неудивительно, что никто никогда не замечал волка за овечьей шкурой.

Служанка.

Простая, покорная, исполнительная служанка, не значащая ничего, но незаменимая для принцессы, для её дочери.

Миранда.

Нет.

Мираэль, яростный, вечно голодный небожитель, ангел-хранитель, тенью следующий за Бетринной.

— Я исполню ваш приказ ночью, когда заключённые прибудут в столицу. Обеспечьте, чтобы в подземелье не было никого лишнего, Ваше Светлейшество.

— Ты свободна, — отозвалась королева, отводя взгляд и закрывая книгу с сигилами. Её собеседница уже исчезла, растворившись в воздухе, будто её никогда и не было.

Камин окончательно потух, в комнате начало становиться холоднее. Она сидела в кресле, бездумно смотря на карту страны, развернутую на столе. Океаны, моря, земли и бесконечные просторы вверенных ей территорий. От северного полюса, где располагались крепости, тюрьмы и маленькие поселения, до экватора, где её родина граничила с Квадрархией — страной, управляемой четырьмя великими племенами зверолюдей.

Всё это нужно было беречь, защищать, чтобы потом передать старшему сыну, который повторит её бесконечный забег управления страной.

Но предположения и сомнения не давали ей покоя. Аасимары богини всегда имели прямое отношение к королевскому престолу Немтеро. А из её троих детей лишь Бетринна была похожа на непробуждённого аасимара.

«Что, если богиня уже сделала свой выбор?»

От этой мысли её невольно передёрнуло. Одна мысль о том, что её ребёнку, как и ей, придётся в своих снах видеть и слышать то, чего обычному человеку не стоит знать, от чего разрывается на части душа, разрывала её материнское сердце.

Но с другой стороны, это был шанс закрепить имя Немтеро в истории на долгие столетия — непрекращающийся цикл святых, избранных богом, а не законами, правителей, которые могут воцариться не только над одной страной, но и над другими.

Взглянув на бумаги на своём столе, она отложила карту, сворачивая её в трубу, и взяла в руку лист с рукописным текстом. Почерк Амдара, старшего сына. Он описывал состояние встречаемых им по пути в Голден Пайк армейских запасов в городах, как удовлетворительное.

— Мне так жаль, моё дитя... — прошептала она, касаясь губами листа, чувствуя запах чернил.

***

— А Макария не будет против? — неуверенно помялся парень, когда ему с силой втюхали в руки его плащ. — Нам же нужно будет обсудить договор...

— Ты совсем дурак, что ли?! Девчонки только вечером придут! А ну марш! — нарочито ругающим тоном отозвались Мао, чуть ли не силой выпихивая мужчину на мороз. — Ты им даже не написал, а теперь ещё и упираешься идти! Если мы поедем в Йормунгард, ты их несколько месяцев не увидишь! Пошёл-пошёл-пошёл!

Выкатившись из дверей постоялого двора, Фредерик, ворча, напялил на себя плащ. Небольшая торговая площадь перед зданием жила своей спокойной жизнью. Сейчас, когда он был без брони, без одеяний жреца, без своего оружия, он совершенно не привлекал никакого внимания. Ну, может, изредка на него кидали взгляды девушки, продающие или зазывающие на улице.

Путь предстоял в другую часть города, выходившую к хлопковым полям и деревушке у стен города. Гэлин был не самым большим, но весьма устоявшимся городом. Да, была определённая сезонность в работе тех, кто трудился на полях, но в то же время город и деревни вокруг давно привыкли так существовать. Да и к тому же туристический поток в "город любви" практически не иссякал. Просто зимой люди ехали в город не для того, чтобы гулять по променадам, а для того, чтобы подняться в горы, посмотреть на мир свысока вместе со своими возлюбленными и семьями.

Продвигаясь по улице, он невольно вспомнил, как бесился здесь со своими друзьями. Мячик, набитый лёгким хлопком достаточно плотно, чтобы держать форму, то и дело летал по улице от ноги к ноге, пока они неслись сломя голову за кем-нибудь, чтобы позвать поиграть. Ведь дружелюбный сосед, живущий за стеной, скосил для своей коровы хорошее поле, где мяч не рисковал попасть в чьё-нибудь окно.

А здесь, в недавно отремонтированном доме, жила Марика с мамой, пока они не переехали ближе к Голден Пайку. Её мама отлично готовила и даже пекла пироги и торты под заказ на свадьбы и другие торжества. За пару недель до переезда Марики она рассказала, что отцу, который служил в армии, выдали участок в какой-то глухомани, но у одной из магистральных дорог между городами, и её мама решила открыть постоялый двор, ведь за одни сутки невозможно преодолеть по той дороге расстояние между городами. А ещё её дядя жил в Граурривере — городе по другую сторону от пролива Ибеи, недалеко от Голден Пайка. Он работал поваром в каком-то рыбном заведении. Так Марика и исчезла из его жизни.

А ведь он так и не сказал ей, что был в неё влюблён. Интересно, жива ли она ещё?

Стряхнув с головы снег, Фредерик накинул капюшон на голову. Мелкий, больше похожий на дождь снег неприятно падал на лицо, мороз щипал уши и нос. Идти оставалось совсем немного.

Его взгляд зацепился на погоревший дом. Тут тоже когда-то жил его друг, Филлип. Маленького роста мальчик с большими ушами и щербинкой. Как и все полурослики, он рос медленно и вряд ли сейчас был сильно выше пояса Фредерику. Зато он очень круто лазал по деревьям, сшибал каштаны палкой для всей компании и травил истории о том, как в Миларии, на родине его бабушки, дома строят высокие, в много-много этажей, и как по улицам ездят не повозки с лошадьми, а агрегаты, работающие на пару и угле, от чего лицо постоянно покрыто испариной и слоем серой угольной пыли.

Задержавшись у дома, он посмотрел на наполовину сгоревшую табличку. Фамилия была та же. Должно быть, его семье не повезло, и они после пожара поехали к родственникам в Миларию, о которой Филлип грезил всё детство, мечтая стать великим изобретателем машины для сбора каштанов.

Показались городские ворота. Без проблем выйдя из города, Фред направился знакомой тропинкой в жилой массив. Вытоптанная снежная дорожка была скользковата, и пару раз ловкий-смелый-умелый паладин чуть не навернулся на затёртой льдышке, но в очередной раз справился с попыткой его тела переломаться во всех возможных местах.

Знакомые домики, лачужки, дворы, обнимающие своими воспоминаниями, будто расходились перед ним одним большим и тяжёлым сердцу словом — дом.

Он остановился, смотря на небольшое здание. Флажки на доме замёрзли вместе с сосульками, дворик был вычищен явно недавно. Должно быть, кто-то из сестёр постарался. Небольшая яблоня была украшена тканевыми гирляндами, напоминая, что праздник Нового года был совсем недавно, и его дух всё ещё жил в этом доме, в этой семье.

— Мам! — крикнул он, не решаясь открыть калитку. Будто это не был его дом, будто его там никто уже давно не жд...

— ФРЕДДИ! — сквозь стекло вскрикнуло показавшееся лицо сестры. В тот же миг она исчезла из окошка, её быстрый топот приблизился к входной двери, которая резко распахнулась, выпуская на улицу рыжую девочку-подростка в простеньком тёплом платье и с ярким вязаным платком на плечах. Чуть ли не роняя с ног валенки, она с гоготом побежала к калитке, распахнула её вовнутрь и напрыгнула на паладина, обхватывая его руками за шею, не то продолжая смеяться, не то начиная плакать.

Ухнув, Фредерик заулыбался, обнимая младшую сестру, которая горячим лицом уже расцеловывала ему щёку.

— Лизабет, как ты выросла, уже такая высокая! — его руки крепко сжали её спину, удерживая девушку в объятиях, заставляя её радостно болтать ногами в воздухе и пищать.

В дверях показалась вторая девушка, постарше, но моложе Фредерика. Улыбаясь мягкой, тёплой улыбкой, девушка нагнулась, надевая сапожки из коричневой кожи на плотные носки, и также двинулась к брату, держащему в воздухе младшенькую из Воксов.

— Фред, я так рада тебя видеть! — подойдя к нему, она нежно приобняла его и поцеловала в щёку, прижимаясь к его плечу.

Ткнувшись в медные волосы сестры носом, Вокс поцеловал её макушку, после чего выпустил из объятий Лизабет, ставя её на ноги.

— Мои маленькие зарянки... — нежно произнёс мужчина, любуясь своими сёстрами.

Далила, когда он видел её в последний раз, только-только начинала казаться взрослой, а теперь выглядела как совсем взрослая. Лизабет же была сопливенькой школьницей, а теперь вовсю превращалась в девушку, за которую уже со дня на день начнут биться женихи.

— Ты что, бороду решил отрастить? — посмеиваясь, сказала Далила, касаясь слегка обросшей щеки паладина, на что он протестующе замычал.

— Как мама? Она дома?

— Дома. Недавно вернулась от папы с кладбища, — отозвалась Лизабет, хватаясь за рукав паладина и утягивая его к дому. — Пойдём, она так обрадуется!

Далила не сводила взгляда с брата, будто разговаривая с ним одним взглядом. Они оба прекрасно понимали, что эмоции мамы будут гораздо более сложными, чем радость.

Дома всё пахло так же, как когда он уходил. Запах тканевой краски, жжёной древесины, немного сырости, каких-то овощей. Тёплое помещение радушно приняло в свои объятия мужчину, будто только его до полноты картины не хватало.

Сняв сапоги, Фредерик снял плащ и повесил его на крючок, который когда-то прибил к стене. Тогда он ещё доставал до него только на небольшой табуретке. А теперь крючок располагался на уровне его груди.

Медленно двигаясь по дому в окружении своих сестёр, он беглым взглядом осматривал открытые комнаты. Мамина спальня, всё такая же аккуратная, но при том заполненная бесконечным количеством вещей, тканей, манекенами с платьями. Комната сестёр, больше похожая на взрыв, чем на женскую спальню — повсюду валялись какие-то одежки, книжки, листы бумаги...

— Пойдём, пойдём, ну что ты встал, как осёл! — заверещала Лизабет, утягивая его в гостиную с кухней.

Она совсем не изменилась, если не считать седеющих волос.

Мама сидела за веретеном, тихо мурлыкая себе какую-то песенку. Услышав топот, она повернулась на своих детей.

Маленькая Лора Вокс, в толстой кофте из шерсти, в тёмно-зелёном платье, практически доходящем до пола, в мягких, самодельных тапочках на толстых шерстяных носках. Взгляд родных глаз, глубокий зелёный взгляд матери, пробежавшийся по лицам. Руки, держащие нить, держащие многолетний опыт на загрубевших кончиках пальцев.

Одним словом — мама.

— Фредди... — тихо, будто не веря своим глазам, произнесла она, смотря на сына так, будто кто-то вонзил ей в сердце кинжал.

— Мама...

Дверь закрылась. Две рыжеволосые девушки, держа в руках по ведру, скрипя обувью по снегу, открыли калитку и двинулись вниз по дороге к небольшому озерцу, где была выдолблена лунка.

— Мам, я... Я знаю, что ты злишься, что я давно не был дома и... и не писал толком, — начал Фред, сидящий на небольшой табуретке, практически скрючившись, нагибаясь к женщине, чью руку он держал в своих. — У меня всё хорошо. Моё паломничество продолжается, я повстречал столько хороших людей. И я зарабатываю хорошие деньги, подписал документы, что вы с девочками можете снимать деньги с моего счёта, нужны только ваши документы. Я заработал достаточно, чтобы можно было сделать ремонт, оплатить школу...

— Фредди, — прервала она его, наложив вторую свою руку на его. Она была такая тёплая и такая морщинистая, будто она была обожжена огнём. — Я не хочу слышать про деньги. Я хочу узнать, когда ты вернёшься домой.

Он поджал губы, виновато смотря на их сплетённые руки. Правда была в том, что он не знал, хочет ли он вернуться. Конечно, он любил и маму, и сестёр, но та жизнь, какая была у него с командой, в его приключении, в котором он набирался опыта, знакомств... А тут ещё и намечалась такая миссия, такая важная, нужная, без преуменьшения историческая миссия.

— Я не знаю, мам. Ты, наверное, слышала, что произошло у Хиралии... Я там был, и...

— Ты был в этой бойне? — напряжённо прервала его мама, переведя взгляд ему на лицо.

— Да, был. И... я видел там кое-кого, кто захотел нанять нас, как сопровождение для важной шишки. Я не могу сказать тебе, что и как, но... меня долго не будет.

— Как? Ты что, даже на месяц не останешься? — её волнение было нескрываемым, её пальцы сжались на его руках.

Он поднял взгляд на мать. Женщина, привычно спокойная, выглядела чуть ли не на грани слёз. Это разрывало его сердце, и даже появлялось желание выпрыгнуть в окно, лишь бы не видеть её такой.

— Не останусь. Скорее всего, завтра меня уже не будет в городе.

Повисла мрачная тишина.

— И как долго тебя не будет? — практически шёпотом произнесла женщина.

— Пока не знаю. Но точно не меньше полугода.

Фредерик хотел бы понимать, что происходит в её голове. Хотел бы понять, ненавидит ли она его за то, что он бросает их, каждый раз выбирая не их. Он хотел бы сказать ей, что ему хотят доверить сопроводить принцессу, что он разговаривал с герцогом Хандретпикса, что он заработал баснословные деньги и заработает ещё больше, чтобы пока он размахивает своим мечом, она и девочки жили в достатке и больше никогда не столкнулись с бедностью зарплаты жреца маленького храма, какая была у отца. Религиозные догматы, заставлявшие любить эту бедность, всегда были для него загадочны и непонятны. Ведь если ты голодаешь, одна только вера тебя не накормит, как бы сильно ты ни молился, как бы сильно ты ни жёг воск в часовне.

— Знаешь, сынок, — неожиданно громко зазвучал голос матери, — я просто хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. И горжусь тобой.

Глаза защипало. Слёзы навернулись стремительно, в носу засвербело, он болезненно сглотнул ком в горле. Её, по его собственным ощущениям, огненно-горячие руки вырвались из его собственных, коснулись щёк и потянули на себя, утыкая его лицо в себя, в свои объятия. Она, маленькая, крошечная в сравнении с ним, горой мускулов и напряжения, встала, нежно прижимая его к себе, словно он не взрослый, серьёзный мужчина, а маленький мальчик, которому нужна была мама, его любимая, единственная мама.

Его руки обвили её, сжимая, будто Фредерик мог сломаться, развалиться, как апрельский снеговик. Всхлипы, дрожь плеч, невыносимые боль и облегчение от безоговорочной, абсолютной любви были для него гораздо нужнее и важнее любого паломничества, любой миссии, любого достижения.

— Мой мальчик... Мой маленький Фредди... — шептала она, поглаживая его по крепкой спине, трясущейся, как осиновый лист. — Мы будем ждать тебя, мой котёнок. Каждый день будем молиться за тебя, мой милый. Ты только возвращайся, пожалуйста. И пиши, прошу тебя, пиши, чтобы мы знали, что ты жив, что ты где-то там, далеко, но ты есть...

Ужин, по-особенному вкусный, как нигде в мире.

Весёлые байки, выросшие из опасных историй.

Сладкий чай с булочками, как в детстве.

Ему давно не было так хорошо.

И так невыносимо больно, когда из его рук пропали тёплые, пахнущие домом сёстры и мама.

Открыв дверь шумного постоялого двора, он быстро зашёл, с приятной медлительностью снял с себя плащ и прошёл было в зал, но столкнулся с Борой, вынырнувшей из-за угла с самокруткой. Она явно направлялась на улицу.

— У тебя проблемы, Фредерик, — буркнула она, обходя его.

— Что? В смысле?

Только сбросивший нервное напряжение дома, паладин совсем не хотел узнавать ответ на этот вопрос. Но долг звал.

В зале было неожиданно тихо. Видимо, у многих кончились выходные в честь начала нового года, и беспробудно кутить было уже не слишком удобно.

Макария грозно возвышалась над круглым столом, смотря на бумаги на столешнице. Мао нервно попивали из деревянной кружки, и, судя по почти доеденному куску сыра на дощечке перед ними, явно не чай. Цинь, мрачнее тучи, расчесывала свои длинные чёрные волосы гребнем. Лишь только возмущённые междометия разносились над столом. Тифлинг то и дело металась от одного листа к другому, пшикая, рыча и вздыхая крайне недовольно.

Ничего хорошего подобное поведение не предвещало. Как Бора и сказала, у Фредерика явно были проблемы, и главной из них была разъярённая чародейка.

Заметив Фредерика, Макария смерила его убийственным, холодным взглядом.

— Тебе что, жить надоело?!