Солнечный свет заливает палубы, отражаясь в многочисленных иллюминаторах, слепит и обескураживает. В первые несколько мгновений утро второго дня путешествия так напоминает Роуз апрельские дни на «Титанике», что она едва не хватается за стенку, чтобы устоять на ногах.
Борется с дурнотой — надо же мадемуазель Огюстин достать билеты именно на «Олимпик»! Но, к сожалению Роуз, разорена не только она, и многие, слишком многие отменяют необязательные поездки или откладывают обязательные — и количество рейсов сильно сокращается. На линиях остаются только самые большие суда, способные перевезти больше пассажиров за один раз. В общем, даже «Олимпик» был своеобразной удачей, издевательской ухмылкой беспощадной судьбы.
Заботы последних пары месяцев о собственном благосостоянии легли бременем на плечи пассажиров, и в обеденных салонах и на прогулочных палубах царит примерно одинаково тихая атмосфера — как сразу после катастрофы, когда еще никто не пострадал, но неминуемо затронет всех, об этом знают и стараются не заговаривать вслух лишний раз. К счастью, Роуз путешествует одна, ее траур и твердое намерение избегать какого-либо общения с посторонними надежно удерживают собеседников от праздной болтовни. Единственный, с кем она беседовала за прошедшие два дня, был капитан Паркер, пожелавший приятной поездки при случайной встрече.
Она отгораживается от мира, от солнечного света, опуская шторы на иллюминаторах. От этого кажется, что каюта погружена в воду, все синее и серое, и даже прическа Роуз кажется посыпанной серой пылью или покрытой ранней сединой. Она в ужасе прикасается к вискам, и в самом деле опасаясь постареть в одно мгновение.
Пожар ее волос, так сводивший с ума… Косы надо лбом, как у римских вольноотпущенниц, гладкий пробор и скромные шляпки — на курсах, в конторах, в приемных, — выпущенные на волю, расплетшиеся, разливающиеся по плечам у нее-натурщицы.
Огонь в крови, который никогда больше не загорится вновь.
***
Пожар в особняке на Гринфилд Авеню удалось погасить только под утро. Кэледон, отлучившийся в короткую поездку — осмотреть с мистером Дэйнсом, управляющим, новый производственный цех в окрестностях Канонсберга, - вызванный срочным звонком, прибыл немедленно — он гнал сотню миль без остановок.
— Туда нельзя, сэр, — остановил его инспектор.
— Я хочу знать, не пострадал ли кто-нибудь. — Кэл, осунувшийся и чудовищно вымотанный ночной поездкой, не намерен был вступать в споры.
— Мы уже проверили, предварительно — никто.
Значит, прислуга была цела. Миссис Хокли, как Кэл точно знал, гостила в Нэшвилле у сестры. Какое счастье, что они с маленьким Джорджи были далеко в такой трагический момент.
— Как это могло произойти?
Кэледон обшаривал взглядом фасад, облицованный камнем, мраморные ступени и высокие арочные окна второго этажа. Отовсюду несло гарью. Звук льющейся воды стих, и передняя пожарная карета, подпрыгивая на брусчатке, отправилась восвояси.
— Мы еще не знаем, сэр. Сейчас только закончили с тушением, наши ребята зашли в ту часть, которая пострадала меньше.
Значит, дом выгорел не весь. Это обнадеживало. Юджини будет рада, что сможет обустроить интерьеры по своему вкусу после восстановления, мрачно подумал Кэл. Во сколько именно ему это обойдется, он даже подсчитывать не решался, учитывая, в какие издержки ему обходилось сейчас производство. Несмотря на правительственные заказы дела шли все тяжелее - профсоюзная зараза поражала рабочих похуже «испанки».
Нэтэниэл, едва державшийся на ногах, высохший и никуда не выходивший из старого особняка в Кенморе, казалось, был даже рад повидаться с сыном.
Разумеется, Кэл наотрез отказался переезжать в некогда великолепный, но сейчас уже откровенно старый дом. Выстроенный вскоре после войны за независимость, особняк безнадежно одряхлел. Даже проведенное электричество не спасало от чудовищно скрипящих половиц, запахов склепа и налета пыли вообще на всем, как бы часто ее ни стирали. Да и мысль о том, что придется какое-то время пожить с Нэтэниэлом, вызывала содрогание.
Но приглашение на завтрак принял, и отец с сыном, как в старые добрые времена, расположились в столовой, обильно украшенной лепниной, инкрустациями на мебели, тяжелыми, плохо пропускающими свет портьерами.
— Это был поджог, — без предварений объявил старший Хокли. — Тебе бы стоило уволить Дэйнса. Эти молодчики из профсоюзной организации способны дойти до любой степени наглости, да, сэр.
Нэтэниэл замолчал, многозначительно и веско. Покивал головой и по старой привычке закусил кончик полностью седых завитых усов.
Хокли-младший по большей части — кроме Дэйнса, — был согласен и с профсоюзами, и с версией поджога. Потому что черта с два в это бурное время можно было найти приличного управляющего. А вот умышленный поджог точно имел место. Или — что гораздо менее вероятно, — какая-то дикая случайность. Пожар начался в его собственном угловом кабинете, на втором этаже. Что же это могло быть? Головешка из камина?
Как успел сообщить ему инспектор, следов ограбления не смогли обнаружить. Ничего не пропало. Сгоревшие документы не были слишком важными, поскольку Хокли многое хранил в разных частях города, в том числе у нотариуса, двух банковских ячейках и еще у пары-тройки доверенных юристов.
Страховая компания должна была возместить ему стоимость большей части утраченного по описи, а Юджини возьмется подбирать обивку на новые кресла, комоды, шпалеры и зеркала в черно-золотых или еще каких там модных расцветок рамках уже сейчас.
Однако была одна вещь, восстановить которую никто — никто из юристов, страховщиков и лучших адвокатов, — не был способен ему вернуть: портрет роскошной золотоволосой женщины, изображающей Марию Магдалину, сгоревший дотла вместе с тайником, где был заперт.
***
Кэл был в бешенстве.
— Ченс! — злобный взгляд уперся в переносицу условного противника. — Ченс, я плачу тебе больше, чем всему штату прохиндеев, которые возглавляют мои фабрики и обдирают меня по-черному и по-белому. Как. Это. Могло. Черт побери! Произойти?
Ченс Коннингтон, которого такие выходки скорее забавляли, чем всерьез пугали, потому что он точно знал, что свернет буржуйскую шейку Кэла одним или двумя движениями, примирительно поднял руки.
— Кэледон, ваша ярость, хоть и легко объяснима, но совершенно неуместна. Мы ничего не можем сделать.
— Я плачу тебе! Ты рекомендовал мне Лавджоя. Твои ребята — лучшие!
Кэл побледнел и покрылся слишком очевидной испариной. Детектив Коннингтон ненавидел такие дела. Он предпочитал — и это было его коньком — разного рода финансовые вопросы, дележи наследства, налоговые махинации, отборы имущества. Любовные драмы он расследовать не любил, в том числе именно из-за вот таких моментов.
— Мистер Хокли... У вас может не быть ограничений в деньгах, и я бы никогда против этого не возразил. Но у нашего агентства есть три возможных причины прекращения поисков или расследования. Во-первых, и это понятно - смерть искомого. Во-вторых - отъезд объекта расследования на другой край света, как правило это равняется первому. Ну и третий вариант... — Детектив сделал паузу, а Кэл требовательно подался вперед. — Третий вариант возможен, только если объект попал «под опеку» другого агентства, как правило — более влиятельного.
— И какой же... какой же из вариантов ваш, детектив Коннингтон?
— Подумайте, Кэл. Если ваша дама не мертва — а она жива, смею вас заверить, иначе мы бы уже выдали вам надежные копии документов о ее смерти, — то или второй, или третий. В любом случае я отказываюсь вести это дело дальше. Приношу извинения.
***
Кэледон Хокли был вполне прагматичным человеком, с более чем суровым воспитанием и крепкой деловой хваткой. Он точно знал, что люди не проваливаются под землю, не исчезают в никуда, а если уж съезжают с места за три моря, то выяснить детали — всего лишь вопрос цены и сноровки специально обученных людей.
Он знал, что Роуз жива, что у нее в руках остался бесценный бриллиант, когда-то украшавший корону французских королей. И, пожалуй, терялся, что из этого он больше хочет найти.
Дом на улице Гринфилд Авеню, покрытый лесами, понемногу отстраивался, и Юджини, пришедшая в себя после ужасной новости, приступила к занятию, которое ей было больше всего по нраву: вытаскиванию из Кэла разной округлости сумм денег для обустройства нового гнездышка.
Она была в последнее время слишком нервной, поездка в Нэшвилл нисколько не успокоила и не развлекла миссис Хокли, судя по всему. Миниатюрная брюнетка, со слишком густыми для новой моды бровями, покатыми плечами и грустными веками могла показаться образцом меланхоличной девы-поэтессы, однако она не уступала Кэлу в деловых качествах, особенно когда речь шла о заказе ковров или балюстрады для библиотеки.
Кэледон некоторое время подозревал, что его жена вновь беременна, Джорджи уже было почти три, самое время было подарить ему братишку или хорошенькую сестренку. Да и Нэтэниэл интересовался, все ли в порядке у сына в семье, и почему ребенок всего один.
— У ее матушки двенадцать детей, первые пятеро рождались с интервалом в полтора года, — делился сплетнями Нэтэниэл, от чего Кэлу хотелось скрипеть зубами. Он уверял, что его отношения с Юджини прекрасны, безоблачны, он очень скучал по ней, пока был в отъезде. Натянуто улыбался и старался перевести тему на другой предмет, но выживающий из ума старик Хокли продолжал упорно гнуть свое.
Когда Кэл спросил ее прямо, Юджини округлила глаза и ответила решительное «нет». Нет, она не в деликатном положении. Ей совершенно некогда — она просит дорогого супруга не забывать, что она занята по горло обустройством их дома.
Совместного дома. Где самому Кэледону было бы славно бывать почаще.
***
— Бесси? — не поверил своим глазам Кэл, входя в кабинет инспектора.
Да, эта перепуганная темнокожая девочка служила у них в доме, была горничной и изредка помогала по кухне. Ее звали Бесси Эллиот, и она ушла почти сразу, сообщив господам, что сильно напугалась и идет работать на новое место — не где-нибудь, а в Филадельфии. Спорить с девушкой не стали, расчет она получила в тот же день и, видимо, довольная всем, уехала со всеми пожитками.
Кэл подтвердил инспектору свою личность — сущая формальность при допросе. Но все еще не понимал, зачем позвали девушку, если ему по телефону было объявлено, что поймали если не самого злоумышленника, то явно главного сообщника.
— Она уже подписала показания.
Хокли сел на предложенный стул, все еще не до конца понимая происходящее.
— Признательные показания, сэр, — веско добавил инспектор.
— Как же могло так получиться, Бесси? — Кэл пробовал найти на этом простоватом лице хоть какой-то оттенок злого умысла. — Зачем вы это сделали?
Девица сглотнула в ужасе. Теперь она уже понимала, чем ей грозит появление в участке и чистосердечное признание.
— Разве мы плохо поступали по отношению к тебе?
— Нет, масса, нет! — запротестовала Бесси. — Это не…
Мужчины замерли, взгляд Бесси в ужасе перебегал с одной угрожающей фигуры на другую.
— Вы, сэр, и миз Юджини очень добрые. Да, сэр. Только вот…
— Говори, Бесси, не бойся.
Немного ободренная, та продолжила:
— Миз Юджини стала сильно печалиться. Говорит, житья не стало от вас, сэр.
Кэледон оглянулся на инспектора, тот в ответ успокаивающе кивнул, мол, давайте дослушаем, что девушка собирается сказать.
— Плакала, бывало, что вас совсем дома нет, вовсе ее позабыли. И на кухне у кухарки сидела слезы лила, хоть и неприлично при прислуге плакать-то. И, дескать, пропадаете вы не просто так, а полюбовница у вас…
Стиснув челюсти, Кэл молчал.
Зачем Бесси говорит о его жене — он и сам не понимал.
— А однажды, как нашла ту рыжую бабу у вас в кабинете — так и вовсе ума решилась, криком кричала, грозилась уехать с бэби от вас подальше.
Кэл похолодел.
— Потом, как-то при мне это было, утерла слезы и давай говорить, мол, никуда я не поеду, это мой дом, и пусть эта бесстыдница сгорит в адском пламени. Некоторое время раздумывала, видать. Потом позвала меня и дала мне бутыль с заправкой для ламп, велела достать спички у кухарки. Сказала, что уедет к миз Джули, ихней сестре. Дождаться, как и мистер Кэл поедет, и тогда уж… Когда, говорит, все уйдут, а вы с Нэн, нашей кухаркой, соберетесь ложиться спать — вы не ложитесь, сперва облей кабинет мистера Кэла вот этой дрянью да положи спичку под дверь. Запри ее и уходите, говорит.
Девчонка говорила все увереннее, а уличенный и обескураженный Кэл сидел перед ней, и, не видя, смотрел куда-то в затененное решеткой окно.
Его сокровенная тайна выплыла на свет, и то, что он сам считал невинным баловством, грозило вылиться в весьма грязный скандал. По сравнению с которым пожар в особняке покажется милым недоразумением.
Инспектор, понимая, что именно происходит, спросил у Хокли, как именно ему следует поступить с показаниями мисс Эллиот.
— Уничтожьте, — коротко бросил Кэледон.
Чуть погодя, поразмыслив, добавил:
— С участком свяжется мой адвокат, мистер Дж.Сандерсон. Он будет представлять мои интересы.