— Не правда ли, она хороша?
Она улыбалась. Была жива. Радовалась.
Кэл смотрел на женщину и чувствовал, как бездонная пропасть разделяет их — так, будто по полу, вымощенному испанской плиткой, прошел тектонический разлом шириной в океан.
Стук каблуков, шепот шелкового платья. Золотистый бренди и сияние бриллиантов. Так, чтобы гости удавились от восхищения радушием хозяев.
Мистер Шарп вновь поднес к губам бокал и не был уверен, пьянит ли его больше бренди или предстоящий вечер.
— Восхитительна, Уилл. — Кэледон Хокли, получивший приглашение в последний момент, тоже опрокинул в себя бурбон — чтобы стереть далекий, давно — казалось бы! — забытый облик женщины… которая уже почти пятнадцать лет считалась погибшей.
***
Распахнутые настежь окна виллы «Манго» выходили прямо в залитый сладкими южными сумерками сад. Терраса, уставленная стульями, шезлонгами, пуфами и козетками, вытащенными на импровизированную танцплощадку из пыльной библиотеки, сияла и переливалась огнями бумажных фонариков. Оркестр Арта Шармэна, лучший в Новом Орлеане, был заказан для празднования и теперь старался вовсю — так, что, казалось, даже струны раскалились.
Новоиспеченный жених одобрительно и с некоторым умилением разглядывал танцующих, среди которых была и его невеста. Гости веселились. Чувственный джаз и будоражащий фокстрот, запрещенное шампанское и бренди, сигары и разомкнутые в таящих обещания улыбках губы в темно-кремовой или вишневой помаде.
Сонни Ховарду едва исполнилось восемнадцать, и он был вдохновенно пьян и вызывающе весел. Ах, этот вкус запретного плода и блеск яблочно-зеленых глаз под ловко подведенными бровями… Смех мисс Болт — о, нет-нет, она слишком стара для таких пируэтов! Но настойчивые руки вновь вели ее на террасу, под свет разноцветных фонариков, и оркестр с новыми силами открывал круг.
Жених мисс Болт, кажется, был захвачен общим весельем, он усмехался мягко, успевая принимать поздравления и похвалы празднику. К нему то и дело подходили, не оставляя в одиночестве. Круг джентльменов, предпочитавших посидеть в прохладной гостиной и наслаждаться сигарами, все расширялся. По мановению руки хозяина подали еще виски. Громкая музыка и смех танцующих доносились из распахнутых настежь окон.
Будущая супруга Шарпа ходила по тонкой грани дозволенного, позволяя так на себя смотреть этим нахальным юнцам. Все знали, что Сонни Ховард не знал ни в чем отказа, и плевать, что «Труди Болт» на добрый десяток лет была его старше.
***
Вечеринки у Уилла Шарпа были в большой моде — как же иначе, ведь они были сравнительно редкими. Дельцы-нувориши, аристократы и аристократики, осколки прежнего мира «старых денег», их супруги, дамы и девицы, свет и полусвет — кого здесь только не бывало. Казалось, что, познав ужасы войны, Уилл стремился получить от жизни все оттенки цвета и вкуса. Или пытался забыть — разрушенные страны, города и разоренные деревни, поля, изрытые по весне не плугом, а обломками, поля алых маков — потому что больше ничего искореженная свинцом земля не рождала.
Разумеется, ни на шаг от него не отходила мисс Болт, его драгоценная наперсница, сиделка, подруга и собеседница.
Девушки-«слетки» помоложе и поглупее пытались строить глазки радушному хозяину великолепных приемов, но увы — мистер Шарп не танцевал ни шимми, ни фокстрот, ни танго… Их решимость быстро разбивалась о кресло на колесах, в котором большую часть публичной жизни проводил Уилл Шарп, и, конечно, о присутствие мисс Болт.
Кто-то говорил, что она родом откуда-то с Северо-Запада, кто-то полагал, что она появилась в Хьюстоне с Восточного побережья. Некоторые, улавливавшие в произношении отдельные нюансы, клялись, что она прибыла из Англии.
Но никто не мог предположить, как именно она появилась в жизни Уилла Шарпа и как получилось, что стала незаменимой и единственной.
Не слишком высокая, плотноватая, с открытым лицом и копной ярко-рыжих волос, она была похожа на типичную уроженку Зеландии или Новой Шотландии. Она была обычно немногословна с посторонними и старалась избегать обилия внимания к себе. В эпоху стремительно укорачивающихся юбок, кричащих о роскоши платьев, пайеток, стекляруса, бусин, намерений прямых и явных, как стрелки на чулках, это выглядело несколько вычурно, но мисс Болт пользовалась полагающейся мерой свободы, чтобы полностью игнорировать жалость в свою сторону.
Те же, кто был знаком с ней поближе, отлично знали, что мисс имеет собственную точку зрения практически на все и не стесняется ее высказывать, сдабривая довольно изящным, хоть и не без яда, юмором. Она отлично разбиралась в искусстве вообще и в живописи в частности — злые языки говорили, что она из хорошей семьи, но оставила свой круг совсем юной, потому что хотела стать художницей, что было совершенно неслыханно.
Впрочем, мисс Болт никогда не оспаривала эту легенду. И вообще стремилась уходить от разговоров на эту тему, ловко уводя собеседника вовремя заданным вопросом или метко высказанным суждением.
Она предпочитала платья приглушенных цветов, которые подчеркивали белизну кожи. Убирала волосы назад, так как не воспринимала моду на челки. По привычке носила и корсеты, и чулки, и перчатки, разбиралась в том, что прилично и что — неприлично, умело поддерживала беседу или держала на расстоянии.
Только Сонни Ховарду было на это плевать. И на расстояния, и на приличия. Трех месяцев не прошло, как он плюхнулся на новеньком самолете прямо на лужайку перед домом Шарпа, обсыпав перед этим балкон мисс Болт сотнями цветков едва распустившихся роз и смеялся в лицо взбешенной женщины, когда та устроила ему жестокую отповедь. Уилл по привычке усмехнулся в густые усы и посоветовал мисс Болт быть внимательней, не то малец заявится на ковре-самолете из арабских сказок и похитит принцессу из замка Шарпа.
Тем же вечером Уилл надел на безымянный палец левой руки своей верной спутницы кольцо с золотистым бриллиантом.
— Я хочу успеть раньше этого молокососа. Он способен заказать тебе Великие озера из чистого золота, и весь Техас будет дневать и ночевать под нашими окнами с требованиями выйти за него.
К сожалению, сама мисс Болт не находила это смешным. Она прекрасно представляла себе реакцию молодого наследника Ховардов, которому никто никогда ни в чем не чинил препятствий.
— Ему еще нет двадцати одного, любовь моя. Надеюсь, динамит ему не продадут.
Мисс Болт нервно усмехнулась, прикрыв глаза и отвернувшись. Уилл завладел ее рукой с новым кольцом и прижал пальцы к губам, жадно и нетерпеливо.
— Именно поэтому, мой дорогой, я предлагаю арендовать поместье подальше отсюда. Скажем, во Флориде…
***
На отсутствие у него приглашения Сонни тоже плевать хотел. Он просто явился на своем «лунном бегуне», до треска нагруженном джином, виски, текилой и шампанским и потребовал открыть главные усадебные ворота — не то он просто снесет их к чертовой матери.
Юный нахал вывалился с водительского сидения тоже изрядно нагруженным — и все выдохнули с облегчением, потому что в таком состоянии обычно ворота от глухой стенки не отличают. Он успел приветственно помахать хозяевам праздника, перебросить Уиллу ключи от автомобиля в качестве подарка ко дню помолвки и вырубиться прямо на ступеньках, у ног своей прекрасной дамы.
Мисс Болт даже бровью не повела; по распоряжению хозяйки праздника Сонни устроили в одной из гостевых спален — до ужина было еще много времени.
К вечерним увеселениям Сонни уже полностью пришел в себя — был относительно трезв и вел себя вполне прилично. Однако не мог смириться с «вероломством» мисс Болт, но успокоился, когда она пообещала ему все танцы. Уилл протянул Сонни стакан с виски, льдом и мятой — на Сонни лица не было.
Гости, опьяненные самой атмосферой риска и свободы, прощали сумасбродства всем и всему до первых утренних птиц. Пересуды, ползущие по тихому и патриархальному Хьюстону, начинались за завтраками, когда чопорные матушки или обиженные супруги, не приглашенные на «праздники», приносили ночным гулякам кружку прозрачного бульона или сельтерской воды, и совершенно не имели ничего общего с действительностью.
Как подозревали истинные участники, по причине удивительно скромной фантазии авторов слухов.
— Любовь моя…
Уилл склонился к уху своей нареченной, тщательно завитой рыжий локон, упавший на висок, мягко шевельнулся.
Она кивнула.
Звон посуды и серебра отвлек ее — нужно было проверить, как идут дела в столовой. На боковой аллее настраивали инструменты. То и дело сновала прислуга и мальчишки с поручениями. Поместье готовилось к вечернему празднеству.
***
Она испарилась в мгновение ока, и никто не видел — куда.
В библиотеке — прямо на столе у окна, распахнутого в тот же жаркий вечер, напоенный дурманом магнолий и папиросным дымом — мисс Болт, будущая миссис Шарп, скинув чулки и задрав нижнюю юбку принимала не поздравления, но совершенно недозволенные ласки от своего слишком юного, слишком настойчивого кавалера.
Сонни, ошалевший и совершенно потерявший голову, торопился, воображая себя завоевателем и покорителем, и мисс Болт не решилась его расстраивать. В суетливости и неуверенности Сонни было своеобразное очарование, он был трогательным в своем желании угодить ей.
Трогательным и неловким.
Он отчаянно напоминал ей… Кого-то из далекого прошлого, смутно знакомого, быть может.
Она не решалась произнести это имя даже мысленно.
В прикосновениях Сонни было мало истинного сладострастия — скорее надежда и отчаяние. Он знал, что она никогда не будет ему принадлежать, и старался выпить ее до дна — столько, сколько сумеет здесь и сейчас.
Несчастный мальчишка.
Сумасбродный наглец.
Поддаться его пылким взглядам, неловким прикосновениям, милостиво позволить поднести к губам край юбки — как опрокинуть в глотку обжигающий бренди: дыхание перехватывает и на глазах вскипают слезы недоверия — неужели это происходит на самом деле.
И все же — почему. Она не могла найти ответа на этот вопрос или боялась думать об этом. Хоть Уилл и советовал ей прислушаться к памяти.
— Ты не сможешь убегать вечно, — прошептал он ей накануне праздника. Уилл был проницателен, как сам дьявол.
Так не все ли было равно, рано или поздно.
Мучительны были не неловкие ласки и мутные взгляды расшалившегося мальчишки. Больно до спазм было признать, что он слишком похож… на Джека Доусона.
И Роуз в очередной раз не смогла спастись из океана воспоминаний.