Туманная дымка расстилается над безучастно шепчущимся низкими волнами океаном. Рассвет мучительной ночи.
Бессонница.
Нет на этом свете такой силы, которая бы заставила ее сейчас пожелать чего-нибудь иного, кроме беспамятства, глубокого забытья, сна мятущейся души и смертельно уставшего тела. Роуз хмурится и закуривает тонкую папиросу.
Взгляд — недвижим. Устремлен внутрь, в прошлое, в минуты, которые она сама считала счастливыми.
Хотя бы немного.
***
Возвращение в Хьюстон было радостным и — одновременно, — омраченным скоропалительным отъездом Сонни. Сумасбродный мальчишка решил податься в Калифорнию и за пару дней до возвращения Уилла и Роуз, прихватив Эллу Саммер, дочку ректора местного университета, укатил по пыльным дорогам на далекий Запад.
Уилл не сомневался, что негодник и там добьется если не успеха, то громкой славы — энергии у него было хоть отбавляй, характером его бог не обидел. Роуз вздыхала, соглашалась и твердила, что характера могло быть поменьше, а вот ума — побольше. Но ни на секунду не сожалела о расставании с Сонни — и с теми воспоминаниями, которые он будил в ее растревоженной памяти.
Теперь, наедине с собой, Уиллом и большим домом, Роуз стала все чаще ловить себя на мысли, что появление Хокли в такой момент жизни было чем-то сродни дурному предзнаменованию, плохой приметой накануне важного события. О, нет, Роуз вовсе не была слишком суеверной. Но где-то в душе пробуждалось порой тревожное, чуть царапающее чувство — и бывали ночи, когда она, не в состоянии сомкнуть глаз, ходила по гостиной взад и вперед, снедаемая странным чувством паники и потери.
Роуз оно было очень знакомо, и вместе с тем пугало до безумия. К счастью, Уилл понимал ее больше, чем кто бы то ни было — он тоже пережил немало, — и пробовал отвлекать ее маленькими каждодневными радостями и, разумеется, разговорами о предстоящей неторопливой, счастливой жизни, разделенном счастье.
Пара готовилась к тихому торжеству: Уилл и Роуз хотели зарегистрировать брак и провести скромную домашнюю церемонию — только для ближнего круга.
Ближний круг Уилла — две сестры и их супруги, несколько самых давних партнеров по бизнесу. Ни одного довоенного знакомого — и Роуз знала, почему именно так.
Роль хозяйки дома нравилась Роуз и в то же время тяготила, потому что слишком мало времени оставалось для зарисовок или прогулок в саду. Только субботние утра — неизменно, — Роуз проводила наедине с собой: верхом на Каприссе, преодолевая милю за милей в окрестностях Призм-Вэлли. Она по привычке присматривалась к пейзажам, ловила свет и интересные компоновки. Но очень редко переносила увиденное на холст — и еще реже доводила начатую работу до конца.
Теперь же время для себя и вовсе закончилось, и даже утренние часы последней «незамужней» субботы Роуз провела за примеркой сливочно-белого платья из нежнейшего шелка. Цвет выбирал Уилл, и Роуз ему в этом вполне доверяла. Сапфировые подвески, приготовленные к наряду, навевали тоскливые воспоминания. Это тоже был его выбор — Уилл говорил, что это должно будет стать прощанием с прежней жизнью.
Если предыдущее замужество вызывало у Роуз страх и гадливую оторопь, то нынче она прекрасно знала своего будущего супруга, желала прожить с ним все дни и ночи, много-много лет, наполненных радостью.
Она не была уверена в том, что Уилл ее любил, — как не могла сказать того же о себе по отношению к мужу. Но было в нем что-то гипнотизирующее ее, очаровывавшее: отношение к свободе, несмотря на тяжкий недуг, легкость и чувство юмора, маскировавшие весьма неприглядную изнанку. Роуз восхищалась его умением вернуться к жизни, вновь ценить красоту, изящество, изысканные вещи, разбираться в них, после того, что произошло с ним. А еще с Уиллом ей не было страшно остаться один на один с воспоминаниями и, быть может, с раскаянием.
В их отношениях, построенных на доверии и взаимном расчете, не было места бурным страстям, скандалам и ревности — и это устраивало обоих. Уилл был лучшим другом, которого могла бы себе пожелать Роуз, и она готова была поделиться всем теплом, которое осталось в ее разбитом сердце.
За день или два до бракосочетания, когда в сонный послеполуденный — выдавшийся свободным, — час Роуз собиралась заняться набросками, Уилл позвал ее в гостиную на первом этаже.
Обычно чуткий к ее желаниям Уилл был довольно настойчив, и Роуз спросила у миссис Мэйфлауэр, передавшей приглашение, с чем это может быть связано.
Та пожала плечами:
— Не знаю, мэм. У него гость.
Это было по меньшей мере странно. Всех гостей грядущего бракосочетания Роуз знала наперечет. Появился кто-то еще?.. Как бы там ни было, она спустилась, готовая приветствовать очередного делового партнера Уилла или просителя, или…
— Роуз, спасибо, что пришла. Хочу тебя кое с кем познакомить.
С соседнего от стола Уилла кресла поднялся невысокий коренастый мужчина.
Роуз подошла ближе.
Джентльмен приветствовал ее легким поклоном головы, довольно изящным для слишком простого костюма. Однако, несмотря на манеры он никак не мог относиться к сливкам общества… Роуз подала руку для дружеского приветствия.
— Это Даг.
Не «мистер», без фамилии, без титула… Роуз подняла бровь.
— Даг будет на нас работать. Точнее, любовь моя, на тебя. — Уилл склонил голову и, казалось, внимательно наблюдал за реакцией нареченной.
Значит, так и следовало. Величаво склонив голову в знак согласия, Роуз окинула взглядом нового знакомого. Невысокий мужчина средних лет. Ей почему-то пришло на ум, что он, скорее всего, бывший полицейский. По крайней мере, у этого Дага был очень характерный цепкий взгляд, а возможно, это были посадка головы или неизменно — на протяжении всего разговора, — сцепленные в замок руки. Возможно, это было просто некое художественное восприятие образа — воображение художника, готовое посадить натуру для позирования, пока еще достаточно света…
Значит, они уже успели обо всем договориться. Никаких деталей о том, что могло значить загадочное «работать на», не обсуждалось, и Роуз знала, что торопить или задавать вопросы бесполезно, просто ждала пояснений Уилла. На простого подчиненного этот Даг не походил ни в малейшей степени, да и Уилл вел себя с ним не как работодатель — скорее, они беседовали совершенно по-приятельски.
Разговор о мелочах тек неспешно, мимо нее, и Роуз осторожно дрейфовала в этих жарких послеполуденных минутах, чувствуя, как кружится голова — в доме было слишком много цветов. Мужчины говорили о ближайших планах, о рудниках Уилла, о новом доме в том самом Призм-Вэлли; коль скоро место так по душе Роуз, так отчего бы новобрачным не переехать за город — они ведь не собирались вести насыщенную светскую жизнь. Роуз смотрела на Уилла, как он улыбается гостю, как радушен и безмятежен, и ей хотелось верить, что они будут счастливы — в ту минуту как никогда.
— Рад знакомству, мисс Роуз. — Голос, обращенный к ней, привел в чувство. Новый знакомый поклонился, прощаясь.
— Взаимно, мистер… сэр…
— Даг. Просто Даг.
Хорошо. Роуз кивнула. Уилл пожал Дагу руку — на равных.
Жест не прошел незамеченным, и Роуз чуть приподняла бровь, обозначая будущему мужу, что хотела бы — как минимум, — узнать подробности. Миссис Мэйфлауэр, замаячившая в дверях гостиной, пришла проводить гостя.
— Любовь моя, — поднял на Роуз глаза Уилл, когда шаги в прихожей стихли, — это для нашего общего блага и спокойствия.
Роуз пересела на софу напротив широкого письменного стола. Здесь было чуть прохладнее, из раскрытых окон доносился приглушенный шум улиц. Уилл откинулся на спинку своего передвижного кресла, и Роуз выждала паузу.
— У меня есть основания думать, что некий мистер Кэледон Хокли до крайности заинтересован вашей персоной. — Уилл потянулся через стол — к лежащей на краю папке из неприметной серой саржи.
Роуз запротестовала:
— Нет, Уилл, этого не может быть. Он женат, и у него дети.
— Не хочу тебя разочаровывать в натуре некоторых представителей сильного пола, дорогая, но его это не может остановить. И, зная его возможности и склонности, предположу, что этот господин…
Уилл был крайне проницателен всегда, особенно если это касалось скрытого потенциала людей или явлений. Он, как машина господина Рёнтгена, видел насквозь. И, если решил, что Кэл может представлять опасность, так оно, скорее всего и было.
Он слегка погладил темную ткань папки. Так, будто она содержала тайны жизни и смерти. Или что-то еще более важное. Роуз, застыв, как изваяние, опустив ресницы, внимала голосу Уилла.
— Даг работал когда-то на агентство Коннингтона, у него лучшие ребята на всем побережье, а то и во всей стране. Ты знаешь меня, я никому не доверяю, ты — приятное исключение, но у меня есть основания полагаться на рекомендации относительно Даги. И мне придется… Доверить ему твою безопасность.
Роуз хотела задать какой-то вопрос, но Уилл ее опередил:
— Не переживай, он умеет быть совершенно незаметным. Он будет поблизости, но проявит себя только в том случае, если тебе что-то будет угрожать серьезно. Заодно займется сбором кое-каких сведений относительно Хокли и его махинаций. Собственно, он уже работает с этим, и некоторые вещи — относительно тебя, — заставили меня насторожиться.
Чувствуя, как, несмотря на жару, холодеют пальцы, Роуз все же спросила:
— Какие?
— Например, что он самолично оплачивал кого-то из ищеек Ченса Коннингтона, которые таскались за тобой с места на место.
— Этого не может быть!
— Может, Роуз. Однажды один из них даже говорил с тобой — ты стояла посреди какого-то озера, едва покрытого первым льдом.
— Я приняла его за местного…
Уилл рассмеялся:
— Я же говорил, что у Ченса лучшие ребята.
Что ж, стоило принять это. Уилл никогда и ни при каких обстоятельствах не поступал наобум, не полагался ни на судьбу, ни на бога, и, если что-то делал, то тому были веские, чрезвычайно веские причины.
***
Через два дня, в пятницу, двадцать первого мая одна тысяча девятьсот двадцать шестого года брак между «мисс Роуз Доусон» и господином Уилльямом Шарпом III был заключен — и заметка об этом радостном событии появилась во многих газетах, в том числе в «Питтсбург Кроникл».
Юджини видела мужа таким едва ли не впервые — побледневшим, с горящими, как в лихорадке, глазами. Она подняла с пола отброшенную газету — не хватало еще, чтобы прислуга подумала, что мистер и миссис Хокли вновь скандалят. Скользнула взглядом по столбцам текста, не вчитываясь в содержание. Однако что-то — хоть и не сразу, — привлекло ее внимание: смазанное черно-белое фото в рамке с орнаментом из цветов.
Сердце Юджини сжалось — она уже видела эту женщину. Она уже ненавидела ее — тогда, — и ярость и бессилие вновь всколыхнулись с глубины души. Но ни один мускул не дрогнул на лице миссис Хокли — она была слишком дочерью старика Нила, чтобы позволить себе еще хоть каплю слабости.
Звон разбившегося бокала заставил ее вздрогнуть — осколки захрустели под ногами. Юджини прикрыла глаза, стараясь ничем не выдать свои чувства.
Секунды молчания казались вечностью.
Рывком отодвинув стул, Кэледон вышел из столовой. Юджини наконец выдохнула. Поджав губы, она вновь всмотрелась в фотографию, свернула газету и, постукивая каблуками домашних туфелек, отправилась в кухню.
Огромная старая дровяная плита еще не успела остыть после завтрака, и чтобы вспыхнуло пламя, нужно было всего лишь немного потревожить тлеющие головешки. Газета занялась почти мгновенно. Юджини знала, что огонь не в силах вытравить этот образ из сердца ее мужа.
Пусть так. Но ей самой становилось немного легче, когда она смотрела на то, как в пламени гибнет улыбка счастливой, нераскаявшейся Марии Магдалины.