Ужин — за все путешествие Роуз так и не собралась на вечернюю трапезу, — приносят прямо в каюту, и Роуз не верит своим глазам — посуда осталась прежней, довоенной, с все теми же маркировками…
Сердце сжимается от непрошенных воспоминаний, и Роуз, впервые за долгое время, не отворачивается.
Как часто ей снилось за эти годы, что она где-то за пределами жизни, во всемогуществе и отчаянии смерти спускается к ледяным атлантическим глубинам — туда, где осталось ее сердце, настоящее, не выточенное из синеватого алмаза. Как часто она видела, что корабль вновь вспыхивает окнами кают, палубными огнями, что откуда-то из глубины доносится едва угадываемая мелодия «Голубого Дуная»… И вот теперь, по удивительному и страшному совпадению, она может перейти эту тонкую грань — вернуться туда. Пережить — заново.
Теперь и Кэла больше нет, прошлое уходило все дальше в бездну, выцветая, съеживаясь, сминаясь, как остов погибшего корабля под чудовищным давлением почти трех миль океанской толщи. Роуз присматривается к сколу на блюдце — едва заметному, — проводит по изящной ручке чайной чашки.
Какое невыразимое счастье, застывшее под стеклом времени, давно ушедшее и все же — оно было рядом, на этом громадном корабле, так причудливо воскресившим любовь ранней юности.
Она касается губами фарфора, чувствует вкус остывающего чая, и вновь вокруг цветет апрель — семнадцатый апрель, звенящий тонкой струной над ужасающей бездной.
Пришла пора отпустить прошлое.
***
В спальне витал еще ощутимый запах спиртовки и медикаментов. Распахнутые настежь окна — в весеннюю ночь, — не могли справиться с ним, но сырая свежесть темных улиц будоражила непривычным, вплескивала в застоявшийся воздух волнение талого снега и призрачный свет фонарей.
Было едва за полночь, и Роуз, еще и не думавшая о ночном сне, в замешательстве мерила спальню шагами, рассматривая ту невообразимую кучу одежды, которая теперь едва помещалась в гардеробной. Какой уж тут саквояж, боже правый…
Она вновь хотела жить.
Уилл был чертовски прав, когда говорил, что нельзя жить по принуждению. Говорил, что Роуз стала его вкусом к жизни, разделив с ним горечь тайн и вершины наслаждения, он был обязан ей — возвращением. И шаг за шагом пытался выманить душу Роуз на свет из добровольной могилы-заточения. Как жаль, что он ушел тогда, когда она только начала выплывать из туманного моря прошлого.
Она металась в ложном огне первого прилива сил, еще обманчивом, кажущимся неисчерпаемым, в первой эйфории, первой неверной радости выздоровления, вдыхая полной грудью вольный и шальной ночной воздух.
До ее ушей донеслись обрывки негромких, но вполне различимых разговоров с первого этажа, и Роуз, растерявшаяся, отвыкшая от громких звуков в своем присутствии, запахивая на ночной рубашке широкий халат в китайском стиле, вышла к лестнице. Внезапные дурные предчувствия колыхнулись в душе — кому могло понадобиться приходить к ней в такое время?
Темный дом был тих и спокоен, только в прихожей, от которой был виден только прямоугольник света на темном паркете, происходила довольно странная беседа для первого часа ночи.
Роуз было не на шутку встревожилась, однако тон миссис Мэйфлауэр не давал поводов волноваться: решительная домоправительница была в силах справиться с поздними незваными гостями в одиночку. Она как раз перегородила вход и негромко, но доходчиво внушала, что мадам не принимает посетителей. Ни в каком случае. Даже будь он хоть президент Соединенных Штатов.
Силуэт, вписанный в прямоугольник двери, показался знакомым, и нет, президентом США он точно не был.
Кэледон Хокли! Он, наверное, совсем сошел с ума, если явился вот так, без намека на приглашение, поздней ночью. Наверное, он просто пьян. Но, в любом случае, Роуз точно помнила, чем закончилась их последняя встреча и что Даг должен быть где-то неподалеку, и нужно как-то дать ему знать, что за непрошенный визитер появился на пороге.
Без всяких сомнений, миссис Мэйфлауэр немедленно телефонирует Дагу, стоит только сменить ее на неприступных позициях, Роуз закатила очи горе, призывая все наличное терпение. Нужно было дать немного времени, чтобы Даг успел добраться.
Не спеша Роуз спустилась вниз. Кэледон Хокли вовсе не выглядел ни пьяным, ни на взводе. Будто пришел с обычным дружеским визитом.
— Миссис Мэйфлауэр, позвольте мне, — мягко отстранила она домоправительницу, воинственно выпятившую подбородок.
— О, мэм… Простите, пожалуйста.
И, сверкнув на Кэледона злобным взглядом, поспешила удалиться на кухню, не теряя достоинства, но и времени тоже.
— Миссис Шарп? — Кэл, скорее всего, был уверен, что уйдет не повидавшись с Роуз, и теперь вертел в руках котелок, растеряв половину боевого задора.
— Теперь я снова Доусон, Кэл.
Он смутился, выглядел растерянным, и Роуз стало отчего-то смешно. Он был ее первым мужчиной, она видела его в моменты счастья, моменты отчаяния и боли, в беде и в праздности. Он пытался ее спасти в минуты смертельной опасности, а потом — убить. Но никогда, ни разу Роуз не видела его потерянным, как ребенка на ярмарке.
— Итак, мистер Хокли? Решили почтить меня визитом в Бостоне? — она выжидательно сложила руки на груди, чуть поеживаясь от сквозняка. Да и от присутствия Кэла тоже.
— Я здесь ненадолго. Дела.
Ах вот что. Ускользнул из-под бдительного ока миссис Хокли. Роуз покивала в знак понимания.
Молчание затягивалось, а ночной гость не торопился уходить.
Нужно было принимать решение. Тем более, что Даг не спешил показываться.
— Проходите, — помолчав произнесла Роуз и сама себе удивилась.
Она позвала все еще сердитую миссис Мэйфлауэр и попросила прибавить отопление в гостиной — потому что в прихожей было весьма свежо — особняк был старый, и тонкие ледяные сквозняки прошивали дом во всех направлениях.
Обойдя широкую софу и указав на нее гостю, она уселась в кресле напротив, попросив жестом разрешения закурить. Кэл кивнул и протянул даме щелкнувшую огоньком зажигалку. Некоторое время царила не менее тягостная тишина, чем в прихожей. Роуз никак не могла бы себе представить когда-нибудь, что вот так, светски-небрежно пригласит Кэла Хокли в собственную гостиную.
Только до того момента, как появится Даг, напомнила себе Роуз. И улыбнулась.
— Так чему же обязана, Кэл? Можете не стесняться, я выслушаю любой вздор.
Она с легкостью выдержала его взгляд, все такой же… неугасимо-плотоядный. Неужели так и не обрел покоя в ласке и тепле миссис Хокли?
— Вы почти не появляетесь вне дома, Роуз. До меня дошли слухи…
А вот это было уже неприятно. Роуз, раздосадованная, поморщилась и поправила рукава на своем ночном одеянии. Не хотелось бы думать, что сплетни о ее болезни распространяются. На большинство — абсолютное большинство, — Роуз было плевать. Но вот Хокли… Зачем ему знать о слабостях и недугах Роуз Доусон?
— А вы наводили справки?
— Я не сказал бы, что раскаиваюсь в этом.
Интересно было бы узнать, кто именно довел до его сведения щекотливые подробности.
Роуз склонила голову. Потом откинула ее назад, садясь абсолютно прямо.
— Я вижу. Вернее, не вижу ни капли раскаяния. Так что привело вас ко мне? Кроме, понятно, отсутствия надзора со стороны вашей супруги.
Кэл усмехнулся — перед ним, церемонно выпрямившись, сидела все та же Роуз, чуть постаревшая, но ничуть не утратившая яда.
— Кстати о супругах. Вы не предложили мне выпить, а мне бы пригодилось.
Удивившись смене предмета разговора, Роуз вскинула бровь.
— Миссис Хокли подарила вам еще одного отпрыска? Или только планирует? Поздравляю, Кэл. Шампанского?
— Бросьте, Роуз, — его взгляд стал тяжелым, чудовищно тяжелым. Полумрак гостиной скрывал детали, но она безошибочно чувствовала эту перемену — в позе, в интонации, в оттенках смыслов. Скорее бы он уже сказал, зачем пришел… Скорей бы уже Даг!..
Она почувствовала, что снова замерзла — несмотря на прибавленное в котлах давление в отопительной системе.
— Я пришел сделать вам предложение, — прозвучало в повисшей тишине, и Роуз подумала, что ослышалась.
Но Кэледон не шевельнулся, не исправился, не пытался пояснять или увиливать от произнесенного. Роуз вскочила с места, отходя от Кэла как можно дальше.
— Вы с ума сошли?
— Да, дорогая Роуз. Может, и сошел. Но предложение очень серьезное. Мой адвокат ждет только звонка. Процесс будет завершен в кратчайшие сроки.
— Вы положительно безумны, Кэл.
— Может быть. Но вы не ответили «нет».
Роуз заходила взад и вперед мимо спинки софы, на которой с комфортом устроился проситель ее руки и сердца уже второй раз за жизнь. Полы ночного платья и широкие рукава возмущенно взлетали на поворотах.
— Существует масса препятствий, кроме того, что вы, Кэл Хокли, женаты. Существуют сроки траура, например…
— Где же мое «нет»? Чтобы я мог удалиться и оплакивать свою трагическую судьбу, как тогда, пятнадцать лет тому назад? Роуз, мне страшно подумать, каким идиотом я был.
— Мне стоит сказать, что вы не поумнели?
— Так каково будет ваше решение?
— Кэл, я вас не люблю!
Кэледон поскучнел.
— Я напомню, Роуз, что, когда я впервые предъявил на вас права, еще по сути не обладая ими, вы меня не любили. И стали бы моей законной женой, не случись на нашем пути некоего художника.
Кэл втянул носом воздух, откидываясь на диванные подушки.
— А потом? Многих ли вы любили, Роуз?..
Нет, положительно, Кэледон Хокли так и не перестал быть отъявленным негодяем. Наглым и беспринципным мерзавцем, посмевшим — в очередной раз! — бесцеремонно вмешаться в ее жизнь и иметь наглость обсуждать ее прямо здесь, в ее присутствии.
— Если вы намерены поговорить о душе и моей семейной жизни, то я попрошу вас покинуть мой дом и никогда больше ко мне не приближаться.
Боже правый, ну где же Даг?
Кэл странно посмотрел на нее — будто не узнавая. Словно сквозь нее.
— Простите мне мой порыв, Роуз.
От волнения Роуз не сразу сообразила, а когда осознала, то второй раз за вечер едва не лишилась чувств: кажется, Кэл не на шутку задумался о том, чтобы получить ее. Даже ценой собственного брака.
Мерзавец.
— Я люблю вас, Роуз. Я хочу вас — как никогда и никого. — Роуз в очередной раз отшатнулась от него. — Признаю, что был немного… прямолинеен, но ничем не хотел оскорбить ваш траур.
Она наконец присела, но не в кресло, а на небольшую козетку, у темного камина, справляясь с мыслями о том, что должна ответить, как именно, в каких выражениях, и куда, черт побери, запропастился Даг?
— Я прощаю вас, только ради миссис Хокли, но надеюсь, что наши встречи впредь будут редкими и недолгими.
Кэл поднялся с софы, шагнул к Роуз, но та, вскочив с сидения, достала из небольшого кармана дамский револьвер. Небольшая, изящно украшенная вещица — на случай непредвиденного развития событий с ночными визитерами.
Роуз вновь была в ужасе — старые воспоминания всколыхнулись, страх и ярость смешались в оглушительно забурлившей крови. Она больше не позволит Кэлу прикоснуться к себе.
Никогда.
Однако Кэл не собирался предпринимать ничего противоправного или аморального. Нагло ухмыльнувшись и нарочито вежливо попрощавшись, он исчез в ночной мороси, оставляя у Роуз странное ощущение. С одной стороны, отвращение и страх, так и не стершийся за долгие годы, чудовищная обида. Но за всю эту ночь ни разу не посетило ее ни одно тягостное воспоминание. Перегрызть Кэлу глотку? Отчего бы и нет, вкус крови — как ощущение жизни, схватки, борьбы с равным. Даже ненависть и омерзение — чувства, и даже за них Роуз была немного признательна.
Что угодно, лишь бы не неотступно-липкая, засасывающая бездна безумия.
***
— Доброй ночи, Хокли.
— Хотел бы ответить тем же, но не испытываю никакого желания.
Кэл выбрался с пассажирского сидения бронированного «бьюика», не бросив даже взгляда на напряженный затылок Дага.
Сторожевой пес.
Машина, лаково и черно сияя бликами поздних фонарей, скрылась в сплетении улиц.
Остановившись в четырех кварталах от «Паркер Хаус», Даг издали окинул взглядом здание отеля. Горький папиросный дым вырвался в открытое окно к сыплющему мелким дождем небо.
Роуз так или иначе должна была быть счастлива — такова была последняя воля Уилла.