Роуз осторожно достает из багажного отсека свой небольшой саквояж, тщательно упакованный мадемуазель Огюстин. Вынимает свертки, рулончики чулок, картонку с туфлями потеплее: в Нью-Йорке по ночам лужи уже прихватывает наледью. Находит жестянку со шпильками, гребнями и прочей нужной дамской мелочью. Она боится — она уже давно не смотрела в это правдивое зеркало собственной жизни.
Он появляется на свет из-под фальшивого дна, плотно завернутый в какую-то ткань совершенно некоролевского достоинства.
«Сердце океана».
Сначала она не решается его развернуть, просто взвешивая в руке тяжесть баснословно дорогого украшения. Но тяга заглянуть в прошлое перевешивает страх, и Роуз вытаскивает из свертка проклятый бриллиант оттенка июньского неба.
Роуз вглядывается в темно-синюю гладкую поверхность, как в зеркальце, и видит там, за собственным отражением, ужасающую глубину, бездну, способную погубить все живое, безразличную к любой надежности, величию и роскоши.
Море честно с ней. Безжалостная стихия не знает пощады, но и не травит сознание иллюзиями. Она ведь хотела узнать, каково это, прожить еще раз — и море дает ответ незамедлительно и предельно откровенно.
***
Цветы от Кэледона Хокли — что могло быть забавнее?
У Роуз никогда не было ни единой иллюзии относительно бывшего жениха, и она точно знала, что он был далек от сантиментов. И от привычных способов ухаживаний наверняка тоже.
Здесь, в Бостоне, Роуз чувствовала себя в безопасности от посягательств на свой дом и круг общения со стороны Кэла Хокли. Ранняя промозглая весна, несмотря на выздоровление Роуз, не принесла в дом никаких изменений: все то же церемонное молчание и опущенные долу глаза.
Мастерская теперь переехала из маленького помещения-оранжереи в двухсветный зал, бывшую гостиную-приемную. Роуз извинилась перед миссис Мэйфлауэр, однако все равно сделала так, как желала. Все равно, сказала она, принимать никаких гостей не планировала, а, быть может, и вовсе уедет на побережье ближе к лету, когда станет совсем тепло.
Следуя предписаниям семейного врача, Роуз старалась придерживаться режима: если случались срывы, то заканчивались они плачевно, и она, быстро научившаяся на собственном опыте, больше не притворялась, что никаких проблем нет.
Торжественное молчание вокруг не приносило, однако, так желаемого спокойствия; что бы там ни думали окружающие. Но Роуз ценила их усилия, тем более, что ее комфорт во всех остальных смыслах был обеспечен согласно завещанию Уилла.
Даг изредка разговаривал с Роуз о текущих делах на приисках Шарпа, на обогатительных фабриках и сталелитейном производстве. После того, как некий Хокли едва не обанкротился после профсоюзного бунта, совет управляющих компаний Шарпа выкупил одну из линий, предоставив таким образом несчастному нужную сумму для погашения штрафов и усмирения гнева союзных активистов.
Учитывая, что Роуз не имела отношения ни к управлению компаниями или технологическими процессами, ни к принятию решений, она лишь пожала плечами в ответ на краткое сообщение Дага. Уточнила только, за этим ли он приезжал в Бостон и, получив утвердительный ответ, забыла об этом начисто — сию же минуту.
Поэтому букет молочных роз, упакованных в белоснежную бумагу с тонко вырезанным ажурным краем, доставленных к порогу Роуз, породил некоторое недоумение. Еще большее удивление и гнев вызвала адресная записка для леди. Миссис Мэйфлауэр, уже довольно давно не видевшая хозяйку в таком взбудораженном состоянии, унесла букет с глаз долой, в гостиную — нынче художественную студию Роуз.
Цветы от Кэла Хокли — какого, собственно, черта?
Даг, прибывший на место происшествия, застал Роуз в гостиной-мастерской, делающей наброски. Злосчастный букет в тяжелой вазе — настолько, чтобы не возникло соблазна ее куда-нибудь отшвырнуть, — стоял на невысоком резном столике у бокового дивана. Косой вечерний свет из высоких окон лился на композицию, розы благоухали и сияли отраженным золотом, не ведая, какую волну чувств подняло их появление.
Он вовсе не казался удивленным или встревоженным, и Роуз насторожилась. Даг так и не появился в злополучный вечер неудачного предложения Кэла — Роуз не один раз уговаривала себя не задавать каверзных вопросов: быть может, у Дага появилась подружка, в конце концов, звонок среди ночи…
Начисто проигнорировав роскошный букет, Даг внимательно осмотрел, едва ли не обнюхал записку, присовокупленную к цветам.
— Писал собственноручно, был трезв, — вынес вердикт Даг, возвращая озадаченной Роуз маленький конверт.
Она отошла к мольберту у высокого двойного окна, отодвинула тяжелую не по моде бархатно-сливовую портьеру, и вновь достала из конверта записку.
— «Цветы для покойной мисс Дьюитт Бьюкейтер», — произнесла она вслух, нарочито-едко.
Но Даг, видимо, не отреагировал ни на тон, ни на содержание.
— Он просто издевается надо мной. — Роуз отложила записку, прикрывая глаза рукой. От волнения она и не заметила, как Даг оказался рядом и отвел ее к дивану, усадив на подушки.
— Ничего удивительного, мисс Доусон. — Даг, воспользовавшись молчаливым приглашением, сел в кресло напротив и принял из рук миссис Мэйфлауэр чашку с крепко заваренным чаем, приправленным запрещенным бурбоном. — Боюсь, Хокли совсем потерял голову.
— Только не говори, что он влюблен в меня. Ни за что не поверю. Этот тип… Такие не способны любить.
Чай оказался слишком крепким, и Даг, обжегшись, отставил чашку на столик, к цветам, впервые окинув их любопытствующим взглядом.
— Я не знаток человеческих душ, мэм. Мое дело маленькое и не из приятных: вынюхивать, разыскивать, копаться в грязном белье. Поэтому из того, что мне удалось выяснить о Хокли, как о нашем конкуренте…
Темно-синие глаза Дага, знающие и видящие гораздо больше, чем этот молчаливый человек готов был рассказать, уставились на Роуз прямо, не мигая.
— Из того, что мне удалось выяснить, мэм — он готов если не на все, то на многое, чтобы обладать вами.
Ледяная волна лизнула подошвы Роуз. Озноб охватил руки и спину.
— Он убил его. Он убил Джека.
Несмотря на совершенно сухой ковер, приглушенный портьерами солнечный свет и безупречно-белые восхитительные розы в вазе, Роуз чувствовала, что тонет — вновь, тонет в воспоминаниях. Вязкая холодная бездна плескалась у щиколоток. Медленно поднималась к коленям.
— Мэм, — Даг сделал знак миссис Мэйфлауэр, вошедшей в гостиную за, как она думала, опустевшей чашкой. — Будьте любезны, доставьте мадам Роуз чего-нибудь укрепляющего, ей понадобится.
— Позвонить доктору Бернстайну, сэр? — забеспокоилась домоправительница, обычно привыкшая беспрекословно выполнять распоряжения Дага — она знала, что он действует только в интересах хозяйки.
— Нет. Виски. С содовой. Можете положить туда мяты, если найдете.
Роуз усмехнулась — значит, разговор предстоял серьезный и начистоту.
Выждав, пока стакан с виски окажется в руках Роуз и миссис Мэйфлауэр удалится, Даг продолжил.
— Итак, мэм, в нашем распоряжении оказались материалы расследования давнего инцидента, пожара в доме Хокли, в Питтсбурге. Ничего не скажешь, гротескная история — хоть ее и пытались замять. Адвокат Хокли всю душу инспектору вынул.
— Я ничего об этом не слышала, — пробормотала Роуз, пригубив немного из стакана и закашлявшись — глотку обожгло крепким алкоголем. Что ж, тем лучше, ей совершенно необходимо было немного прийти в себя и согреться — ногам все еще было холодно.
— На то и был расчет. В основном дело было быстро улажено, несмотря на то, что сгорело добрых полдома, и было точно известно, что это был поджог, потому что заказчиком была сама миссис Хокли.
— Юджини Хокли? Как это возможно?
Даг пожал плечами.
— Женщины ревнивы. Женщины, ревнующие к прошлому — неукротимы в своей мести. — Даг вновь сделал паузу, но в ответ на сердитый взгляд Роуз вновь заговорил, — Еще до войны Кэл Хокли купил некий портрет. Женщины в образе Марии Магдалины.
Едва согревшаяся Роуз вновь задрожала, на сей раз от возмущения.
— Он держал у себя мой портрет?
— Да, мэм.
— В таком случае я понимаю Юджини, — нервно хохотнула Роуз, делая второй глоток уже спокойнее.
Даг бесстрастно продолжил:
— В итоге никто так и не был наказан. Им удалось решить дело миром.
Что-то в этой истории определенно не сходилось. Роуз зябко поежилась и потерла ладони, прогоняя нервную дрожь.
— Но… Но теперь… Прошло столько времени! Этого просто не может быть, Даг.
Бело-золотые розы застыли в молчаливом памятнике несогласию со словами и мыслями растревоженной женщины.
— Я не знаю этого, мэм. Не разбираюсь в чужих чувствах. Не приучен. Но буду с вами откровенным — раз уж Уилл просил о вас позаботиться.
— Просил?.. — Роуз недоверчиво прищурилась на коренастую фигуру бывшего сыщика.
— Да, мэм. — Бесцветный взгляд Дага вспыхнул на мгновение искренней грустью. — Это было в не оглашенной вам части завещания.
— Мисс Доусон, Уилл не питал иллюзий относительно продолжительности своей жизни. И вы наверняка знаете, что привело его к креслу. Разрушающаяся нервная ткань должна была лишить его двигательной активности, постепенно, шаг за шагом. Доктор Бернстайн говорил, что в лучшем случае он смог бы прожить более или менее достойно еще не более пяти-семи лет.
— Мне не говорил! — Лицо Роуз покрылось пятнами.
— Да, мэм. Уилл не хотел. И тем не менее — он умирал. Поэтому его последняя воля была подготовлена довольно давно. Трагическая случайность унесла его раньше. Но все, что он просил, будет соблюдено.
Тяжелое молчание воцарилось в гостиной.
Покачиваясь на подушках, Роуз смотрела в одну точку — позади Дага, в темнеющем холле.
— И что же… Что же там было? — наконец разлепила она пересохшие губы.
— Он просил позаботиться о вас.
Роуз прикрыла глаза. Из-под ресниц как-то неожиданно, в одну секунду заструились слезы. Щеки, ладони, воротник платья немедленно намокли; Роуз дрожащими руками вытирала глаза и лицо, не в силах сдержать рыдания и глупо улыбаясь в пространство.
— Господи, как же я скучаю по нему…
— Вы дали опрометчивое обещание мальчишке Доусону, мэм. Выжить, знаете ли, и не сдаться — нелегкое дело. Уилл хотел бы, чтобы вы были счастливы, так как сами того захотите.
Она всхлипнула в последний раз, кивая в знак понимания.
— Все, что вы пожелаете. Но, мэм, если позволите…
— Что?
— Уилл не раз говорил, что у вас счеты с прошлым. Я знаю, что это такое, да и он знал. Остаться в живых — можно, продолжать жить — нужно. Тяжкая это ноша бывает, мэм.
Тяжело вздохнув, Роуз приготовилась слушать.
— Хокли — ваше прошлое. Я не знаю, зачем он тревожит вас, хотя лгу — знаю, но, при всем уважении, мисс Доусон, он, — Даг кивнул на крохотный конверт у большой тяжелой вазы, — прав.
— Даг!
— Вы так искренне желаете умереть, что рано или поздно ваше желание может сбыться. — Голос Дага стал жестким. — Вы так старательно прячетесь в прошлом, что скорее мертвы, чем живы. И, при всем уважении, мисс Доусон, Кэледон Хокли не самый худший выбор в качестве любовника.
Что ж, этого следовало ожидать. Стакан с виски пролетел мимо — Даг отменно стрелял и прекрасно умел уклоняться от ударов.
***
Стихия, беспощадная и честная, встречает ее лицом к лицу — Атлантика всеми ветрами выстуживает, высушивает, кристаллизует воспоминания.
Роуз осторожно прячет тяжелый камень обратно в саквояж. Его скрытые глубины все еще пугают до дрожи, до обморока.
Кэл тоже ее спас — определенным образом. Нужно быть честной до конца.
***
Роуз не помнила деталей. Кажется, она просто согласилась.
Сказала «да» так легко и буднично, что он даже не сразу поверил.
На столике в гостиной-мастерской увядал восемнадцатый за полгода, на сей раз, — по случайному совпадению алый, — букет.
Она прибавила, равнодушно, чуть прищурившись:
— По моим правилам.