Плотный сверток из четырех листов доставили почти одновременно с билетами на совсем новый быстроходный «Бремен».
Роуз нервничала перед долгим путешествием, ей не спалось. От головокружений уже немного мутило, и она понимала, что нужно бы потратить последние часы на американской земле, чтобы хоть немного передохнуть и попробовать уснуть.
Но сон не шел, и Роуз, устав спорить с собой, спустилась к миссис Мэйфлауэр, как раз только что отпустившей курьера.
— Почта, мэм.
Вскрыв пакет с билетами и дорожными чеками, Роуз быстро пробежала их глазами. Все верно. Все так, как и должно быть. Так, как нужно.
Она глубоко вдохнула и выдохнула. Так и следует. Чуть помедлив, Роуз вскрыла второй, странный конверт без подписи.
Три листа бумаги: первые два бухгалтерских документа — подтверждение стоимости с какими-то невероятными цифрами. Роуз не покупала ничего за такие астрономические суммы и не представляла себе, с чем это могло бы быть связано.
Перечитав внимательно, она перешла к третьему документу. И тоже не извлекла ничего разъясняющего, о какой «собственности» шла речь.
Потом прочла последний лист.
Закусив губу, вставила в мундштук папиросу. Щелкнула зажигалка, и Роуз задохнулась осознанием.
Третий, последний документ был заверенной дарственной на драгоценность «Сердце океана», принадлежавшее на правах собственности мистеру К. Н. Хокли, в пользу мисс Роуз Доусон, если месторасположение драгоценности будет установлено.
Оказывается, был и четвертый листок, сложенный пополам. Он пах табаком, немного вербеной. Адреса и подписи на конверте не было, но Роуз уже знала, что на таких бланках изготавливали документы в одной из адвокатских контор, услугами которой пользовался Кэледон Хокли здесь, в Бостоне.
Почерк Кэла, такой старомодный.
«Он твой, Роуз»
***
Понедельник, восемнадцатое ноября, выдался на редкость холодным и пасмурным.
«Олимпик» идет на запад, ровно разрезая тяжкие предзимние волны, оставляя дымный шлейф над потревоженной бездной. Где-то там, за морем — ближайшая сухопутная точка, мыс Рейс, нетерпеливо искрящая радиопозывными.
Океан — темно-серый, в белых гребнях, седой и усталый.
Равнодушный ко всему.
«Олимпик» в этом рейсе почти пустой, в этот послеполуденный час на палубах — никого. Да и погода не позволяет долго находиться на открытом воздухе, поэтому пассажиры, недавно завершившие обед, по большей части стараются не выходить из теплых гостиных, салонов и кают. Невыносимый холод проникает повсюду на судне, интенданту пришлось дать разрешение на усиленное отопление.
На скамьях, установленных для пассажиров туристического класса на кормовой надстройке, никого кроме нее нет. Ледяной порывистый ветер. Предвестие скорой зимы. Роуз чувствует, как онемели руки — не помогают ни перчатки, ни накидка.
Она дрожит. Старается сдержать рвущееся наружу дыхание.
Где-то здесь, в этой точке необъятной Атлантики они с Джеком виделись в последний раз.
Как же она скучала… Как искала его все эти годы.
Смерть? Нет никакой смерти, он жив, пока она помнит.
На кормовой надстройке гуляет ветер, за «Олимпиком» в темно-серых волнах вспенивается след. Роуз Доусон смотрит на флагшток и трепещущее полотнище. Это то самое место, где они когда-то познакомились. И здесь же — потеряли друг друга.
Навсегда.
***
Удар из глубин настигает судно внезапно, палуба под ногами содрогается, и странный скрежещущий звук доносится откуда-то снизу.
Какое-то время «Олимпик» двигается по инерции, не сбавляя хода. Дрожь палубы утихает, но только на время, спустя несколько минут второй, гораздо более сильный удар настигает корабль.
Угрожающий скрежет вновь прорезает тишину, обреченно стонут чайки в вышине.
Судно пошатывает, но, очевидно, уже дана команда малого хода. Огромный «олимпиец» стихает, замедляя движение, оседая в волнах. Как только двигатели сбавляют обороты, будто по волшебству, прекращается тряска, и всё вокруг замирает.
Роуз, охваченная ужасом и предчувствием повторения трагедии, считает удары сердца, не решаясь двинуться с места. Она поднимается на ноги и уже ясно видит группы людей, напуганных, встревоженных, заинтересованных, показавшиеся тут и там на палубах. Но сил устоять на ногах почему-то нет — Роуз чувствует прикосновение чего-то нездешнего, из самой глубины, из своего далекого прошлого.
Мимо вскочившей, а потом тут же осевшей обратно на скамью Роуз пробежал кто-то из младших офицеров в сопровождении плотника. Быстро оценив состояние обшивки и не обнаружив никаких повреждений кормовой части, они так же молниеносно скрылись под навесом прогулочной палубы «B».
— Вы не ушиблись, мисс? — бросает Роуз на бегу кто-то из них, она даже не успевает понять, кто именно.
По шлюпочной палубе шагает рослый капитан Паркер, окруженный инженерами, офицерами, плотниками. Роуз видит, как капитан и офицеры с высоты осматривают кормовую часть судна; она не слышит распоряжений, но видит суровые, напряженные лица.
Не предвещающие ничего хорошего.
«Олимпик» стопорит двигатели в координатах 41.43 норд, 49.55 вест.
Бескрайний океан сливается со снеговыми тучами на горизонте, в разрывы облаков пробиваются косые лучи тусклого ноябрьского солнца. Гребни волн вскипают пеной и опадают, отскакивая от обшивки корабля. Ледяной ветер доносит брызги до самых верхних палуб, пассажиры, кутающиеся в пальто, пледы и накидки, тревожно вглядываются в горизонт, в поверхность моря, но не находят ответа, что именно в данную минуту происходит с «надёжным стариной».
Тревожную тишину над океаном прорезает протяжный гудок. Длинный-короткий-длинный. Потом еще раз. И еще. Стая чаек, возмущенная, взмывает ввысь, в почти черное от сгустившихся туч небо.
За секундой ответной тишины и плеска волн доносится ответ: колокол, надтреснутый и обреченный — из бездны. Паника, суеверный ужас охватывают Роуз, и она озябшими пальцами растирает виски, чтобы вернуться к реальности, просто проснуться.
Сначала под водой появляются огни: их хорошо видно на большой глубине, они неторопливо двигаются к поверхности в толще океанской воды. Затем над поверхностью показываются порушенные мачты, разбитое «воронье гнездо», обломки дымовых труб. Потом — шлюпочная палуба без шлюпок, с талями, болтающимися над покрытым наростами, осклизлыми палубами; по правому борту «Олимпика» поднимается из бездны его давно погибший брат-близнец, устрашающий, с черными пропастями иллюминаторов, разошедшейся обшивкой, вывороченными леерами.
Не чувствуя впившихся в ограждение пальцев, онемевших и посиневших, Роуз, с трудом переводя дыхание, видит, как из ледяной Атлантики взмывает устрашающее и будоражащее видение.
Краска давным-давно сошла с его бортов, но под кусками ржавчины можно разглядеть название «непотопляемого» корабля. Разбитое остекление мостика и прогулочной палубы зияет пустотой, и огни, виденные под водой, пляшут флюоресценцией: пугающие, совершенно ненастоящие, светят приманками глубоководных «удильщиков», населяющих придонный ил.
В неясном зеленоватом свечении Роуз видит его — своего Джека. Таким, каким он навсегда останется в ее памяти: юным, свободным и жизнерадостным. Он смотрит на нее с палубы корабля-призрака, из небытия, с другого края вселенной.
Непролитые слезы обжигают ее глаза.
Он пришел к ней еще раз.
Чтобы попрощаться.
Ледяной ветер треплет распустившиеся по плечам волосы, но Роуз этого не замечает: она хочет видеть его, видеть, видеть!
Он улыбается — и Роуз улыбается в ответ, растерянно, пытаясь расслышать его, но беспощадный надтреснутый сигнал тревоги не смолкает, и слова растворяются в туманной дымке над водой.
Океан вернул ей Джека — на мгновение, которого ей так не хватило той незабываемой ночью. Океан, чье сердце держала в руках лишь накануне.
Он шепчет, и Роуз все равно, кто это — Джек или морские волны, она слышит его и любит его — по прежнему, верит в то, что он — где-то там, и дождется ее.
Горячие живые слезы струятся по щекам Роуз, она стирает их ладонями, не желая ни на долю секунды потерять эту едва ощутимую связь.
Наваждение, пугающий призрак давно канувшего в пучины корабля, покачивается на невидимых волнах, и несмолкающий сигнал бедствия разносится в тишине — сигнал, взывающий о помощи, захлебывающийся отчаянием и тоской.
Порывы ветра становятся все тревожнее, шторм надвигается с запада, неотвратимый и пугающий.
Потусторонние огоньки вспыхивают все реже, видение начинает растворяться прямо в морозном воздухе. Зов из глубины стихает, оставляя в ушах саднящее эхо.
Наконец огни взвиваются в последний раз и тают в снежно-пенном мареве.
***
Роуз не сразу приходит в себя, все еще потрясенная этой встречей.
Она уверена, что потеряла сознание на мгновение, и ей почудилось… Море пустынно, на волнах больше ничего нет, шквальный ветер поднимает крутые волны, и ни намека на корабль-призрак. Неужели это был просто плод воображения?
Пытаясь согреть руки, мокрые от слез, она прячет их в широкие рукава модного пальто-накидки, хмурясь и досадуя на себя за непрошенную слабость. Роуз оглядывается украдкой, опасаясь быть осмеянной, но поблизости по-прежнему никого нет.
Люди, застывшие в молчании на палубах, тоже смотрят на волны по правому борту, побледневшие, испуганные, встревоженные.
Неужели она не одна это видела?.. Сердце делает очень гулкий, болезненный удар, сбивая дыхание.
И все же — нет! Нет, ей не привиделось! Он был здесь, океан дал ей еще одно мгновение — на двоих…
Далеко наверху, на шлюпочной палубе капитан Паркер в полном молчании поднимает негнущуюся руку и подносит ладонь к козырьку.
Один за другим салютуют офицеры.
***
Двадцатого ноября «Олимпик» благополучно прибыл в Нью-Йорк, ошвартовавшись у пирса № 59. Радиограмма, полученная уже по прибытии, гласила, что в понедельник, восемнадцатого ноября одна тысяча девятьсот двадцать девятого года года в окрестностях Ньюфаундленда произошло подводное землетрясение, затронувшее трансатлантические морские пути и корабли, следующие по ним.
Капитан Паркер по возвращении в Англию из обратного рейса сдал капитанские полномочия.
Эндрю Роберт Уайт, принимающий командование «Олимпиком», получил от капитана Паркера траурный вымпел длиной в 40 футов и дал обещание опустить его в указанных координатах при любых погодных условиях.
Что и было исполнено в декабре этого же года.
***
Семнадцать лет тому назад юная Роуз Дьюитт-Бьюкетер, поднимавшаяся по сходням гигантского непотопляемого корабля, не могла знать, что, как и остальные две тысячи человек, она — всего лишь крохотная песчинка во вселенной, капля в бурном потоке судеб, мотылек на длани господней.
Что гибель и спасение находятся так близко — на расстоянии одного дыхания. Что время, увенчанное честью и славой, поглотит их рано или поздно, как сумрачный Кронос — своих детей.
Но оставалось нечто, что неразрывной нитью связывало далекое прошлое и неизвестное будущее, что рассеивало тьму маяком, путеводным светом, что умело возвращать эхом слова с другой стороны вод реки мертвых.
Оставалась любовь, которой предстояло долготерпеть и быть милосердной.
Оставался океан, который и есть — сердце.