Как и предсказывал Мортем, буря лишь набирала силу, не утихая ни на минуту. Завывала в печных трубах, гремела захлёбывающимися водосточными трубами и срывала черепицы, швыряя о бордюры и стены соседских домов. Риверан будто вымер, стих и затаился, пережидая гнев разбушевавшейся природы, вздрагивая от небесных барабанов и метких молний, бьющих в скрипящие флюгеры и шпили. И в этом неистовстве Като видел своё очарование, такое знакомое по грохоту ружей на поле боя и доносящемуся вою сотен глоток, чудившихся в ярящемся шторме. Он придерживал край капюшона всеми силами, пытаясь выдержать натиск природы, когда в спину бил очередной поток ветра, а плащ вздувался парусами, едва не сбивая обер-лейтенанта с ног, волоча вперёд. Его голова, плечи и сапоги давно промокли насквозь. Вода пропитала ткань, что должна была спасать от неё, а не позволять затекать за шиворот, но холодные ручейки то и дело бежали вниз по спине, заставляя ткань рубашки неприятно липнуть к телу. Глаза слепли от ярких белых вспышек, а уши закладывало, когда невидимая божественная рука била в небесный барабан. Тряслись стёкла в тёмных окошках, скрипели петли калиток и флюгеры, часть уличных фонарей потухла, а где-то на севере в темноте зарделся пожар, чадящий густым дымом.
Мортем вёл свою лошадь под уздцы, пробираясь кривыми улочками к возвышающейся у окраины рабочего квартала стене, за которой мрачно вздымалась фабрика Штормвиндов, будто древнее чудовище, дремлющее среди домов. Кирпичное, ощерившееся в небо трубами и шпилями здание в пять этажей внушало трепет и любопытство каждого, кто хоть раз оказывался рядом. Едва различимое за непроницаемой завесой дождя, оно являло свой облик при вспышках молний, угрожающе приближаясь с каждым поворотом и пройденным переулком. И Като замедлял шаг, завороженно глядя на яркий силуэт здания, видя в нём настоящего монстра, застывшего внутри кирпичных стен. Если бы только Мортем видел его в эти мгновения… Като сплюнул слизанную с губ воду и сильнее надвинул капюшон.
Его брат не упускал возможностей обнажить острый язык, и сейчас обер-лейтенант мог поставить на кон всё месячное жалованье и палаш, зная каким едким было бы замечание близнеца. «Обычные вещи не превращаются в чудовищ просто так, братец, они искажаются страхом слабовольного существа. Ты же не такой, Като?» Нет, он не боялся того, к чему они шли так долго, но всё нутро леденело от одной мысли, что они найдут внутри. Смерть или триумф? Стоило закрыть на мгновения глаза, как на внутренней стороне век вспыхивали картины их с Мортемом смерти: от пуль, от ножей, от магии, но всё это от собственной самоуверенности в успехе. И сердце сжималось, пропуская удар и шипом боли пронизывая грудь, предупреждая об опасности, подстерегающей за дремлющими в шторм стенами.
Мортем замедлил шаг, затем остановился, не поворачиваясь к Като, но выставил руку назад в предостережении. Промокшая и налипшая на светлую кожу ткань рубашки сливалась с чернотой переулка, где они замерли, и обнажённые пальцы едва касались плаща обер-лейтенанта. Белые, как кость, длинные и изящные, покрытые влагой и холодные, подобно Свирепому морю. Как Мортему не холодно? Или он продрог, но не подаёт вида? Като шумно втянул носом влажный воздух и сглотнул, не отводя взгляда от ладони, к которой хотелось прикоснуться. Странное желание, окрашено не порочностью, которое отравляло мысли о брате, стоило им нарушить границы личного пространства, но заботой — согреть, уберечь, защитить. И пальцы, обтянутые в кожу перчатки, мягко коснулись чужих фаланг, заставляя напряжённого Мортема вздрогнуть и резко обернуться. В его льдистых глазах Като признал испуг, сменившийся на удивление, а после холодный гнев, заволокший светлую радужку. С его приоткрытых бледных губ должна была сорваться очередная колкость, но вместо этого он отвернулся, спрятав руку под плащ. Като отвёл взгляд, стыдясь собственной слабости, и сделал шаг вперёд, нависая над левым плечом близнеца, силясь различить хоть что-то за завесой дождя, но вода заливала лицо, мешая сосредоточиться. Он раздражённо цыкнул.
— Оставим лошадей здесь, — откинувшись назад, Мортем прильнул спиной к груди близнеца, поворачивая к нему голову в попытке перекричать шум беснующейся погоды. — Привяжи их, а после следуй за мной.
— Здесь сплошной забор, — подставив ладонь козырьком, Като прищурился. — Ты хочешь его перелететь? Сделать подкоп? Взорвать?
— Не волнуйся, братец, мистер Моррисон любезно оставил незапертыми задние ворота. Так что поторопись, у нас не так много времени.
Он поправил капюшон, но вновь обернулся к Като и мягко улыбнулся. Мгновение во вспышке молнии, но от этого обер-лейтенант растерянно моргнул, не доверяя собственным глазам. В его руку сунули второй повод, зафыркала кобылица за плечом, нервно перестукивая копытами по брусчатке и вздрагивая от холодных капель. Като пришлось потерять несколько минут, чтобы найти хоть не только забор, способный выдержать двух нервничающих лошадей, но и безопасное место, откуда на них не будут падать цветочные горшки и черепица. Дождь продолжал хлестать, а ветер задумывал холодную морось в лицо, покрывая кожу холодом, от которого сводило челюсти, шею и плечи. Ни одного сухого клочка на теле, одежда не могла больше впитывать, а по коже струились мелкие ручейки. Рука нащупала кобуру, убедилась в наличии пистолета, оттягивающего ремень, и Като быстрым шагом перебежал широкую улицу, скрываясь в тени высокого кирпичного забора. У неприметной железной калитки его ждал Мортем. По его сосредоточенному лицу невозможно было понять раздражён ли он или задумчив, но когда обер-лейтенант поравнялся с ним, Мортем потянул на себя дверь, приоткрыв проход. Като юркнул первым, спрятался в тени сложенных деревянных ящиков и поманил брата. Тот оказался рядом через мгновение, присел, оглядывая просторный задний двор фабрики. Не было ни охранников, скорее всего прятавшихся внутри здания или в коморке, где горел свет — Като указал на него Мортему и тот молча кивнул, соглашаясь, — ни собак, ютящихся под крышей.
Они проскользнули незамеченными, пригибаясь и держась тени, тянущейся от стены до старого крыла фабрики, похожего на истерзанный труп животного, с обнажённой частью внутренностей. Часть внешней стены обвалилась, оголяя второй этаж и кусок первого, неаккуратная гора щебня с массивными кусками кирпича высилась перед близнецами. Часть, что успели перенести, покоилась в телегах, другая похрустывала под подошвами сапогов, и Мортем заметно сбавил темп, осторожно переступая с ноги на ногу. Они крались подобно воришкам и крысам, звук их шагов заглушал дождь, их самих едва ли было видно за серой стеной воды, льющейся с неба, но стоило зайти под крышу фабрики, перебравшись через гору старого кирпича, как все внешние звуки постепенно стихли. В нос ударила влажная пыль, то и дело с потолка по балкам бежали ручейки и капали вниз, разбиваясь о грязный пол. Внутри было темно, холодно и сыро, старые раны Като, нывшие от дождя, словно прожигали кожу и мясо. Он невольно коснулся груди, где красовался уродливый шрам, и фыркнул собственному волнению.
Удивительно как легко ориентировался в темноте Мортем, ведя своего настороженного брата через ряды конвейеров, давно гнивших от сырости и отсутствия работы. Часть окон была заколочена, другая — выбита и холодный ветер задувал брызги дождя. У них не было света — Мортем запретил брать фонарь, — и Като высвободил из кобуры пистолет. Он был солдатом, а не разведчиком и диверсантом, ему предназначалось встречать врага лицом, бить с фланга, тыла и даже нестись прямо на ружья и обнажённые копья и щиты, но никак не подкрадываться и убивать из тени. А теперь приходилось вслушиваться в собственные шаги, дыхание, удары сердца, вычленяя из шума ярящейся бури и воображения чужеродное, указывающее на противника. Раз за разом Като замирал и вслушивался в странные звуки, ловил мрачный взгляд брата и коротко качал головой.
Мортем остановился лишь когда они пересекли весь первый этаж и упёрлись в неприметную лестницу, ведущую в подвал. Бегущие ручьи дождевой воды, просачивающиеся сквозь швы плит, струились вниз и скапливались перед железной дверью. Мортем первым двинулся вниз, бесшумно ступая по ступеням, медленно взялся за дверную ручку и потянул на себя. Та тяжело поддалась и со скрипом впустила во внутрь скопившуюся воду, хлынувшую в тёмное чрево подвала. Като прошёл первым, прижимая к груди взведённый пистолет, готовый пустить его в бой, но в тишине мрака не было ничего, кроме журчания и собственных шагов, шлёпающих по мокрому камню. Мортем шёл следом, храня молчание — они так и не обранили друг другу слово пока крались через всю фабрику. И когда под ногами появился твёрдый пол, Мортем коснулся спины брата, нащупав его, и шепнул:
— Он должен быть здесь, а с ним и охранники. Вряд ли они сидят в темноте, ожидая нас. Но всё равно… — он выдержал паузу. — …будь осторожен.
— Ты говоришь так, будто отправляешь меня одного.
— Я никогда бы тебя не оставил, — Като удивлённо поднял брови: сказано горячо, в сердцах и со злостью, смешанной с обидой. Короткий вздох и продолжение. — Просто ты первый, в кого они будут стрелять.
Обер-лейтенант мрачно хмыкнул.
Их путь длился бесконечно долго и напряжение, с которым Като держал рукоять пистолета, сводила пальцы и плечи. Он так и не увидел ни одного горящего фонаря, как и кого-то из охраны Штормвинда, и уже был готов был оставить эти бессмысленные блуждания в темноте, как его ушей донёсся низкий хрип. Это услышал и Мортем, что зашуршал плащом и зажёг маленький фонарь, висевший на поясе. Фитиль затрепетал, слабо осветил мокрую чёрную ткань и покрытый строительным мусором пол.
— Жив, — на одном выдохе прошипел Мортем и обогнал замершего брата.
Като поспешил за ним, ещё пытаясь быть на стороже, но взволнованный близнец не видел ничего, кроме цели, к которой приближался с каждым торопливым шагом. И всё чётче до их ушей доносилось сиплое дыхание, тяжёлое и нечеловеческое, будто в горле существа что-то застряло, едва пропуская воздух. Оно хрипело и скулило, шуршало камнями и щебнем, старыми гильзами, царапающими камень, булькало и стонало. И всё это было впереди, в дрожащей и промозглой тьме, скрывавшей неизвестное близнецам существо, молящее шёпотом о милосердии. Мрак, клубившийся за пределами светлого круга, густел и давил со всех сторон, маленький фитиль подрагивал за стеклом фонаря, заставляя тени оживать на периферии зрения. И с каплями дождя по вискам и спине струился холодный пот.
Пальцы деревенели, обострившееся чутьё рисовало фантасмагоричные образы, таящиеся за пределами света, и приближающиеся звуки лишь приближали эти образы к реальности. Като едва не прицелился в пол, когда под подошвой сапога звякнула раздавленная гильза.
— Скарье дерьмо, — обер-лейтенант зло выругался, хмуро ставя пистолет на предохранитель, боясь навредить себе и брату. — Это не похоже на человека.
Като покосился на молчаливого близнеца и помрачнел ещё сильнее: нынешний Мортем едва напоминал того язвительного молодого человека, отпускавшего ядовитые остроты, теперь он был сосредоточенным и хмурым, его плотно сжатые губы представляли тонкую напряжённую линию, а брови сошлись на переносице, где залегла глубокая вертикальная морщина. Пальцы сжимали кольцо фонаря так же сильно, как Като — пистолет. Неизвестно сколько оставалось до источника, но он был близко и каждый шаг приближал близнецов к нему, всё больше заманивая в чрево бесконечного подвала.
Дурное предчувствие ужалило братьев в затылочную кость за мгновение до того, как подошва Като угодила во что-то вязкое и склизкое, с противным причмокиванием увязла в бурой жиже, запузырившейся из-под сапога. Мортем опустил фонарь, силясь разглядеть тонкие пульсирующие вены, тянущиеся подобно паучьим лапкам, к краям странной субстанции, в смурой жидкости угадывались болезненно-жёлтые и гнилостно-белые вкрапления, гнойниками покрывая всю бурлящую поверхность живой плоти. Мортем тихо и грязно выругался, выпрямился и, обойдя Като, пытавшегося счистить с подошвы дрянь, двинулся вперёд, поднимая фонарь выше.
— Что это?
— Саймон, — мрачно бросил близнец.
Омерзение и страх смешались внутри обер-лейтенанта, отобразились на лице, проникли в сердце и уже тянулись цепкими лапами ужаса к разуму, но Като доверился Мортему, видя в нём огонь уверенности.
Близнец остановился столь резко, что отвлёкшийся на собственные мысли обер-лейтенант влетел в него, тихо охнув, слегка толкнув грудью в плечо. Он ждал очередной Мортовской колкости, но тот будто не заметил этого, заворожённо глядя на распластанное тело Саймона, утопающего в комках разбухшей гноящейся плоти. Его изуродованные конечности были неестественно выгнутыми, вытянутыми и будто переплетёнными с выросшими отростками, похожими на недоразвитые руки и ноги. Саймон нечеловечески хрипел, втягивая разбухшим горлом воздух, раздувая бугрящуюся кожу на шее, влажно блестевшую серыми рыбьими чешуйками. Стонал и тонко взвывал, то и дело ворочаясь раздутыми комьями плоти, но пугало Като не это, а та дыра, что вертикальным разрезом тянулась от солнечного сплетения до самого паха: обнажившая острые треугольники зубов, торчавшие из дёсен хищного рта, и тонкие щупальцы в безумном танце тянулись из её недр вверх.
— Sakkradah! — нервно выругался Мортем и подошёл ближе, растаптывая пузырящуюся плоть сапогами. — Саймон, вы узнаёте меня?
Свет причинял ему боль, но Като видел, как мальчишка осознанно скосил выпученные рыбьи глаза на стоящего над ним близнеца и попытался что-то ответить, но мучительно взвыл. Его плоть сочилась полупрозрачным ихором, из-под одежды выглядывали раскуроченные, вываленные из тела внутренности, влажно блестевшие при свете фонаря. Они пульсировали, раздувались, шевелились, словно в них кто-то жил и уже готовился скорее вырваться из мышечного плена. То существо, что когда-то было Саймоном, теперь являло собой царство смрада и гноящейся плоти, и вонь, исходящая клубящимся паром от тела, лишь усиливала омерзение, спазмом сдавившее горло обер-лейтенанта.
Он видел нечто подобное на войне, когда под дикую магию элдеров попадали пехотинцы, захлёбывавшиеся собственной кровью и разбухшими потрохами, изувеченные магией, способной с лёгкостью превратить взрослого крепкого солдата в комок кровоточащей плоти, ощерившейся остатками костей, как рёбра разрывали грудь и оттуда вырывались призванные из самого Гилек-Акка демоны. Он видел, как за доли секунды здоровые юноши и девушки превращались в высушенные мумии, как их плоть изъедали тысячи голодных насекомых, как в глазницы и рты впивались магические вороны. Он видел омерзительные лики смерти. Но то война, а здесь…
Он шумно сглотнул.
— Он не жилец, — голос предательски дрогнул.
— Нужно сообщить Валентину, пока…
— Не стоит волноваться, Мортем, мои люди уже позаботились об этом.
Голос холодный, бесстрастный, лишённый даже саркастичности, но пробирающий до мурашек, отчего по загривку обер-лейтенанта прошлись коготки страха, царапая кожу. Глаза ослепили резкие вспышки и огнём забрезжили безжизненные скелеты газовых фонарей, соединённых тонкими трубками, тянущимися под потолком. Като заморгал, пытаясь сфокусироваться на фигурах, стоявших за уродливым комком плоти, потёр костяшками пальцев глаза, смаргивая выступившие слёзы и увидел стоявшего в безупречном костюме молодого человека. Его длинные пряди скрывали левую часть лица, где в хищном прищуре горел шартрез. Затянутые в тонкую кожу перчаток руки покоились на рычащей голове пантеры, начищенной до блеска и насажденной на чёрную лакированную трость. На плечах висел пиджак, строгая чёрная рубашка под идеально подогнанном бордовом жилетом, в тон подобранный галстук с золотым зажимом. Щеголеватый аристократ, зачем-то спустившийся в грязную дыру в компании не самых приветливых работяг, навостривших на двух Барасов винтовки.
— Он знал правду, — Мортем холодно блеснул глазами, прищуриваясь.
— И к общему несчастью не умел держать язык за зубами. А ты, Мортем, своё любопытство.
— И что теперь? — Като вышел вперёд, щёлкнул предохранителем, готовый защитить брата от пуль. — Пристрелишь нас?
— Слишком грязно, — острый нос Штормвинда собрался складочками, стоило тому поморщиться. — Пусть комиссар занимается двумя нарушителями, среди которых — убийца.
— Это лишь догадки!
— Он о другом.
И поймав вопросительный взгляд младшего близнеца, Мортем кивнул подбородком на ворочущуюся у его ног бугристую массу, истекающую гноем и ихором.
Рот Като приоткрылся, затем клацнул зубами, когда рука сама взметнулась, направляя пистолет на стоящего напротив Штормвинда. Два выстрела загрохотали в тишине подвала, чиркнули пули, выбрасывая оранжевые искры и громкий голос Эрона Штормвинда зазвучал сталью, впиваясь в каждого:
— Не стрелять!
Его рука покоилась на опущенном стволе винтовки, дымившейся от первого выстрела, а взгляд впился в Мортема, что отвёл руку брата в сторону, не дав тому совершить ошибку. Они, как два хищника, приценивались друг к другу, цепко следя за движениями каждого и Като на мгновение ощутил связь, объединяющую этих двоих мужчин, о которой никто из них не говорил, но был связан. Слова мисс Эллингтон вновь зазвучали в голове, выжигая вспыхнувшей ревностью клеймо любовника на не дрогнувшем от свирепого вида обер-лейтенанта Штормвинде. Тот и не замечал его, как и остальных, поглощённый любованием Мортема, стоящего перед кучей плоти, в которую превращался Саймон, из чьего живота тонкие подвижные жгутики тянулись в стороны, пытаясь найти пищу.
— Думаешь, сможешь обвинить меня? Есть свидетели, как Саймон обвинил тебя в убийстве.
— Глупый влюблённый мальчишка, — Эрон Штормвинд пожал плечами, ничуть не смутившись. — Винил в гибели своей девушки её брата, не сумевшего уберечь от серийного убийцы. Мортем, всё кончено, не найдётся и одного человека, который бы верил в твою невиновность.
Он медленно сунул руку в карман жилетки, вынул оттуда часы на золотой цепочке и сверил время, задумчиво хмыкая. Торопливые шаги нескольких человек, а после — голоса услышали все, но обернулся за спину только Като, встречаясь с хмурым взглядом Валентина, на чьём строгом лице залегли тени усталости. Его вырвали из постели посреди ночи, он зол, но больше насторожен необычной картиной, представшей перед ним и его людьми. Те рассредоточились полукругом, боясь подойти ближе и с нескрываемым отвращением бросали взгляды на хрипящего Саймона, тихо свистя и переглядываясь друг с другом.
— Комиссар, — коротко поприветствовал полицейских Эрон Штормвинд. — Жаль наша новая встреча проходит при таких обстоятельствах. Будьте любезны, задержите нарушителей, как того велит закон, которой мы с вами уважаем.
— Сукин ты сын…
— Като, — не глядя на младшего брата, играя набухшими желваками, Валентин сильнее стиснул пальцами кожаный ремень с начищенной пряжкой. — Каллад, Эмбро — уведите их.
Двое полицейских вновь переглянулись и в нерешительности двинулись в сторону близнецов, ожидавших, когда их запястья будут закованы в широкие браслеты наручников. Мортем не был ни удивлён, ни обескуражен, послушно двинулся к выходу из подвала, успев только недобро зыркнуть на толкнувшего его в спину констебля. Тот стушевался, и держался от Бараса на расстоянии дубинки, которой иногда тыкал меж лопатками близнеца, поторапливая. С Като обращались то ли мягче, то ли уважительнее, но он не чувствовал, как кожу сдавливает железо и как его торопят, назойливо подгоняя. Он последний раз бросил взгляд на Штормвинда и Валентина и отвернулся, позволяя себя увести.
Их план оказался провальным, а последствия — отвратительными, если считать дурно пахнущую камеру, куда посадили близнецов до возвращения комиссара. Грязный, замызганный пол, покрытый въевшимися тёмными пятнами, пара жёстких коек, на одной из которых сидел Мортем, привалившись спиной к стене и закрыв глаза, вонь помойного ведра, к счастью, пустого, и толстые железные прутья, отделявшие гневно разгуливающего из стороны в сторону Като от стоящего напротив Эмбро. Тот был невысоким кряжистый полицейским с родимым пятном на всю левую щёку, что весьма заметно выделялось малиновой окраской на светлой коже. Он сумрачно хмурился, не отводя взгляда тёмных глаз от кружившего по камере Бараса. Через час его сменил северянин — здоровенный верзила, на котором форма хоть и смотрелась влитой, но на набухших мышцах заметно тянулась.
— Я говорил этим скаровым журналюгам, что этот обоссышь и есть убийца, — загрохотал он, довольно скалясь своему товарищу. — Теперь-то комиссару не отвертеться.
Като остановился на полушаге, медленно повернул голову к констеблю, сузив глаза, и мрачно оскалился, презрительно дёргая губой. Кажется, только что анонимный источник Эллингтон стал открытым, а вместе с этим обнаживший свой не самый гениальный ум. Не разделяй их решётка, обер-лейтенант с лёгкостью вцепился в горло недоумка, вытрясая из него всю вежливость, на которую мог быть способен верзила, заставляя извиниться перед братом. Но он ничего не мог, разве что лаять в ответ на неуклюжие оскорбления, до которых самому Мортему не было никакого дела.
— Значит, это конец? — Като устало присел рядом с братом, почти вплотную.
— Не торопись с выводами, его ход ещё не закончен.
Като поморщился.
— А я говорил, что это была дурная идея с самого начала.
Мортем приоткрыл один глаз, сверкнув холодной голубизной из-под ресниц, и остро улыбнулся.
— Твоя поспешность всегда очаровывала меня, но ты можешь большее, просто хорошенько подумай.
Он задумался, позволив себе откинуться на стену и задрать голову к потолку, мысленно расставляя произошедшие события и сопоставляя их друг с другом. Смерть Шилли, Саймон — свидетель её гибели, Эрон Штормвинд и то жуткое существо, обезображенное магией. И если бы Мортем был виноват в смерти дочери Данэя, на что так намекал его сын, разве нужно было убивать свидетеля? Като подался вперёд, закинул ногу на ногу и упёрся локтем в колено, задумчиво подперев подбородок кулаком, хмуро разглядывая соседнюю койку. Ему не мешали, Мортем терпеливо ждал, продолжая смотреть на него, будто любуясь сосредоточенностью близнеца, отчего мысли обер-лейтенанта срывались в неожиданную сторону. Каждый раз, ловя этот заинтересованный, полный ожидания взгляд, внутри всё замирало и тут же сжималось от жара, растекающегося по телу. Разве его брат может быть хладнокровным потрошителем, так небрежно расправляющимся с дамами? Если бы он и убивал, то делала это изящно, как истинный художник, создающий шедевр всей жизни.
— Её убийцей был Штормвинд, — тихо произнёс Като. — Саймон каким-то образом узнал об этом, но почему он не обратился в полицию? Почему не попытался привлечь по закону? Боялся? Не доверял? И как он узнал про тебя? Или ты узнал про него?
Он медленно повернулся к брату и тот неторопливо подался навстречу, не моргая и не отводя глаз. Всё ближе и ближе, заставляя близнеца взволнованно засопеть и скользнуть кончиком языка по губам. Сухая, но холодная щека прижалась к лицу Като, невольно вспыхнула от жара, что источало тело младшего Бараса, а губы защекотали по покрасневшей от стыда коже. Так бесстыдно и откровенно, не страшась чужих глаз, возможно следящих за ними в маленькой клетке. Като сглотнул, застыл, боясь пошевелиться и разрушить удивительный момент, когда шёпот брата обжёг мочку уха:
— Ну же, Като, уже горячее, — и насмешливо растянул губы, запуская в короткие, ещё влажные волосы близнеца пальцы, а после резко отстранился и заговорил привычно и надменно, теряя интерес. — Он обвинил Эрона в убийстве на глазах десятка людей, не побоялся Латунной Руки, и тогда я понял, что этим глупцом движет месть, а не желание лёгкой наживы. Он и не думал шантажировать Штромвинда, даже не волновался за свою семью, и если бы не страшился собственной слабости, мог бы попытаться пойти на убийство. Или попытку.
— И что с ним произошло?
— Моя ошибка, — Мортем скривился. — Просчитав все варианты, я не учёл, что этот идиот, по случайности называющий себя главным врачом, Томан тоже под крылом Штормвинда. Я думал Пираны его достаточно хорошо кормят, чтобы он не заглядывался на чужие деньги, но человеческая алчность бездонна. Полагаю, как только Гавела заставили увести Саймона за территорию больницы, люди Эрона забрали его.
— Но как ты допустил это?
Расслабленные плечи Мортема вдруг напряглись, как и он сам, сжимая губы в тонкую линию и скрывая лицо за длинными прядями светлых волос. Он всегда так делал, когда не желал говорить очередную страшную тайну, которую не положено никому знать, даже младшему близнецу. Его пальцы сжали край кушетки, впились в неё, будто она стала последней вещью, способной удержать в этом мире. Он не скажет, как бы Като не попытался вытянуть правду, Мортем лишь сильнее замкнётся в себе и будет молчать до тех пор, пока эта тема не исчезнет. И тогда Като сделал то, что не доводилось с тех пор, как он уехал в Аримар — растрепал и без того спутанные волосы брата, заставляя зло зашипеть и попытаться выскользнуть из-под руки, но был непреклонен, второй рукой сгребая в объятия и прижимая к себе, смеясь.
Мортем никогда не любил беспорядок, он был аккуратен в одежде, прилежен в учёбе, идеален во всём, подчёркивая свой статус холодной красотой и острым умом, но стоило ему оказаться в центре хаоса, как он словно терялся, отчаянно хватаясь за близнеца.
— Вижу, прошедшее событие никак на вас не повлияло.
За решёткой, ожидая когда северянин разберётся с ключами и откроет замок, стоял Валентин, буравя раскрасневшихся близнецов. По его спокойному лицу невозможно было угадать что их ждёт — освобождение или заключение, но как только дверь скрипнула, выпуская двоих Барасов на свободу, комиссар развернулся и, спрятав руки за спиной, рыкнул:
— В мой кабинет. Оба.