Театральная площадь, расположенная на пересечении трёх улиц, являлась сосредоточением культурного просвещения не только в самом Херцкрайсе, но и всего города. Музеи, библиотеки величественный Риверанский драматический театр, возвышавшийся монументальным архитектурным шедевром, чей портик украшали движущиеся механические куклы, каждый час разыгрывающие маленькие сценки. Под глубокий рокочущий бой часов они выезжали из туннелей, поскрипывая и вздыхая клубами пара, играли музыкальные этюды, откланивались и скрывались за дверцами, чтобы вновь в следующий час порадовать скучающих гостей города. Об этом чудесном механизме Като и Мортему рассказывала старая бонна, приглядывавшая за близнецами после смерти матери, и он до сих пор помнил, что создателем был приезжий из Вольного города молодой, но безызвестный инженер. Кажется, Фанни Секереш, гораздо позже променявшая инженерию на кукольное дело, развлекая и удивляя столичный бомонд, но до этого часа ютившаяся на чердаке захудалого отеля, занимаясь починкой за горсть аскур. Её вторая выдающаяся работа без малого двадцать лет поддерживает жизнь хрустальных роз в зимнем саду Веланы Барас, что объединила двух гениев — Секереш и Кёне — в чудесный дуэт.

      И всё же даже такие чудеса мало удивляли тех, кто побывал в Аримаре с его трамвайными вагончиками, паровыми машинами, удивительными изобретениями, постепенно внедрявшимися в обиход простых горожан. На каждом шагу можно было наткнуться на что-то непостижимое, волшебное, магическое, но исполненное руками людей, чья чистота крови позволяла заниматься подобным делом и даже обрести популярность среди знатных фамилий. Столица преображалась, росла, развивалась с чудовищной прогрессией и за ней поспевали лишь центральные города, копировавшие всё, что становилось модным у аримарцев. До юга же всё доходило с большим опозданием, и благодаря этому Риверан стал местом смешения моды нынешней и давно ушедшей. В Южной Жемчужине смешался комфорт нового и надёжность старого, но не хватало толчка, что мог заставить погрузившийся в застой регион вновь развиваться и совершенствоваться, как это было около тридцати лет назад. От дерзких изобретений молодых инженеров остались брошенные на произвол судьбы машины, ржавеющие в ямах, подвалах и на чердаках, не найдя себе применений в жизни. Большинство мечтателей так и остались с подрезанными крыльями, отдав себя делам более прибыльным и приземлённым, чем никому не нужное новаторство.

      Это не могло не печалить. И Като, прогуливаясь рядом с принцем, на чьём лице изредка проскальзывала заинтересованность, ощущал стыд за собственный город. Побывав в Аримаре однажды, уже не сможешь его забыть.

      Они утопали в шуме улиц, цокоте копыт, в дребезжании окон и страшного грохота, доносившегося с фабрик, окольцовывавших сердце Риверана. Рёв речных кораблей не затихал, как и далёкие гудки приближающегося поезда. Постепенно безжизненная площадь оживала, стряхивала с себя сонливость погожего дня, размеренность предобеденных прогулок, разморенных полуденной жарой, и всё больше и больше людей наводняло пространство и три улицы, лучами исходившие от вымощенной брусчаткой площади. Вечером же здесь будет не протолкнуться от зазывал и уличных музыкантов, факиров, циркачей, мелких карманников и констеблей. Зажгутся фонари, замерцают огни в окнах ближайших домов, ярче и приветливее зашумят фонтаны — Риверан оживёт и приоденется для ночных утех.

      А пока Като шёл рядом с элдером, неожиданно заметил для себя, что их ладони едва касаются друг друга — слишком близко они оказались, слишком естественно для тех, кто при других обстоятельствах жаждал бы смерти другого. Кожа к коже. И иногда длинные светлые пальцы северца цеплялись за его, вызывая смятение в душе и смущённый румянец на щеках. Лазар Алдари, младший принц королевской четы Алдари, не показывавшийся на поле боя и не заслуживший себе славы в отличие от старшего брата, был тайной для всех в империи. Может, поэтому он был отправлен в Аримар с дипломатической миссией, разрушив церковникам и интриганам планы? И не только для этого? Вынюхивал слабости, разжигал внутренний конфликт, выискивал сочувствующих его народу союзников — всё, что могло подорвать спокойствие внутри Артенхейма. Но глядя искоса на его спокойный профиль, замечая как иногда тот проявлял интерес к статуям, венчавшим фонтаны, ярким букетам в руках маленьких цветочниц, Като не чувствовал ни опасности, ни лицемерия. Элдер наслаждался их прогулкой, словно они не искали ни место происшествия, ни убийцу, оставившего след на коже принца.

      С Мортемом всё было иначе: действия, недомолвки, риски. Като словно погружался во тьму вслед за братом и не поспевал за ним. Они едва не погибли на фабрике, затем случилась Адская Пасть и следующий шаг мог стать фатальным, как появился принц и, вмешавшись своей просьбой, заставил Като выйти на свет. Вот только там, во тьме остался человек, который был ему дорог и которого обер-лейтенант жаждал спасти больше всего.

      — Держите, — и без лишних церемоний в руки задумавшегося Като сунули небольшой букет полевых цветов, перетянутых простенькой голубой лентой.

      — Что это?

      — Совокупность труда и красоты, — буднично, совершенно не стесняясь своего подарка ответил элдер, отсчитав юной цветочнице парочку «львов», сверкнувших в ладошках изумлённой девочки. — Вам никогда не дарили букетов?

      — У нас принято преподносить их дамам.

      — И никогда — мужчинам?

      — Это весьма странный жесть — ухаживать за другим мужчиной.

      — Закостенелость взглядов не приведёт ни к чему хорошему, — распрощавшись с юной продавщицей, Лазар повернулся к оставшемуся стоять с букетом обер-лейтенанту, совершенно не знавшему как себя вести с таким подарком. — А вот проявление любви, исходящее от мужчины или женщины — настоящий комплемент любому, к кому оно обращено. Это говорит, что в вас есть что-то притягательное.

      — И как много ухаживаний получали от мужчин вы? — кривая улыбка прорезала красивое лицо обер-лейтенанта, нагнав ожидавшего его элдера.

      — Достаточно, чтобы это приелось, — принц мягко придержал Като за локоть, когда тот собирался двинуться дальше, заставил развернуться к себе лицом и придирчиво оглядел с головы до ног. Что-то его всё же беспокоило в офицере и руки, спрятанные за тонкой лайковой кожей, вспорхнули к вороту мятой рубашки и поправили его. — Пока длилась дипломатическая миссия в Аримаре, я на постоянной основе получал любовные письма от троих анонимов и с десяток предложений различной пристойности как от благородных дам, так и от мужчин из высшего руководства страны.

      — С трудом верится, — приподняв подбородок, позволяя чужим руках хозяйничать, Като чувствовал себя странно: с одной стороны ему было приятно — внимание, пусть даже от северского принца, подпитывало самолюбие, но с другой — тот словно насмехался, доминируя над имперским офицером.

      Закончив приводить спутника в порядок, удовлетворительно кивнув собственным мыслям, Лазар отступил на шаг:

      — Знаете, чем обусловлен такой интерес к моей персоне? Церковными запретами. Политика табуирования лишь подчёркивает развращённость и дифференциацию вашего общества: что доступно господам, не доступно рабам. Вы никогда не узнаете о тех извращениях, что скрываются за дверями спален, видя благочестивый образ, и будете ограничивать себя инстинктивно, подражаю такому же обманутому большинству.

      — Я не религиозен и мне плевать чем занимаются в спальнях другие.

      — Обычно так говорят люди с постыдными секретами, — тонко улыбнувшись обер-лейтенанту, северец оглядел площадь и острым подбородком указал в сторону, где расположилась маленькая группка уличных музыкантов. — Нам туда.

      — Теперь хотите пригласить меня на танец?

      — А вы согласны? — хитро сощурив глаза ответил элдер, блеснув белозубой улыбкой.

      — Я редко отказываю дамам в такой чести.

      Принц весело рассмеялся, слегка задрав голову, и в тихом, но чистом смехе было что-то приятное, а главное притягательное, что Като невольно засмотрелся на чужой профиль, улыбаясь уголками рта. Их беседы, подначивания, шутки и незатейливый флирт, сквозивший в жестах и словах элдера были настолько естественны, что Като мог поклясться, будто они знали друг друга слишком хорошо и слишком долго. Ни напряжения, ни враждебности — ничего.

      Погрузившись в размышления, Като следовал за северцем, пока они не остановились, разглядывая впитавшую кровь брусчатку, покрытую засохшими брызгами и пятнами. Кажется, здесь стояли кареты, а вот там, в нескольких футах, прогремел взрыв, распугивая толпу. Теперь от вчерашней трагедии не осталось никаких напоминаний кроме пятен под подошвами прогуливающихся горожан. К счастью погибших оказалось три человека, среди которых был констебль, два десятка раненых, пострадавших от осколков, Като и принц. Като повернулся к северцу, но тот, поглощённый собственными мыслями, обходил полукругом небольшой пятачок, то поглядывая на брусчатку, то поднимая глаза на крыши окружавших площадь домов. Толпа обтекала их, подобно речной воде, и среди платьев и костюмов мелькала алая юбка танцующей меларки, шаловливо вздымаясь, оголяя смуглую кожу стройных ног. Напитанные ночной мглой крупные кудри то и дело скользили по обнажённым плечам, заставляя мужчин задерживать взгляд, а женщин отворачиваться морща носы и брезгливо кривя губы. Бойкая мелодия так и лилась из флейт, барабанов и гитары её товарищей, вливаясь в общий шум и теряя половину очарования в лошадином ржании и ругани кучеров, весьма задорная, чтобы с трудом удержаться от приглашения смуглянки присоединиться к вихрю танца. Шелест ткани, чёрные оборки яркой и пышной юбки, взбивавшей воздух, будто живя собственной жизнью, лёгкий, слегка задиристый смех и прищуренные хитрые глаза, блестевших из-под пышных ресниц — меларка выбивалась из толпы светлолицых чопорных дам с приклеенными выражением скорби и негодования, появлявшимся всякий раз, стоило бросить взгляд на танцующую бестию. Пока Като отвлёкся на принца, разглядывавшего носки начищенных ботинок, потирая большим пальцем острый гладкий подбородок, смуглянка успела выловить из толпы молодого джентльмена, запаниковавшего от такой ретивости незнакомки. Она кружила его вихрем, металась вокруг, заставляя растерянно крутить головой, нервно сжимая лакированную трость и бессильно отводя взгляд от широкого выреза, где колыхались налитые смуглые груди. Его утянули в танец и музыка стала нарастать и нарастать, всё быстрее и быстрее лились переливы мелодий, стали резче, игривее, хаотичнее, покуда девушка крутилась вокруг несчастного, скользя пальцами по плечам, спине и рукам.

      Като прищурился, вглядываясь в чёрно-алый вихрь, и заметил блеснувшую золотом цепочку, в момент перекочевавшую из кармана джентльмена в одну и складок, под которой находился потайной карманчик для подобной мелочи. Мелары все, как один, воры, лжецы и гнусные еретики, расползшиеся по Старшей империи чумой, осевшие в городах и на окраинах деревень, сбиваясь в стаи. И он уже думал вмешаться — честь солдата внутри вздыбилась, ужалив гордость риверанца, — но его оторвал от праведного гнева голос Его Высочества:

      — Встаньте так, как вы стояли во время покушения.

      Обер-лейтенант неохотно отвёл взгляд от несчастного юноши, всё ещё остававшегося в плену смуглянки, и сделал два шага в сторону, задумчиво хмурясь.

      — Кажется, я стоял здесь.

      Под тусклыми носками сапог застыло тёмное пятно, въевшееся с грязью в камень, впитавшись в трещинки и сколы, вызывая в Като отголоски злости и боли. Не найдись убийца, пожелавший смерти элдеру, он бы не оказался снова здесь, терзаемый словами брата.

      Лазар внимательно изучил положение офицера, встал напротив и, взяв за запястье Като, потянул в сторону, заставляя сделать ещё полшага правее, а после удовлетворительно кивнул. Руку он так и не отпустил, поглаживая тканью перчатки кожу на запястье офицера, совершенно не обращая на это внимания, заставив смущённого и негодующего обер-лейтенанта шумно втянуть воздух и оглядеться по сторонам. Принц оказался на ужас тактильным, отчего привычный к холодности Мортема, как и большинства мужчин, Като боялся за собственную репутацию в глазах случайных наблюдателей. Если бы это была простая девчонка, молодая госпожа или резвящаяся в танце меларка никто бы не обратил внимания на подобный жест, но его руку держал мужчина, ничуть не стеснённый предрассудками.

      — И что это дало? — резко, даже слишком, высвободившись из плена чужих пальцев, Като сунул руки в карманы, напоминая своим видом разгорячённого элем и злостью солдата, петушившегося перед соперником: выпячена грудь, дерзко задран подбородок, покрытый светлой щетиной, недовольно кривящиеся губы. Мятая белоснежная рубашка не заправлена, поверх накинут чёрный пиджак офицерского мундира, слепящий золотыми пуговицами и дырками в спине. А теперь под рубашкой оказался букет, ловко убранный Лазаром, чтобы освободить обе руки обер-лейтенанта, и тонкие стебельки и узкие листочки щекотали горячую кожу груди. Смотрелось это забавно.

      — Терпения, sa-Като, — только и ответил элдер, и вдруг скользнул одной рукой под опущенную руку, прижался к спине, нащупывая дырки от пуль на ткани, отчего пришлось сделать шаг ближе, прижаться теснее к чужому телу, застывшему в растерянности.

      — Что вы делаете? — зло шипя, обер-лейтенант дёрнулся, но его осадили второй рукой, сжавшей плечо до лёгкой боли.

      — Вы ossinkirri, офицер, любимец Судьбы, — горячее дыхание опалило щёку, заставив испытать лёгкое возбуждение от неожиданной беззастенчивой близости. — Все три пули не задели важных органов.

      Като, вздёрнувший подбородок, чтобы спрятать густой румянец на щеках и собственное волнение от стыдливой близости, лишь хмыкнул, дёрнув плечом. Он втягивал морозный аромат далёких гор, сладость цветов и раскалённых южным солнцем песков, смешанные с его собственным: табаком и вишней. Терпкость и сладость опьяняли, но ещё больше тепло, исходящее от тела элдера, его гибкость, обманчивая податливость, стоило ладони офицера осторожно лечь на поясницу. Тот вдруг отступил на шаг, мазнул нечитаемым взглядом синих глаз из-под ресниц, и положил вытянутую руку на плечо, прищурив левый глаз. Вычислял траекторию пули, понял офицер, испытывая неловкость, хоть ладонь продолжала греть чужую спину.

      — Крыша или чердак?

      — Крыша — открытая поверхность, его бы сразу заметили.

      — Чердак?

      — Обычно, там живут, кто не может платить за комнату. Или слуги.

      Лазар слегка повернул голову, бросив косой взгляд на пытающегося держать лицо офицера, и тонко улыбнулся.

      — Нашёл.

      Като выдохнул, уже собираясь отстраниться, как задорные переливы флейты вдруг стихли и в неожиданной тишине разлился глубокий голос меларки, растекаясь неторопливой рекой. Его подхватили плавный ритм флейты и умиротворение струн, что перебирали пальцы мужчины, рождая в сердцах столпившихся вокруг музыкантов зевак трепет. Нежность и грусть, неумолимое чувство расставания и неизбежного одиночества сплетались с надеждой на новую встречу. И сердце обер-лейтенанта отозвалось болью от воспоминаний о брате. Он опустил взгляд, зарываясь в мысли, глядя перед собой, отрешённый и потерянный, пока ноктюрн лился ночной прохладой, и чарующие звуки окутывали двух замерших в невольных объятиях мужчин. Покоившаяся на плече рука принца мягко скользнула вниз по предплечью и пальцы переплелись с пальцами дрогнувшего от неожиданности Като. Он резко вскинул голову, раздражённо оскалившись, когда встретился со взглядом тёмных, как ночное небо глаз, и задохнулся готовыми сорваться ругательствами. Глубина, куда его утягивало, манила подобно далёким небесам, на которые любовался вместе с Мортемом в детстве. В них таились обнажённые чувства, настоящие, лишённые лживости, и Като невольно вспомнил колкий лёд близнеца, сквозь который невозможно было разглядеть как любовь, так и ярость — ничего, лишь сплошную холодную наледь.

      Обер-лейтенант судорожно втянул воздух, когда вторая ладонь принца, спустилась ниже по спине, скользнув к пояснице, не давая ещё не пришедшему в себя офицеру вырваться, и его, ещё не опомнившегося, медленно закружили в танце.

      Шаг за шагом, неторопливо, позволяя подстраиваться под темп, продолжая смотреть прямо, не выпуская чужого взгляда из чарующих капканов.

      — Вы с ума сошли? — цедя сквозь зубы, зашипел офицер, послушно двигаясь в такт, мягко ступая по брусчатке. — Вас совсем не волнуют правила приличия?

      — Вы правы. Танцевать под деревенские дудочки недостойно принца, — согласился элдер и странная, отстранённая улыбка тронула губы. — Тем более с офицером из собственной свиты.

      — Вот и отпустите меня. Немедленно.

      — Вас огорчают мои навыки?

      — Не прикидывайтесь, что не понимаете, о чём я.

      — Вы сами позволяете себя вести, — улыбка стала шире, проказливее, и возмущённо зардевшийся офицер взбрыкнул, сбив темп, вырвался из плена цепких пальцев и перехватил инициативу, стискивая до боли казалось бы хрупкую кисть в тонкой перчатке. — А как же приличия, sa-Като?

      — К скарам приличия, — выплюнул тот.

      В насмешке принца не было язвительной колкости брата, она даже прозвучала, как удивление. И надежда Като на дерзкую выходку, что должна была унизить Его Высочество, поставив ведомым, рухнула, стоило увидеть бесстыже улыбающееся красивое лицо. Они действительно отличались от людей, вспыхнуло в мозгу обер-лейтенанта, их мораль не более, чем свод указаний, лишь позволяющий отличить добродетель от зла. Им не дано смущение, стыд, страх перед чем-то чуждым, иным. И даже сейчас не кто-нибудь, а младший сын королевской четы покорно позволял какому-то имперцу вести в танце, не испытывая отвращения к своей роли. Послушный, отзывчивый, понимавший желания офицера, боявшегося произнести их вслух, отчего разрешил себе приблизиться на полшага, ещё не нарушив границы приличия, но став ближе, нежели посторонний человек. Они двигались в такт единым целым, кружась среди потока людей, едва ли замечая кого-то ещё, кроме друг друга, увлечённые и отрешённые музыкой. И Като тонул в синих радужках элдерских глаз, видя тёмное звёздное небо и мистические глубины океана, где под толщей воды хранились древние тайны и мудрость прожитых лет. Лента жизни элдеров — бесконечно долгая лента, начинающаяся от рождения времён и заканчивающаяся смертью насильственной. Диковинный народ, известный бессмертием тела и души. Из-за этого их численность становилась с каждым прожитым веком всё меньше — души не перерождались, оставаясь в бренных, пусть и совершенных телах, лишь долгие кровопролитные войны со Старшей империей позволили древнему народу избежать затмения.

      Но что оказалось поистине неожиданным для Като — примирение с нынешним положением, вырисовывая на небольшом пяточке круги, сжимая в руке чужую ладонь и придерживая за талию невольного — или всё же добровольного? — партнёра. Он чувствовал, как бережно сжимают ладонь пальцы Лазара, и в этом таилась необычайная сила, переплетённая с нежностью, той самой, которую Като раз за разом надеялся найти в Морте. Интересно, он был так же холоден со своими любовниками, как с собственным братом? А принц? Почему-то эта неожиданная мысль заставила сердце забиться в трепетном предвкушении разгадать её. Пальцы переместились ещё ниже, проверяя границы дозволенного, и лисья улыбка принца лишь подтвердила догадки.

      На третьем или четвёртом, — видят святые, глаза этого элдера — скарово порождение — круге Като стал замечать любопытных зевак, столпившихся рядом с музыкантами. Их было немного, они ухмылялись, перешёптывались, толкали друг друга локтями, кивая на танцующих джентльменов. Кто-то замедлял шаг и, разглядев кто придаётся красоте искусства, сбегал, кривясь и ругаясь, иные замирали и смотрели, смотрели, смотрели… Но притягивал Като единственный обращённый на него взгляд — глубокое, полное тайн и мудрости ночное небо элдера. Для них осталась лишь льющаяся из-под умелых пальцев музыка и сильный, полный надлома и трагедии голос меларки, певшей на родном языке некую балладу, скорее всего, о любви прекрасной дамы и её избранника, с которым разлучили, но пройдя все невзгоды, они оказались в объятиях друг друга. Таких песен даже в риверанских кабаках можно горкой черпать — все как одна. Но голос звал за собой, уводил с площади, городского шума, подальше от брани, проклятий, цокота копыт и стука колёс в мир удивительный и древний, ещё не познавший технологию. И когда суть песни казалось вот-вот откроется обер-лейтенанту, музыка затихла, а вместе с ней и голос девушки, с которым исчезла близость принца. На ещё не успевшего придти в себя офицера холодным, тяжёлым потоком обрушились звуки пыхтящих двигателей, шипящих газовых труб, крики зазывал и перебранки торговок — постепенно мир вокруг наполнялся новыми и новыми звуками, заставив Като растеряться.

      Лазар, выскользнувший из чужих объятий, приглаживая ладонью выбившиеся пряди серебристых волос, вынул три начищенных до блеска «льва» и опустил в лежащую у ног сидевшего на земле мелара шляпу. Мужчина с лисьим прищуром чёрных глаз благодарно кивнул, не отрывая губ от флейты, и выдал короткую игривую трель. Боровшийся с собственным смущением Като смотрел на нелюдя и не видел в нём чудовища, с которыми приходилось сражаться, убивать и пытать на полях сражений и в разбитых лагерях. Лазар Алдари не пытался призвать стихийных духов, чтобы вздыбить площадь извержением вулкана или истощить лёгкие окруживших его людей вакуумом, даже не призывал демонов из чрева Гиллек-Акка, скорее он бдительный, лишённый высокомерия, обманчиво мягкий, проявляя жёсткость там, где было необходимо, и удивительно галантный даже с игривой меларкой и её братьями, что посмеивались над попытками закружить элдера в новом танце. Принц народа, который подвергался уничтожению всю историю ступившего на эти земли человечества, не выказывал презрения, ненависти, злобы — если это и таилось в его сердце, то так глубоко и так хорошо скрывалось, что Като не чувствовал отголосков.

      Лазар мягко отстранил от себя попытавшуюся повиснуть на шее меларку, улыбаясь уголками губ, и бросил вопросительный взгляд на застывшего офицера. Като в одно мгновение оказался рядом, заставив юную воровку оробеть и потупить взгляд чёрных глаз, присев в шутливом книксене. Но лукавая улыбка, скрытая пышной копной смолянистых кудрей, говорила далеко не о смирении. Уж что её и могло привлечь к элдеру, так это кошель или золотые часы, тонкой цепочкой блестевшие на солнце.

      — Идёмте, — коснувшись спины кончиками пальцев, Его Высочество мягко направил в сторону домов северо-восточной части города, где за покатыми крышами кирпичных зданий спрятались более скромные жилища, чёрными провалами чердаков выглядывая на площадь.

      Нужный им дом они отыскали быстро. Не прошло и пятнадцати минут, как стояли посреди заброшенного чердака, разглядывая оставленные предыдущими хозяевами остатки старой мебели. Като пригляделся к висящему на дужке старому замку, провёл пальцами по тронутой цветами ржавчины поверхности и усмехнулся — чистая. Он повернул из стороны в сторону, большим пальцем прошёлся по дужке, запоминая детали. Тот, кто сюда пришёл, действовал осторожно: аккуратно взломал замок, чтобы не повредить грубый механизм, мягко ступал по скрипучим половицам, чтобы не потревожить семью, живущую этажом ниже, но при выстреле, пророкотавшем с чердака, всё же заставил жильцов всполошиться. Като выпрямился, на пятках повернулся к стоящему у окна элдеру, задумчиво поглаживающему указательным пальцем острый подбородок и, сунув руки в карманы, неторопливо подошёл, поскрипывая досками. Всё вокруг них источало сумрачную безысходность: старый шкаф со сломанной дверцей, обросший пылью и паутиной, приютивший в своём чреве семью мышей, закопавшихся в ветхом платье, брошенном в углу, оставленные изношенные ботинки, детские игрушки, пылившиеся в одном из ящиков, пара книг, настолько старых и потрёпанных, что Като не осмелился даже дотронуться, чтобы узнать что так любили читать бывшие хозяева. Книги у бедняков — роскошь и блажь, ими они могли воспользоваться разве что для розжига печи, чем проникнуться красотой поэзии.

      — А вы конштебли? — из-за двери выглянуло худенькое курносое личико, перепачканное пылью. — Мама говорит, вы что-то ищите.

      Лазар медленно повернулся на голос, — взгляд всё так же задумчиво блуждал по чердаку, — и взглянул на спрятавшуюся за дверью девочку. Копна длинных волос, два бездонных колодца в обрамлении пышных ресниц, рубашка со штанами с чужого плеча и на размер-два больше, подпоясанные верёвкой, и острое любопытство, заставившее заговорить с незнакомцами — ребёнок, как он есть.

      — Здесь был кто-то… опасный? — подобрав нужное слово, обратился к девочке принц.

      — Ага! Я шлышала штрашный грохот! Раш, два, три…

      Като смотрел на маленькие испачканные в золе пальчики, что растопырил ребёнок, начавший медленно, слегка сбиваясь, считать.

      — Выстрелы, — вдруг обратился к нему Лазар и обер-лейтенант согласно кивнул. — Ты видела его? Можешь описать того человека?

      — Радка!

      Девочка вздрогнула и обернулась. Над ней, слегка запыхавшись, со съехавшей набок шляпой-котелком, возвышался мальчишка не старше четырнадцати, уперев ободранные кулаки в бока и грозно сведя брови. У него были такая же густая копна волос, тёмные глаза и курносый нос, по которому рассыпались бледные веснушки. Одет он был не лучше: старое, кем-то ношеное тряпьё и начищенные до блеска ботинки.

      — Мама велела не разговаривать с чужаками!

      — Это конштебли!

      Мальчишка громко хлюпнул носом, вытер рукавом рубашки и недоверчиво оглядел с головы до ног каждого.

      — Не констебли, — недовольно проворчал, хватая сестру за руку. — Идём, пока мама не…

      — Это так, — сделав шаг к мальчишке, Его Высочество остановился и прижал ладонь к груди, не сводя взгляд с усыпанного веснушками лица. — Мы не из полиции. Но ищем того, кто был здесь.

      — Зачем? — вдруг деловито спросил мальчонка и снова шмыгнул.

      — А это уже не…

      — Sa-Като, — укоризненный взгляд, отчитывающий вредного ученика, и Като, хмыкнув, отвернулся. — Этот человек опасен и может навредить, например, вашей маме.

      — Давай шкашем?

      — Нет. Здесь не было никого.

      — Был, — получилось резко и громко, отчего мальчишка испуганно вздрогнул и сильнее сжал ладошку сестры. Като, успевший отойти к окну, провёл по дереву пальцами, растёр налипшую грязь и цокнул. — Порох.

      — Он угрожал вам? — Лазар вновь обратил внимание на детей.

      — Тот дяд… — и широкая ладошка мальчика тут же закрыла рот смешно нахмурившейся Радке.

      — Ничего он не делал! Вы перепутали! Не было здесь никого!

      — Не с теми людьми ты связался, парень, — вздёрнув подбородок и слегка склонив голову набок, обер-лейтенант присел на подоконник, скрестив руки на груди. — Этот человек совершил покушение на жизнь элдерского…

      — Пусть к скарам катятся эти остроухие скоты! — вдруг закричал мальчишка, сжав свободную ладонь в кулак, дрожа от ярости и обиды. — Не нужно было сюда приезжать!

      Като поймал озадаченный взгляд растерявшегося Лазара и пожал плечами — предупреждал же.

      — Алеш, больно…

      — Они папу… ублюдки скаровы… убили папу… а он… он ничего не сделал… — крупные горячие слёзы потекли по щекам дрожащего мальчишки и тот зло стёр скопившиеся под носом капли.

      — Война беспощадна ко всем, — элдер мягко, не торопясь, чтобы не спугнуть глотающего слёзы ребёнка, подошёл и присел, опустившись на колено, совершенно не заботясь о брюках. — Она распространяет горе, боль и злость, плодит безотцовщин и вдов, оставляет разруху и голод. Ваша страна пострадала, на её теле глубокие раны, в ваших душах — ярость и злость. Но другая сторона тоже лишилась отцов и матерей, там тоже убивали тех, кто держал оружие, и тех, кто ничего не сделал. У войны нет лица, она поворачивается к каждому чужим. Но раны заживают, а в сердце сильных остается лишь тёплая память о погибших. Но ненависть…

      — Алеш, шмотри — уши! — и без того большие глаза Радки сделались ещё круглее, когда она заметила острые кончики, и бесцеремонно ткнула пальчиком, показывая всхлипывавшему братцу. — Шкаров шкот!

      — Цыц! — больно дёрнул за руку Алеш, испуганно глядя на Лазара, побелев, подобно меловой крошке, заставив Като насмешливо улыбнуться. — Не говори так…

      — Ты шам их так нашывал!

      — Не называл!

      — Нашивал-нашывал!

      — А ты не слушай!

      — Дети! — рявкнул Като, сведя брови. — Признавайтесь.

      — Я шкашу! Я! — и гордо выпятив грудь, задрав голову, начала: — Видела шама! Он вышокий такой — выше Алеша…

      — И меня? — выпрямившись во весь рост, поинтересовался элдер.

      — Не, — помотала головой. — Нише. И худой. Ошень. А ешо штрашный такой, шлой. И глаша у него не было! Этого! — и очень довольная собой указала на правый.

      — Левша, — определил Като. — Таких не очень-то много было, но пока списки поднимем, пока всех обойдём…

      — А ещё что-то заметила?

      — Нет. Он ш мамой говорил. Мы с Лешкой подшлушивали…

      — Ничего мы не подслушивали. Не ври.

      — Я и не вру! — насупившись и топнув ножкой ответила Радка, а затем, хитровато покосившись на элдерского принца, вдруг тихо спросила, прикрыв ладошкой губы. — А вы правда… ну…

      — Да, — Лазар дотронулся до острого кончика правого уха и улыбнулся. — Элдер.

      — А колдовать тоже умеете?

      Принц удивлённо вскинул брови, но кивнул. И теперь взгляд стоящего позади него обер-лейтенанта зацепился за серебристый браслет, сковывающий худенькое запястье. Тот самый, где набит идентификационный номер, присваиваемый каждому скельму при первом получении браслета, имя с фамилией и уровень силы. А ведь не будь Мортем «призраком», на его запястье красовался бы такой же — они были одинаковыми у всех: богатых, бедных, военных и гражданских — единственный металл, способный выдержать как физическое воздействие, так и разрушительную магию. Като слышал, что из него некоторым специальным отрядам штурмовиков делали крепкие щиты, а в тайных лабораториях, о которых ходило слишком много зловещих слухов, чем правды, готовились отряды истребителей, облачённые в этот удивительный металл. Но с приходом Томаса II империя свернула с пути воинственного на путь мирный, и солдаты, когда-то управлявшие страной, оказались не у дел.

      — Могу показать, если не боишься.

      — Не боюшь! — и фыркнула, когда ещё не пришедший в себя братец слабо потянул за руку. — Я тоше могу! Во!

      — Радка, мама ругаться будет…

      Но в маленькой ладошке вспыхнуло яркое жёлто-красное пламя, затанцевало по поверхности, изгибаясь, будто на ветру, прохаживаясь танцовщицей, покачивая изгибами, будто бёдрами. Тёплое, совершенно неопасное.

      — Yn'en, — выдохнул очарованный фокусом принц и поманил к себе обер-лейтенанта, не повернув головы. Тот хмыкнул, но колкость проглотил.

      Лазар протянул руку к рубашке Като, скользнул костяшкой указательного пальца по оголённой груди, спускаясь вниз к спрятанному букету, и выудил его. И следящий за плавным движением офицер почувствовал странное, до невозможности приятное и родное тепло, разлившееся внутри, словно рядом с ним не был чужак, а некто близкий, даже слишком. Като сглотнул, отвёл смущённый взгляд в сторону, надеясь не быть пойманным Лазаром с покрасневшими щеками от странных мыслей, порождённых столь фривольным касанием, но украдкой всё же подглядывал. Принц, забрав помятый букет, разгладил один из лепестков и провёл ладонью над букетом, приговаривая на певучем языке, пока пальцы танцевали над поникшими головами цветов. А те наполнялись новой силой, раскрывали пожухлые и помятые бутоны, оживали на глазах, заставляя двух заворожённых детей вытянуть шеи и подойти ближе.

      — Это тебе, маленькая ruvaherry, — Лазар с улыбкой протянул букет Радке. — Теперь он долго не утратит красоту.

      Радость, с которой малышка схватила букет и обняла принца, Като ощутил физически: тёплая волна жара кольцом разошлась в стороны от худенькой фигурки, согревая стоящих рядом с ней мужчин. Ребёнок, взращённый без ненависти к чужакам, скельм, с малых лет привыкший носить ошейник, от которого невозможно будет избавиться даже после смерти, — вот что видел обер-лейтенант, поджав губы. Его брату повезло, — ему всегда везло, — но большинству имперцев — нет.

      — Значит, он стрелял отсюда, — ласково пригладив копну волос всё ещё не отпускавшего его ребёнка, Лазар повернул голову к офицеру, нахмурившись. — Вы были здесь после выстрелов?

      — Нет, мама испугалась и велела уйти из дома.

      — А констебли?

      — Сказала, что мы нашли у фабрики несколько патронов и случайно подожгли. Они всё проверили, но так ничего не обнаружили, — Алеш, успокоившись, шмыгнул носом и вдруг зло пожаловался: — Зато уши один из них мне надрал за это! А я ничего не делал! Мама специально так сказала…

      — Зачем?

      — Потому что ей заплатили… — отвернувшись, избегая пристальных взглядов, буркнул мальчишка. — Папа умер и денег не хватает. Я сам работаю, посылки разношу. А всё равно мало выходит. Вот и согласилась. Только, — он посмотрел на Лазара, затем на Като, — не ругайте маму, пожалуйста. Она всё-всё ради нас делает.

      — Что скажете, офицер?

      — Скажу, что это пособничество. И нам стоит сказать комиссару…

      — Не надо в полицию! — Алеш бросился к обер-лейтенанту, вцепился в рубашку в надежде остановить и без того не двигавшегося Като. — Я сам сдамся! Пусть меня заберут! Только не маму! Пожалуйста!

      Лазар, успокаивающе поглаживая Радку, жавшуюся к его бедру в испуге и непонимании, покачал головой, так и не высказав идеи, оставив решение за офицером. Они нашли невольного соучастника, и допроси женщину Валентин, эти поиски закончатся довольно быстро, но взамен был шанс оставить детей сиротами. Моральная дилемма, скар бы её побрал.

      — У меня есть идея, — собственную неуверенность Като спрятал за почёсыванием кончика носа, чувствуя промокшую от слёз рубашку, в которую уткнулся мальчонка. — Но Валентину всё равно придётся сказать. Лучше уж мы, чем констебли. И обещаю, ничего с вашей мамой не случится, с ней поговорит комиссар, а он человек хороший. А ещё стоило бы осмотреться получше — какая-нибудь гильза могла завалиться в щель или укатиться под шкаф.

      — Такая? — из кармашка штанов Радка достала кулачок, разжала и показала Лазару гильзу.

      — Радка! Зачем сюда полезла?! Ещё и без меня! — вздыбился Алешка, грозно сверкнув влажными от слёз глазами. — Вдруг что случилось бы? Мама же запретила!

      — Шалешла и шалешла, шево воршать? — обиженно насупилась девочка, но гильзу послушно отдала.

      Принц рассмотрел её, затем передал Като. Тот взглянул на клеймо, хмыкнул и убрал в карман.

      — Идёмте, Ваше Высочество, у нас новая зацепка.

      — Вы — король? — спросила Радка, подёргав принца за рукав пиджака. — Вшаправду? Наштоящий?

      — Настоящий, — подтвердил тот, огладив щёку девочки. — Только не король, а принц, и то младший.

      — Как я?

      — Именно, — взяв ладошку восторженной Радки, элдер повёл её вслед за вышедшим за дверь обер-лейтенантом, рядом с которым шёл спрятавший руки в карманы Алеш. — Sa-Като, так что на счёт их матери?

      — Узнаете, сначала мне нужно с ней поговорить. И надейтесь, что она будет такой же разговорчивой, как эта малявка.

      — Я не малявка! — гордо вздёрнув носик ответила Радка под общий смех.