— Люк, солнце мое, а знаешь, что у меня для тебя есть? — Кайя протанцевал мимо сцены и в сторону кухни с коробкой из его любимой пончиковой.

Проходя мимо, он погладил Дилюка по плечу и подмигнул. Как обычно, лучезарный, беззаботный, как будто, весь мир стелился у его ног и был для него холстом. Аж завидно было, что он так умел. В любой ситуации Кайя всегда оставался Кайей. Даже тогда, когда Дилюку казалось, что у каждой стены есть глаза и уши, а все в церкви смотрят на них и все знают.

Удержавшись от желания, скинуть чужую руку со своего плеча — так они только привлекут внимание, и ребята, которые и без того, наблюдали за ними в последнее время особенно усердно, совсем не будут спускать глаз. И тогда если еще не заметили, точно заметят.

— Клубничные пончики? — выдавил из себя улыбку Дилюк и последовал за ним на кухню.

В этом же не было ничего особенного, да? Никто же не подумает плохого, что они будут там наедине? Друзья же могут быть на кухне вместе, да?

— Они самые! Иди сюда, пока злые чайки не расхватали.

Кайя заговорщически ухмыльнулся и поманил Дилюка пальцем поближе.

Шаг, второй, третий. Достаточно близко или можно еще один сделать?

— Ууу, фаворитизм! — в кухню влетела Йоимия, показывая два больших пальца вниз. — Опять к нему особенное отношение! Не любишь ты нас!

Дилюк вздрогнул. По ним было так понятно, между ними что-то есть?

Он украдкой посмотрел на Йоимию, пытаясь разглядеть в ее глазах, знала ли она, или ему снова показалось. Фух, вроде бы она просто шутила. Или нет?

— Ах! Беспочвенные обвинения! Убит! Чем же я заслужил твое недоверие! — застенал Кайя, медленно открывая коробку, в которой в этот раз красовалось целых шесть клубничных пончиков. — Я для нее, а она!..

— Ооо, клубничные! — захихикала та и быстро схватила сразу два. — Идите к мамочке, в этот раз злобные дядьки вас не обидят.

— Люк? — коробка приветливо повернулась к нему, а сам Кайя лучезарно улыбнулся.

Дилюк застыл, открыв рот. Он никогда к этому не привыкнет. К ласковому взгляду, к этой прекрасной-чудесной-самой замечательной улыбке, которая разжигала в его сердце такой пожар, что приходилось мысленно молиться для того, чтобы себя усмирить.

— Эмм… спасибо, — осторожно кивнул он и скоромно взял один пончик, стараясь не выдать себя и свои чувства с головой, особенно, когда тут была Йоимия.

— Бери еще один, не стесняйся, видишь, в этот раз всем достанется.

— Угу, бери-бери, а то я и твоему найду новое место, — пихнула его под локоть подкравшаяся Йоимия, заставляя вздрогнуть и сделать над собой усилие, чтобы не шарахнуться от нее: кажется нервы совсем шалили.

— Бери, Мия, я что-то не очень голоден, — сдался Дилюк и все же сделал шаг в сторону.

Любимые клубничные пончики сегодня были на вкус, как картон, жевались, как резина, и даже на вид были какого-то кислотного цвета. Засунув остатки в рот целиком и едва не подавившись, он с трудом прожевал их и проглотил. В конце концов, Кайя старался для него, стоял в очереди, тащил сюда коробку. Было бы ужасно грубо не съесть хотя бы один.

— Пффф, как хочешь, я не откажусь, мне целое утро с малышней возиться, мне не помешает дополнительная порция сахара. Бывайте!

Она цапнула еще один пончик и, жизнерадостно размахивая им, вприпрыжку вылетела из кухни.

Разноцветные глаза тут же уставились на него, в комнате повисла тяжелая тишина.

— Люк? — Кайя поставил коробку на стол и подошел ближе.

Дилюк напрягся. А что, если кто-нибудь зайдет и увидит их? А они тут стоят всего в шаге друг от друга! Тогда их точно раскроют и с позором выгонят из церкви, отец от него откажется, он останется без работы и без друзей и…

— Эй, дыши.

Перед лицом несколько раз мелькнул ихтис на запястье, потом Кайя схватил его за руку и совершенно бесцеремонно затолкал в подсобку, плотно закрывая за ними дверь.

— Люк, ты сегодня сам не свой, — прошептал он, сжимая Дилюка в крепких объятиях. — Что случилось, мой дорогой?

— Кай, нас же заметят, — слабо ответил он, устало опуская голову на чужое крепкое плечо.

Он только сейчас осознал, что у него совсем не осталось сил, а это была всего лишь первая среда после из воссоединения и решения все-таки быть вместе. Как же он будет смотреть в глаза людям в воскресенье, когда соберется вся церковь? Он уже сейчас шарахается от каждого угла и от всех своих друзей в страхе, что он все поняли. А что будет дальше?

— Нет, конечно, никто ничего не заметит. Мы с тобой ничего предосудительного не делаем: не обжимаемся, не целуемся, даже за руки не держимся. Если ты будешь вести себя, как обычно, обещаю, никто ничего не поймет и не заметит.

— Я не знаю, как вести себя «как обычно», — выдохнул он, пытаясь вспомнить, а каким же было это «обычно».

Все сводилось к тому, что они с самого их знакомства все время трогали друг друга, шутили на грани, Кайя пользовался целой вереницей каких-то ласковых прозвищ, которые, подходили больше для возлюбленного, нежели для друга.

Тогда это не казалось чем-то странным: они же друзья, почему бы им держать дистанцию? Сейчас же было ощущение, что все будут смотреть на них и видеть, какие они извращенные и ненормальные.

Дилюк усилием воли остановил ход мыслей. Они не извращенные и не ненормальные. У них любовь, а не грязь. Просто другая, не такая, какая приветствовалась в этой церкви. Или в большинстве церквей. Ведь если большинство считало это чем-то неправильным, не значило, что это действительно так? Они же могли ошибаться…

— Люк, дорогой мой. — Кайя вздохнул. — Мы с тобой в следующее воскресенье сходим в другую церковь, и ты увидишь, как оно бывает.

— Ты уже нашел что-то? — Дилюк воспрянул духом и взглянул на него с улыбкой.

— Нашел. Приятельница из университета подсказала, куда смотреть. Так что, давай скажем пастору Крепусу, и в следующий раз пусть снова сияет Барбара.

Длинные пальцы музыканта быстро распустили ленту в волосах и зарылись в пышные пряди. Дилюк закрыл глаза и позволил себе на секунду расслабиться: просто отпустить все волнения и тревоги. Кайя был здесь, с ним, они в это дело вляпались вдвоем, и разбираться с ним будут вдвоем. Все будет хорошо. Пока что непонятно, как именно, но Бог о них позаботится, он любит их, а они любят его и друг друга. Такая любовь, как у них, не могла быть грязной: она была трепетной и основана на чувствах.

***

Церковь, о которой говорил Кайя оказалась в довольно приличном районе города. Странно, что Дилюк ее раньше никогда не замечал, он периодически ездил сюда, когда они помогали старикам с продуктами и ремонтом.

Кажется, она была больше, чем их, с приятным дорогим интерьером и несколькими встречающими у входа.

— Впервые здесь? — спросила высокая хмурая женщина с короткой стрижкой любопытного винного цвета.

Холодные карие глаза осмотрели их с головы до ног, останавливаясь на ихтисе на запястье у Кайи, на его сережке и на браслете Дилюка. По ним обоим сразу было понятно, что они пришли из христианского комьюнити и понимают, что здесь происходит.

— Впервые, — лучезарно улыбнулся Кайя, с интересом осматриваясь. — А Вы Розария, да? Я писал Вам несколько дней назад.

— А, да, гитарист из церкви Крепуса. — почти безразлично кивнула она и повела их внутрь, показывая, что и где находится. — Добро пожаловать. У нас тут не так лампово, как у вас, зато паства большая, можно найти себе группу на любой вкус и цвет.

Дилюк молча шел рядом с Кайей и рассеянно слушал их разговор. Было очень странно проводить воскресенье где-то в другом месте, там, где нет отца. С самого детства это было непреложным правилом: воскресенье — равно церковь. Сначала проповеди, потом собрание персонала, репетиция, уборка. Уходили они оттуда уже ближе к вечеру и прямым ходом направлялись либо к кому-то домой, либо в кафе на ужин.

Сегодня, как будто бы, не стало исключением, он все же был в церкви, но было ощущение, что чего-то не хватало. Здесь все было иначе, холоднее, не так приветливо и по-домашнему, как у отца. Что хорошего могут сказать в таком месте?

Розария довела их до входа в аудиторию и остановилась. Она еще раз внимательно осмотрела их обоих и то, как они держались относительно друг друга.

— Вы вместе, да? — уж слишком прямолинейно и без обидняков спросила она.

Дилюк подпрыгнул на месте и почувствовал, как сердце уходит в пятки. Сразу же показалось, что все тут же повернулись к ним и посмотрели осуждающими взглядами. Они же в церкви, и теперь все знают. А что, если передадут отцу?

— Люк, все в порядке. — Кайя встал поближе, будто бы закрывая его собой.

Длинные пальцы обхватили его ладонь и погладили тыльную сторону. У всех на виду. Кайя что, совсем с ума сошел?

Дилюк дернулся, пытаясь уйти от прикосновения и покрываясь яркими пятнами румянца до груди, как обычно — хорошо, что он был в своем любимом свитере под горло, и никто не мог заметить этого безобразия. В разноцветных глазах мелькнуло удивление, а потом что-то похожее на обиду. Стало стыдно, но решиться еще раз протянуть руку он так и не смог, совсем уж сжимаясь в комок.

— Эй, малой, не трясись, все нормально. — Розария хмыкнула, каким-то образом умудряясь оставаться невозмутимой даже сейчас. — Вы в правильном месте.

— Как вы догадались? — пересохшими губами хрипло спросил он, пытаясь не скатиться совсем уж в панику.

Кайя смотрел на него совсем уж с беспокойством. Он встал еще ближе, но больше не прикасался, хотя по нему было видно, что он очень хочет.

— К нам такие, как вы, часто приходят. — видя, в каком раздрае находится Дилюк, Розария не стала прямо говорить, какие «такие». Всем и так было понятно. — Два юноши из христианской среды, которые ищут место, где могут любить Бога и где в них не будут тыкать пальцем и делать примером того, как «не должно быть» и активно призывать «исцелиться». Наша церковь — единственная в округе, кто толерантно относится к однополым отношениям. Оглядитесь вокруг.

Только сейчас, когда он упомянула, Дилюк понял: он так сильно был сосредоточен на оценке своих собственных ощущений от происходящего, что не обратил внимание на прихожан. А тут было на что посмотреть. То тут, то там можно было заметить двух женщин или двух мужчин вместе. Были даже целые семьи с детьми: официально такие браки не были разрешены в Монде, но иначе этих людей, которые выглядели так, будто много лет уже ведут совместное хозяйство и растят малышей, язык не поворачивался.

— Это как-то немного странно, — тихо прокомментировал он, толком не понимая, что думает по поводу.

С одной стороны, было приятно: их тут могли принять, и не нужно было прятаться по углам, а с другой… все-таки это как-то неправильно. В Библии же четко было сказано, что мужеложцы не наследуют Царства Божьего, почему тут так спокойно нарушали Его правила и считали себя христианами. Считали, что они знают лучше. Они же всего лишь люди, а берут на себя ответственность говорить от его лица, да еще и такое.

— Ты привыкнешь, Люк.

Кайя успокаивающе провел пальцами по спине, все же не удержавшись от прикосновения. В этот раз Дилюк усилием воли не дернулся в сторону. В конце концов, его же тут никто не раздевает, а невинное прикосновение — это нормально, они и раньше так делали, и все было в порядке, это никого не смущало.

— В таких церквях, как у пастора Крепуса — да, странно, — пожала плечами Розария. — Я все это много раз видела, сама ходила в такие церкви, и никогда не понимала, в чем, в итоге, различие между разнополыми и однополыми парами, когда дело касается веры и любви.

Дилюку вообще-то много что было сказать по тому поводу, но он сдержался. Он мог бы слово в слово повторить все то, что написано об этом в Библии, и еще несколько проповедей, которые его отец читал на это тему. Продолжение рода, искренняя любовь может быть только между мужчиной и женщиной, Бог создал Адама и Еву разного пола… но это все то, что в нем самом, на самом деле, всегда вызывало сомнение, то, с чем он сражался долгие годы: сначала в одиночку, потом вместе с Кайей.

— Так сказано в Библии. Это будет единственный ответ, который нам дадут фундаменталисты, — хмыкнул Кайя, утягивая Дилюка в зал, в котором уже собралось внушительное количество людей. — Спасибо за экскурсию, Розария! Еще увидимся!

Они нашли место подальше от сцены: не хотелось пока сильно светиться, тем более вдвоем, когда здесь, судя по всему, каждая собака понимала, что они вместе и совсем не как друзья.

— Люк, солнце, ты сам не свой, — смуглые тонкие пальцы переплелись с его собственными так, чтобы не привлекать внимания: на двоих.

— Я никак не могу понять, — почти шепотом ответил Дилюк, все еще нервно оглядываясь по сторонам. — Почему они считают, что так можно, и что это по-христиански.

— Давай не будем делать поспешных выводов и послушаем, что скажет пастор, хорошо? — мягко попросил его Кайя, поднимаясь на ноги, когда на сцену вышла группа прославления и встала за свои инструменты.

— Хорошо, — вздохнул он, делая то же самое.

В конце концов, от одной проповеди ничего плохого не случится, правда?

***

— Так странно быть в зале во время прославления, — тихо хмыкнул Кайя, когда они сели на свои места, а музыка закончилась.

На сцену вышел энергичный, улыбчивый пастор и поприветствовал аудиторию.

— Да, есть немного, — задумчиво отозвался Дилюк, внимательно разглядывая высокого мужчину крепкого телосложения, который рассказывал о том, что сделала церковь за последнюю неделю: продолжают строить новый детдом, помогли старушке (старушкам? Наверняка, больше, чем той, которая давала интервью) продуктами, сделали ремонт в доме у многодетной семьи прихожан, строят новый филиал в другом конце города. И все это на скромные пожертвования присутствующих.

У церкви отца обычно не было столько денег, чтобы строить еще одно здание и расширяться, да и он всегда считал это излишеством, когда у них еще было место, и деньги можно было потратить на благотворительность. Очевидно, что эта церковь могла себе позволить десяток огромных экранов, развешанных по коридорам и в зале, стойку, где можно было купить мерч с логотипом церкви, кофейню в холле и новый филиал. Какая трата денег. Дилюку это совершенно не нравилось.

Прихожане, наконец, затихли, и пастор начал проповедь.

Он говорил спокойно, вытащил на сцену белую доску с маркером и начал рисовать, отмечая, что и когда случилось. Тема Иосифа была популярной и простой. Его продали в рабство, бросили в темницу и оставили там гнить на годы, и, несмотря на все это он остался верен Богу. Не человеку, смертному с ограниченный видением, а всемогущему Богу, который имеет полный контроль над нашей жизнью, и у него, конечно же, есть план для тебя и для меня.

Вроде бы, все знакомо, никаких неожиданностей, но было что-то странное в том, как он формулировал свои мысли, что-то что отталкивало Дилюка. Хотелось встать и уйти отсюда прямо сейчас. Но Кайе, кажется, нравилось, он слушал внимательно, иногда кивая головой, поэтому Дилюк заставлял себя сидеть и дальше.

— И если у нас появляются сомнения, то в каждом из нас есть Святой Дух, связь с Ним. Нужно просто помолиться и спросить у Него, что же нам делать, какова его воля. Он обязательно ответит и направит в нужную сторону! — торжественно провозгласил пастор, взмахивая маркером. — Библия — это замечательно, ее обязательно нужно читать, но в ней не всегда и не на все есть ответы! Да это и не нужно, спрашивайте напрямую! Спрашивайте о том, что важно сегодня, а не две тысячи лет назад! В конце концов, ответ о том, устраиваться ли вам на работу, или переезжать в другой город, Библия не даст. А Бог обязательно подскажет, какой у Него для вас план.

Так, достаточно. Дилюк не мог больше слушать этот нонсенс. Библия, значит, была неактуальна. Какой христианин вообще такое скажет? Он так и знал, что с этой церковью было что-то не так, теперь же все становилось на свои места: они просто были лжеучителями, и сбивали людей с пути истинного. Так было нельзя, и оставаться здесь Дилюк больше не собирался.

— Я подожду тебя в холле, — коротко бросил он Кайе и поднялся с места.

Разноцветные глаза взглянули на него с удивлением и непониманием. Кайя был так сконцентрирован на проповеди, что даже не заметил растущее недовольство Дилюка.

— Что случилось, солнце? — тихо спросил он, вставая и направляясь следом.

Все дорогу до самого выхода Дилюк был настолько в ярости, что не мог выдавить из себя ни слова. Только хмурился и недовольно взмахивал руками, с каждой попыткой оставляя Кайю в еще большем недоумении.

На улице было холодно. Мороз кусал за щеки, пробирался под свитер и расстёгнутую куртку, немного остужая и перетягивая внимание на дела насущные: застегнуться, обмотаться шарфом, потоптаться, стряхивая снег с ботинок и… наконец-то, объясниться.

— Они — лжеучителя, — мрачно объявил он, поджимая губы и скрещивая руки на груди. — Библия — это абсолютная истина. Что значит, в ней нет ответов на все вопросы?

Кайя похлопал разноцветными глазами и задумчиво погладил ихтис на запястье под свитером. Покусал губу, взглянул на церковь, на Дилюка, а потом почему-то на больницу через дорогу.

— Ну смотри, — начал он, совершенно серьезно заглядывая в алые глаза. Как обычно, к таким вещам он подходил со всей своей дотошной внимательностью, пытаясь докопаться до истоков того, откуда растут ноги у каждой мысли. Своей и Дилюка.

— Вот врачи. У них там есть куча учебников, целые диссертации и тома исследований. Они их долго читают и перечитывают, а потом к ним приходит пациент, и они, конечно, опираются на свои хрестоматии, но не все и не всегда идет по методичке. Иногда приходится ориентироваться на месте, потому что симптомы не совсем такие, что-то там намешано, где-то какие-то осложнения, и вообще у пациента не хватает одной почки, и приходится мудрить и, наверняка, иногда делать что-то, что идет вразрез с учебниками, чтобы спасти человека. Вот так и с Библией. Иногда, чтобы спасти, нужно оторваться от пыльных текстов и посмотреть на обстоятельства. Индивидуальный подход, так сказать.

Кайя усмехнулся и пожал плечами.

— А вообще, мне понравился пастор. Такой он спокойный, рассудительный, все по теме говорит. Зачем нам тогда Святой Дух, если мы не можем спросить у него напрямую, или попросить подсказать нам, что делать, и как быть?

— Кай, — Дилюк устало вздохнул. Ответ был очевидным, и его собеседник знал его не хуже самого Дилюка. — Для того, чтобы понять, говорит это Святой Дух или наше эго, всегда нужно сверить ответ с Библией. Если там нет расхождений, то значит, это Бог, а если есть, то это от тебя и меня идет, не от Него. Этот пастор точно путает, с кем он разговаривает во время молитвы.

— Ты думаешь? — Кайя потер ладони, нахохливаясь, как замерзший птенец и, махнув рукой, направился в сторону метро. — Ну, представь: предложили тебе место в пекарне. Хорошее место, ты именно об этом всегда и мечтал. И ты спрашиваешь у Бога, остаться ли тебе в церкви, или уйти работать туда. Где ты в Библии ответ найдешь?

— О, это просто, — уверенно ответил Дилюк. — Остаться в церкви. Я же Божье дело делаю, почему он решит, что мне нужно заниматься чем-то другим?

— Это сейчас, как раз, от тебя идет, а не от Него. Может быть, у него для тебя другой план заготовлен.

Кайя похлопал его по плечу, незаметно заправляя прядь алых волос за покрасневшее ухо. Простой, незамысловатый жест, в котором было столько нежности. Несмотря на то, что Дилюк и сам понимал — он упрямствует чисто из какого-то чувства противоречия — в словах Кайи был смысл.

— Ну хорошо, например, у него для меня план. А что насчет наших отношений? Тут же в Библии четко сказано, что нам не наследовать Царства Божьего, — чуть резче, чем следует, рявкнул Дилюк, все еще сражаясь с собственными сомнениями и догмами в голове.

— Индивидуальный подход, Люк, — в разноцветных глазах мелькнул намек на разочарование, но Кайя быстро стряхнул его с себя и улыбнулся. — Даже если мы возьмем «Мужеложцам не наследовать Царства Божьего» за непреложный факт, то, как думаешь, лучше спасти и закрыть глаза на грех, или осудить и столкнуть прямиком в отрицание и ад?

— Лучше исправиться и жить праведно? — уже не так уверенно, полувопросительно сказал Дилюк, понимая, что сказать всегда легче, чем сделать.

В конце концов, он пытался «исправиться». Молился, просил сил, просил избавить его от чувств. И более несчастным, чем в те несколько недель, он не был никогда в своей жизни. Мысль о том, чтобы провести ее остаток в таком состоянии его ужасала. В какой-то момент он все равно бы сломался, и, наверное, если бы рядом не было Кайи — такого ласкового и терпеливого — он бы тронулся рассудком.

— А ты бы смог «исправиться»? —- словно прочитал мысли его самый лучший в мире, самый понимающий партнер.

— Не смог бы, — сдался Дилюк, тяжело вздыхая.

— Как думаешь, Он хотел бы, чтобы ты был счастлив, и мог служить Ему с высоко поднятой головой, или чтобы ты был праведным, но страдал каждый новый день?

Это был несправедливый вопрос, потому что, если опираться на Библию, то ответ на него мог был очевидным.

— Первое, — выдохнул он под одобрительный кивок Кайи.

— Подумай над этим на досуге, мой солнечный.

Они зашли в шумное и многолюдное метро. В отапливаемом помещении сразу стало намного приятнее и теплее. А может быть, дело было не в обогревателях, а в словах Кайи. Наверное, снова идти в ту церковь он был пока что еще не готов, но кольцо, туго сдавливающее грудь последние пару недель, разжалось и расслабилось, наконец-то, позволяя ему вздохнуть полной грудью.

Конечно же, его борьба с внутренними барьерами и препятствиями в виде догм, которым его учили с самого детства, еще не была окончена, но до тех пор, пока Кайя идет рядом с ним рука об руку, он точно справится.