— Как же Кайя невовремя уехал, — уставшая Барбара стояла возле синтезатора и рассеянно нажимала одну и ту же клавишу снова и снова.

— Его мама сказала, что ему срочно нужно было к отцу на родину слетать, — задумчиво сказал Бенни, дожевывая пончик. — Надеюсь, там все в порядке, и он скоро вернется. Без него тут и правда не так задорно.

Он хмыкнул и отхлебнул кофе из своего стаканчика.

— И пончики он крутые таскал. — Бенни похлопал глазами, осознавая, что сказал, и, виновато улыбнувшись, почесал в затылке. — Ничего личного, Дилюк, спасибо, что ты теперь их приносишь, но Кайя какие-то особенные всегда притаскивал.

— У него по пути местная пончиковая была. Там три раза в день свежие пекли. А это, — Дилюк толкнул пальцем коробку. — Так, фастфуд. И правда, не ровня тому, что он покупал.

За три недели, что Кайи не было в церкви, Дилюк сам себя протащил через все круги ада.

Первые несколько дней он не мог поверить, что Кайя всерьез собрал вещи и улетел из страны. Он подошел к его маме раз пять, чтобы уточнить и переспросить. Та только смотрела на него взглядом, полным жалости, и предлагала самому написать Кайе и спросить, когда он вернется и зачем он уехал.

Конечно же, после того, что он наговорил, Дилюк не мог этого сделать. Стыд боролся с гордыней, в кучу примешивалось отвращение к себе, усталость от того, что ночи бдения за молитвой ни к чему не приводили, и страх, что Кайя не ответит или пошлет его куда подальше со всеми его проблемами.

После он злился. Злился на себя, на то, что не мог вести себя, как нормальный человек, что Кайя протянул ему руку и предложил выход из ситуации, а он не просто его отверг, а еще и растоптал все его чувства, которые ему доверили так просто и без ухищрений.

Злился на Кайю за то, что тот уехал вместо того, чтобы попытаться еще раз поговорить с Дилюком, когда они оба успокоятся. Злился на Бога за то, что тот создал их грешными, что не отвечал, что не принимал его грязные чувства. Злился на церковь, которая с детства внушала ему, что так надо, что иначе нельзя, иначе он не христианин, он не знает Христа, и будет медленно, но верно кипятиться в котле остаток вечности. Злился на отца, который всегда говорил, что «буквально» верить «легче», что нет смысла накручивать и копаться, когда Слово, оно вот, перед глазами. Злился на всю свою команду, которая понятия не имела, что произошло между Кайей и Дилюком, и бесконечно говорила об отъезде их солиста.

Часть второй недели Дилюк пытался торговаться. С собой: может быть, все-таки написать? Может быть, позвонить? Еще раз спросить у его мамы? А если попытаться предложить Кайе еще какой-нибудь вариант?

Он иногда долго стоял в стороне и смотрел на команду прославления. Есть ли среди них те, кто примет его, если узнает? А если он скажет кому-нибудь, но попробует сделать это обтекаемо? А если немного приукрасит?

Торговался с Богом. Обещал поститься, если чувства пропадут, обещал заниматься благотворительностью, если Кайя все же вернется и захочет с ним поговорить. Мысленно кричал в небо: «Ну что, что тебе надо? Я все сделаю, ответь же мне! Дай знак, скажи что-нибудь!».

К третьей неделе пришло отчаяние. Ничего уже не наладится, ничего не случится. Кайя не вернется, Бог его оставил, отец не захочет с ним знаться, если Дилюк расскажет. Никто из команды его не поддержит, он один, и так теперь будет всегда, потому что, судя по всему, его чувства никуда не денутся. Он всегда будет вспоминать яркую улыбку, разноцветные глаза, изящные ладони, ихтис на запястье. Вспоминать и жалеть, что так и не попробовал тонкие губы на вкус, так и не провел пальцами по щеке, чтобы узнать, насколько мягкая кожа у Кайи на лице. Вспоминать и ненавидеть себя за все. За то, что ничего не сделал, и за то, что он такой. В том, что это не ошибка, и он все-таки такой, сомнений у него больше не было.

К концу недели он так истерзал сам себя, потерял три килограмма веса и обзавелся такими кругами под глазами, что даже ребята начали поглядывать на него с беспокойством и спрашивать, все ли у него в порядке.

Не в порядке. Совсем не в порядке. С каждым следующим днем он все больше и больше понимал только одно: жизнь ему совсем не мила без Кайи. Теплая улыбка и разноцветные глаза, оказалось, были во всем в его жизни.

Эту рубашку ему подарил Кайя. Здесь он случайно задел гитарой статуэтку кота, смахнул ее на пол, и теперь на одной из лап был скол. Кайя любил печеньки с карамельной начинкой, это — пончиковая, из которой он приносил сладости для группы прославления. А в этой песне он красиво тянул ноту. Так забавно крутил микрофон в руках. Ихтис на проезжающей машине: как тату у Кайи на запястье.

Снова и снова, и снова Дилюк находил вещи, которые напоминали ему о Кайе. Чем больше он старался забыть, отпустить, молиться, тем больше в его голове крутилось одно и то же имя: Кайя, Кайя, Кайя…

Хватит!

Хватит!

Дилюк ударил кулаком по столу, привлекая всеобщее внимание.

— Эй, Люк, ты чего? — обеспокоенно спросила Йоимия, подсаживаясь к нему за столик и оттесняя Бенни.

Он только покачал головой и тихо застонал, вцепляясь пальцами в свисающие пряди алых волос.

— Это из-за Кайи, да? — Барбара присела с другой стороны и подперла подбородок локтем, упираясь им в стол.

— Вы поссорились? — Бенни выглянул из-за Барбары, приобнимая ее за плечи, чтобы лучше видеть. — Он поэтому уехал, не сказав ничего?

С тяжелым сердцем Дилюк взглянул на своих друзей. На лице каждого читалось участие и волнение. Они беспокоились на него. А если ли бы они знали, что произошло на самом деле? Какими глазами он бы смотрели сейчас? Полными презрения и отвращения? Осуждающе? Сочувствуя тому, что он вляпался в такую дрянь, не зная, как из нее выбраться? Посоветовали бы больше молиться и разговаривать с Богом?

— Поссорились, — коротко ответил он, не видя больше смысле скрывать хотя бы это. Кажется, все уже поняли, что с Кайей они расстались не на дружеской ноте.

В воздухе повисла тяжелая тишина, все смотрели на Дилюка, и никто не мог найти нужных слов, чтобы утешить его.

— Можно помолиться за вас, Дилюк? — Барбара протянула ему руку.

Коротко кивнув, он сжал ее ладонь. С другой стороны то же самое сделала Йоимия, и они обе подтянули Бенни, замыкая круг.

— Дорогой Небесный Отец, пожалуйста, помоги Кайе и Дилюку понять друг друга, поговорить и решить все недомолвки между ними, — тихо зачастила Барбара. — Дай им обоим сил, чтобы принять друг друга, простить за все обиды и сказанные в пылу слова, быть снисходительными к ошибкам друг друга и снова научиться любить.

— Храни Кайю в время его поездки, оберегай, напрявляй и защищай его, пожалуйста. Пусть он закончит все свои дела на родине и возвращается к нам, — подхватил Бенни.

— И дай Люку терпения и выдержки дождаться его тут, продолжать служить тебе, любить тебя и принять правильные решения, когда время придет, — включилась Йоимия.

— Аминь, — прошептал Дилюк, едва сдерживая слезы.

Он проморгался и отпустил руки подруг. Встал, прошелся по комнате под их внимательные взгляды и потер пальцами переносицу.

Вроде бы ничего такого они не сказали во время молитвы, вроде бы все стандартно, все по классике, но… почему-то сейчас у него было ощущение, что каждое слово было не в бровь, а в глаз. Именно это его и тревожило. Правильные решения? Какие же решения правильные в этой ситуации? С одной стороны те, что записаны в Библии, он перечитывал их в горячке миллион раз, вслух и про себя. С другой... с другой все его существо тянулось к Кайе.

«Люк, то, что ты сейчас описал… твои прекрасные чувства. Разве они похожи на похоть? На грязь? На разврат?» — громко и четко прозвучали в голове слова, сказанные любимым мягким голосом.

Были ли его чувства грязными и извращенными? То, что он с такой тяжестью носил в сердце последние несколько месяцев, отличались ли они от того, что мужчины испытывали к женщинам? Были ли они более низменными, завязанными на сексуальности?

Дилюк вздохнул. Нет, сексуальность — последнее, о чем он думал, когда смотрел на Кайю. Сначала шли нежность, теплота, желание разделить горе и радость, желание быть рядом и держать за руку. Желание пить вместе кофе и печь для Кайи его любимые пирожные. Слушать, как он поет. Играть для него на синтезаторе.

Если бы он знал, что ему никогда в жизни не удастся лечь с Кайей в постель, любил бы он его так же?

Ответ оставался тем же: любил бы. Секс был для него штукой интересной, но очень далекой и почти запретной. Церковное образование призывало не лезть в эту тему до свадьбы, и Дилюк, еще в юности осознавший, что просмотр всякого непотребного контента оставляет его только с неприятным послевкусием на языке и желанием сейчас же принять душ, сильно туда и не вникал.

Значит… были ли его чувства грязными?

— Я очень хочу с ним помириться, — едва слышно сказал Дилюк, и все взгляды снова устремились на него.

— Напиши ему? — предложил Бенни.

— Не, не надо, — качнула головой Йоимия. — Такие вещи лучше лично делать. Спроси у его мамы завтра, когда он возвращается. Встреть его с аэропорта, например.

— Чтобы точно не сбежал?

— Бенни, — укорила Барбара. — Я думаю, что Мия права, надо лично поговорить. Через сообщения столько можно надумать ерунды всякой. Хочешь, мы спросим у его мамы?

Дилюк взглянул на своих друзей и улыбнулся уголками губ. Они были чудесными людьми. Как бы не обернулась ситуация, даже если в итоге они не смогут принять его, он все равно будет с теплом вспоминать такие моменты, проведенные вместе.

— Спасибо, лучше я сам. Это — моя проблема, мне ее и решать.

— Без проблем, Люк, — Йоимия, поняв, что буря миновала, и снова можно включить свой моторчик, цапнула пончик, с чувством откусила его и соскочила на ноги. — Мы тогда у тебя за спиной с помпонами будем прыгать. Давай, Люк! Давай, Люк!

Барбара захихикала и тоже замахала руками, присоединяясь к Йоимии. Они быстро и слаженно изобразили какую-то замысловатую фигуру и застыли, гордые своим выступлением.

— Тренировались? — хмыкнул Дилюк.

— Мне в школу надо было, — кивнула Барбара. — Классно смотрится?

— Классно, — подтвердил он и тоже взял пончик. — С такой группой поддержки его мама точно растает.

Девочки дали друг другу пять и принялись собирать мусор и книги со стола, переговариваясь.

Дилюк смотрел на них и не мог не улыбнуться. На душе стало немного легче после того, как он принял решение помириться с Кайей. Он понятия не имел, какой оборот может принять их разговор, но готов был рискнуть. В конце концов, если он грешит, и, если сотворит что-то ужасное, может быть, Бог поймет, что дурных намерений в нем нет и все же простит его за изломанность и грешность. Он просто хочет любить и быть любимым. Было бы странно и неправильно, если бы за это его ждал котел в аду.

***

— Доброе утро, мисс Альберих, — Дилюк поприветствовал маму Кайи, когда она вошла в церковь и потянулся за ней следом.

Йоимия, Барбара, Бенни и Рэйзор — которого поспешно ввели в курс дела — стояли неподалеку и изображали что-то, что, наверное, должно было быть танцем группы поддержки.

Он улыбнулся уголками губ и поспешил за мисс Альберих.

— Как там дела у Кайи? — он нагнал ее и поравнялся, продолжая диалог, как ни в чем не бывало.

— О, он сегодня возвращается, — с дружелюбной улыбкой сказала она, но ее глаза цепко наблюдали за ним, как будто, ожидали какой-то вполне определенной реакции. — Прямо сейчас, наверное, уже с аэропорта едет. Наш сосед должен был встретить его на машине.

— Прямо сейчас? — сердце забухало в груди, как ненормальное: Дилюк не ожидал, что их встреча может состояться настолько скоро.

— Да. Я предлагала ему заглянуть к нам сюда, но он сказал, что устал и поедет сразу домой.

Дилюк огляделся по сторонам. Служба должна была начаться уже через десять минут, и сорваться с нее сейчас было бы странно, но в груди было так неспокойно, Дилюку одновременно хотелось мчаться домой к Альберихам и никогда больше не приближаться к этому месту одновременно.

— Он не будет против, если я загляну? — судорожно сжимая кулаки и задерживая дыхание, спросил Дилюк, боясь, что Кайя рассказал маме об их ссоре.

— Загляни, — в синих глазах его собеседницы мелькнуло что-то игривое, как будто она смеялась над шуткой, понятной только ей одной. — Думаю, он по тебе соскучился так же, как и ты по нему.

— Да-да, я тогда… — Дилюк огляделся по сторонам, ища своих друзей в толпе. — Я тогда загляну. Спасибо, мисс Альберих.

Найдя глазами Йоимию, активно махавшую ему рукой, он подлетел к ребятам с шальными глазами.

— Я поеду. Он вернулся. Вы без меня справитесь?

— Вернулся? — девочки переглянулись. — Вот негодяй, ничего нам не сказал. Мы с ним всего два дня назад по телефону говорили.

Мысль о том, что группа могла общаться с Кайей, пока его не было, почему-то в голову Дилюку не пришла. До сих пор они не упоминали этот факт то ли, потому что, знали о ссоре, то ли просто к слову не приходилось. Сейчас же, когда он узнал, что-то похожее на сожаление и ревность шевельнулось в груди. Если бы он не был таким упертым дураком, он тоже мог бы созвониться с ним по видеосвязи и снова посмотреть в разноцветные глаза, послушать мягкий смех и полюбоваться яркой улыбкой.

Он вздохнул и мотнул головой, прерывая фантазию.

— Его мама сказала, что только что прилетел.

— Тогда топай мириться с ним, а мы тебя прикроем, — подмигнул ему Бенни и встал в супергеройскую позу. — Команда спасения дружбы на страже… ну, дружбы.

Ребята засмеялись. Йоимия пихнула Дилюка под локоть.

— Давай, иди, пока пастор Крепус не заметил.

Кивнув друзьям с благодарностью, он быстро выскользнул из церкви и заторопился к дому, где его ждал самый дорогой человек.

Хотелось верить, что этот разговор окончится лучше, чем предыдущие.

***

День выдался холодным. Январь, в конце концов. Даже в Монде бывали сильные ветра и клочки снега тут и там.

Дилюк зябко кутался в куртку и битый час наворачивал круги по периметру площадки перед домом. Возможно, по пути они застряли в пробке, или самолет задержался, но его до сих пор не было, если он, конечно, не прятался от Дилюка. Что вряд ли.

Перед входом в подъезд остановилась непримечательная черная машина. Повозившись, водитель открыл багажник и вытащил оттуда чемодан, а следом с пассажирского сиденья вышел Кайя. Достал из машины сумку для ноутбука и гитару, попрощался с соседом, который его встретил и привез, и направился к двери.

Дилюка, стоявшего чуть поодаль он не заметил.

— Кай!

Вздрогнув, Кайя остановился и обернулся с опаской. Увидев Дилюка, он нахмурился, а потом улыбнулся как-то дежурно и неискренне.

— А, Люк, — он замешкался и кивнул на дверь. — Зайдешь?

— Да, конечно, я так замерз, пока тебя тут ждал.

— Ты ждал меня? — Кайя хмыкнул и нашарил в кармане ключ. — Неожиданно.

Дилюку стало стыдно. Он и только он был виноват в таком поведении своего друга. Оттолкнул, наговорил всяких глупостей. В конце концов, Кайя, каким бы замечательным ни был, тоже был человеком, а значит, и ему было больно и обидно. Об этом Дилюк все это время забывал, сосредоточенный на себе и на своих страданиях.

Силясь найти слова и не зная, с чего начать и как подступиться к этому незнакомому Кайе, который держал его на расстоянии, Дилюк поднимался следом за ним на нужный этаж.

— Как прошла поездка? — начал он с чего-то нейтрального.

Они вошли в квартиру, Кайя бросил сумку на пол и отправился прямиком на кухню делать кофе.

— Неплохо, — кивнул он, отвечая таким же тоном. — Повидался с отцом и его новой зазнобой, встретился с ребятами, тряхнул стариной, можно сказать.

Дилюк нахмурился. В голове все еще звенел медовый голос, который рассказывал о том, как он жил до церкви. Алкоголь, сигареты, девочки, мальчики, наркотики и Бог знает, что еще. Ему стало не по себе. Не мог же Кайя обратиться к старым привычкам для того, чтобы заглушить боль от такого резкого отказа Дилюка?

— Ты же говорил, что тебе больше неинтересна такая жизнь, — начал он осторожно.

— Какая такая? — разноцветные глаза сузились, разглядывая Дилюка с оттенком раздражения.

— Какой живут твои друзья.

— Ах, вот как. С моими друзьями теперь что-то не так, а первый разговор за последний месяц мы начинаем с обвинений и оскорблений, — ощетинился Кайя. — Давай, Дилюк, чистый и непорочный, научи меня как правильно жить. Или ты пришел проверить, не сбился ли я с пути?

Он ткнул пальцем на рюкзак, брошенный в коридоре.

— Ну что же, вон моя сумка, иди проверь, не завалялось ли у меня там сигарет. А может и чего похуже. Что еще? Ах, вот, можешь проверить, чистые ли у меня руки, нет ли там каких синяков и проколов — вздернул рукава водолазки, показывая сгибы локтей. — Прости уж, доказать, что я содомией не занимался, не смогу. Для этого мне придется показать тебе задницу, боюсь, твоя праведность этого не выдержит.

Дилюк смотрел на него огромными глазами, не веря тому, что слышал. Кайя, бывало, поругивался на грани, но обычно не грубил, не разговаривал вульгарно, не скатывался в такие низкие темы.

Кайе было очень плохо — неожиданно осознал он. Возможно, даже хуже, чем самому Дилюку, который отталкивал и варился в своих моральных дилеммах, но в итоге именно он делал выбор. Кайе он такой возможности не дал. Оттолкнул его дважды: сначала с признанием, а потом с попыткой удержать хотя бы дружбу, сделать все, чтобы Дилюку было комфортно, чтобы не подрывать его убеждения.

Ему хотелось провалиться сквозь землю. Затапливало чувством вины, как Титаник.

Кайя — такой замечательный, чудесный, всегда старался смотреть оптимистично на жизнь, поддерживать, примирять, разряжать обстановку. Всегда делал все ради Дилюка, который в итоге повел себя, как свинья.

— Кай, — он подступил ближе и перехватил красивые руки музыканта с шершавыми от постоянной игры на гитаре подушечками. — Кай. Прости меня. Пожалуйста.

Кайя замер, уже открыв рот, чтобы что-то сказать. Удивленно похлопал глазами и поднял одну бровь в непонимании.

— За твердолобость и глупость прости, ладно? Я такой дурак, я… — Дилюк вздохнул, не находя слов для того, чтобы объяснить, за что именно он извиняется. — Расскажи мне про свою поездку. Мне правда интересно.

— Даже если я что-то по твоим меркам ужасное творил там? — хмыкнул тот и погладил пальцами бледную кожу на тыльной стороне держащих его ладоней.

— Даже если творил. Ты же вернулся. Мы что-нибудь придумаем, если ты вляпался куда-то.

— Мы? — взгляд разноцветных глаз смягчился, и Кайя, наконец-то улыбнулся. — Раз «мы», тогда расскажу.

Помедлив еще секунду, он с неохотой отошел от Дилюка и вернулся к кофеварке.

— У отца все в порядке, он немного приболел, а они с его новой женой переезжали, так что, когда я предложил приехать, он был очень рад. — начал он задумчиво. — Ребята, мои старые друзья, были рады меня видеть. Я рассказал им о церкви.

Кайя остановился и взглянул на Дилюка с хитринкой.

— Оказывается, у меня все это время были приятельницы, которые ходили в церковь.

— Да? И как выглядит протестантская церковь там?

— О, похоже на нашу, но с одной небольшой разницей. — он разлил кофе по двум кружкам и протянул одну из них Дилюку. — В их церкви принимают нетрадиционные пары.

Дилюк похлопал глазами так озадаченно, что, Кайя, не выдержав, рассмеялся. Сердце защемило от нежности: как же он скучал по этой улыбке.

— Это две девчонки: Мона и Фишль. Сколько себя помню, они всегда были вместе. Лет с четырнадцати, наверное. А тут оказалось, что они периодически ходят в церковь. Не каждое воскресенье, как они сказали, но частенько.

Кайя сел на диван и похлопал по месту рядом с собой. Как зачарованный, Дилюк приземлился рядом. Присутствие такого родного тепла в непосредственной близости опьяняло. Хотелось прижаться и просто слушать голос, даже не особенно вникая в то, что он там рассказывал. Впрочем, то, что Кайя говорил, было крайне странным, поэтому слушать нужно было внимательно.

— Я удивился: это, наверное, не очень приятно скрывать свои отношения и слушать о том, какие они неправильные каждую вторую проповедь.

Дилюк кивнул, соглашаясь. Отец любил затрагивать тему то там, то тут, и постоянно напоминать, какой содомия — огромный грех, и как все их общество радостно катится в геенну огненную из-за этого. Последние пару месяцев каждое слово вынимало из Дилюка душу и выкручивало наизнанку, когда он знал, что это, пусть и не специально, но адресовано ему.

-- Они сказали, что у них в церкви ничего скрывать не надо. Какая разница, кого ты любишь, если в центре ваших отношений Бог, и вы живете с верой в сердце.

— Но ведь… — озадаченно покачал кружкой Дилюк, едва не выливая кофе себе на колени. — В Библии написано…

— И о том, как вести себя с рабами там сказано. И многоженство там поощряется, и женщина с непокрытой головой осуждается.

— Кай, но это же совсем другое! — горячо возразил Дилюк, который сам с собой уже миллион раз спорил на эту тему, и так и не смог прийти к какому-то конкретному выводу.

— Почему же другое, Люк? Мы однажды всем обществом пришли к выводу, что людей продавать нельзя, что в отношениях по типу «гарема» ничего здорового не построишь, а у женщин такие же права, как и у мужчин, им относиться к ним, как к вещи, как минимум не этично. Почему бы нам тогда в какой-то момент не осознать, что любовь может принимать разные формы? И такая любовь, как у нас, она не хуже, не грязнее, не ниже. Если мы оба признаем, что Иисус Христос — наш спаситель, и готовы жить с Ним у руля наших отношений, что в этом плохого?

В комнате повисло тяжелое молчание. Были вещи, которые признать вслух было сложно, несмотря на то что в целом Дилюку хотелось согласиться и верить, что Бог примет его и с неправильными и небиблейскими взглядами.

— Я думал об этом, знаешь… — начал он задумчиво.

— Послушай, Люк. — прервал его Кайя, тяжело вздохнув и покачав головой, будто бы признавая поражение. — Ты не обязан оправдываться и что-то мне доказывать.

Он поставил кружку на журнальный столик и соскочил с дивана, нервно заламывая пальцы.

— Извини, меня что-то занесло. Я не хочу толкать тебя на то, к чему ты не готов, и что заставляет тебя идти против убеждений и принципов.

— Нет, Кай, это ты послушай, — остановил его Дилюк, ловя за руку и не давая отойти слишком далеко. — Я правда думал об этом. Все то время, что тебя не было. Молился, просил подсказать мне правильный ответ на, кажется, самый сложный вопрос в моей жизни. За тебя молился, чтобы у тебя все было хорошо, какой бы ответ Он мне не подсказал.

Разноцветные глаза смотрели с напряженным ожиданием, и молчать дальше было нельзя. Если он сейчас скажет что-то неверное, то рискует навсегда потерять Кайю. Это было бы ужасно: представив жизнь без него, Дилюк содрогнулся.

Мысли разбегались, как испуганные тараканы, оставляя за собой лишь пустоту и белый шум. Дилюк начинал паниковать.

Теплая смуглая ладонь сжала его, взгляд сменился на мягкую нежность, которую Дилюк так привык видеть в чужих глазах.

Соскочив с дивана, он порывисто притянул Кайю к себе, заставляя его удивленно выдохнуть. Слова полились сами собой, лихорадочные и путаные.

— Каждый раз, когда я спрашивал, понимал, только то, что я так люблю тебя, Кай. Всерьез, изо всех сил. И я так и не получил ни одного ответа. Но и категоричного «нет» Он тоже не сказал. Значит ли это, что… молчание — знак согласия, и нам можно попробовать?

— А ты хочешь попробовать? — теплая ладонь приземлилась на середину спины и начала успокаивающе поглаживать.

— Хочу, — выдохну Дилюк с отчаянием, прижимаясь ближе.

— Тогда… может, начнем с того, что попробуем найти в такую же церковь, как у Моны и Фишль? Я сходил с ними на рождественскую службу. Там… все так же, как у нас. Только девочки спокойно держались за руки и не поймали ни одного осуждающего взгляда. Это же ну… не так уж плохо, да?

Кайя продолжал обнимать, и говорил ласково, как с маленьким ребенком. Это почему-то было приятно: о нем заботились, берегли его чувства, несмотря на все, что он натворил, и как чуть не разрушил все в корне из-за своих, привитых с детства, закостенелых убеждений.

— Нет, не так уж и плохо, — Дилюк улыбнулся, наконец-то чувствуя себя на своем месте и со своим человеком.

Отпускать Кайю больше никуда не хотелось, а он и не возражал. Поэтому, устроившись поудобнее, Дилюк позволил себе впервые насладиться чужими прикосновениями: без метаний и без задних мыслей.

Они стояли в тишине комнаты, под пальцами билось чужое сердце, так же быстро и заполошно, как у него самого. Это было приятно, и совсем не грязно. В конце концов, Кайя был прав: такая любовь, как у них, не могла быть грязной, между ними были чувства, а не постель.