Мирайя закурил, лёжа в постели, чего не позволял себе ни разу за всё то время, что он прожил в стае. Но сейчас он находился в одиночестве, раны на его теле всё ещё были влажными, а он не хотел бы, чтоб они снова начали кровоточить, поэтому, растянувшись на животе, курил, аккуратно стряхивая пепел в пустую жестянку от чая, стоящую рядом на краю койки. В комнате постепенно становилось светлее. Поглядывая в сторону окна, Мирайя видел, как снегопад закончился, а потом начался с новой силой. 

Вокруг было очень тихо. Наверное, так тихо может быть только в могиле. Тихо и одиноко. Мирайя хмыкнул, но заметил, как подрагивают его пальцы. Медленное разложение в тесном, как гроб, подвале было апофеозом его одиночества, и с тех пор он предпочитал находиться в компании. Но в такие моменты как этот, заполненные лишь сигаретным дымом и плотной, словно комок ваты, тишиной, прошлое Мирайи вздымалось в нём гигантской океанической волной, а потом обрушивалось. Огромная масса воды, горькой, мутной, падала на него, сбивала с ног, а потом тащила за собой — в самые глубины, на дно. Он захлёбывался в ней, этой горечи. И он знал, что, оставшись в одиночестве, попросту утонет. 

Его пальцы сами нашарили Круг на груди, подаренный ему Тельмой когда-то давно. Мирайя закрыл глаза и вознёс горячую молитву к Свету о скорейшем возвращении состайников. Чтобы они пришли — все вместе. Но ждать ему пришлось долго. 

Дверь распахнулась, прервав дремоту, в которую он провалился. В комнату с Лутаем на руках вошёл Джек. Рэй следовал за ним. 

— Вы нашли его... 

— Пащенок нашёл. Кейси. 

— А где он сам? 

— В кухне. 

Джек уложил Лутая на кровать, сняв с него свою куртку, и укутал одеялом. А потом, сдёрнув с соседней койки ещё одно одеяло, укрыл Лутая и им тоже.

— У него ноги кровоточат, — заметил Рэй. 

— Ну так займись этим. — Джек бросил хмурый взгляд на Мирайю: — А ты как, в порядке? 

Мирайя слабо улыбнулся. Внимание мастера порадовало его. 

— Да. Скоро буду как новенький. 

— Хорошо. Я пойду за остальными двумя. 

Дверь за ним захлопнулась. 

— "Займись этим", — передразнил Рэй, стаскивая с ног мокрые носки. 

Вид у него был усталый и подавленный. С тяжёлым вздохом побрёл он в кухню: греть воду, доставать из шкафов обмотки и мази для обмороженных стоп бывшего подмастерья. 

Вскоре вернулись из леса Кён с Гасом, облепленные снегом и продрогшие. Пока Рэй возился с бессознательным Лутаем, Кейси варил кашу для голодной стаи. Парни принюхивались к запаху пищи, плывущему по комнате, и облизывали губы. Мирайя попытался встать — и закряхтел от боли. Он чувствовал, как корки на ранах, покрывающих его спину, лопаются и истекают сукровицей. 

— Ой, хоть бы ты уже не дёргался, — раздражённо протянул Рэйнес, сделав сильное ударение на "ты". 

Мирайя покраснел и тяжко плюхнулся обратно на кровать; матрас закачался под его весом. Пепельница свалилась с края кровати, и сигаретный пепел с окурками осыпали истёртые доски пола. Кён захихикал, но быстро замолчал под взглядом Рэя. 

— Я это... Пойду-ка за веничком. 

И он бочком выскользнул из комнаты. Гас провёл его улыбкой, после чего тоже поднялся: 

— Помогу Кею. 

— Отлично, — буркнул Рэй. 

Он закончил перевязывать ноги Лутая и занялся его головой. Повязка всё ещё держалась, но пропиталась влагой и грязью, и бинты нужно было сменить. 

— Мастер сказал, что это Кейси нашёл Лутая... Как так вышло? 

— Спроси у него. Меня там не было, я не знаю. 

С кухни донёсся голос Гастера, зовущий садиться за стол. Со всей осторожностью Рэй помог Мирайе встать и дойти до кухни.

— Что-то долго наш Кён веник ищет, — заметил Гас, расставляя тарелки. 

— Да он наверняка забыл о нём, как только через порог переступил, ленивая касинская дрянь. 

— Рэй, — тихо сказал Кейси, — попробуй, пожалуйста. Кажется, я пересолил. 

Полыхнувший было злобой взгляд Рэйнеса тут же смягчился. Он отправил ложку в рот и качнул головой:

— Вовсе нет. Всё замечательно. 

Мирайя хмыкнул, глядя в свою тарелку. Кейси вышел в сени и, стоя у двери, выкликал Кёна. 

После обеда Рэй отправился с Гасом в лес на тренировку. Кёна в наказание заставили мыть посуду. 

— Можно поиграть с Кёном, когда он закончит? 

Мирайя поднял глаза от книги, которую пытался читать, и удивлённо воззрился на Кейси, мнущегося рядом. 

— Конечно, можно. Что за глупый вопрос. 

— Но ты сам мне приказал обо всём тебя спрашивать, — неуверенно сказал младший. 

— Я не... 

Мирайя отложил книгу и кое-как выпрямился. Он понял, в чём дело, и терпеливо улыбнулся.

— Ты меня, наверное, не совсем понял. Ты же знаешь, каким может быть мастер, когда он не в духе. Он мог очень разозлиться, Кей. Поэтому пусть лучше он злится на меня, чем на тебя. Вот в чём дело, понимаешь? Я не приказывал тебе. Я вообще никому ничего не приказываю. 

— Но ты же подмастерье, — возразил Кейси. — Лутай ведь приказывал. 

— Я не Лутай. Я такой же, как вы. Ученик среди учеников. 

Лутай насмешливо фыркнул, и Кейси с Мирайей подскочили от неожиданности. 

— Лут! Ты напугал! 

— Свет милосердный, я думал, ты спишь! 

— Какой же ты чистюля, Бледный, — сказал Лутай, не оборачиваясь. Его тон был полон презрения: — Хочешь быть лучше меня. Хочешь по-прежнему быть всеобщим любимцем, но и подмастерьем остаться. И дичь завалить, и пуль не истратить. Что ж... Надеюсь, ты теперь доволен, заняв моё место.

— Я никогда не хотел быть подмастерьем. 

Лутай лишь хмыкнул. 

— Да ну? Не говори, что это не тешит твоё самолюбие, Бледный. Не лги хотя бы самому себе. Приятно ощущать власть, а? Решать, кому жить, а кому умереть. 

Температура воздуха в спальне словно резко понизилась на несколько градусов. 

— Видимо, ты спятил, если думаешь, что хоть когда-либо мне хотелось этого, — холодно произнёс Мирайя. 

Лутай наконец повернул к нему слепое, замотанное в бинты лицо. Гримаса, полная отчаяния и злости, исказила его черты. 

— Тогда почему ты считаешь себя вправе решать за меня? С чего ты взял, что оставить меня в живых — это хорошая идея? Ты думал, я тебе в ноги брошусь? Буду тебе задницу лизать, весь такой благодарный? Да не дождёшься! 

— Мне это не нужно! — рявкнул Мирайя. — Я спас тебя, чтобы ты жил! 

— А мне не нужна такая жизнь! Мне не нужна жизнь обузы! 

Лутай замолчал, тяжело дыша. 

— Ты не обуза, — пролепетал Кейси, словно громом поражённый. Его била дрожь, но он старался взять себя в руки. — Как ты можешь быть обузой? Ты же наш собрат. 

— Я бесполезен. Не могу сражаться. Не могу работать. Я вообще ничего не могу, даже морду сам себе побрить! 

— Но ты всё равно нам нужен! 

— Зачем? 

Охваченный ужасом, младший тоже закричал, и его ломающийся голос сорвался на пронзительный фальцет: 

— Затем, что мы семья! 

— Семья, Кейси, это просто слово. Оно ничего не означает. 

— Неправда! 

— О, я тебя умоляю. — Лутай ощерил зубы, подкрепляя свой оскал всплеском силы Зверя его духа. Кейси испуганно сжался. — Не рассказывай мне, что правда, а что — нет. Мы — не семья, а просто... Просто разношёрстная кучка отбросов. Но тем не менее, Кейси, этот дом — не богадельня и не приют для инвалидов, а я сам — не мельничный жёрнов, чтоб висеть на чьей-то шее. И в милости вашей я не нуждаюсь. Вы напрасно тратили силы, разыскивая меня, потому что всё, чего я хочу — это умереть. 

Кейси молча смотрел на него. Его лицо дёргалось, как от тика, видно было, как он силится, но не может сказать и слова. Когда он перевёл взгляд на Мирайю, в его выцветше-зелёных глазах плескалось отчаяние. 

— Братец, выйди, пожалуйста, — сказал ему Мирайя, стараясь сделать так, чтоб его голос прозвучал максимально ласково. — Возьми Кёна и... Займитесь чем-нибудь. Погуляйте. 

Лутай нахохлился, словно готовясь к драке. Кейси безмолвно встал и вышел. Слышно было, как он возится в сенях, одеваясь, как зовёт состайника. Когда за мальчишками закрылась, наконец, входная дверь, Мирайя тяжело вздохнул. 

— Лут, так дело не пойдёт. 

Старший ничего не ответил. 

— Ты ведь не хочешь умирать. 

— Жить, как кусок мяса, я хочу ещё меньше. 

— Лутай... 

— Ты должен был позволить Джеку меня убить, — перебил старший. Его тон растерял агрессивные ноты и стал отчаявшимся. — Свет, Мирайя, ты ведь понимаешь, что это было лучшим выходом из положения! 

— Нет. Ты выбрал смерть только потому, что переход под опеку Тельмы тебя унизил бы. 

Шея Лутая покраснела. 

— И что с того? Я не хочу быть иждивенцем Тельмы, и я не хочу становиться одним из его жалких ублюдков. 

— Лут, это ведь твоя гордыня говорит, а не рассудок. 

Голос Лутая дрогнул было, но тут же снова окреп: 

— Моя гордость, Бледный, это всё, что у меня есть. Я отказываюсь ползать в темноте на коленях и цепляться за жизнь. Я лучше умру, но стоя. 

Какое-то время Мирайя молчал. 

— Ты ведь понимаешь, что Джек пытался сделать так, как будет лучше для тебя? — спросил он наконец. 

— Уж не хочешь ли ты сказать, что он пожалел меня? — кисло улыбнулся Лутай. — О, Бледный, не стоит воображать, что Джек на это способен. Он пожалел себя. Убить меня — значит раздавить плоды своих многолетних трудов, а ты понятия не имеешь, Бледный, сколько труда и времени он в меня вложил. Он давал мне шанс за шансом, но в конечном итоге я снова подвёл его... — Лутай сглотнул и закончил с горечью: — Я заслужил свою смерть. Только вот убивать меня ему не хотелось, но и оставить меня тут он тоже не мог. Тогда он придумал отослать меня к Тельме. С глаз долой. 

— Он дорожит тобой, Лутай, — мягко сказал Мирайя. 

Лутай скривился, будто глотнул уксуса. 

— Ах, как трогательно. Сейчас расплачусь от умиления. 

Расстроенный, Мирайя ничего не ответил. Он не мог доказать Лутаю свою правоту, не мог передать ему то, что чувствовал корнями зубов — привязанность мастера к каждому из своих учеников. Он знал, что если бы спросил об этом самого Джека, тот лишь рассмеялся бы ему в лицо. Джек бы скорее вырвал себе язык, чем признался в том, что ему важна хоть одна живая душа на этом свете. 

— Я собираюсь курить, — сказал Мирайя какое-то время спустя. — Будешь? 

Лутай вяло кивнул и обхватил пальцами вложенную ему в руку сигарету. Мирайя щёлкнул зажигалкой:

— Прикуривай.

Курил Лутай с явным удовольствием. Пользуясь слепотой старшего, Мирайя беззастенчиво разглядывал его. 

— Ты помнишь, как мы с тобой познакомились? 

— Как я познакомился с тобой или как ты познакомился со мной? — уточнил Лутай. 

Мирайя рассмеялся. 

— Второе. 

— Помню, конечно... Ты же тогда чуть не обделался. 

— У тебя был нож! 

— Ну да, верно... Эх, до чего же у тебя был напуганный вид, — мечтательно сказал Лутай. — Я больше ни разу не видел у тебя такого выражения лица. 

Мирайя затянулся. Он и сам прекрасно помнил степень своего ужаса. Открыв глаза, он обнаружил себя обнажённым, покрытым бинтами, как мумия, а рядом с ним стоял мрачный парень почти двухметрового роста с большим кухонным ножом в руке. Уставившись на него единственным глазом, этот парень схватил его за волосы, оттягивая его голову назад. Мирайя думал, что сейчас его прирежут, и только тонко скулил, в испуге косясь на парня. А тот одним плавным движением отрезал ему волосы. Было больно, но в целом — ничего страшного. Но в тот момент Мирайе казалось, что его душа сейчас расстанется с телом. 

— Неужели нельзя было ножницами отрезать, — пожал он плечами, вернувшись в настоящее. 

— Во-первых, наши хозяйственные ножницы сломались, а оставшиеся принадлежали Рэю. Он никому не отдаст свои драгоценные садовые ножницы, даже если это будет вопрос жизни и смерти, сам понимаешь. 

— А во-вторых? 

— А во-вторых, я хотел тебя напугать, — с обезоруживающей улыбкой признался Лутай. 

— Ты невыносимый! — Мирайя кулаком ткнул его в плечо. 

Посмеиваясь, Лутай поднял руки. 

— Что есть, то есть. 

Они докурили вместе, сидя бок о бок на одной кровати. 

— Послушай, Лут... Мне хотелось бы, чтобы у нас было больше таких воспоминаний. 

— О том, как я тычу в тебя ножом? — голос Лутая сочился скепсисом. 

— Да нет же, — усмехнулся Мирайя. — Я имею в виду, хороших воспоминаний. Радостных. 

Лутай помолчал. 

— Память о том, как я насильно отрезал тебе волосы, не может быть приятной, — наконец сказал он. 

Не сдержавшись, Мирайя коснулся его руки. Лутай не отстранился. Должно быть, он уже успел свыкнуться с постоянными вторжениями в его личное пространство, пусть и прошло совсем немного времени с тех пор, как он ослеп. 

— Лут, любое воспоминание, связанное с тобой, уже хорошее. 

— Врёшь. 

Мирайя крепче сжал его ладонь. 

— Клянусь костями, нет. 

Лутай погрузился в странное молчание. Бинты скрывали его глаза до самого лба, и поэтому трудно было судить, какое выражение застыло на его лице, какие мысли бродят в его голове. О чём он думал? Прошло немало времени, прежде чем Мирайя осмелился нарушить повисшую тишину. 

— Пожалуйста, Лутай. Не спеши умирать. Давай... Давай хотя бы попытаемся понять, как нам теперь жить? 

Лутай склонил голову. 

— Не хочу я быть нахлебником. 

— Не заставляй нас проходить через очередные похороны. Я прошу тебя. Побудь с нами, пока ещё можно, Лут! Мы... Никто ведь не знает, когда и кому из нас придёт черёд умирать. Пока мы можем быть вместе... 

Мирайя замолчал, боясь, что начнёт плакать и этим всё испортит. Он задрал голову к потолку, не давая слезам пролиться. 

— Я ведь причинил тебе столько зла... — сказал Лутай, качая головой. — С самого начала я только и делал, что обижал тебя. А теперь ты сидишь и уговариваешь меня не умирать. Ты действительно чокнутый, Мирайя. 

Он тихонько засмеялся, и Мирайя грустно улыбнулся, глядя на его сгорбленные плечи. 

— Что есть, то есть.