Мэй действительно не зря говорила, будто бы знает о повадках служителей Ордена. Её покровитель Энлэй — муж Цинь — в прошлом тоже был одним из них.
Простой визит к дальней родственнице несколько затянулся. Около полугода назад Энлэй вместе с подопечной прибыл в поместье Цинь, но пары недель оказалось достаточно, чтобы молодая хозяйка вполне оценила все прелести Мэй и легко сошлась с ней характерами. Юные леди вовсе не желали расставаться. Поэтому на домашнем совете и было принято изящное решение о законном браке — благо, степень родства это позволяла. Энлэй же был свободен от влечений плоти и, даже покинув целомудренный Орден, не собирался ничего менять. Просто не смог бы… Чистота тела и помыслов всегда была неотъемлемым свойством его натуры. Грубые страсти не тревожили ясный ум.
На этом они и сошлись в свое время с тем, кто стал теперь Хранителем Устава, почтенным Цензором Ченом, а тогда — был просто соседом, соратником, близким другом…
Молодые, подающие надежды служители взрослели вместе, вместе занимались изучением теологических трактатов, совершенствовались в духовных практиках… Жили под одной крышей. Но однажды… Не стоило дарить ту заколку!.. Случилась неприятная сцена. Товарищи отдалились, и с тех пор вектор мысли Чена пошел по странному — болезненному, как казалось Энлэю — пути. Чен замкнулся, перестал делиться с бывшим товарищем своими устремлениями, зато быстро вознесся почти на самую вершину орденской иерархии. Постепенно стал незаменимым для самого Старейшины Ордена, Благодатного Луня, его правой рукой. А пять лет назад для него было учреждена должность — Великий Цензор, создан Архив — с подробными данными на каждого служителя, установлена «гуманнейшая» система — позволявшая ему оставаться незаменимым на сколько угодно долгий срок.
Энлэй покинул Обитель ещё до первой публичной «казни». Ими заменили казни обычные. Все прославляли Орден за прогрессивность и милосердие. Вот только служителям запрещено было разглашать в светском мире подробности церемонии… Вот только проводиться они будут гораздо чаще, с какой-то подозрительной регулярностью… У Энлэя не укладывалось в голове, как эта бесчеловечная идея могла быть так легко принята и одобрена праведным Орденом. И ладно бы только Старейшиной Лунем! Бывает, что человек может внезапно сойти с ума… Но её приняли все служители — от самых высоких чинов до юных послушников, поток которых не только не убывал, но даже увеличился в соответствии с возросшей славой наигуманнейшего Ордена.
Однако Энлэй не до конца был уверен в том, какая судьба ожидает провинившегося после публичной экзекуции. И выяснить это необходимо, ведь, если его предположения верны… Энлэй считал себя не вправе оставаться безучастным к творящемуся произволу. Не мог позволять им безнаказанно воплощать свои безумные идеи. Ведь это именно он — не заметил вовремя, не предотвратил беды, не уберег некогда близкого человека от поворота на такой сомнительный, нечистый путь. А может, косвенно, и подтолкнул…
Поэтому Энлэй решил использовать любые имеющиеся контакты с Орденом для того, чтобы выяснить, что на самом деле происходит в Обители и какова дальнейшая участь нечестивцев, которых столь ревностно и часто принялись обнаруживать среди служителей. Большой удачей оказалось, что юный родственник Мэй работал именно в таможенной службе. Где, как не среди холодных цифр, можно надеяться обнаружить неопровержимый факт расхождений, направлений, ритма и темпа поставок? Ну а когда брат его собственной, так неожиданно обретенной супруги оказался одним из учащихся Ордена… Энлэю показалось, что ему благоволит небо. Теперь у него появилась нить, следуя по которой, он надеялся распутать этот порочный клубок.
Итак, после краткой церемонии приветствия и знакомства, после того, как Цао привел себя в порядок и немного отдохнул с дороги, Энлэй, не откладывая дело в долгий ящик, вызвал юного шурина на важный разговор наедине. Цинь не хотела иметь с этим ничего общего. Стоило большого труда даже уговорить её написать то письмо, по которому Минь мог бы узнать слог кузины. А Мэй… Сейчас она вряд ли могла помочь и, как уже успел заметить Энлэй, скорее только отвлекала бы внимание Цао от предмета беседы. А он был важен. Многие жизни стояли на кону.
В изящной беседке, в которой уединились родственники, царила атмосфера покоя: только что принесли чай, на столике дымилась курильница, неподалеку журчал фонтанчик. Солнце уже скрылось, оставляя мир охлаждаться в незаметно сгущающейся лиловой дымке. Не дожидаясь наступления темноты, зажгли фонари.
Энлэй с обычной своей отрешенной улыбкой, не торопясь приступить к разговору, перебирал янтарные четки.
Тишина мягкого вечера постепенно превращалась в напряженное молчание.
~
Цао же, имея в виду будущий, гораздо более важный для себя разговор с сестрой, успел заскучать. Он не ожидал ничего судьбоносного от беседы с этим человеком — воспринимал ее как необходимую формальность, неизбежную между новообретенными родственниками. Не пытаясь изображать особенно благонравный вид, он сидел, подперев голову одной рукой, а пальцами другой постучал перебором по столешнице.
От этого стука Энлэй вздрогнул, словно пробудившись, и с неизменной улыбкой поднял на него странный, одновременно укоряющий и извиняющийся взгляд.
Цао впервые разглядел, какого необычного цвета были его глаза — светло-карие, почти желтые — точь-в-точь как янтарь его четок. Чем-то тревожным веяло от этого непроницаемого и в то же время полностью открытого лица. Цао никогда раньше не сталкивался с такими людьми.
Обменявшись полагающимися любезностями, они наконец могли приступить к главному. Начать решился Цао:
— Господин Энлэй, осмелюсь спросить, чем мы обязаны честью принять в наше скромное семейство такого многоуважаемого…
— Господин Цао! — неожиданно Энлэй рассмеялся, не позволив договорить. Его смех был звонок, но деликатен, как девичий. — Право, вы не обязаны ради меня так насиловать вашу речь! Лучше пусть она остается столь же непринужденной, как и ваши манеры.
Осекшись, Цао взглянул на него из-под приподнятой брови. Непросто было настроиться на подходящий для беседы с этим человеком лад — они были настолько несовместимы, будто состояли из разных материй.
— И то верно, — усмехнулся он в итоге. — Тогда не обессудьте, но… Что вы нашли в этой глупышке Цинь?
Одобрительная улыбка тронула тонкие губы. Устремив взгляд в пространство, Энлэй снова принял отрешенный вид:
— Так-то лучше. Но, знаете ли, господин Цао, все эти брачные и любовные темы — вовсе не про меня. Это всё затеяли девчонки — с них и спрашивайте. Они уверили меня, что так будет удобно для всех, я и не спорил. Я пригласил вас совсем по другому вопросу.
Говоря это, Энлэй выглядел, словно человек, умудряющийся сухим пройти меж струй дождя — это настолько его не касалось, что не было нужды даже отряхиваться.
Цао, конечно, догадывался о сложности установившихся в этой странной семейке отношений, но не ожидал, что о них будет сказано так однозначно. Удивительно, что именно этому праведнику выпало просвещать его по части амурных похождений! Но, пожалуй, Энлэй действительно не был подходящим для этого рассказчиком…
— Ну, хорошо. Непременно спрошу, — кивнул Цао с важным видом. — А по какому же вопросу я вам понадобился?
Энлэй снова перевел на него отсутствующий взгляд своих кошачье-желтых глаз. Взгляд, который вызывал в душе Цао нехорошие предчувствия, но тем больше интриговал.
— Господин Цао, как вам атмосфера в Обители в последние годы? Ничего не кажется странным? — тихо, как бы между прочим, спрашивал он. И сразу же изменившимся серьезным тоном, будто перебивая сам себя, добавил: — Уже бывали на публичной экзекуции?
Цао нахмурился. Снова приходилось скрывать озадаченность. В Обители спокойно относились к публичным «казням», как к чему-то само собой разумеющемуся — так было принято. Но, конечно, увидев подобное зрелище впервые, нельзя было остаться равнодушным. С момента своего совершеннолетия Цао уже трижды наблюдал строгое и неотвратимое наказание порока, но всё ещё не свыкся с этим окончательно. Поэтому расспросы Энлэя застали его врасплох: никакого определенного мнения на этот счет у него не было, и ранее никто при нем не ставил под сомнение необходимость этой орденской практики.
— Бывал, — просто кивнул Цао и замолчал, не желая вдаваться в подробности. Но выдерживать этот стеклянный взгляд оказалось непросто. Сбрасывая напряжение, он нервно усмехнулся: — Господин Энлэй, поймите меня правильно, я вполне допускаю, что Орден сам по себе целиком странное место, но я же вырос в нем и особо не видел ничего другого. С чем, по-вашему, мне сравнивать?
— Понимаю, — покачал головой Энлэй. — Пять лет назад вам было всего четырнадцать, вы могли не заметить перемен… Но ведь и я большую часть сознательной жизни провел в Обители. Я вовсе не предлагаю вам сравнивать порядки Ордена со светскими нравами! Только вот пять лет назад, когда я ещё жил там, никаких публичных наказаний порока не было. Такое никому и в голову не могло бы прийти… А сейчас… Я просто не могу понять, как вы все с этим живете?!
К концу речи Энлэй утратил сдержанные манеры и позволил себе искренне возмущенное восклицание. Недоумение и гнев на несколько долгих мгновений исказили мягкие черты. Зрачки расширились — янтаря в глазах стало меньше… Впрочем сильные эмоции были настолько противны природе этого человека, что рассеялась, едва появившись.
А Цао было о чем задуматься. Значит, к этому вовсе не обязательно было относиться, как к должному… Но ответил он всё же уклончиво, хотя и довольно искренне:
— Да обычно живем. — Пожал плечами: — Не каждый же день…
— А что другие? — почти перебил Энлэй. — Об этом говорят, обсуждают?
Снова оставалось лишь защищаться усмешкой:
— Больше всего всем интересно, что провинившийся сделал не так, чтобы в следующий раз самим не попасться на том же.
~
Энлэй задумчиво вглядывался в лицо юного родственника. Он догадывался, что за привычной легкомысленностью тот просто пытается скрыть неловкость, которую вызывает у него эта тема, но даже эта наносная легкость производила отталкивающее впечатление.
— А ведь это серьезно, господин Цао… — покачал головой Энлэй. — Гораздо серьезней, чем вам, может быть, кажется… Вам известно, к примеру, куда отправляются осужденные после исполнения наказания?
Мрачная тень стерла следы улыбки со смуглого лица:
— В отдаленные исправительные обители.
— Что вы о них знаете? — быстро спросил Энлэй, прикрывая глаза.
— Ничего, — так же быстро ответил Цао.
~
— А хотите узнать? — янтарный взгляд внезапно пронзил насквозь. — Я вот хочу.
Хотя интригующий тяжелый взор застал врасплох, Цао не смог сдержать ироничный смешок:
— Да вот, знаете ли, никогда не жаждал узнать это на собственной шкуре!
— Боитесь? — лишенный деликатности вопрос прозвучал звонче пощечины. — Чену удалось посеять в Обители страх?
Страх… Это чувство не было знакомо Цао. Он непременно оскорбился бы, если бы это не было настолько противоположно истине! Он рисковал почти каждую ночь, пробираясь в спальни любовников, зажимая их в темных углах… Рисковал просто так, из любви к наслаждению, к жизни, к самому чувству опасности. Как мог этот незнакомый родственник задеть его подобным вопросом?! Зато смог бросить вызов самолюбию. Цао презрительно хмыкнул:
— Не знаю, как в Обители — по мне, живем как живем. А я ничего не боюсь. Что там вам нужно выяснить?