У Цао была и другая причина медлить с тем, чтобы остаться с Таном наедине. В которой он и самому себе не признался бы. Он не готов. Неужели сегодня? Прямо сейчас? Но и влечение необоримо, и невозможно просто ускользнуть…
И вот — Минь ушел, а они лежат в постели. Лицом к лицу, на расстоянии полуметра. В одинаковых позах — подпирая голову согнутой в локте рукой. Пытаются перещеголять друг друга в невозмутимости манер. И ни в малейшей степени не выдать своих чувств!
Черные глаза прожигают душу, раздевают взглядом, но Тан даже не протягивает руки, не делает ни единого движения, чтобы нарушить эту напряженную паузу. Они до сих пор одеты. Полы верхних одежд распахнуты, ткань брюк откровенно натянута в области паха…
— Цао, — глубокий голос вырывает из безмысленной задумчивости.
— Что, Тан? — как можно пренебрежительней…
— Всё будет так, как ты захочешь, — вкрадчиво-едкая улыбка. Тан будто видит его насквозь. Догадался, почему Цао медлит, но не скрывает своего желания, шепчет настойчиво: — Просто иди уже ко мне.
Цао усмехается в ответ и сразу же тянется к застежкам брюк — своих.
— Ты слишком неосторожен в выражениях, Тан! Не думаю, что ты и правда готов к тому, чего я могу захотеть.
Тан удивленно вскидывает бровь. И тоже начинает расстегивать одежду. Посмеивается:
— Серьезно? Ты настолько не знаешь меры? Можешь представить меня в таком положении?
— Ой, замолчи!
Цао сощуривает глаза и без лишних прелюдий тянется к его члену. Поглаживает через одежду. Всё же он чувствует себя уверенно, только когда сам проявляет инициативу! Когда вот так напряженно подрагивает плоть под играющими прикосновениями пальцев, а партнер изо всех сил пытается не подать виду, насколько потерял голову от этих ласк. Самое время продолжить поучения:
— Ты и о наших сегодняшних уроках говорил как о чем-то невозможном. Не дразни меня, а то начну думать об этом всерьез. Ты ведь, оказывается, такой покладистый!
Насмешка в конце прозвучала неожиданно нежно. Улыбка Тана резкой молнией освещает лицо:
— Всё для вас, — и голос почти не дрожит, хотя проворные пальцы Цао уже пробрались под одежду. — Не хочешь всё-таки раздеться?
— Не хочу, — поспешное покачивание головой. И судорожный вздох вырывается из горла — ладонь Тана тоже накрыла его плоть. Сладко и опасно.
Медленно и терзающе — изводят друг друга. Вглядываются, как в зеркало, в ожесточенные вожделением черты. Неспешные плавные движения даются с трудом — хотелось бы смести все преграды, отдаться пламени, бушующему в крови. Но их клокочущая страсть словно ограничена хрустальным барьером — внешних насмешек, внутренней настороженности. Им раньше не было знакомо это чувство. Зато… хорошо знакомо другое — как растянуть удовольствие подольше, как помешать партнеру хотя бы попытаться что-то сказать, то и дело заставляя вздрагивать от ярких ощущений. Удивительно, но Тану это удается — прояснить то, что считает важным:
— Цао, я всё понимаю. Не сегодня. Когда будешь готов. Я подожду. — А всё-таки голос постоянно прерывается, и хотя в нем всё равно звучит снисходительная насмешливость, получаются лишь рубленные короткие фразы. Впрочем, ещё более жаркие от этого.
— О небо, за что мне эта приторная забота! Как только твои пассии не сбегают от тебя после таких речей? — Цао закатывает глаза. Но в этот момент — палец скользит по головке, размазывает жемчужную каплю. Сдавленный стон не сдержать. Но его и не заткнуть так просто! Договаривает, едва дыша: — Само собой, всё будет, как я хочу! И когда хочу.
Собственная вздорность раздражает Цао. Хочется покончить с разговорами. Вцепиться в гладкие волосы свободной рукой, притянуть ближе, заткнуть их похабные рты — поцелуем. Опять слишком ярко. И разряды по телу. Спорить было проще — слова надежнее утаивали суть…
~
Тан не закрывает глаза даже в поцелуе, чтобы не упустить ни единого изменения — мимолетного, тщательно скрываемого, маскируемого — в выражении красивого лица. Жадно засасывает губы, помня язвительную усмешку, что постоянно на них играла. В ушах так и звучат самоуверенные слова, этим поцелуем заглушенные. А ладонь всё скользит — вверх и вниз, вверх и вниз — по возбужденной уязвимой плоти этого самого дорогого, необыкновенного, даже сейчас не вполне доступного существа…
От губ удается оторваться потому только, что захотелось вдруг — неудержимо — осыпать поцелуями четкие брови. Обычно они вскинуты гордо, сейчас — слегка нахмурены в сосредоточенной попытке удержаться на краю пропасти, не дать сильным ощущениям захлестнуть с головой… Захотелось поцеловать висок — бешеный пульс под тонкой кожей. Сомкнуть губы на ушной раковине, мягко прихватив сбоку. Спуститься чуть ниже и втянуть мочку. Скользнуть языком прямо в ушное отверстие и услышать протяжный стон. Как будто снова недовольный. Что с ним так беспощадно играют. Что позволяют себе доставлять настолько невыносимое удовольствие!
~
Ухо обдает горячий, смущенно-безрассудный шепот:
— Цао, хочешь я… возьму в рот? Закрепим урок.
Мысли плавятся от наслаждения. Цао забыл — не мог бы уже сказать — что вынуждает его так осторожничать. Почему на них до сих пор эта ненужная, бессмысленная, мешающая одежда? И почему, в конце концов, не сегодня? Одно знает точно — нельзя позволить Тану перехватить инициативу. Он и так постоянно норовит её выхватить!
— Нет. Другое… Давай сменим позу.
Цао прерывает ласки, обнимает за плечи, помогая подняться и встать на колени в постели. Берет только что ласкавшую его руку, подносит ко рту. Губами обхватывает длинные пальцы. Два, три… Посасывает, скользя языком. Глядя прямо в глаза.
~
Нетерпеливый стон не сдержать. Понятно же, к чему готовится этот баламут! Не может сказать прямо! А впрочем, Тан и сам почему-то лишь с трудом высказывает ему свои желания… Проще действовать! Одним движением спустить с Цао брюки. Прижать к себе, впиваясь пальцами в ягодицу. Вздымающиеся, оставленные без внимания члены соприкасаются. Созвучие стонов — одновременно. Распирающее напряжение на грани боли. Ускользающее наслаждение — нестерпимо.
Несколько движений бедрами — Цао задает ритм — и возбужденная плоть, скользя, трется друг о друга. Так долго откладываемое наслаждение накатывает лавиной. И если бы только продолжить… Но заканчивать не хочется совсем!
Цао выпускает изо рта пальцы и увлажняет слюной уже собственную ладонь.
— Ты знаешь, что делать. Посмотрим, на что способны твои хваленые пальцы. А я тебе покажу кое-что ещё…
— Цао, боюсь, ты выбрал не самую удачную позу, — кривая усмешка на устах, но ладони на округлых ягодицах — слегка раздвигают их, и палец касается интимного отверстия.
В этот же момент Цао обхватывает ладонью оба члена, и сложно сказать, вздрагивает ли он от неожиданных ощущений или от этого яркого долгожданного удовольствия — плотного соприкосновения, пульсирующего желанием и опаляющего жаром.
— А по-моему, хорошая поза. Да? — вызывающе вскинутый взгляд смеется, а теплые пальцы, скользя по твердым стволам, прижимая их друг к другу, совершают плавные движения. Голос дрожит хищно: — Продолжай. Просто хочу знать, как это — чувствовать в себе… тебя.
— Ох, Цао… — выдох тонет в волнах волос. Губы чувствуют эту дурацкую, эту милую косичку… А палец наконец осмеливается проникнуть внутрь. Только один. Для первого раза — да еще для такой позы — достаточно. Совсем не глубоко. Не хочется спугнуть неизбежной болью.
Ощущения сейчас и так слишком яркие. Слишком откровенно, буквально чувствуется взаимное возбуждение. Твёрдое, упругое, трепетное. И ладонь Цао скользит, ускоряет движения — период растягивания удовольствия явно остался позади.
— Глубже! — требовательный, жаркий шепот. — Не надо так меня беречь. Ну же! Я хочу тебя, Тан.
Стон — нет, почти рычание — вырывается от этих слов. От беспощадных движений ладони. От податливо приникшего к груди тела.
— Тогда целуй. — Палец двигается дразняще — немного внутрь и сразу наружу. Нежнее, но так же страстно: — Поцелуй меня. И давай уже до конца, Цао. Прошу!
Получится ли достать до нужной точки в такой позе? По крайней мере этим длинным тонким пальцам опыта не занимать — проникновение как минимум не неприятно. Можно глубже… Цао дышит рвано, ладонь на членах скользит всё быстрее, а губы терзают губы, сплетаются языки… И можно ощутить остроту этих удивительных клыков, когда Цао, не в силах себя сдерживать, прихватывает ими губу.
Но вот он отрывается от поцелуя, приникает к груди ещё ближе. Шепчет около уха:
— Не могу больше. Сейчас…
Движения руки механически размеренные, ускорившиеся до предела. Тан больше не видит искаженного наслаждением смуглого лица — оно прячется в изгибе его шеи. Зато чувствует — трепет вожделенного тела в своих руках и его напряженное замирание. Конвульсивные сокращения члена, плотно прижатого к своему, и россыпь горячих брызг. Тяжелое, прерывистое дыхание и громкий стон — он становится совсем уж похож на рыдания, когда палец проникает чуть глубже. Может, всё-таки удалось достать… Последняя мысль. Перед ослепительной вспышкой. О небо, как же сильно он этого хотел! Как же неистово можно желать одного единственного человека! Так неистово, что от соединения с ним будто бы исчезает весь мир. А от его удовольствия — в сияющем взрыве — рождается снова.
~
Цао с трудом приходит в себя. Не отпускает. Пытается отдышаться. Он ведь впервые испытал оргазм с ним. Совсем не ожидал, что это обычное явление может быть настолько особенным. И дело не только в… необычных ласках — к черту! — не только в пальце в неположенном отверстии. Просто… Он будто раскрылся перед ним. Ох, теперь понятно, что не зря он избегал его прикосновений — от них можно потерять рассудок! Потерять границу — между ним и собой.
Так что там говорила Мэй о единственном? И всё-таки — нужно ли это Цао?..
***
Минь наскоро искупался и уютно устроился на кушетке. Сейчас он небольшими глотками потягивал вино, укутавшись в малахитово-зеленый шелковый халат. Тан всегда говорил, что его серые глаза отдают бирюзой — этот насыщенный цвет наверняка углубил их зеленоватый оттенок.
Неловкость от нового опыта никогда не задерживалась надолго в его спокойном сердце. Вот и в этот раз, Минь помнил только свое наслаждение и удивительную легкость, которую чувствовал в обществе странной парочки. Ласки Тана — менее изощренные и решительные, чем Цао — помимо непосредственного удовольствия, покоряли ещё и особым интимным доверием. Минь понимал, ощущал почти физически, насколько эти двое важны друг другу, но — не чувствовал себя лишним. Помнил, какой уверенной заботой его окружали. Ни на минуту не позволяли усомниться в том, что происходящее совершенно естественно и правильно. Ведь это было так явно желанно для всех. С ними можно было позволить себе быть слабым, поддаться бурному течению, плыть по волнам исходящей от них взаимной наэлектризованности…
Минь, конечно же, не пытался подслушивать, чем занимаются оставшиеся в спальне гости. Думал, что и так знает ответ… И очень удивился, когда они вышли в гостиную так скоро.
— Как, уже? — спросил, не скрывая недоумения.
Тан рассмеялся:
— Радость моя, тебе не кажется, что твой вопрос звучит несколько бестактно?
Минь усмехнулся и, склонив голову набок, пристально оглядел их. От его внимания не ускользнула помятость одежд, растрепанные волосы и этот специфический сытый блеск утоленной страсти в глазах. Они стояли плечом к плечу, но снова на расстоянии, не касаясь друг друга.
— Да, Минь. Что ты, в самом деле, так смущаешь нашего целомудренного друга? — оскалился Цао и, вскинув бровь, искоса взглянул на Тана. — А если тебя так интересует моя особого рода невинность, отвечу тебе прямо — она всё ещё при мне. В сохранности.
Тан сверкнул на него ревниво-восхищенным взглядом — ещё бы, не хочет уступить первенство в скабрезностях и развязности манер!
— Ах, это… Ну, если тебе и правда интересно, — палец скользнул по изогнутым в усмешке губам, — в сохранности, но не то чтобы в полной неприкосновенности. Да и то ненадолго.
Пока они пререкались, Минь, по-кошачьи потянувшись, отставил чашу и подошел ближе. Вначале поправил прическу Цао, который, одергивая Тана, недовольно хмыкнул:
— Ну конечно. Тебе-то лучше знать. Мне только не забудь сообщить, когда же я буду готов потерять девственность до брака.
Минь ловко расправил складки одежд — теперь она сидела на Цао даже аккуратней, чем обычно. Провел напоследок по косичке, затянул узел ленты. Затем обернулся к Тану, как раз когда тот, напрочь проигнорировав иронию Цао, серьезнейшим образом кивнул:
— Непременно сообщу! О тебе попробуй забудь! — Тан склонил голову к Миню, позволяя заботливо пригладить волосы. Тяжелые прямые пряди легко принимали подобающий вид, чего не скажешь о речах их хозяина: — Ожидаю твоей готовности примерно к той поре, когда мой сосед соизволит убраться на побывку, и мои покои будут в полном нашем распоряжении. Где-то на следующей неделе, полагаю.
Цао негодующе закатил глаза. Но промолчал.
— Не понимаю, чем вас так не устроили мои покои? — наконец сумел вставить слово Минь. — Двери моего дома всегда открыты для вас. А для некоторых и окна…
Едва отступив от Тана, он сразу попал в объятия Цао. Тот подхватил его, как вихрь. Сжимал бережно, но необоримо. Смотрел насмешливо, но восхищенно. В улыбке, обращенной к Миню, не было места недовольству и раздраженности — это всё доставалось только Тану.
— Маленький сводник, — целомудренный поцелуй в лоб. — Это ведь из-за тебя мне теперь приходится иметь дело с этим чудовищем. Заманили, развратили… — сокрушенное покачивание головой. — Хотят теперь, чтобы я окончательно пал… Но я так просто не дамся!
~
Оба не сразу нашли что ответить на такую неприкрытую ложь. Минь только вскинул на наглеца округлившиеся глаза, а Тан беззвучно смеялся, любуясь ими. В конце концов, он не выдержал и присоединился к паре, обнимая Цао со спины. Уже привычно ощутил, как тот замер и напрягся, явно сдерживая порыв освободиться сразу же. Пока не удалось приручить… Ну, ничего. Время есть.
— Можешь даваться непросто. Мне, может, нравятся сложности. — Склонив голову, зарылся лицом в волны волос и вдыхал пряный запах. Чуть крепче сжал объятья. Не хотел даже представлять, что скоро придется отпустить.
~
А Цао почувствовал, что снова поплыл. Начал плавиться. Попытался удержаться за Миня, за эту прохладную хрупкость, которая бы охладила, защитила от того испепеляющего жара, что сейчас обволакивает со спины, прожигает насквозь, лишает воздуха в легких, заменяя его огнем. Нет, он не может выносить этого больше!
— Отпусти! — нервно выдохнул Цао, снова дернув локтем, чтобы сбросить оковы уверенных рук. Так искренне забился в объятьях Тана, что даже Минь с удивлением заметил его тревожную растерянность — он и не знал, что Цао может быть таким… уязвимым.
~
Тан неохотно, с большим трудом, но всё же ослабил захват. Чувствовал, будто частица его самого ускользает, отдаляется, что-то забирает с собой, когда Цао — уже с неотразимой клыкастой усмешкой — устремился к выходу, упрекая не всерьез:
— Ну что за манеры! Чуть что — хватать руками.
— Уж какие есть, Цао, — плотоядный взгляд и непристойная улыбка не выдавали истинных чувств. — А после сегодняшних уроков буду не только хватать руками, но ещё и тянуть в рот.
— Говорю же — чудовище! — Цао, смеясь, шагнул за порог. На прощание помахал рукой гостеприимному хозяину: — До встречи, моя радость! Но знай: того, что ты обрек меня на него, я тебе никогда не забуду!
И захлопнул за собой дверь.
~
Минь бросил на оставшегося приятеля вопросительный взгляд. В накале страстей между ними и в ворохе обрушившихся непристойностей действительно непросто было разобраться. Тан только развел руками:
— Дикая кошка! Что поделаешь? — ухватил за запястье и увлек за собой на кушетку. — Приручение — дело тонкое.
— А догнать его не хочешь? — удивился Минь и жалобно наморщил лоб: — Не пойму, что вы всё друг от друга бегаете? А при этом, я же чувствую, тянетесь друг к другу как магниты!
Но всё же проследовал за ним, и они присели рядом. Тан достал трубку и начал возиться с ней. Не поднимая глаз на Миня, который в свою очередь потянулся к недопитой чаше, он рассуждал, то усмехаясь, то пожимая плечами:
— Тянемся. Но бежать за ним сейчас, наверное, не стоит… Думаю, ему надо побыть одному. Всё оказалось не так просто, как-то, к чему я привык. И он тоже… Для нас это слишком… новое. — По гостиной расползался сладковатый сизый дымок. — Минь, я, кажется, понимаю его. Чувствую, почему он так себя ведет. Но всё идет как надо. Я не хочу давить. Для него важно, чтобы он сам… Да и для меня…
***
Тан помнил ведь, как — несколько минут назад, в спальне, после всего — Цао так долго прижимался к нему, что, казалось, они слились в единое целое. Казалось, отпустить невозможно. Обнимая его, слушал учащенное сердцебиение и сбившееся дыхание и всем своим существом чувствовал, что жизнь этого человека — самое важное в его собственной жизни. Бережно гладил волосы, спину, кожей считывал пульс. И этот дурманящий запах — что-то ореховое, жгучее. Не удержавшись, сделал движение, чтобы прикоснуться к косичке губами, как вдруг Цао встрепенулся. Уперся руками в грудь, отстраняя. Отодвинувшись, вскинул голову:
— Неплохо, Тан, — едкая улыбочка уже играла на губах, приподнимая родинку. — Очень даже неплохо.
Видно было, как подрагивают пальцы, когда, быстро натянув брюки, Цао пытался совладать с застежками. А ведь так старался выглядеть невозмутимо! Оставалось только с нескрываемым удовольствием любоваться им, его торопливыми жестами, улавливать растерянную ошеломленность во взгляде и широко улыбаться, покачивая головой:
— Цао, не переживай. Ты тоже был прекрасен. Я же говорил, не пожалеешь!
Не спеша Тан привел в порядок и свою одежду — следы их страсти скрылись под запахнутыми полами. Всё-таки ему было не привыкать заниматься этим в самых экстремальных обстоятельствах, в том числе, когда нет возможности раздеться полностью. Очевидно, Цао тоже… Он успел справиться с одеянием и даже затянуть пояс на стройной талии. Стоя рядом с кроватью, Цао негодующе фыркнул и проворчал:
— Вот наверняка же сам знаешь, как раздражает этот твой высокомерный тон! — и тут же мило улыбнулся: — Мог бы хотя бы сейчас прикинуться лапочкой. Что тебе стоит?
— Как можно! — рассмеялся Тан. — С тобой — только абсолютная честность! Никакого лицемерия, томных ухаживаний и, как я понял, бережная забота тебе тоже ни к чему. — Протянул руку, чтоб он помог подняться с кровати, и сжал в ладони смуглую кисть: — Ты нужен мне, Цао. А взамен могу предложить только самого себя. Всего без остатка. Но такого, как есть.
~
Цао старался скрыть напряжение, которое снова стали вызывать его прикосновения. Скрыть порыв сбросить эти оковы. Пока не поздно, пока ещё, может быть, есть возможность ускользнуть… Старался скрыть и стремление приникнуть в объятьях к желанному телу, присвоить, никогда не отпускать… Эти чувства возникали в нем одновременно, сводили с ума.
— Заманчиво, заманчиво, — бормотал он, отвлекая сам себя. — Но из предложенного я выберу, пожалуй, определенные части. Без остатка — это немного слишком. Столько не потяну.
~
Тан улавливал в нем эти противоречивые влечения. Ни на мгновение не поверил бы, что для Цао это всего лишь мимолетная блажь, как бы тот всем своим существом и присущими талантами лицедея не пытался это изобразить. И не мог удержаться, чтобы не воскликнуть:
— О, поверь, ты справишься! Эта ноша как раз по тебе. Судьба не ошибается. — Встал напротив, но отпустить руку не находил в себе сил. Наоборот, склонился к нему и прошептал: — Как насчет прощального поцелуя, Цао? Мы ведь уже достаточно близки… теперь… не считаешь?
Успел полюбоваться коронным закатыванием глаз, контрастом ярких белков под загорелыми подрагивающими веками и вдруг почувствовал цепкие пальцы, зарывающиеся в волосах. Почувствовал прикосновение жарких губ. Но как только приоткрыл рот и углубил поцелуй, как только встретился жадным языком с его горячей плотью, Цао за волосы потянул назад. Прервал поцелуй беспощадно и уже лучезарно улыбался, прищуривая глаза. Таким очаровательным образом закусил нижнюю губу, что во всей красе был виден заостренный клык.
— Вот где-то настолько близки, — смеялся, отступая к двери. — В самый раз.