Когда же, в какой момент… А впрочем… У него не было выбора.
Он просто следовал своей природе. Что поделаешь, если она оказалась такой? Что поделаешь, если раскрыл её человек… Человек ли? Нет, о нем невозможно думать! Он превыше мыслей, превыше чувств. На подкорке.
Он просто следовал своему сердцу. Что поделаешь, если оно досталось ему? Шальной вихрь, летучий эфир… Но трепет шелковистого крыла не в силах остудить лаву, что вместо крови течет по венам. Мотылек не мог игнорировать пламя. И не мог не привязать навсегда.
Всё именно так. И ни в какой момент ничто не могло пойти иначе.
***
И вот она настала. Неделя, когда весь дом в полном его распоряжении. Неделя, когда никто не будет гундеть над ухом, выхолаживать воздух, греметь башмаками. Неделя, когда он надеялся… Он был уверен!..
Но вот она уже подходит к концу, эта неделя. А он всё ещё не смог поймать эту летучую бестию, эту своевольную кошку. Время утекало. Им пренебрегали. А он злился только на себя. И только за то, что слишком хорошо понимает, почему тот так себя ведет.
Если бы не понимал, то, может быть, нашел бы в себе силы бросить эту затею. К чему так рьяно добиваться того, кто постоянно отталкивает? Кто всеми силами пытается изобразить, что не хочет тебя? Что ты для него — один из многих, да и вообще, в каком-то смысле, он не по этой части… Но так в том-то и дело, что только пытается! Вот это-то и было дразняще, до безумия, до боли очевидно!
Тан не любил добиваться и завоевывать. Преследовать и принуждать — тем более. Ему всегда давались легко. Ему сложно было НЕ отдаться.
Он действительно привык потакать своим страстям. Считал это чуть ли не смыслом, во всяком случае, главным наполнением своей жизни. А иначе зачем это всё?.. Но Цао стал больше, чем сложной добычей… Цао был слишком желанен. Тан почти боялся этого «слишком». Он прекрасно понимал, что это новое для него чувство. И если бы его отвергли сразу и радикально… Если бы не обещали многое и не сводили с ума… Было бы проще взять себя в руки, обуздать свой порыв, забыться с кем-то другим. Решить, что такая глубина эмоций — не для него. Но ему не повезло.
Цао будто бы поставил себе целью — непременно довести его до белого каления.
~
Тан, конечно же, ещё в первый день своих каникул от соседа организовал им «случайную» встречу. Вечером в парке.
Вечера уже становились прохладными, но количества праздно снующих служителей это не уменьшало. Издали можно было разглядеть и зорко бдящие патрули. Едва завидев их краем глаза, опознав по чрезмерно четкой походке, отдыхающие, чем бы они ни занимались до этого, отшатывались друг от друга и вытягивались по струнке. Да, аллеи давали неплохой обзор — подобраться незаметно было сложно. Но в парке было и множество укромных мест…
Впрочем, может быть, именно опытный глаз постоянного нарушителя Устава и подмечал такие мелочи. Всё-таки не все в Обители вели настолько же раскрепощенный образ жизни… Однако перед стражей, перед дозорными трепетали даже те, кто никогда ничего постыдного не допускал и в мыслях. А может быть — они-то в особенности.
Тан вот ничего не боялся. Он знал, что просто так никого не наказывают. Был уверен и ещё кое в чем… Считал, что заслужил особое отношение. Что именно Стражи ему бояться нечего…
Забавно, но когда он наконец нашел того, кого искал, то заметил, что тот отшатнулся, увидев именно его. Не патруль. Но потом, конечно, моментально овладел собой и снова взял под руку стоявшего рядом молодого служителя.
— Тан! — приветливо помахал другой рукой Цао. — Не меня ли ищешь? Извини, как видишь, я сегодня уже занят.
Симпатичный юноша рядом с этим бесстыдником заливался румянцем, но Тан смотрел только на игривую родинку на смуглом лице, только на хищный оскал сверкнувших в улыбке клыков. Вспоминал, какова на ощупь упругая косичка с алой нитью, если прижаться к ней губами…
— Ничего страшного, — невозмутимо отвечал он. — У нас впереди целая неделя. Жду тебя в любое время дня. И ночи.
Только подойдя к паре поближе, Тан наконец заметил, что и спутник Цао ему знаком. Да, эта гибкая фигура, робкий взгляд… В свое время пришлось приложить немало усилий, чтобы обучить его быть посмелее…
— О, здравствуй, Нин! — губы разошлись в понимающей усмешке, а пронизывающий взгляд ещё больше смутил приятеля. — Рад, что мои уроки не пропали даром. И твой выбор горячо одобряю.
Брови Цао, до этого пренебрежительно вскинутые, сошлись к переносице. На смуглом лице промелькнуло множество эмоций, которые тут же были скрыты за привычной сварливой насмешливостью:
— О, ну конечно! Без тебя будто бы некому наставить заблудших на путь истинный. — А вскоре на губах заиграла неизменная глумливая улыбка: — К тому же, раньше ты обучал юношество не по полной программе. Но не беспокойся, мы подтянем пробелы.
— Твой талант наставника неоспорим, Цао! Хотелось бы, чтобы и игроком ты оказался честным.
Тан сразу же почувствовал, что последнюю фразу добавил зря. Конечно же, Цао был не из тех, кого можно припереть к стенке и вынудить держать слово! С его стороны это прозвучало даже как-то жалко…
Но клыкастая улыбка только чуть скривилась. Пальцы, державшие спутника под руку, слегка сжались:
— Насколько я помню, мы никак не оговаривали сроки. Как я уже сказал, сегодня я занят.
— Цао… — попытался подать голос Нин, но был тут же прерван Таном:
— Всё верно. Развлекайтесь. Хорошего вечера, Нин! До встречи, Цао!
Раскланявшись, Тан тут же развернулся и устремился прочь. Не переставал улыбаться — должно быть, ветер весьма эффектно подхватил взметнувшиеся полы длинных одежд…
Услышал надтреснуто-легкомысленный голос:
— Надеюсь, и ты скучать не будешь!
Не оборачиваясь, Тан лишь взмахнул рукой и рассмеялся:
— Не стоит беспокоиться, Цао! Развлечений я себе найду. А вот ещё одну такую дикую кошку — вряд ли.
~
Конечно же, он не ревновал. Не думал даже, что Цао добивался именно этого. Просто зачем-то решил продемонстрировать, что не собирается отказываться от своих привычек. Как будто его кто-то к этому принуждает! Тан и сам ничего не собирался менять в своем образе жизни.
Ведь это всё совсем о другом!
Просто досадно и совсем уж нестерпимо было терять время. Просто, оставаясь одному в полумраке дымных покоев, приходилось довольствоваться воспоминаниями. И почему-то совсем не хотелось приглашать кого-то… другого.
Не хотелось, казалось нелепым, идти к Миню. Оставлять свои свободные покои совсем уж пустыми. Да к тому же этот третий товарищ уже стал частью их истории. Непременно начал бы расспрашивать об успехах…
Первые пару дней он больше не искал встречи с Цао. Просто ждал. Особенно по вечерам. Казалось, что в любой момент можно услышать стук в дверь… Или звук отворяющегося окна… Тан улыбался всякий раз, вспоминая их первую встречу. Улыбался, вспоминая все его шуточки, эту неисчерпаемую похабность речей, на которую Цао был так щедр, что, казалось, вовсе не придумывает на ходу, а просто не может сдержать. Но Тан знал, что он старается специально. Ради него. Отталкивает, привлекая. Привязывая. Порабощая.
Тан не хотел этого. Понимал, что и Цао этого не хочет. Но это было сильнее их.
А ведь раньше — всегда — он относился к плотским утехам легко… Теперь Тан понимал, что было совершенно не важно, каким именно образом он мог бы ласкать желанное тело, дарить и принимать удовольствие. Просто игра. Просто условность. Цао не уступал будто бы только из-за того, что он потребовал слишком многого. Цао пообещал уступить, но сам избегал даже лишнюю минуту остаться в его объятиях…
Тан не позволял себе надавить, пробиться сквозь его прихоти. Только ждал.
Цао не позволял себе ничего. Кроме как уйти с другим у него на глазах…
Они боялись друг друга. Боялись того огненного вихря, что сжигал их сердца и грозился вырваться наружу.
Чем ещё можно было объяснить ту взаимную неловкость и импульсивность слов и действий? Тан сколько угодно мог бы оправдывать себя тем, что оставляет ему свободу выбора, но не было ли это просто побегом — от этих чувств, от самого себя? Как в тот раз, когда на третий или четвертый день они увиделись снова… Случайно столкнулись на мосту.
~
Тан всё же решил пройтись в парке. Просто так. Конечно же, не затем, чтобы там его встретить…
А Цао уже возвращался оттуда.
Было темно — дрожащие отражения фонарей мерцали желтым светом на водной глади. Было прохладно — но не настолько, чтобы Тану не могло показаться, что прическа Цао растрепана чуть больше, чем обычно, а одежда, напротив, подпоясана несвойственно аккуратно…
— Можно тебя поздравить, неутомимый наставник? — окликнул Тан. — Все пробелы устранены?
Они сошлись ровно на середине моста, и Цао, приветственно усмехнувшись, поманил его к парапету.
— Да что ж тебя так волнуют мои успехи! — смеялся он, опираясь о деревянную ограду. Чуть склонившись над водой, Цао запрокинул голову и вздохнул полной грудью. Свежий ветерок волновал пряди у лица, охлаждал неподвластные румянцу щеки. — С чем тут поздравлять? Так, ничего особенного. Просто новое украшение для коллекции. Смотри, какая прелесть!
Цао протянул руку с зажатым в ней бисерным браслетом — оранжевые и желтые бусины блестели в свете фонаря.
— Помоги застегнуть.
Странно, но прозвучала эта невинная просьба вопросительно, а в поднятых карих глазах промелькнуло что-то похожее на робость. Нахватался, что ли, повадок от Нина?..
— Давай.
Оборачивая бисерную нить вокруг запястья, Тан вовсе не пытался лишний раз к нему прикоснуться. Только нечаянно скользнул по нежной коже чуть выше ладони. Там где пульс. Но должен же он был приладить застежку!
— Коллекция, значит… — улыбнулся и всё-таки провел пальцем по ровному ряду, состоящему из почти десятка разноцветных украшений. Пристрастие достойно поощрения: — Очень мило.
— Знал, что ты оценишь! — хмыкнул Цао и, помедлив, всё-таки отнял руку. — И главное, чем больше — тем красивее! Вот и стараюсь, не покладая рук.
— О да! Тебе повезло найти истинного ценителя, — с усмешкой Тан перевел взгляд на воду, повернулся к пруду, положил руки на парапет.
Видимо, блеск камней привлек внимание Цао. Когда окольцованные пальцы легли на деревянную ограду, он тут же спросил:
— А почему так мало, Тан? Всего пять колечек? Судя по тому, что я практически не могу найти никого, прежде не облагодетельствованного тобой, их должно быть гораздо больше, — в озадаченном голосе звучала искренняя заинтересованность.
Тан рассмеялся — немного удивленно, но самодовольно. Не ожидал, что Минь успел разболтать о его коллекции, но тем не менее не видел причин скрывать:
— Ну, подумай сам! Если бы я стал принимать сувенир от каждого, мне очень скоро просто не хватило бы пальцев! Конечно, тут только память о тех, кто и сам меня не забудет.
— А… Значит, коллекция сорванных первоцветов, — серьезно покивал Цао. — Это многое объясняет.
Быстро же догадался! По всей видимости, ему действительно интересно было поговорить на эту тему с понимающим человеком. Вдруг, нахмурившись, Цао сообразил ещё кое-что:
— Получается, от Нина перстня у тебя нет?..
Тан покачал головой:
— Нет, этот бедняга навсегда запомнит кое-кого другого…
— Ты преувеличиваешь важность первого раза! — негодующе фыркнул Цао. — Я вот не особенно помню, что было и как. Просто, по-дружески. По-соседски…
Заинтересованно, с какой-то почти завистью Тан заглянул в карие глаза. Восхищался его легкомысленностью! Но насколько можно ей доверять?..
— Повезло тебе. Но в этой Обители так везет не всем. Ты же понимаешь, о чем я.
Цао на мгновение посерьезнел, кивнул, но, старательно овладевая собой, заговорил с прежней насмешливостью:
— Так ты поэтому так стараешься? Чтобы опередить этих старых извращенцев? Гуманитарная миссия? «Уж лучше я, чем кто другой?»
— Что-то в этом роде, — неискренне, под стать ему усмехнулся Тан. — Сам же знаешь, как сложно после такого «посвящения» снова раскрепощать эти поврежденные натуры.
***
Оба знали, о чем говорят. Знали хорошо. Только — с разных сторон…
Цао на самом деле прекрасно помнил свой первый раз. Нет, он-то мог дать отпор. Конечно же, с его внешностью невозможно было избежать постоянных приставаний и поползновений. Но он никогда не подпускал к себе тех, кого не выбирал сам.
А вот тогдашний его сосед… Кажется, им было всего по пятнадцать. В таком возрасте учащиеся живут в общем доме, по двое в комнате. И вот однажды ночью… Его товарищ никогда не задерживался допоздна. Не нарушал комендантский час. Цао уже, к сожалению, знал, кто и что могло его задержать… И не мог уснуть…
Когда он наконец явился, то сразу же неслышно проскользнул в свою постель. Не шумел. Не плакал. Почти не дышал. Цао помнил, как напряжены были его мышцы, когда, не задумываясь, юркнул к нему под одеяло. Помнил, как постепенно затряслись в судорожных рыданиях его плечи, когда крепко обнял. Как солены от слез были щеки, которые он покрывал нежными очищающими поцелуями. И помнил, что шептал, пытаясь утешить:
— Это такая ерунда, Чу! Ну что ты, в самом деле?.. Ты же такой красавчик у нас, вот они и липнут. Забудь вообще!.. Ничего страшного не случилось… Этот сивый мерин просто не мог сдержать свою прыть.
Обнимал, укачивал, баюкал. Не знал, что говорить, и нес что попало. Целовал волосы, лицо, дрожащие веки. А когда губы нечаянно соскользнули с щеки и встретились с его солеными губами, Чу почему-то не отстранился. Отстранился Цао. Услышал горький шепот:
— Теперь тебе противно…
А вот после этого действительно помнил уже совсем смутно. Как лихорадочно прижал его к себе. Как углубил поцелуй. Как возмущался, какие глупости в голове у этого несчастного! И всем своим существом пытался согреть его. И очистить.
Тогда они только — с юношеской неумелостью, с взаимной неловкостью — руками помогли друг другу сбросить возбуждение, вызванное напряженностью ситуации и близостью тел. Но тот раз Цао и считал своим первым. Потом именно с Чу они сблизились ещё больше.
Чу стал первым, кого он пытался исцелить. Как мог. Вернуть уверенность в себе. Научить не поддаваться на шантаж и уговоры наставника. Не винить себя. Вообще не придавать этому слишком большого значения! И вовсе ничего стыдного — просто нужно самому выбирать, с кем желаешь провести ночь. И вовсе ничего грязного — разве ему неприятно то, чем они занимаются с Цао? Ну а все эти их догмы о целомудрии — чего они стоят, если они же сами первые их нарушают!
Цао искренне считал, что у него получилось. И продолжало получаться. И не собирался сворачивать с избранной стези!
***
Тан тоже считал, что ему повезло…
По крайней мере, ему ничего не навязали насильно. Он согласился на это сам. По крайней мере, его первый «наставник» был весьма хорош собой. И хотя его вкусы, как и внешность, были весьма специфичными, он, по крайней мере, никогда даже не прикасался к подопечным в этом смысле…
Он только любил наблюдать.
Тану нравилось многое из того, чему тот его обучил. Почти всё. Стало его второй натурой, въелось в кости… Только… Слишком рано пришлось осознать собственную порочность. Осознать, что с такими наклонностями его не приняли бы не только в праведной Обители, но и в лицемерно-ханжеском светском мире.
Покровителю нравилось видеть сплетение нескольких юных тел. Двое — слишком скучно. Покровителю нравилось, когда во время утех они не только доставляли друг другу удовольствие, но и причиняли боль — это была лучшая, по его мнению, приправа.
Тан помнил роскошные покои, бархат алькова, извечный полумрак. Молодое вино в драгоценных чашах.
Стоны.
Аромат благовоний, дымок сладкой трубки — он тоже впервые попробовал именно там.
И кожаные плети.
Четверо, пятеро тел сплетается в долгом экстазе. Покровителю не нравилось, если кто-то позволял себе разрядиться слишком быстро.
За это наказывали.
Но никогда ни к чему не принуждали.
Или, возможно, Тану отводилась особая роль…
Во всяком случае, ему так и не довелось заняться этим в пассивной позиции. И Цао действительно оказался его первым наставником в оральных ласках. Покровителя не слишком интересовали такие мелочи…
Зато он с интересом смотрел, как по дрожащей от страха и возбуждения коже стекают струйки пота. Как вздрагивает и изгибается тело под хлыстом, отдаваясь одновременно искусным ласкам и не менее искусным истязаниям. Специальные средства и приспособления не позволяли закончить скоро… Не позволяли остаться полностью в своем уме. Не позволяли не захотеть большего. Снова и снова.
Тану тоже всё это нравилось. Он не врал себе.
Покровитель всегда был рядом, максимально близко, но никогда не присоединялся. Не снимал даже своих вычурных одежд. Лишь изредка прикасался холеными пальцами, но только чтобы испробовать росу любви на вкус…
Конечно, всё это было ненормально. Не дозволено. Порочно.
И вообще что-то не то было в отношениях с этим человеком. Или в нем самом… В теплом блеске его волос. В холодном отсвете глаз. Сладости голоса.
Тан не знал, чего больше было в его чувствах — облегчения или разочарования — когда после нескольких неумолимо протекших лет отношения с покровителем неизбежным образом прервались. Тому нравились только очень юные тела. По его мнению, после восемнадцати они приобретали неприятную жесткость и мужественность. Как дурной привкус у неправильно выдержанного вина. И слишком много грубой животной похоти. Эта утонченная натура была весьма переборчива и брезглива.
Но взамен он не оставлял бывших подопечных совсем без своего покровительства.
Это была выгодная сделка.
И уж конечно, он запомнится навсегда!
***
— Какие мы с тобой, оказывается, альтруисты! — смеялся Цао. — Всё же все эти бесконечные наставления о твердости в следовании пути не пропадают зря. Просто некоторые понимают их на свой лад. Впрочем, страшнее всего было бы понять их так, как того желает наше верховное руководство…
К концу речи тон опять стал неприемлемо серьезным. Наверное, Цао устал. Чем ещё объяснить, что привычная маска то и дело слетает с лица?
Да ещё этот Нин!.. С ним действительно было нелегко. Он боялся всего: стражи, наставников, новых поз… Боялся, что их застигнут. Боялся даже Тана — что если он будет ревновать и отомстит? Безумие! А ещё он верил: в тяжесть проступка, в справедливость наказаний, в Устав. Но Цао никого никогда не отталкивал из-за разницы взглядов. Пытался по мере сил на них воздействовать, отвлечь, показать их несостоятельность — в действии.
Но вот устал. Впрочем, новый браслет того стоил!
— Цао, — окликнул Тан, вынуждая перевести на себя взгляд, блуждавший до того по водной глади.
Темная бездна его глаз была глубже черноты ночного пруда, и огонь в них не шел ни в какое сравнение с жалким желтым маревом фонарей…
— Что, Тан? — пальцы привычно скользнули по упругой косичке.
Покой и внимание в темных глазах. Удивительно, как уживались они с непокидающей взгляд страстностью, с этим укрощенным безумием? Видно было, что Тан совсем не знает что сказать. Видно было, что прекрасно понимает, что все слова будут лишними. И всё же голос звучал искренне:
— Зачем эти игры? Мы же так хорошо друг друга понимаем.
— Да, — Цао коротко кивнул, улыбнулся: — Вроде понимаем неплохо. Удивительное совпадение свойств…
— Так почему вдруг такие сложности?
Цао не знал ответа — их было слишком много, разных. Поэтому просто пожал плечами, выпалил первое, что пришло на ум:
— Я привык брать от жизни всё, ни в чем себя не ограничивая. Что поделаешь, если моя новая охота выпала на неудобное для тебя время!
В ответ нетерпеливый жест — взмах рукой, блеск перстней на длинных пальцах:
— Ерунда, Цао! И ты сам знаешь, что это ерунда! Меня не волнуют твои похождения. Меня не волнуют сроки. Или всё-таки не понимаешь?
Тан замолчал и некоторое время просто смотрел в глаза. Что он хотел прочесть за напряженной расслабленностью, старательной небрежностью? Цао ведь так ловко научился их демонстрировать! Легкую, но хищную улыбку. Мягкий, но непроницаемый взгляд. Ничего не получится. Между ними — не только это безумное притяжение, но и непреодолимый барьер. Тан покачал головой и продолжил:
— Говоришь, что берешь от жизни всё, а сам и руки не протянешь, чтобы получить желаемое. Или ты считаешь, что тот, кто хочет тебя, не может быть желанен тебе?
Излишне проницательно. Слишком откровенно. Нет, Цао в самом деле не был готов к такому уровню близости! Зато был готов, как и при всяком удобном случае, укрыться за завесой ребячества, ответить усмешкой:
— Да, знаешь ли, не люблю быть добычей! Предпочитаю сам выбирать…
— Так выбери уже! — очередной взмах рукой прервал пустые бредни. Тан не стал их дослушивать, резко развернулся — опять это колыхание одежд на ветру — и направился прочь.
Высокий стройный силуэт удалялся, растворяясь в ночной мгле. Цао остался на мосту. Один. Перебирая браслеты на запястьях. Вдыхая прохладный воздух. И что-то ещё такое в нем… Похожее на досаду. На одиночество.
Цао тоже терпеть не мог такие сложности!