— Жоу, опять ты шумишь! Дай поспать! — ворчал Цао из-под натянутого на голову одеяла.
— Какой сон, Цао! Скоро вечер! И ты опять пропустил занятия.
Бодрый топот этого жизнерадостного толстяка — бессменного вот уже второй год соседа — неизменно раздражал Цао. Не просыпаться от него ежедневно было почти недостижимой мечтой, ведь право на раздельные спальни появлялось только на последнем году обучения. Так далеко в будущее Цао предпочитал не заглядывать. Кто знает, удастся ли ему продержаться ещё целый год?..
— Я принес тебе завтрак, — с бесцеремонной заботой заявил Жоу. — Если, конечно, можно так выразиться в этот час. Мне опять разрешили готовить на общей кухне. На этот раз получилось состряпать пирожки. Попробуй. Нужен твой вердикт.
Цао, щурясь, выглянул из вороха смятого белья. Ещё неразборчиво со сна, но уже насмешливо поведал:
— Еда — это развлечение для слабых духом. Мое сердце полнится другим.
— Вся Обитель в курсе, чем полнится твое любвеобильное сердце, Цао! Можешь лишний раз не напоминать. Ты бы хоть что-нибудь предпринял, чтобы не мозолить им глаза так уж рьяно.
Жоу снисходительно относился к его повадкам и не так уж часто (правда, только на свой собственный взгляд) донимал нравоучениями. Но это искреннее беспокойство раздражало Цао не меньше, чем необходимость покинуть нагретое местечко — он с удовольствием провел бы в постели ещё пару часов. Когда встать наконец удалось, Цао принялся не спеша натягивать одежду, не прекращая извечный спор:
— А смысл, Жоу? Если я вдруг возьмусь за ум и перестану, они что, сразу обо всем забудут? Нет. Ну, так и я дойду до конца. Моя миссия — не позволять блюстителям Устава зря есть свой хлеб!
Тем временем Жоу аккуратно поставил поднос с закусками на столик. С задумчивостью покосившись на аппетитное блюдо, он не удержался от того, чтобы выудить один пирожок и себе. Уже жуя душистое, еще теплое кушанье с любимой мясной начинкой, продолжил увещевания:
— Ну да, кстати о хлебе… Ты всё-таки попробуй. Не понимаю, как в нашем-то возрасте да ещё и с твоей… кхм… физической активностью ты словно небесным духом питаешься! В конце концов, это же просто вкусно!
Цао, заново заплетая растрепавшуюся за ночь косичку, вслепую перебирая гладкие пряди, окинул его насмешливым взглядом:
— Вот видишь, Жоу, все в Обители, вопреки аскетичному Уставу, пытаются так или иначе усладить свою плоть. Я нахожу приятность в других вещах. Ты выбрал более безопасный способ. Только фигуре вредит… — Покончив с прической, он поплелся к умывальнику, бросил с ухмылкой: — Впрочем, не осуждаю. В этом явно есть и свои плюсы. К примеру, ограждает от нежелательного внимания сластолюбивых ослов.
Жоу вначале чуть не подавился, но справился, а потом сразу рассмеялся:
— Думаешь, ограждает? Не знал, что кое в чем ты всё ещё так наивен. Эх, Цао, Цао… Многие не настолько переборчивы…
Цао так и замер, склонившись над умывальником. Он никогда и не представлял себе, что этот кругленький весельчак может быть объектом чьего-то нездорового интереса! Зачерпнув в ладони холодной воды, резко погрузил в них лицо. Но Жоу будто бы знал откуда-то о его слабых местах и поспешил рассеять тревогу:
— Да ты не беспокойся! Я себя в обиду не дам. Меня интересуют совсем другие вещи. К примеру, какой рецепт освоить в следующий раз. Как насчет десертов? Может, тебе нравится сладкое?
***
Жоу, конечно, неспроста его донимал. Цао действительно не слишком беспокоился о своей безопасности. И это при том, что раньше у него не было даже покровителя вне Обители. В Орден его приняли благодаря заслугам и положению семейства, но родители уже давно умерли, а о нем как будто забыли. Не замечали.
Не то чтобы Цао жаждал привлечь к себе внимание орденских функционеров, но зачастую вел себя именно так. Провоцировал — безоглядно, безрассудно. Бессмысленно.
Но никогда и не задумывался о том, чтобы покинуть Обитель. Зачем? Просто оставался собой. Даже в этих хмурых и лицемерных стенах. Знал, что его прегрешений уже с головой хватит для самого строгого приговора и не видел смысла останавливаться. Да и желания такого не имел. Чего ради?
Поэтому то маленькое расследование, в которое он втянул Миня по поручению Энлэя, тоже не считал чем-то особенно опасным и выдающимся. Хотя и понимал, что, скорее всего, подставляет друга под удар. Но… Цао всегда считал, что каждый сам в ответе за свои действия, и если уж Минь согласился…
Письма домой разрешено было отправлять редко. И, конечно же, после цензуры. Но Цао кропотливо собирал данные, предоставленные милым таможенным служащим, и переписывал их полученным от Энлэя шифром.
Сегодня как раз пора было обратиться за новой порцией.
Он добрался к Миню только к вечеру — вымотавшись за ночь, Цао часто мог проспать целый день.
— Что-то не сходится, Цао, — Минь жалобно хмурил брови, указывая на колонку цифр в казенном бланке. — Вот здесь, смотри. Это расходы на питание. Не знаю уж, сколько там персонала… Но примерное количество осужденных попробовал подсчитать. Там должно быть не менее пятнадцати служителей. Каждый год добавляется трое-четверо. А расходы не растут. Видишь?
Цао с абсолютно безразличным видом развалился на кушетке, но всё же вежливо приподнял бровь и с фальшиво-пристальным вниманием вглядывался в столбцы цифр. У Миня всегда было так комфортно. Легко, спокойно, тихо на душе… Как можно было в такой атмосфере думать о каких-то неведомых «отдаленных обителях» и их обитателях?!
Он пожал плечами, и этот жест естественно и непринужденно перерос в полноценное кошачье потягивание, к которому к тому же добавился сладкий зевок. Не получилось изображать вовлеченность до конца…
— О, прости, — улыбнулся Цао. — Не выспался сегодня. Сосед замучал со своими кулинарными шедеврами. А эти бедняги, значит, как я, питаются чем-то вроде солнечного света и утренней росы? Ну, может, просто количество персонала уменьшается…
Столь старательно демонстрируя свои умственные способности и имитируя сострадание, Цао тем временем склонился к Миню и приобнял его за плечи. Его хрупкая фигурка казалась слаще любого десерта. Его юной свежести совсем не к лицу была вся эта канцелярская пыль. И она к нему не приставала.
— Цао, — Минь досадливо повел локтем, — это уже почти раздражает. Я же говорю с тобой о серьезных вещах! Тебе вообще всё равно? А если на самом деле…
— На самом деле что?
Цао никогда не навязывался. И никогда не подавал виду, что задет отказом. Просто плавно отстранялся — одним цельным движением, словно так и задумывалось. Вот и сейчас — просто склонился к столику, потянувшись за чашкой давно остывшего чая.
~
Минь следил за ним чуть растерянным взглядом, переживая, что мог его обидеть. Но ещё больше переживая о том, к чему подталкивали его догадки…
— Ну… Не знаю, — пожал он плечами. — Может, на самом деле они живут не там.
Цао пригубил чай. Повторил рассеянно на свой лад:
— Может быть, они там не живут… Может быть… Ну, нам-то что за дело? Если тебе так интересно, я попрошу Энлэя объяснить, что ему удастся понять из всего этого. — А потом поднял на Миня свои оленьи глаза и спросил проникновенно: — А что ты от меня так шарахаешься, радость моя? Мне казалось, что этот этап отношений нами уже благополучно пройден.
На этот взгляд невозможно было сердиться. Минь быстро выбросил из головы смутные домыслы и расплылся в лукавой, но совершенно искренней улыбке:
— А я знаю человека, который мог бы задать тот же вопрос тебе…
— О небо! — Цао закатил глаза и откинулся на спинку. — Ну конечно! Как я мог думать, что не услышу от тебя о нем хотя бы один день! — И тут же, приподняв бровь, добавил почти небрежно: — Что он, опять приходил? Что говорит?
Минь понял, что не ошибся в своих догадках. Конечно, если бы эти двое решились наконец окончательно сблизиться, он бы это заметил! А так — Цао по-прежнему нарочито легкомыслен и нескрываемо напряжен. А Тан так и вовсе перестал показываться на глаза…
— И всё-таки интересуешься, — отметил он. Улыбка не сходила лица. Белые пальцы машинально поправляли непослушные пряди. — Нет, Цао. Он ко мне не заходил. Ничего нового не могу передать. Кроме того, что, по всей видимости, он ждет тебя. Уже давно. И прямо сейчас. — Вздохнул, отводя глаза: — Но это как раз не новость.
~
Цао задумчиво разглядывал его, прикусив губу. Медленно отставил чашку и принялся накручивать на палец косичку. Прекрасно понимал, что ведет себя странно. Что специально вынуждает Миня как-то себя подтолкнуть. Что только с подачи этого милого сводника ему и удавалось преодолеть себя и хоть немного сблизиться с Таном — невероятным, невыносимым, слишком притягательным…
А ведь он уже успел так его оттолкнуть… А ведь Тан уже и сам… оставил его на мосту. И теперь — просто ждет? Что ж, может быть, действительно ещё есть шанс отбросить все эти сложности?
— Я не понимаю его, Минь, — покачал головой Цао, зажмурившись. — У него же такой опыт!.. Ну что ему стоило быть хоть немного… Он как будто не так уж и хочет…
— О чем ты вообще?! — Минь озадаченно хмурился и не сразу нашел, что возразить, то открывая, то закрывая рот. Наконец сообразил: — По-твоему, он недостаточно настойчив? Ну так это же ты ускользаешь, стоит ему сделать хоть шаг навстречу! И как у тебя язык поворачивается сказать, что он не так уж и хочет? Просто… Он говорил, что понимает, как для тебя важно, чтобы ты сам…
— Понимает он… — выдохнул Цао, так и не открывая глаз. Вдохнул. Снова выдохнул. Хлопнул себя по коленям и подался вперед. — Ну ладно!
***
Поздно. Долго. Сосед вернется уже через пару дней.
Тан не был уверен, что готов будет продолжать эту упорную скучную борьбу. Да ещё и оказавшуюся столь целомудренной! Ведь его, в отличие от этого ветреного создания, по-прежнему не тянуло заполнить свои пустые молчаливые покои чьим-то чужим смехом и стонами… Но, может быть, когда он точно решит прекратить…
В данный момент он только точно решил, что пора ложиться спать. За полночь, как обычно.
В интерьере спальни преобладали темные оттенки. Холодным отблеском мерцал черный шелк постели, балдахин над кроватью струился переливами глубокого синего. Но когда был погашен последний неяркий светильник, комната погрузилась во мрак. Лунный свет пока не мог помочь не привыкшим к нему глазам разглядеть хотя бы очертания знакомых вещей — резной ширмы в углу, мягкой кушетки напротив кровати, письменного стола у приоткрытого окна. Только сам оконный проем чуть светлел манящей надеждой — ведь, несмотря на раннюю осень, в те ночи Тан считал нужным держать створки незапертыми…
Веки сомкнулись. Очередной день. Неотступная блажь.
Разве так он представлял себе разнузданное своеволие? Разве такого себя он принял, постигая грани собственной чувственности? Мог ли предположить, что будет так верно и упрямо ждать одно единственное — вероломное и переменчивое — создание?
Он часто являлся ему во снах. Хотя нет. Нечасто. Этого было всё равно слишком, слишком мало!..
С одного из таких сновидений всё собственно и началось.
Тан часто недоумевал, как это его покровитель не отобрал для своих забав эту дикую кошку? Это был явно его типаж… Тогда они могли бы встретиться на ложе порока — среди шершавой мягкости бархата, холодного металла цепей, хлесткой кожи ремней — наяву.
Дрожащие ресницы. Покорная поза. В расширенных зрачках — несломленная гордость. На взмокшей спине — следы плетей.
В своих снах он видел его таким.
Но, конечно же, никогда не стал бы ничего навязывать. Возможно, надеялся раскрыть для него эту сторону страсти постепенно… Да сейчас это было уже совершенно не важно! Ведь он даже не мог получить от него самую малость — обжигающий поцелуй, долгие объятья, простой и чистый восторг тел…
Шорох — не был услышан. Вместо этого — видение росинок пота на смуглой коже.
Прикосновения — не разбудили. Он всё ещё ласкал губами призрачную жилку на трепетной шее.
Тяжесть чужого тела — вплелась в сон. Ощущения возбужденной плоти, прижимающейся к желанному телу, стали только отчетливей. Почти болезненно безысходными.
Даже во снах, что были слаще яви, Тан ощущал эфемерность своего счастья и зачастую что-то мешало дойти до конца…
Он застонал сквозь сон. Сквозь сон же сомкнул руки за спиной. Прижал к себе.
Только горячий поцелуй — постепенно, не сразу — вытянул его из царства морфея. Вначале почувствовал запах — легкий, острый, дразнящий. Ни иллюзия, ни воспоминания не могли подарить эту радость. Почувствовал бархат губ, упругость жадного бесстыдного языка. Ещё прочнее сомкнул объятья. Ещё не открыл глаза. Сквозь шелк постели и одежд потерся распаленным членом об оседлавшего его несносного сорванца — ожившее видение, сбывшуюся грезу.
И всё ещё не хотелось — было страшно — просыпаться совсем.
Рука скользнула вниз по спине. Губы терзали губы. Язык ощупывал остроту клыков. А сердце выскакивало из груди. И было так невыносимо сладко и желанно. И невозможно остановиться.
Он не решался открыть глаза. Но очень хотел увидеть!
~
Две бездонные пропасти, черные бездны воззрились на Цао, утягивая в обсидиановый омут. После этого взгляда, после такой встречи он уже не мог сомневаться.
И никогда ни о чем не пожалел.
— Цао, — услышал хриплый шепот сквозь тяжелое сбившееся дыхание, когда всё же замер и оторвался от поцелуя, завороженный безумием его глаз. — Цао…
Чувствовал, с какой панической жадностью Тан ещё крепче сомкнул объятия. Словно опасаясь упустить. Словно ночная греза растворится, как и полагается ей по природе. Чувствовал, как напряжен его член, плотно прижимаясь своим, и сам уже не мог терпеть стеснения лишних одежд.
Но улыбнулся, как обычно:
— Что, Тан?
— Ты пришел… — голос становился чуть ровней, чуть уверенней, в нем даже зазвучала улыбка: — Опять через окно?
— Уж очень зазывно распахнуто, — фыркнул Цао в ответ. — Не мог пройти мимо.
Наконец, Тан ослабил объятья, позволив ему отстраниться. Лунный свет, струившийся из окна, отражался в обсидиане зрачков. А обволакивающе-обостренное внимание поглощало — и алую ленту в прическе, и родинку на правой щеке, и саму душу Цао…
— Нет, — Тан покачал головой. — Ты наконец-то явился из сна. Вначале проник в них, теперь воплотился. Я же говорил…
Голос ещё был слаб, и слова складывались в пафосный бред, но это почему-то не казалось Цао слишком высокопарным. Он только смотрел на его кривую улыбку и ясно видел в ней ошалелость. А в глаза старался даже не смотреть — слишком пронзительно — когда провел рукой по щеке, убирая с лица смоляную прядь. Раньше он не видел Тана с распущенными волосами — они смягчали чувственные черты и придавали ещё большую уязвимость сонному, до крайности счастливому облику.
— Что ты говорил? — а сам всё продолжал улыбаться, но голос чуть подрагивал, и дыхание так и не выровнялось.
— Что это судьба. Что она не ошибается. И что ноша эта как раз по тебе.
Цао всё-таки усмехнулся. Сделал пару движений бедрами, потираясь пахом о возбужденную плоть, вызывая не стон даже, а только подавленный вздох. Склонился к его губам. Косичка упала на подушку, смешавшись с чернильными прядями.
— Может, хватит болтовни и приступим к делу?
Он действительно был готов. На всё. Слишком долго убеждал себя, что сможет ускользнуть. Но так и не смог понять — зачем? Слишком сильно сопротивлялся притяжению того, кого притягивал сам. Как будто именно поэтому… Если бы Тан был более безразличен к нему, может, рано или поздно он и сам решился бы его соблазнить. Одного из многих. Что ж с того, что для них обоих предпочтительны активные роли?.. Всегда можно расширить горизонты… Но когда тот столь явно выказал свое необузданное желание, старательно подавляемое лишь его стальной волей… растерялся. Для него было действительно важно выбирать самому. Теперь же — явно — выбрали его. И это путало карты.
Тан зарывался лицом в его волосы, обнимал, гладил спину. Когда руки соскальзывали на ягодицы, сжимал их легко, как будто несмело… Шептал на ухо:
— Цао, Цао, мой полуночный бес, куда торопишься? Может позволишь мне привести себя в порядок и организовать более приличную встречу?
— О небо! О чем ты? — Цао откинулся назад и, запрокинув голову, уперся в грудь руками. — Мне вот кажется, что к встрече ты вполне готов. И очень даже в порядке.
Одна рука скользнула ниже, по животу подбираясь к интимным местам. Хотел бы Цао заставить его перестать медлить! Только немного сжать и погладить… Увидеть сдержанную муку на надменном лице… Но когда он чуть изменил позу, чтобы осуществить задуманное, то моментально снова был заключен в стальные объятия. А ещё через мгновенье — сам не успел сообразить, как так вышло — оказался прижат им к постели. Под ним.
~
Тан алчно вглядывался в растерянно-затуманенный, такой теплый и мягкий взгляд карих глаз. Чувствовал, как вздымается от судорожного дыхания грудь. Как Цао действительно готов приступить… Прямо сейчас. Готов отдаться, но не хотел бы потерять себя… Казалось, что и опасения видны были в этом томном взоре. Но Тан прекрасно понимал, что Цао ни за что не признался бы в этом даже самому себе.
Провел рукой по упругой волне волос. Сомкнул длинные пальцы и потянул за пряди, откидывая голову назад. Движение из сна… Впился губами в губы. Крепко. И сам провел ладонью другой руки по туго натянутым в области паха одеждам. Услышал стон. Недовольный. Беспомощный. Долгожданный.
— Всё будет, как ты захочешь, — зашептал, прервав поцелуй, отпуская шелковистую гриву, но продолжая поглаживать член через брюки. — Просто дай зажечь светильники. Хочу видеть тебя.
~
Цао не отвечал, заворожено глядя в безумные глаза. Странно было, что его действия и слова так разнятся. Только что Тан покорял его властно и требовательно. Даже немного чересчур… А говорит другое. И зачем-то нашел в себе силы отстраниться. Так странно было не чувствовать больше на себе его рук, его тяжести. И в то же время будто бы продолжать ощущать каждое прикосновение… Из прошлых мгновений. Из будущих. Всегда.
Следил за ним взглядом, когда Тан, поднявшись с постели, ходил по комнате, зажигая еле теплящиеся огни — они ничуть не добавляли яркости, только подмешивали к холодному потоку лунного света теплые желтые островки. Потом он зажег курильницу — его любимый сандал. Налил вина в чаши. И скрылся за ширмой.
Цао лежал на боку, подпирая голову ладонью. Увидев, что хлопотливый хозяин не на шутку занялся приготовлениями, хмыкнул:
— Не боишься, что мне надоест ждать? Уйду, как пришел. В окно или в сон, не суть, и поминай как звали.
— Из моих снов ты и так никуда не денешься, — насмешливый голос и плеск воды за ширмой. — Там я тебя прочно запер, поверь. Ну а окно открыто. И ты свободен, Цао. Ты — всегда свободен.
~
Наскоро освежившись и собрав волосы в хвост, Тан вышел из-за перегородки. Кивнул вопросительно:
— Не хочешь тоже подготовиться?
— Ну как ты думаешь, пришел бы я неподготовленным? — тут же возмутился Цао. Снова в специфическом жесте недовольства блеснули белки глаз под дрожащими веками. — Знал же, куда иду! И как готовиться тоже в курсе.
Тан расплылся в улыбке — восторг и насмешка — и протянул буяну чашу с вином. Наконец собрался с духом, чтобы уточнить:
— На самом деле… Цао, я хотел сказать, что это вовсе не обязательное условие. Дурная блажь.
— Что именно? — нахмурился Цао.
— Я про распределение ролей, — с непривычным, но необоримым смущением пожал плечами Тан. — Есть же масса способов доставить удовольствие друг другу! И если ты пока не хочешь…
Цао едва успел пригубить вино, но, услышав такие речи, прыснул и чуть не поперхнулся.
— Опять ты со своей неуместной заботой! Всё уже решено и готово. Ладно… — небрежно отставил чашу, расплескав рубиновый напиток, и сорвался с места. — Есть у тебя какой-нибудь халат?