Конечно же, поспешно простившись с Минем, Цао не сразу пошел туда, где его так ждали. Пытаясь разобраться в себе, он какое-то время нарезал круги в парке. Сталкивался со старыми поклонниками, не сразу вспоминая их. Побыть одному непросто. Быть собой — ещё сложнее. Но почему-то казалось, что с ним это будет возможно. Что только с ним, может быть, он и мог бы быть самим собой… Но никогда не позволял себе этого, не позволял себе расслабиться. Про то, чтобы сбросить маску, и речи не шло. Он вообще не был уверен, что это возможно. Что под ней ещё что-то есть…
Кем он, в сущности, был? Цао не считал себя бунтарем. И, конечно же, не считал и достойным служителем Ордена. Во всю его строгую и жесткую мораль он вообще никогда не верил! Поэтому и не разочаровывался в ней — не в чем было разочаровываться.
Просто хотел жить — свободно! Просто хотел быть — таким, как он есть.
Плотские радости наполняли его жизнь постольку, поскольку позволяли сблизиться с другими на почве ни к чему не обязывающих рискованных утех. Ради смеха и стонов. Улыбок и теплоты тел. Теплоты, вполне заменяющей душевные узы.
Узы — само это слово претило его натуре!
А люди, напротив, нравились. Пока они были молоды, пока можно было заставить их хоть на время забыть о предрассудках и страхе — они еще были вполне ничего. Живые. Забавные.
Даже этот Нин… Когда Цао был рядом, его раболепная трусливость становилась просто милой робостью. Его хотелось оберегать. Подшутить, напугав патрулем, а потом успокоить поцелуем — запретным, но оттого только более дурманящим. Смотреть в доверчивые глаза, украдкой лаская юное тело в уже изученных чувствительных местах. И было совершенно не важно, что однажды он станет как все!
Да, жизнь в Обители в конце концов всех превращала в однообразные серые тени. Лицемерные и скучные. Циничные, но на поверхности до тошноты высокоморальные.
Мораль — ещё одно слово, от которого у Цао сводило скулы.
И он боролся с нею как мог!
Не щадя ни себя, ни других.
Уже почти ночью он ввалился домой. Разбудил соседа шумом. Сначала — выдвигающихся ящиков шкафа. Нужно же было спрятать записи Миня… Потом — долгой возни в умывальном отсеке комнаты за ширмой. Цао действительно прекрасно знал, как подготовиться к первому интимному свиданию.
Правда, он пока не признавался себе, что принял это решение. Окончательно и бесповоротно. Всё ещё считал, что у него есть шанс в любой момент повернуть назад. Передумать. А пока…
При себе у Цао всегда была смазка — он носил это незаменимое средство прямо в карманах ученических одежд. Почему-то его пассии никогда не бывали столь же предусмотрительны, хотя нужно-то оно было в большей степени им. А теперь вот и ему пригодилось…
Умелые пальцы, покрытые скользкой субстанцией, прикасались к тщательно вымытым интимным местам… Сколько раз он ласкал так других! А сейчас немного волновался, когда тонкий палец скользнул внутрь. И, не долго думая, добавил ещё один. Да, в конце концов, у него и правда не было предрассудков!
Вот только… От кого он мог бы ждать такого рода просвещения? От пожилых дурнопахнущих наставников? От обнаглевших от вседозволенности стражников? Да, именно те, кто особенно ревниво должны были блюсти целомудрие, обычно — по совместительству — были и совратителями. Омерзительными, неотступными, часто жестокими… Пассивная роль не могла не вызывать ассоциации с их похотью.
О том, что он и сам в чем-то уподобляется им, занимаясь этим исключительно в активной позиции, Цао подолгу не задумывался. Ведь он молод и красив — как можно сравнивать? Ведь с ним уединялись добровольно. Уходя от него, улыбались, а не плакали…
Цао аккуратно подвигал пальцами внутри. Вспомнилось вдруг, как в тот раз уже позволил это Тану… Как это было доверительно, необычно и… приятно. Так какого же черта он так долго изводил его?!
Попробовал раздвинуть шире. Попробовал добавить третий. Больно. Но, право, это такая ерунда! Любой из его нежных юношей как-то же справлялся с этим. И он справится.
Услышал возню в комнате. Жоу встал с постели. Что ж, кажется, он как раз закончил. Готов.
Цао, ополоснув руки и оправив одежду, появился из-за перегородки с сияющей улыбкой:
— Что не спишь?
— С таким соседом разве уснешь, — зевал сонный Жоу, потирая глаза. — Пришел среди ночи, ящиками гремишь, воду льешь… Когда ты уже угомонишься?
— Никогда, мой друг. Никогда. — Цао подошел к окну. Покидать жилье в такой час он тоже считал нужным именно таким образом. — Но сегодня я тебя больше не побеспокою. Извини. Хотя… Можешь считать это маленькой местью за раннюю побудку.
Жоу растерянно смотрел на него, чуть округлив заспанные глаза.
— Куда тебя опять понесло? Что, тебе там медом намазано?
Цао уже перемахнул через подоконник. Бросил, оглянувшись через плечо:
— Навстречу судьбе, Жоу. А уж мед там или яд — не всё ли равно?
И соскользнул в ночь.
***
И сейчас, вот так же стоя за ширмой в комнате Тана, он до сих пор не мог поверить, что всё-таки пришел. А этот изувер всё медлит! Ведь всё уже могло бы случиться! Так чего ж он тянет?! Да ещё и говорит чушь про необязательность условия! Неужели Тан действительно думает, что именно это останавливало его? Это было даже как-то оскорбительно для антиморальной натуры Цао.
А ведь даже уйдя из дома, подготовившись, он ещё долго не решался зайти к нему. Сначала опасался, что не застанет дома… Всё возможно. Потом — что застанет не одного. О, конечно же, у Цао не было бы к нему претензий! Просто… Это было бы немного неудобно. Тогда он издали наблюдал за окнами. Дождался, пока не погас свет… И всё равно так и просидел недвижно ещё с полчаса.
Не был уверен в том, как будет воспринято его внезапное появление. Будет ли Тан обижен? Будет ли рад?
Но столь ошеломительного эффекта, конечно, не ожидал.
Даже сейчас, раздевшись и снова ополаскивая едва теплой водой не вполне опавшую плоть, он ощущал в крови этот сладкий огонь, что вспыхнул, стоило услышать лихорадочный стук его сердца. О, такая встреча возбудила его сразу и надолго! Цао никогда не чувствовал себя настолько желанным. Необходимым. Как воздух. Нет — больше.
А ещё он даже не думал, что это так легко — самому прикасаться к нему, обнимать, припадать в поцелуе. И даже не сгореть. Пока.
— Цао, Цао… — послышался задумчивый голос. Выдох трубочного дыма. Вздох. — Умеешь же ты заставить себя ждать…
Голос звучал расслаблено, даже удовлетворено, но вместе с тем какое же нервное, дикое напряжение — предвкушение — прорывалось сквозь эту тягучую невозмутимость!
Цао накинул бордовый шелковый халат, запахнул и подвязал пояс. Тоже вдохнул и выдохнул. Пора.
А выскользнув из-за ширмы, был лучезарен и легок. Сразу же подошел к Тану — тот, раскуривая трубку, сидел на кровати — и умостился прямо ему на колени. Обвил руками шею и только тогда ответил:
— Ну, ты же дождался! Значит, ноша эта тебе по плечу.
Улыбался, глядя в черные, будто подернутые глянцевой пеленой, глаза. Чувствовал, как замер и напрягся Тан от его прикосновений. Забавно. Ну, конечно, если проявлять инициативу — на него это действует точно так же!.. Это поощряло вести себя ещё развязней!
Цао приблизился, словно для поцелуя, но когда Тан вынул изо рта трубку, уклонился и перехватил её, отнимая. Сделал затяжку. С трудом контролировал себя, чтобы не закашляться. Ну не настолько же он неопытный! Справится. И что он там курит?!
~
— По плечу, даже не сомневайся, — Тан усмехнулся и несмело, бережно погладил его длинные волосы, спину. — Что бы ты ни учудил, как бы ни старался всё испортить, эту связь не разорвать…
— Связь?.. — вскинул бровь Цао и потянулся, чтобы отложить трубку. Вцепившись одной рукой в ворот сорочки, откинулся далеко назад к столику, так что Тану пришлось придерживать его за талию. Мастер он так по-кошачьи выгибаться!
— Да и что я такого учудил… — бормотал Цао, уже приникая обратно к груди.
— Ничего. — Рука скользила по укрытым шелком изгибам. Дурманящий запах волос и тела, смешавшийся с ароматами любимых благовоний, оставлял всё меньше и меньше желания о чем-либо говорить. Только повторять по инерции: — Ничего…
Даже тяжесть тела на собственных коленях не убеждала окончательно в реальности происходящего — абсолютное счастье, опасливое предвкушение зашкаливали, не давая ощутить себя полностью. И насколько же мелкими показались вдруг былые недоразумения! Порыв откровенности не позволил смолчать:
— Но ты ошибался, если думал, что можешь меня оттолкнуть. Я же правда понимаю. Мы же с тобой… — Тан на мгновенье запнулся. Определение, пришедшее на ум, заставило вновь усмехнуться: — Соратники в нелегкой борьбе с Уставом.
— Так вот как это называется! — рассмеялся Цао, щекоча дыханием напряженную шею. — Ну, можно и так сказать. — Отстранился и посмотрел в глаза: — А насчет связи… Когда это я соглашался быть связанным?
Улыбка снова приподнимала задорную родинку. Мягкий взгляд отчаянно старался быть дерзким. И эта глупая, милая, трогательная косичка. Его бунт. Такая хрупкая, такая настоящая жизнь — в его руках. Сердце Тана переполняла нежность. Но он ни за что даже не попытался бы облечь её в слова! Только хмыкнул:
— Ещё согласишься, — и уже более уверенно, властно привлек к себе желанное тело.
Рука скользнула под одежду. Халат — удобная вещь. Шелк — прохладный и невесомый. А под ним… Эта мягкая кожа — золотистая, упругая, так долго недоступная. До сих пор казалось непозволительной роскошью вот так запросто касаться её! Цао ведь никогда раньше не раздевался для него… В движения вернулась давно позабытая неуверенность, когда ладонь, проскользив по груди и бокам, столкнулась с препятствием в виде туго завязанного пояса. Развязать? Разорвать? Да Тан, кажется, готов был бы разгрызть ткань зубами!
Он так долго держал себя в руках! Даже тогда, несколько минут назад, когда это ночное виденье оседлало его, бесцеремонно явившись через окно, не осмелился поддаться порыву. Может быть, опасался его спугнуть… Но, скорее, боялся самого себя. Не хотел, чтобы это произошло слишком лихорадочно, слишком бездумно. Хотел, чтобы Цао пошел на это полностью осознанно. Хотел дать им передышку. Проговорить то, что казалось важным.
Но теперь давно сдерживаемая пылающая лава прорывалась сквозь хрупкую корку самоконтроля обжигающими потоками. И именно потому, что Цао не ушел — дразнил, ерничал, огрызался — но оставался рядом. Желал.
О, да! Желал настолько, что это его смуглые теплые пальцы в конце концов помогли справиться с шелковым узлом. Настолько, что вздрагивал от каждого поглаживания, прикусывал губы в жадном поцелуе. И ничего больше не говорил. Это было невозможно, равно как и не нужно.
Одно легкое движение — и бордовый шелк соскользнул на пол, обнажая бронзовые литые плечи, стройный торс. Его фигура в смешанном лунно-ламповом свете казалась по-прежнему призрачной. Фантомной. Словно и не заканчивался сон…
Цао чувствовал себя полностью раскованно в своей наготе. Но не мог не дразнить. Отстранившись от поцелуя, проворно соскочил с колен.
— Разденься, — почти командным тоном предложил он. Добавил с мягкой насмешкой: — Хочу уже видеть всё то, что было мне столь щедро обещано. Всего целиком.
Хочет. Всего целиком… Ох, понимает ли этот игривый котенок, какой вулкан разбудил? Тан смотрел в его лукавые глаза, потянувшись к завязкам ворота. Быстро, чтобы не прерывать надолго зрительный контакт, стянул через голову сорочку. И встал перед ним в полный рост. Что ж, пусть оценит то, во владение чем так смело вступает.
~
Поток лунного света осветил высокую стройную фигуру. Дрожащие огни ламп играли четкими тенями, но ничуть не согревали алебастровую белизну кожи. Холодная красота. Жар и пламя — бушевали только в глазах. Яд и сладость — в кривой усмешке чувственных губ. Тело же было подобно статуе: едва намеченный рельеф мышц, гордая осанка, длинные ноги. Широкая грудь вздымалась от частого дыхания. Стройность на грани худобы не создавала впечатления хрупкости. Тан был… надежен, притягателен, идеален.
— Ну как, Цао? — обсидиановый зрачок блеснул особенно безумно. — Принимаешь?
А Цао не мог ответить — у него совсем захватило дух. Только отвел взгляд от его обжигающих глаз, чтобы бесстыже уставиться на другую, не менее волнующую часть тела… Член находился в полной боевой готовности — но его-то хотя бы Цао уже видел не раз. Хоть что-то знакомое! И прекрасно ясно, как нужно с ним обходиться! В отличие от этого непреодолимого магнетизма во взгляде, пафоса в словах, чрезмерной страстности во всем, что исходило от этого человека…
— Да вот прямо сейчас и приму, — резкая усмешка. Шаг навстречу. Теплая ладонь легла на уязвимо обнаженную плоть.
Так давно хотелось почувствовать это содрогание в своих руках! Откликнувшегося члена, сбитого дыхания, подавленного стона. Но теперь Цао тоже было нужно гораздо, гораздо большее! Не только тело… Вскинув голову, Цао всматривался в глаза — изучающе, неуверенно. Шепнул почему-то вопросительно:
— Целиком и полностью? — Но, не дожидаясь ответа, впился в шею засасывающим поцелуем. Но, не позволяя ответить, жадно ласкал отзывчивую плоть. Вместо ответа хотел услышать настоящий — не сдержанный — стон.
О, Цао на многое готов был ради этого! На всё.
~
Наслаждаясь умелыми движениями ладони, щекочущими ласками языка, Тан провел руками по спине. Сжал ягодицы — на этот раз уверенно, почти по-хозяйски. Чувствовать его запах, слышать стук сердца, прижимать к себе — разве может быть что-то более ценное в этом мире?
Но сдаваться так просто Тан не собирался. Знал ведь, что этот неугомонный бес всегда стремится взять инициативу в свои руки! А у него был прекрасный самоконтроль. И этой ночью… Цао всё же придется уступить. Раз уж он сам на этом настоял…
Желание большего дало силы отступить к кровати. Не позволяя разомкнуть объятья, увлечь за собой…
~
Цао слегка хмурился. Не привык, что перед его ласками кто-то может устоять. И особенно досадно, что именно тот, кого так жаждешь свести с ума! Но ведь… у них действительно другие планы.
— Целиком и полностью, Цао, — запоздало ответил Тан, сев на постель, и потянул на себя: — Иди ко мне.
Цао больше не сопротивлялся его притяжению: ни образному, ни буквальному. Только слова Тана по-прежнему вызывали стихийный протест. Уже лежа на нем, чувствуя свое и его нетерпеливое возбуждение, он не мог спокойно слушать этот вкрадчивый деликатный шепот:
— Расслабься. Не нужно спешить. Позволь… сделать тебе приятно. Я буду…
— Ох, замолчи! — Если он скажет, что будет аккуратен и нежен, Цао точно выйдет из себя! Да в самом деле, как же он раздражает! Невыносимо, необоримо… — Тан, вспоминай хоть иногда, что ты сейчас не с одним их этих пугливых воробушков!
Вот только… За этими препирательствами они успели поменяться позициями. Прижимая Цао к постели, Тан нависал над ним и сверлил насмешливым взглядом.
~
Он, как обычно, лучше самого Цао понимал, почему тот так сердится. Но понимал также, что действительно чуть не сказал ерунды. Что поделаешь, с ним сложно не терять голову!
— Был не прав, — усмехнулся, проводя рукой по жаркому телу. — Никакой заботы, я помню.
Пальцы сомкнулись на возбужденном члене. На лице Цао появилось растерянно-томное выражение. Брови сошлись к переносице. Как же похож он сейчас на тот образ из снов…
Тан жадно провел языком по вздымающейся груди. Прикусил сосок. Возмущенный стон, который, в отличие от стонов наслаждения, Цао не пытался сдержать, прозвучал так трогательно недовольно!.. Но всё же удовольствие он сейчас точно испытывал — от скользящих по головке пальцев, от ритмичных движений руки. И был полностью в его власти. Не пытался вести.
Впрочем, не долго.
— Ты собираешься начинать? — прошипел Цао после очередного жалящего поцелуя. — И полегче с укусами!
— Тебе не угодишь, — Тан только улыбнулся и достал из-под подушки флакончик со смазкой. Подмигнул: — Сложная добыча.
Ничуть не смущаясь, согнул его ноги в коленях и развел в стороны. Густо покрыл пальцы прозрачной вязкой субстанцией и сразу же коснулся интимного отверстия. Даже смотрел в глаза, ожидая увидеть реакцию. Но Цао был невозмутим.
~
Ведь он ни за что не выдал бы овладевшую им неловкость! Опасения. Беспомощность. Нет… Скорее, доверие.
Неожиданно, уже проникнув внутрь двумя пальцами, Тан склонился к его члену. Нежно потерся щекой. Потом провел языком по всей длине. Вот ведь, а скольких трудов стоило склонить его к этому раньше! Цао усмехнулся, но уже чувствовал, как длинные пальцы входят глубже, уверенно изучая никому ранее не доступные места. Как они дотронулись до той самой точки, в поиске и нахождении которой Цао прежде не знал себе равных… И пока тело плавилось от этих новых ощущений, Тан обхватил губами ствол. Лизнул нежную плоть головки.
Цао всё-таки застонал. Уже не мог стойко терпеть это томление. Эту зависимость от действий партнера. Эту умопомрачительную покорность.
Смятый шелк простыни скользил под вцепившимися в постель пальцами.
Третий палец входил в тугое отверстие. Аккуратно. Нежно. Именно так, как не стоило говорить. Тан ненадолго замер, отвлекая ощущения партнера на дразнящие ласки ртом. Да, теперь он точно осознал, насколько неправ был, говоря об отсутствии необходимости!.. Незаменимое средство. Почувствовал, как расслабляется кольцо мышц. Только тогда снова начал движения — немного наружу и обратно, к заветной точке, глубже.
Цао изгибался в постели от сложности ощущений этих привычных и непривычных ласк. Какой-то манящей расслабленной пассивности. Отдаваться…
— Тан! — в конце концов не выдержал он. Ведь если тот продолжит в том же духе… — Ты… — Улыбнулся, подбирая слова: — Мне кажется, достаточно.
~
Тан хотел бы уточнить, не больно ли ему, но уже боялся проявлять «неуместную заботу». Ему тоже казалось, что сделано было достаточно. Но он по-прежнему запрещал себе безоглядно ринуться в эту бездну. Не торопился, когда, ложась рядом, ненавязчивым движением намекнул лечь на бок. Неожиданно столкнулся с сопротивлением: Цао напрягся, перехватил руку и устремил на него строптивый взор из-под нахмуренных бровей. Пришлось пояснять:
— Ты же знаешь, для первого раза лучше сзади… — а в голосе снова звучало это давно забытое смущение. Совсем как мальчишка с ним!
~
— Знаю! Но хочу видеть тебя, — упрямо твердил Цао. О, он действительно хотел бы видеть, как с его наглой физиономии сойдет весь этот сдержанный лоск! Прошептал, напоминая:
— Всё будет, как я хочу, верно? — Теплой ладонью прикоснулся к распаленному члену.
— Верно, — дрогнувшим голосом сумел ответить Тан.
~
Эти прикосновения, долгая прелюдия, долгое воздержание и восхитительная доступность объекта страсти сводили с ума… Но именно сейчас совсем не время было терять контроль!
Так что — нежно, аккуратно — он склонился над Цао, придерживая повыше его бедра, позволяя ему самому направлять член к соитию.
Тан хотел бы сказать, что всё будет в порядке… Хотел бы напомнить расслабить мышцы… Все эти обычные мелочи. Но с ним сейчас был не тот человек, кому они были нужны. Тан плохо понимал, что говорить. И стоит ли. Только точно знал, что сам Цао необходим ему.
— Цао, я… — головка легко проскользнула в подготовленное отверстие, — так рад, что ты сейчас со мной.
~
Цао обхватил его шею и привлек к себе для поцелуя. Пожалуй, это лучший способ заткнуть ему рот! Ну, в самом деле, сколько можно болтать?!
Член постепенно входил глубже. Этот неутомимый борец с Уставом оказался действительно умелым! И, черт возьми, нежным. Едва Цао начинал чувствовать боль, Тан замирал, давая время привыкнуть и расслабиться. Покрывал поцелуями лицо: скулы, брови, веки. Потом принялся дразнить губами мочку уха и всё-таки улучил момент шепнуть:
— Ты в порядке?
— В порядке. — Цао провел рукой вниз по спине. Сжал ягодицу. И подался навстречу, поощряя проникать глубже. Выдохнул рвано. Но тут же насколько мог ровно продолжил: — Твои навыки совратителя вполне ничего. Вот только вся эта бережность… Совсем не возбуждает!
~
Конечно же, Цао врал. Твердый горячий член, прижимающийся к животу, свидетельствовал об обратном. Просто хотел подстегнуть. И Тан понимал это. Но уже не мог себя сдерживать. Он так хочет почувствовать его страсть? Ведь именно этого Цао и добивался всё время — терзая его, избегая, дразня. И теперь, уже отдавшись, хочет любой ценой насладиться своей победой.
Что ж, пусть почувствует…
Одним резким толчком Тан вошел глубоко. До конца.
Увидел, как по лицу Цао пробежала судорога неожиданной боли. Но потом брови вскинулись, и на устах вновь заиграла улыбка.
~
Он ведь ни за что не отбросил бы маску…
— О, вот как ты можешь! А что ещё?
Окольцованные пальцы прочнее впечатались в бедра. Развели их властно. И снова глубокий толчок.
На лице Цао больше не дрогнул ни один мускул.
Толчки следовали один за другим. Становились всё глубже. Быстрее. Чаще…
~
Тан чувствовал, как варварски вторгается в его плоть. Ещё совсем недавно нетронутую. Так бережно подготавливаемую. Жаркая и упругая — теперь она обволакивала, сдавливала член. Дарила нестерпимую сладость. И казалось невозможным остановиться. Вся его былая заботливость пошла прахом. Он больше не мог этого выносить.
~
А Цао лежал тихо. Прикусил губу. Но продолжал обнимать его плечи.
Было больно. Но всё-таки он смог добиться того, что на лице его невозмутимого партнера наконец отражалось полное безумие! Того, что, влекомый животными инстинктами, Тан больше не мог контролировать свои движения. И вонзался, вонзался, вонзался…
Цао только хотелось бы, чтобы он поскорее дошел до конца.
Не мог же он сбросить маску… Сказать, что больше не может? Попросить быть нежнее?
~
Тан видел упрямую замкнутость и в то же время растерянность в карих глазах. Чувствовал впивающиеся в тело пальцы. Но не слышал стонов. Цао молчал. Это было так похоже на те сны… Снова. Тан поймал себя на дикой мысли, что предпочел бы опять увидеть гримасу боли, а не эту отрешенность на смуглом лице. Предпочел бы слышать крик — даже если это будет крик боли.
А сейчас… Только эта несломленная гордость. Затаенное дыхание. Показная решимость идти до конца. Но это тоже было частью образа из порочных видений… Образа, который так зачаровал его. Покорил.
Вдруг обжигающе больно стало Тану. На душе. Он резко пришел в себя. Когда услышал его стон. Стон боли, которую этот несносный смутьян, этот милый баламут уже не мог терпеть.
О небо! Как он мог допустить такое! Как мог позволить себе так забыться?!
~
Не зря, не зря Цао никогда не сбрасывал маску! За ней оказалась… слабость. Он почти презирал себя за это. Стиснул зубы и закрыл глаза.
~
А Тан замер. Тяжело дыша, не делая больше ни единого движения. И не знал, что говорить. И стоит ли продолжать.
Склонился к Цао. Прижался лбом к пылающему, покрытому испариной лбу. Обнял за плечи. Проклинал себя за то, что всё испортил.
Но, может быть, всё-таки не всё?.. Ведь Цао так и не оттолкнул его. Так и впечатывал пальцы в спину. Спросил вдруг сквозь частое дыхание:
— И почему ты остановился? Так быстро выдохся? — совершенно пренебрежительно, восхитительно невозмутимо.
~
Всё же вовсе это была не маска! Ну, или она уже намертво приросла к лицу…
~
Единственное, что хотелось бы сейчас сказать Тану было искреннее: «Прости». Но он уже знал, что этим только усугубил бы ситуацию. А её нужно было срочно спасать! Ещё была возможность доставить удовольствие этому драгоценному телу, извлечь звуки страсти, а не страдания из строптивого рта.
— Куда торопишься? — улыбка и подмигивание, и Тан, приподнявшись, снова потянулся к флакону со смазкой. — Хотел легко отделаться, Цао? Так не пойдет. Игра только начинается.
Пока он говорил, ловкие скользкие пальцы несколькими умелыми движениями вернули члену Цао подрастерянную упругость. Тан не извлек член полностью, но толчков больше не совершал. Сосредоточился на простых, но искусных ласках. Скользил ладонью по всей длине ствола, при каждом движении скрывая чувствительную головку тонкой кожей и снова оттягивая. Постепенно ускоряя ритм.
~
Цао наконец смог расслабиться. Больше не было боли. Только томящая наполненность. И привычные ощущения от скользящих движений умелой руки. Он осознавал, что сам спровоцировал Тана на грубость. Но не справился, переоценил свои возможности. А Тан заметил это. И не подал виду.
Цао был благодарен, но, в свою очередь, ни за что бы этого не показал!
Дыхание снова дрогнуло, когда палец прикоснулся прямо к головке. Цао запрокинул голову. Лихорадочно вздохнул. Ох, да в конце концов, он не обязан так уж усердно скрывать, насколько ему приятно!
~
Снова стон. Совсем другой. Тан ликовал — ему удалось. Это прекрасное существо — нежное, обожаемое, доверившееся — теперь не думает только о том, когда же это кончится. Нет, ему вовсе не нужны те, другие стоны! По крайней мере, без его на то согласия… Непростительной ошибкой было допустить это… Даже получать удовольствие! Тан всё ещё переживал и радовался, что теперь-то всё позади. Он больше этого не допустит.
Ни с одним из своих партнеров — никогда — он не терял голову до такой степени. И надо же было случиться, чтобы именно с ним!.. Из-за того, что именно с ним.
Движения ускорялись. Плоть под пальцами отвердела до максимума. Стоны всё чаще срывались с губ. Четко очерченных красивых губ этого смуглого лица. Искаженного блаженством и желанием. Дыхание стало рваным.
~
Цао сделал движение навстречу, пытаясь насадиться глубже. На краю помраченного удовольствием сознания теплилось понимание того, что его партнер совсем забыл о себе, сосредоточив всё внимание на нем. Хотелось вернуть ему получаемое наслаждение. Но Цао уже был на грани…
Вдруг Тан остановился. Он тоже отчетливо чувствовал эту грань. И действительно ещё не наигрался. Не насладился его наслаждением до конца. А ведь он был профессионалом в откладывании разрядки! Легко сомкнул пальцы у основания, пережимая канал. Потом погладил яички, немного оттягивая плоть. Вожделенная развязка растворилась, как мираж в пустыне. И снова возмущенный стон:
— Тан!
— Что, Цао? — улыбка в голосе.
Насколько мог гневно Цао воззрился на него, распахнув глаза, и увидел кривую усмешку на чувственных губах:
— Хочешь о чем-то попросить? Ни в чем себе не отказывай.
Вот и вернулась фраза из «первого знакомства»!
— Чудовище! — едва переводя дух, смеялся Цао. — Никаких просьб ты от меня не дождешься. Никогда.
— Тогда продолжим!
И ещё один раунд. Доводящих почти до самого края ласк. Только теперь — изредка, в ритм — Тан позволял себе сдержанные, не слишком глубокие толчки. Чувствовал, как вздрагивает от них Цао. Не от боли на этот раз. Как сам подается навстречу. Дрожит. Теряет голову.
Цао чувствовал себя действительно беспомощно. Чрезмерно сладостно. Позволял делать с собой что угодно. Никак не мог помешать. Не хотел. Но теперь уже и не хотел бы, чтобы это закончилось быстро.
И всё же снова разочарованно застонал, когда Тан повторил прерывающий маневр.
— Хочу тебя… — сорвалось с языка почти помимо воли. Ведь просить Цао всё равно не собирался!
— Знаю. Чувствую, — звучал дрожащий, но неизменно насмешливый голос. Обсидиановые глаза манили в свою бездну. Рука на члене возобновила игру. — На этот раз до конца, Цао. Верь мне.
Синхронно с ускоряющимися движениями руки Тан возобновил и аккуратные пронзающие движения. Ему вовсе не нужно было входить так грубо и жадно, как он, забывшись, позволил себе вначале. Сейчас он готов был кончить от одного только взгляда на искаженное наслаждением лицо. От одного только подрагивания твердого — будто налитого расплавленным металлом, а не кровью — члена, пульсирующего в ладони.
Они приближались к оргазму вместе. В вязком застывшем мгновении. Две подобные статуям фигуры — бронза и мрамор — слились в гармоничном единстве.
Цао верил ему — в этот раз до конца. Чувствовал это по уверенности движений. По бережным толчкам. Опять эта его нежность! И Цао понимал, что такого с ним не было никогда. Может быть, у него и нет настоящего лица под маской. Но этот человек проник в его душу гораздо, гораздо глубже…
Он стонал и выгибался под неумолимостью рьяных ласк. Хотел раствориться в нем полностью. Чувствовал, как плавится, как испаряется от его жара. Но не сгорает. С ним — он феникс. Его огонь — не страшен. Лава не сожжет вихрь. Вихрь не остудит лаву. Её источник неисчерпаем. Её источник — он сам.
— Глубже, Тан! Скоро… — рваный выкрик. Не хватило дыхания. Не успел. Слишком ослепительно. Так долго откладываемая разрядка застала врасплох. Глубокий толчок усилил ощущения, когда это уже казалось невозможным. Семя изливалось в долгих конвульсиях. Дрожь охватила всё тело.
Жемчужные капли на бронзовой коже. Задыхающиеся всхлипы. Абсолютная податливость. Тан позволил себе несколько глубоких толчков. Больше не потребовалось. Застыл. Только член продолжал содрогаться в жаркой плоти. Только мышцы дрожали от пробегающих по телу разрядов. А лицо хотелось скрыть в ладонях — ведь он же не разрыдается прямо сейчас, правда?
Нет. Всё под контролем. Тан вскоре извлек член. Лег рядом. Обнял. Зарывшись лицом в волнистые волосы, нашаривая губами любимую косичку, прижимая расслабленное тело и жадно и нежно, шептал:
— Цао, мне было слишком хорошо. Цао, прости.
— О чем ты? — Цао поглаживал его в ответ. Он едва начал снова слышать. Удивился, что уже может говорить. И поэтому не успел понять и рассердиться. — Мне тоже было хорошо. Очень даже. Вполне себе ничего, Тан! Опыт — великое дело.
А Тан не стал ничего объяснять. Просто растворился в чуде быть рядом. Пока он снова не ускользнул. И вроде даже не собирается. Обнимает. Говорит, что всё хорошо. И продолжает быть таким же несносным — самим собой.