Глава Стражи Янлин не имел обыкновения просыпаться рано. По его мнению до полудня просто не могло произойти ничего достойного его внимания. Должностные обязанности позволяли заниматься ими в удобное время — ночь в казематах не слишком отличается от дня, зато скучные дознаватели и прочие непосвященные не стесняют своим присутствием. Да и вообще ночной мрак нравился ему больше…
Янлину нравилось многое.
Сладко потягиваясь в мягкой постели, он наслаждался легким скольжением шелкового белья. Приоткрыв глаза, любовался видом из окна сквозь полупрозрачную занавеску. Зеленеющие ветви большой плакучей ивы колыхались на легком ветру. В солнечные дни они оберегали взор от режущего яркого света. Но сегодня было пасмурно. Это тоже нравилось Янлину.
Вскоре в комнату проскользнул юный служитель. Он всегда точно подгадывал время пробуждения хозяина. Приносил теплую воду и прочие принадлежности для утреннего туалета, помогал нанести на лицо ароматные притирания, расчесывал медь волос. Лишь избранным было дозволено прикасаться к драгоценному телу Главы Стражи, и нежный Сюин входил в их число — умел услужить…
Все органы чувств Янлина с готовностью откликались на каждое мимолетное ощущение. От прикосновений: у него была очень развита тактильная чувствительность — текстуры тканей и кремов много значили для него. От ароматов: легко различал каждый, погружаясь в ворох разнообразных образов и ассоциаций — к примеру, жасмин напоминал о сладости ласк, а сандал о резкости боли. От зрелищ: в данный момент, помимо собственной блистательной персоны, он любовался отраженным в зеркале миловидным личиком прислужника.
Янлин подбирал их на свой вкус: утонченные черты, изящная фигура, белая кожа. Опущенный взгляд. Сюин заливался румянцем всякий раз, стоило их взорам нечаянно встретиться. А ведь казалось бы… Удивительно, до чего разные сущности — при свете дня и под покровом мрака — проявляются даже в этом незамысловатом создании! Где же скрывалась вся эта воплощенная невинность ночью? Дрожащие отсветы неярких ламп выхватывали и оттеняли что-то совсем другое…
Янлин имел непраздный интерес ко всем тонкостям человеческой натуры. Изучал её, исследовал… Впрочем, хотя и считал себя снисходительным к многочисленным людским слабостям, всё же больше любил животных.
— Сюин, не пора ли запустить эту ораву? — уголок рта приподнялся в тонкой улыбке. — Я соскучился. И уже вполне готов их принять.
Прислужник без слов поклонился и сразу же отправился исполнять поручение. Гурьба питомцев, до того поджидавшая у двери, тотчас устремилась в хозяйские покои. Янлин и в кошках ценил разнообразие фактуры, но предпочитал короткошерстных, почти голых. На его взгляд они были самыми несуразными. И довольно забавными. Общительными, хотя и чересчур прилипчивыми. Но был среди этого зверинца и пушистый белоснежный кот. Его шерсть была такой длинной, что стоящий трубой хвост напоминал раскидистую ель. Он-то первым и запрыгнул на колени хозяина и принялся вертеться в складках пурпурно-лилового шелка халата, выбирая удобное положения. Рука, поблескивая перстнями, лениво гладила наглого и смелого вторженца.
За это Янлин и ценил животных. Люди же не позволяли себе с Главой Стражи таких вольностей. Впрочем, в этом они не ошибались… Кошки имели право на непосредственность. У кошек не было разума. А люди… Люди всего лишь притворялись, будто он у них есть. И при этом не могли обуздать ни единого порыва! Отдавались страстям моментально, будь то похоть, страх или властолюбие. При малейшем нажиме — отбрасывали доводы рассудка. Так ради чего было весь этот огород городить? Праведный Орден…
Как и многие, Янлин обнаружил себя в Обители в самом нежном возрасте — лет около десяти. Естественно, сам он сюда не стремился, но это было крайне важно для его семейства. Они настояли на своем, несмотря на то, что Орден не торопился его принимать… Но в конце концов благодатная Обитель соизволила оказать эту милость и распахнула свои врата перед маленьким существом. Ему поначалу было невдомек, чем здешние нравы отличаются от прочих — многое даже пришлось по вкусу: разумность уклада, чистота помыслов, привилегированность положения. Ему поначалу также не было известно о собственной уникальности — позже многое изменилось… Повзрослев, Янлин подкорректировал некоторые детали своего быта, но по-прежнему считал, что это место вполне ему подходит.
О, свой быт он и впрямь устроил наилучшим образом!
Янлин гладил белого кота, Сюин закалывал последние драгоценные украшения в прическу. Ароматы притираний впитывались в кожу, а за окном шуршала ветвями ива. Прозрачно, чисто, спокойно.
Вскоре прислужник ушел, чтобы принести завтрак. Да, для полноты ощущений нужно было ублажить также вкусовые рецепторы. Янлин считал, что такого человека, как он, ничем не могут запятнать эти маленькие плотские радости. Устав же был к ним строг. Да только совершенно бесполезно! Обычные люди от подобных ограничений только с ещё большим исступлением бросались в крайность потакания своим низменным страстям. В натуре же Янлина ничего низменного не было. И развратиться он не мог. По определению.
Спровадив кота с колен, Янлин прошелся по комнате. По пути прикоснулся к теплой лакированной древесине струнного инструмента. Нужно будет попросить Сюина сыграть что-нибудь помеланхоличнее, соответствующее ненастной погоде. Обеденный стол стоял у окна, за которым открывался живописный вид на центральную площадь. Много занимательного можно было разглядеть прямо отсюда, когда лень идти на церемонию лично…
Сюин явился с накрытым крышкой подносом и принялся за сервировку. Следя за ловкими движениями, Янлин с умилением заметил уже желтеющие синяки на тонких запястьях. Старательный юноша…
— Господин Янлин, приятного аппетита, — снова поклонился тот, расставив изящный фарфор и разложив яства.
Пища обязана была радовать также и взор. Янлин вообще ел скорее для разнообразия ощущений, чем от жадности к насыщению. Едва откусив кусочек изысканно оформленного деликатеса из красной рыбы и бело-розового мяса креветки, украшенного зелеными ростками и россыпью золотистого кунжута, он тут же отодвинул блюдо. Не спеша пережевывал, наслаждался оттенками вкуса, текстуры, но не чувствовал ни малейшего аппетита. Янлин не имел страстей.
Понемногу пробовал каждый отменно приготовленный кулинарный шедевр, а остатками щедро делился со снующей под столом кошачьей ордой. Он бы, конечно, предложил и Сюину — это был милый мальчик — но сейчас юный служитель, по обыкновению, услаждал слух хозяина виртуозным струнным перебором.
Дошла очередь до фруктового десерта. Питомцы в меньшей степени могли помочь управиться с остатками, среди них было мало ценителей сочных слив и медовых груш.
Янлин был удовлетворен — сегодняшним пробуждением, своей жизнью в целом, утренней трапезой. Но с гораздо большим предвкушением дожидался вечера. И совсем другого десерта. Того, что уже подготовлен для него помощниками. Того, что полностью соответствует его служебным обязанностям. И может максимально удовлетворить его взыскательную натуру.
Медные колокольчики музыки ветра оттеняли печальную мелодию струн, дрожащих под пальцами Сюина. Медные кудри Янлина сияли ничуть не бледнее украшающих их аметистов и нефритов. Любимые камни. Прозрачная хрупкость аметиста напоминала о трепете юной плоти, звонком крике, блеске слез. Замутненная нежность нефрита ассоциировалась с обманутой надеждой, тихим вздохом, дрожью полуоткрытых губ…
У Янлина был богатый ассоциативный ряд. Не было страстей. Но ему нравились очень многие вещи.
***
Когда же, в какой момент… Как с ним вообще мог приключиться подобный кошмар?!
Юй всегда соблюдал все нормы Устава. Вплоть до малейшей мелочи! Он сам разбирался во всех его тонкостях. Считал гармоничным и справедливейшим. Даже собирался добиться распределения на теологическую стезю!
В своё время Юй отказался от канцелярской должности и уговорил наставника позволить ему обучаться ещё один год, чтобы только оказаться достойным… Год так и не подошел к концу. Но всё это было в прошлом. В недостижимом будущем. Не для него.
Сейчас для него только — оковы на тонких запястьях, затхлый воздух темницы, угасающий скупой свет из оконца под каменными сводами. Озноб окоченевшего тела под грязным серым балахоном. Обреченность и несправедливость, разъедающие душу.
Последние сердечные силы он тратил на недоумение. На надежду их уже не хватало.
Хотя он действительно был невиновен в том, в чем его обвиняли. Но увы… После того, как видел своими глазами соседа Бохая, раболепно стоящего на коленях перед тем человеком, как слышал своими ушами ужасающую клевету, которую он подкреплял самыми жалкими клятвами… А ведь вначале пытался говорить другое:
— Господин Глава Стражи, нас обвинили несправедливо! — Бохай склонил голову и не видел блеска золотых перстней на белых пальцах. Всё равно не осмелился бы прикоснуться к этим рукам…
— Ты хочешь сказать, что Архив руководствуется непроверенными сведениями, Бохай? — тот человек мягко улыбался, чуть прищурив глаза.
Их тогда схватили обоих и приволокли прямо в его кабинет. Юя держали под руки двое служителей стражи, но Бохай, как подчиненный Главы Стражи, имел право пасть перед ним ниц.
— Ты понимаешь, что сейчас только усугубляешь свое положение напраслиной, возводимой на труд блюстителей нравственности? Да и на наше реагирование, в частности… — Ядовитый смешок прозвучал нежно: — Нет в тебе чувства профессиональной солидарности, Бохай!
Юй впервые видел соседа в таком состоянии: тот дрожал всем телом, лицо покрылось каплями пота, черные пряди растрепанных волос прилипли к щекам. Сам Юй тогда ещё не осознал всей отчаянности положения и только, расширив глаза, не чувствуя даже ушибов, оставляемых грубым захватом стражников, переводил взгляд со стоящего на коленях Бохая на человека в вычурных одеждах.
Не знал, что сейчас решается именно его судьба. Вероятно, какое-то недоразумение.
Наверное, можно было бы сказать, что в тот момент в нем ещё теплилась надежда, что вскоре оно разрешится. Но с каждым услышанным словом она рассеивалась, уступая место холодной обреченности.
— Господин Глава Стражи, — голос Бохая тоже дрожал, — мы никогда не нарушали Устав.
— Никогда? — вскинутая бровь и насмешливый тон. — Молодой господин, прошу, выражайтесь конкретнее, иначе вы заставите меня думать, что я выбрал в помощники неисправимого лжеца.
Ну да, конечно, выполнять все предписания Устава было непросто… Но Юй честно старался! Всю жизнь свою подчинил мелким нормам и строгим ограничениям. Не допускал ни праздного времени, ни потакания влечениям плоти. Старался даже не есть досыта и ничем не украшал ни свое тело, ни свое жилье. В этом они сходились с Бохаем, в отличие от прошлого соседа… Но Юй уже понимал, на что намекает тот человек. То, в чем их обвинили, было гораздо страшнее и действительно омерзительно! Прелюбодеяние, мужеложство — Юя передергивало от одних этих слов. В отличие от некоторых его знакомых…
— И прошу, говорите за себя, молодой господин, — продолжал звучать мелодичный голос. — Или вы хотите сказать, что не… — взмах окольцованных кистей, — нарушали Устав именно с этим молодым человеком, но не с другими?
Бохай настолько опешил, что на некоторое время перестал дрожать, замерев. Стройное мускулистое тело выглядело как никогда жалко: согбенные плечи, смятая, наспех накинутая одежда. Их выдернули из постелей среди ночи и не дали времени привести себя в надлежащий вид. Но в тот момент Бохай настолько растерялся, что даже осмелился поднять на Главу Стражи взгляд:
— Господин Глава Стражи, — черные глаза блестели от наполнившей их влаги, — я никогда… Я не…
Бохай задыхался и не смог договорить. Наверное, и слова подобрать было нелегко. Юй не был уверен точно, действительно ли его сосед строго соблюдал обет воздержания. Но знал его скромность. И прежде не сомневался в его гордости.
Глава Стражи улыбнулся совсем уж медово. Шагнул к Бохаю и протянул ему ладонь. Когда Бохай припал к ней в благоговейном поцелуе, он чуть брезгливо поморщился, но, преодолевая себя, прикоснулся к его слипшимся прядям и убрал их со лба нежным жестом.
— Я верю тебе, Бохай, — голос подобный шелесту листвы, журчанию ручья, шипению змеи. — Я же должен верить своему помощнику… Я же сам выбрал тебя из многих. Конечно, ты не мог бы осквернить мое доверие подобным образом. Не мог бы скомпрометировать мою способность подбирать на службу достойнейших. Верно?
Губы Бохая вновь дрожали. Он мог лишь шептать:
— Господин Глава Стражи… — Было видно, какое облегчение, какая отчаянная надежда наполнила его простое сердце. Бохай ещё ничего не заподозрил… — Господин Янлин, я никогда бы не…
— Хорошо, хорошо… — прервал его Янлин и всё-таки отнял руку. Отошел к столу и погладил сидевшего на нем кота. Шелковистая шерсть животного, даже такая короткая и жалкая, видимо, была приятней на ощупь. Глава Стражи печально вздохнул, покачал головой: — Ты, конечно же, невиновен, мой юный друг. Но всеведущий Архив не может ошибаться. Можешь ли ты поручиться, что и твой сосед настолько же тверд в своих моральных принципах?
Юй не смел издать ни звука, но в тот момент из горла вырвалось что-то похожее на сдавленный писк. Отчаяние холодной струйкой сквозило в сердце, наполняя его необратимо.
Бохай молчал и настолько непонимающе смотрел на Янлина, что тот счел нужным подсказать:
— Может быть, этот нечестивый юноша пытался искушать тебя? О, зная твою чистоту, я вполне предполагаю, что ты мог этого не замечать! Но не спеши отрицать… Соберись и подумай, Бохай, — привлекая внимание, постучал перстнем с нефритом о край стола, а тихий голос звучал настойчиво и слишком доходчиво: — Ведь если ты продолжишь настаивать на ошибке Архива, боюсь, твоей должности и моих полномочий будет недостаточно. Я вынужден буду составить еще один рапорт, на этот раз об очернении блюстителей порядка.
Юй плохо помнил дальнейшее. Не уловил даже, что Бохай не сразу начал изливаться в спасительной клевете. Ещё пытался как-то юлить. Отпираться. Но с каждой фразой его сопротивление ослабевало. Главе Стражи сложно было прекословить. В конце концов Бохай выбрал собственный покой. Этому Юй уже не удивился. Будь у него шанс оказаться в ту страшную ночь дома, а не в темнице… Вряд ли бы он медлил так же долго.
А тогда картину перед глазами заволокло темной дымкой, а звуки доносились будто из-под воды. Ведь Юй знал, что именно следует за такими обвинениями. Понимал, чем рискуют многочисленные распутники обители. И никогда особенно не сострадал уличенным. Ведь все они тоже прекрасно знали, на что шли. Это служителям Ордена регулярно демонстрировали на площади…
Что-то вроде социальной казни. Так было принято к этому относиться. Мерзость для выкорчевывания мерзости. А потом — вечная ссылка в отдаленные обители.
Оправдательных приговоров не бывало.
Вот уже несколько дней Юй влачил жалкое существование. Почему-то узника постоянно держали в оковах. Хотя куда он мог бы деться из запертого каменного мешка? Но нет, стражники открепляли цепи от стенного кольца, только когда вели его к дознавателю. Голова кружилась от недоедания, тело зудело от грязи, слабость от недостатка сна лишала способности мыслить. Юй даже не вполне понимал, что от него хотят услышать? В чем он мог признаться?
Допросы были совершенно формальные. Дознавателя вовсе не интересовала его персона. Но для протокола он задавал одни и те же вопросы: из какого он рода, какого возраста, как относится к нормам Устава и как давно ступил на неправый путь?
Неправый путь. Юй не умел врать, но на такой вопрос не мог бы ответить. Вся его жизнь и помыслы — всегда — были направлены лишь на то, чтобы соответствовать орденским требованиям морали.
Юй не надеялся отстоять свою невиновность, но и выдумать подходящую им правду не мог. Он не был борцом. Не был интриганом. Просто попал в жернова системы и осознавал, что она его уничтожит — неторопливо, постепенно и окончательно.
***
Бохай был не настолько пессимистичен и проницателен. Проще говоря, не отличался слишком большим умом. Всё ещё на что-то надеялся. Ведь его начальник — сам Глава Стражи. Ведь отпустил же он его самого. Наверное, Янлин действительно не мог так сразу пойти против Архива. Но он обязательно во всем разберется! Так или иначе с какой стати именно Юй должен… Нет, Бохаю сложно было об этом думать.
Не для того, чтобы думать, он приспособился к порядкам в Обители. Не для того, чтобы думать, ещё во время обучения поступил в Стражу!
Бохай вспоминал хрупкое тельце Юя, его широко распахнутые глаза… Не мог смотреть на него в тот момент, когда решил подыграть Янлину. Решил временно согласиться с его трактовкой… Предать? Нет. Мужественная натура Бохая не способна была на предательство! Но его служебное рвение подсказывало, что с начальством лучше не спорить. Начальству виднее. Скорее всего, Янлин и правда хотел помочь. Сделал всё, что мог. Откуда же ему было знать…
Нет. Бохай и сам не знал, что Юй был для него чем-то большим, чем просто соседом. Другом? Или в словах, которые он был вынужден говорить под нажимом Главы Стражи, было чуть меньше лжи, чем казалось?..
Привлекал ли его Юй? Его невысокая стройная фигура, ясные серые глаза, открытое нежное лицо? Или скорее — легкий нрав, доброта и покладистость, спокойные рассудительные речи? Но в этом точно не было ничего порочного! Юй был совсем не похож на тех, что позволяли лапать себя в парке. Позволяли и ему, Бохаю… Вообще всем стражникам было позволено многое.
Да, Бохай не был настолько же чист, как его несчастный сосед, но по отношению к нему никогда не имел грязных мыслей!
И он всё ещё на что-то надеялся, когда Янлин спустя несколько дней пригласил его поучаствовать в следственных действиях. Иногда к ним привлекали Стражу, но Бохай, как доброволец из дозора и совсем недавний помощник Главы, ещё ни разу не бывал к ним допущен. Так, может быть, теперь будет возможность всё прояснить и как-то помочь?..
Сердце забилось чаще. Придется снова взглянуть в эти серые глаза… После всего. Но вдруг получится хотя бы как-то утешить?..
Бохай волновался, придумывал всякую небывальщину, дурманил разум радужными перспективами.
Откуда ему было знать о любимых десертах Янлина?