Любоваться его игривой позой. Слушать вечно строптивый голос. Предвкушать.
Тану казалось, что это и есть счастье. В этом и есть самый острый интерес.
— Ты же знаешь, ни на кого просто так не доносят, — усмехался он, уже скидывая верхнее платье, распуская завязки у ворота, пронзая взглядом: — А за меня есть кому вступиться.
Цао пренебрежительно фыркнул:
— А, всего-то! Так ты из тех, кто считает себя неуязвимым из-за связей! Я уж надеялся, что мне досталось что-то поинтереснее.
Небрежно наброшенные одежды тем временем слетали с него словно сами собой, плавно соскальзывая на пол с постели. Медлить ни к чему. И не должно быть никаких преград!..
Белая ладонь гладила бронзу кожи — плеча, груди, подтянутого живота. Длинные пальцы другой руки зарылись в волнах волос. Губы приблизились к губам. Не время для разговоров. Но когда Тан увидел — снова так близко — это смуглое лицо, эту хитрую родинку, то почувствовал, как внутри трепетным яблоневым цветом расцветает нежность. Их связь небезопасна, а этот шальной вихрь так беспечен… Но уже невозможно было представить себе свой мир без него! Зато можно — прижать покрепче, склониться к ключице, прикоснуться губами — нежнейшее место, одно из любимых… Впрочем, вряд ли уместно выделять.
— Сам-то ты как выживаешь? Вот что непостижимо! — сквозь поцелуй вырвалось то, что тревожило, но тоном таким же легким, как касание к золотистой коже. Не дай Небо, опять навлечь упрек в излишней опеке!
Цао усмехнулся — частично от щекотки, частично от неистребимой заботы, которую всё равно безошибочно определял в его повадке:
— Сам же говоришь, на кого попало не доносят. А о моем существовании, кажется, вообще забыли! Кому я нужен?
Тан сначала замер, а потом рассмеялся. Понял ли он, о чем спросил? Но казалось совершенно лишним отвечать на подобный вопрос! Разве что поцелуем — в губы, жадным, глубоким. Разве что опрокидыванием на постель — властным, но бережным жестом.
Волосы черной волной рассыпались по черному шелку подушки. Взгляд карих глаз обезоруживал мягкостью. Никогда не соответствовал тону и словам. Словно и правда искал подтверждения собственной нужности. Словно не случайно вырвался тот вопрос…
***
— Бохай, подожди!
Как только Глава Стражи взмахнул рукой, Бохай выпустил из непослушных пальцев белую ткань и отшатнулся. От облегчения Юй всё-таки не смог сдержать слез, но пытался вести себя тихо, только чуть подрагивали плечи.
— Господин Юй не хочет, — снова мед и улыбка в голосе, слишком много сладости: — Ваши пожелания очень важны для нас, господин Юй. Мы ни к чему не принудим вас против воли.
Янлин вовсе не был разочарован. Напротив, десерт оказался изысканно-сложным. У Янлина же не было предпочтений — жасмин или сандал, нефрит или аметист… И самое интересное — впереди. А пока — он наслаждался тем, что юноша всё больше терял над собой контроль, его жалкой доверчивостью, безрассудной надеждой. Вот уже можно было различить поскуливающие звуки. Казалось, еще пару мгновений, и Юй в поисках утешения бросится на шею приятелю-стражнику.
Глоток терпкого вина. Урчание кота на коленях. Блики огня. Привычная атмосфера ласкала все пять чувств. Разыгрывающаяся драма услаждала неизведанными оттенками. Каждый раз ново.
Но пора омрачить его трепет. Словно бы струйка молока добавится в янтарную прозрачность чая. Замутнит. Но прежде будет красиво.
— Ваш выбор окончателен, молодой господин? — спросил Янлин серьезно, почти внимательно. — Я дам вам шанс передумать. Только должен предупредить, что иначе мне придется получить ваше признание другим путем. Вы ведь знаете, что дознавателям запрещено применять пытки? Так вот, на Стражу данный запрет не распространяется.
Возможно, чересчур прямо. Немного чрезмерно в лоб. Но сидевшие в одной комнате с Янлином существа казались ему настолько примитивными, что вынуждали выражаться максимально доходчиво.
Юй перестал всхлипывать. Слишком много перепадов. Он почти не поразился услышанному. Просто не мог представить себе… И всё ещё чувствовал облегчение, что хотя бы омерзительного, унизительного акта ему удалось избежать… Выбор?
— Выбор? — прошептал он сорвавшуюся мысль. Но переспрашивать было глупо. Юй всё понял и так. И бросился в омут с головой. Раз уж тут выражаются так ясно, то и он мог бы… — Господин Глава Стражи, я… Я готов признаться в чем угодно. Только скажите. Я подтвержу. Я… Если нужно сказать, что я… совращал Бохая, я признаюсь, что так оно и было.
Прерывающийся голос затих к концу фразы. Юй неразборчиво, с трудом произносил мерзкие слова. Впервые в жизни обещал соврать. Ложь тоже запрещалась Уставом.
Зрачки миндальных глаз сузились, открывая янтарную теплоту радужки вокруг них. Растление добродетели. Легко поддался в одном, оставаясь на удивление твердым в другом. Было бы даже интересно продолжить игру в более сложном направлении… Но Янлин отвел для своей забавы лишь этот вечер. Быстро пресыщался. И действительно не имел предпочтений.
— Вы что-то перепутали, молодой господин, — ответил он с нотками сожаления. Вскинул точеный подбородок — на гладкой белой шее был совсем не выражен кадык. Продолжил с наигранно обиженным укором: — Такого варианта нет в наличии. И, в конце концов, это вы должны говорить. А я — подтверждать. Фиксировать.
Юй кивнул. Подумал, что просто неудачно выразился. И всё-таки придется…
— Да, простите… Я признаюсь, что пытался… соблазнить Бохая.
— Неужели? Несколько минут назад вы говорили совершенно иное. Как же я теперь могу вам верить? — бровь в издевательском изгибе взметнулась вверх, уголок рта подрагивал, смакуя звуки неумелой лжи и сладость власти. — Ну так что же мешает вам заверить признание предложенным ранее способом? Убедите меня, иначе я не смогу ничего подтвердить.
Всё это время Бохай молчал. Говорить не полагалось хотя бы по должности, но он не мог вымолвить ни слова не только поэтому. Чувства бушевали в груди стремительным водоворотом. Мысли мельтешили, как это пламя в очаге. И слишком тяжелый запах благовоний… Голова не болела, но казалось, что она раздулась как шар, стала больше раз в десять, на полкомнаты… И все звуки доносились как-то искаженно — глухо, но гулко. Ядовитая сладость голоса Янлина сплавилась со странной атмосферой в комнате. Зато все слова Юя он слышал с болезненной отчетливостью, хотя хрустальным звоном всё ещё стояло в ушах это отчаянно-пронзительное, обидное, отталкивающее: «Я не хочу!»
А вот про себя он того же сказать не мог бы. Теперь наконец ощутил… Что не так уж много лжи было в его словах о тонкой коже, нежном взгляде, ласковых улыбках… Предложение Главы Стражи, конечно же, было нелепым, чудовищным — даже его замутненный рассудок видел это со всей ясностью — но… Разве не лучше было бы Юю согласиться?
А в то же время он восхищался внутренней силой и кристальной чистотой своего хрупкого соседа. Восхищался и его сообразительностью, гибкостью, умением идти на компромисс. Вот и он признался в том, чего не было… Значит, может быть, не будет так уж сильно осуждать Бохая за его предательский поклеп?..
Бохай нервничал. Будто перед свиданием. Бохаю было неловко. Что подумает о нем предмет воздыханий?
Бохай всё же не вполне осознавал ситуацию — он выпил слишком много вина. С особой приправой Янлина.
— Юй… — выдохнул Бохай и увидел, как тот вздрогнул от его хриплого голоса. — Если ты всё-таки согласишься… Обещаю, всё будет в порядке. Я… не причиню тебе вреда.
От услышанного на лице Янлина почему-то промелькнуло особенно ликующее выражение. Он и не предполагал, что всё сложится настолько удачно!..
А Юй с недоумением перевел взгляд на Бохая и медленно покачал головой. Его бросило в оторопь от того, что в этой комнате все, кроме него, считают чем-то допустимым… эту противоестественную мерзость.
— Нет, — тихо, но уверенно ответил он. — Нет. Я могу сказать всё что нужно. Но я не могу делать… такие вещи, — голос превратился в шепот.
Улыбка Янлина превратилась в щелчок хлыста:
— Увы, Бохай! Сочувствую, но мы не можем принуждать против воли. Придется тебе помочь мне с другим методом дознания.
***
Как изгибается он под жаркими прикосновениями! Как жаден, как отзывчив на ласки! И бронза кожи так легко покрывается каплями пота — алмазной росой.
Теперь Цао позволял ему многое. Почти всё. Продолжал ускользать, лишь играя словами, с безуспешной упорностью скрывая чувства, но всю свою страсть, всё тело безраздельно и слепо доверял ему.
Тан скользил губами по стволу возбужденного члена. Теперь он знал на нем каждую венку. Знал, какие прикосновения и движения гарантированно вызовут ту самую сладостную муку на смуглом лице. Тот самый возмущенно-растерянный стон. Подрагивание пальцев в стянутых в хвост волосах.
О, теперь он ни за что не назвал бы это чем-то необязательным! Услаждать подобным поцелуем его плоть было необходимо прежде всего ему самому. Но и привычным навыкам применение находилось: умелые пальцы ласкали изнутри, подготавливали к дальнейшему — ещё более близкому, желанному — слиянию.
— Тан! — послышался любимый негодующий возглас — задыхающийся, смеющийся. — Не понимаю, чего в тебе больше — заботы или издевательства. Что бы это ни было, прекращай! Иди ко мне!
Не сразу отрываясь от упругой твердости, продолжая дразнить головку кончиком языка, Тан вскинул на него насмешливый взгляд.
Цао каждый раз удивлялся — и как ему удается сохранять гордый вид даже в таком положении? Палец внутри вновь прошелся по чувствительному месту, вызывая судорожный выдох. Только тогда Тан счел возможным его помиловать. Чтобы подвергнуть более основательному испытанию.
— И то и другое, Цао! Всё для вас, — улыбнулся он, обхватывая сильными руками, чтобы поднять и повернуть спиной. Поставил на колени, приник грудью к жаркой коже, налитой страстью плотью — к мягкости округлых ягодиц. Властно провел ладонью от горла до низа живота… — Но я не прекращу. Мы только начинаем! — прошептал почти на ухо, прикасаясь губами к косичке.
А потом резко толкнул вперед. Цао едва успел опереться на руки. Прогнулся в спине, чувствуя, как плавно и неспешно проникает внутрь распаленный член. Пока неспешно.
Цао теперь мог позволить ему многое. Почти всё.
***
Янлин отвел в сторону изящную кисть и щелкнул пальцами. Ему нравились эффектные жесты и беспрекословное подчинение.
В тот же момент из-за одной из портьер явился Шень. В руках у него было что-то вроде шкатулки. Он оставил её на столе, прямо среди остатков щедрой трапезы, и сразу же удалился. Увы, его роль в сегодняшнем перформансе была невелика. Но зато Шень был благодарным зрителем! Ничего не понимая в изысках Янлина, он не переставал недоумевать от его слов и восхищаться его затеями.
— Что предпочтете, господин Юй? — спросил Янлин, откинув крышку и любовно перебирая инструменты. — Иглы, удавка, тиски? Хотелось бы избежать излишнего членовредительства.
Глава Стражи мурлыкал не хуже его кота. Игрушки в коробке на мгновение заинтересовали его даже больше, чем реакции подопытных. Многообещающие вещицы… Но он быстро опомнился. Ведь посмотреть, право же, было на что!
Юя бросило в дрожь. Невооруженным взглядом видно было, как кровь отлила от лица. Губы посинели. И даже слышен был стук зубов.
— Зачем?.. — сорвалось чуть слышно. — Я скажу что угодно. Что прикажете. Я… не понимаю.
Янлину часто приходилось сдерживать смех, но на этот раз плечи его дрогнули, а голос прозвучал с жалобной протяжностью, будто искал сочувствия:
— Бохай, твой друг не понимает! Надеюсь, хотя бы тебе, как будущему стражу порядка, известна процедура допроса с пристрастием? Показания могут быть учтены, только когда подкреплены неопровержимыми фактами. А что может быть неопровержимее боли? Ну, или свидетельств очевидца… — Меховая накидка приподнялась пожатием плеча: — Впрочем, господин Юй свой выбор уже сделал. Теперь твоя очередь выбирать.
Глава Стражи поманил помощника к себе полуначальственным, полузаговорщицким жестом. Вошел в раж настолько, насколько позволяла его уточненная умеренная натура. Шалил.
Бохай подошел и уставился на привычные орудия. Всё-таки он всегда хотел стать именно стражником. И очень интересовался своим ремеслом. Конечно, Стражу не должны были привлекать к дознанию, но вот стражники — должны были знать тонкости извлечения необходимых сведений. Увы, с тех пор как Орден стал слишком гуманным, полномочия дознавателей сократились, а всё бремя усмирения нерадивых служителей возлегло на плечи стражей порядка.
Приборы в шкатулке Янлина сверкали почти так же ярко, как его украшения. К примеру, металлические тиски для пальцев: два круглых отверстия, витой штырь. Это простое приспособление ослепляло холодным блеском и безжалостной перспективой — тонкие пальчики Юя будут сломаны при первом же повороте винта…
Бохая повело. Он ухватился за стол, едва не опрокинув всю зловещую утварь.
— Что с тобой, Бохай? — заботливо поинтересовался Янлин, свел брови в чутком и внимательном выражении: — Соберись. Выпей немного вина. Работать нужно с ясной головой.
— Господин Глава Стражи… — низкий голос был глух и слегка дрожал, — я… не могу.
Тонкие белые пальцы обхватили щетинистый подбородок. Янтарно-нефритовый взгляд впился в растерянный карий. Янлин не был мягок в этот момент. Не был сладок. Только предвкушение резкости сандала в безумных глазах. Ожидание прозрачной хрупкости, что разлетится на осколки в брызгах неудержимых криков. Затаенное терпение хищника.
— Бохай, я не буду тебя уговаривать. Если ты не исполняешь свои обязанности, с ними найдется кому справиться. Ну а что следует за неисполнением приказа, ты и сам знаешь.
Замешательство Бохая было тоже довольно интересным блюдом, но Янлин стремился расправиться с ним поскорее. Не терпелось перейти к основному. Грубая мужественность помощника была совсем не в его вкусе. Сломать его легко, достаточно чуть надавить. Простой механизм. А вот нежный и робкий Юй гораздо больше соответствовал взыскательным пристрастиям. Хотя и немного староват… Кажется, ему за двадцать. Но выглядит совсем юным — больше семнадцати не дашь.
— А может быть, вы желаете отправиться в исправительные обители вместе? Интересный вариант свадебного путешествия. Да только с первой брачной ночью не задалось. Невеста оказалась строптивой. — Веселье плескалось в глазах. Ногти впивались в щеки, оставляя красные полосы. — Ах да, о чем это мы? — усмехнулся Янлин. Немного занесло от возбуждения… Прошипел сквозящим холодом: — Принимайся за дело, Бохай!