Удивительная для осени погода: тепло, солнечно, на небе ни облачка. Такую Янлин не любил. Предпочитал наслаждаться буйством красок, глядя из затененного ивой окна.
Впрочем, иногда нелишне пощекотать нервы непривычными впечатлениями. К примеру, наверное, опавшие листья просохли и приятно шуршали бы под ногами… Да только на подъездной аллее к особняку Чена всё всегда было вычищено и выметено. Помощники трудились не покладая рук.
Всё же, визиты к Почтенному Цензору нельзя было назвать особенно занимательным развлечением. К тому же пришлось выйти из дому засветло и щуриться теперь от пронзительной яркости, когда один из прислужников откинул пурпурный бархатный занавес. Опираясь на его руку, Глава Стражи грациозно покинул щедро украшенный золотом экипаж. Чтобы юные помощники радовали глаз, он и для них добился разрешения носить яркие одежды. С особенной благодарной улыбкой Янлин посмотрел на мальчишку — тот был облачен в светло-зеленое верхнее платье, из-под которого виднелись лимонно-желтые узкие брюки. Да, господину нравилось наряжать своих кукол… И ограничивать его в чем-либо было не принято.
Главу Стражи встретил главный помощник Цензора и услужливо проводил до гостиной. Конечно же, «великому и ужасному» Хранителю Устава по сану не полагается встречать посетителей лично, и нарушать собственные правила он не стал бы. И вызывает к себе — совсем как старший… А ведь Янлин помнит его с самого первого дня в Обители! Раздражающим и бестолковым, как все они в этом возрасте — лет около десяти. Увы, в юности Янлину — тогда он ещё не был Главой Стражи — часто приходилось возиться с мелочью. Так уж сложилось…
Кто бы мог подумать, что из-за этого всё сложится ещё занимательнее, и это серое хрупкое существо вырастет в такого же серого, сухощавого, но неприлично могущественного властителя?.. Не без помощи Янлина. И не то чтобы он находил его благодарность недостаточной… Но всё равно — раздражало!
В просторной скромной гостиной о могуществе напоминали разве что её размеры. Стены были голыми, своды — гулкими, блестящий мраморный пол — скользким и чистым. Скучная прямоугольная мебель, скучного цвета занавеси — словно из той же грубой темно-синей материи, что и одеяния учащихся.
— Господин Глава Стражи! — раздался тусклый негромкий голос.
— Господин Почтенный Цензор, — плавно повернулся к вошедшему Янлин и коротко поклонился.
Его заколки по-прежнему сияли каменьями, а на левом плече красовалась пятнистая накидка. Глава Стражи не собирался изменять своим привычкам, даже показываясь на глаза Старейшине, так что и этот — самый главный блюститель Устава — тоже как-нибудь стерпит!
И Чен стерпел. Как всегда. Просто сделал вид, что не замечает. Поджал тонкие губы, вскинул подбородок, жестом приглашая присесть. Будто непотребство облика посетителя с лихвой компенсировалось строгостью его собственных одежд и манер.
Цензору Чену, Хранителю Устава, правой руке Старейшины было всего около тридцати, но из-за блеклой наружности ему, с одной стороны, можно было бы дать гораздо больше, а с другой — Янлину казалось, что он почти не изменился за протекшие десять лет. Таким он и помнил его с самого начала пути к вершинам власти: рост повыше среднего, цвет одежд всегда темно-серый, только ранняя седина появилась в черных волосах, стянутых в хвост неизменной серебряной заколкой. Едва ли не единственное исключение, которое позволял себе Чен, из сотен им же введенных правил: он не носил положенную прическу, а сама заколка, хоть и была довольно простой вещицей, всё же могла считаться украшением. Так мило. Янлин даже знает, в память о ком он её носил…
Он помалкивал, ожидая, пока пригласивший сам не начнет разговор. Догадывался, о чем пойдет речь. Как и о том, что подступиться к этому Чену будет непросто. И с удовольствием наблюдал за привычно подавляемыми эмоциями этого скрытного человека.
Проще всего на поверхность оказалось пробиться раздражительности. Хранитель Устава нахмурился:
— Господин Янлин, вы, должно быть, знаете, зачем я вас позвал.
— Полагаю, да, — кивнул Янлин. — Вряд ли вы стали бы меня вызвать, просто чтобы пригласить на завтрашнюю церемонию. Я, кстати, опять предпочту смотреть из дома. Надеюсь, вы не против.
Подкрашенные особым бальзамом губы растянулись в оранжеватой улыбке. Медный блеск волос и янтарные озера радужки вокруг суженных из-за яркого света зрачков создавали впечатление обволакивающего тепла — сладкого, будто липовый мёд… Весь его облик источал это тепло и мягкость. Янлин бывал разным.
Чен только повел плечом. Он вовсе не собирался призывать Главу Стражи к порядку, а тот, прекрасно об этом зная, тем не менее всякий раз акцентировал внимание на собственных нарушениях. Цензору же было не до того. Для Цензора существовали исключения… Точнее, одно единственное.
— Вам удалось выяснить, где он? — выпалил Чен, понизив голос, и так же тихо быстро продолжил, скрывая резкость многословностью: — Насколько я помню, вы собирались приставить к нему агента. Гарантировали, что он будет исправно и регулярно присылать информацию. А вместо этого до сих пор не доложили мне даже местонахождения…
Янлин вскинул тонкую бровь. Слишком переживает… Соскучился за пять лет. Ну, потерпит. В конце концов, речь ведь идет о его, Янлина, родственнике…
— Не он, а она, господин Чен.
— Что?.. — не понял Цензор.
— Агент… — протянул Янлин, внимательно разглядывая свои полированные ногти. — Ну да это уже не важно! С агентом вышла накладка. Забавный курьез, но вряд ли вам такое интересно. Впрочем, всё ещё можно исправить. И будет вам агент. Вы даже не представляете, насколько всё удачно сложилось!
— Так вы что-то выяснили? — строго, но нетерпеливо воскликнул Чен, добившись того, что Глава Стражи поднял на него взгляд своих многоцветных, переливчатых глаз — такого же оттенка в сердцевине…
— Почти всё, — холеные пальцы поправили кудри, по губам скользнула легкая улыбка: — Но нужно ещё немножко больше.
***
Утонуть в плавленом янтаре его взгляда. Что за безумный образ? А между тем именно он точнее всего описывал воспоминания и сны Хранителя Устава о том исключительном человеке. Тепло и покой. Прозрачность и плотная вязкость. Он подобен застывшему, чуть искаженному легким дыханьем солнечному лучу. Видения целомудренного властителя о нем были непорочны. Иными они и быть не могли.
Для иного есть совсем другое зрелище. Которое предстоит созерцать вновь уже скоро. Уже завтра. Чтобы рассмотреть в подробностях, чтобы запомнить, воскрешать в памяти в любой момент…
Но всё равно никогда не нарушать целомудрия! Праведное покарание лишь успокоит сердце, погасит томленье души… Отвратит от недостойного влечения.
Фантазии Янлина порой излишне затейливы, но Чен никогда не пожалеет о том, что однажды к нему прислушался. К тому же… в его глазах тоже жил янтарь.
Хотя всё больше становилось нефрита.
***
Сегодня один. Они не сговаривались — просто было бы неправильно заниматься этим перед «казнью»… Не только потому, что рано вставать.
До полуночи управиться не удалось. Нин ушел раньше, хотя Минь предлагал задержаться, чтобы он мог его проводить. Нин не позволял себе помочь, а Минь и не знал — чем.
Юю он помочь тоже не мог.
Да и не должен был мочь!
Откуда бы у него взяться таким возможностям?! Да, из-за влияния семьи Минь всегда был на особом положении. Он осознал это довольно скоро, но раньше никогда и не предполагал, что дела в Обители настолько угрожающе запутаны. И у него не было никаких рычагов управления этой безумной махиной!
Всего лишь таможенный служащий… Но кто бы мог подумать, что именно на этой неприметной должности будет так легко узнать то, во что так сложно поверить?.. Куда они уезжают? Увы, у него будет возможность проверить свои догадки именно на несчастном Юе.
Минь был уверен в его невиновности.
Сон не шел. Он вертелся в постели, а в голове вертелись мысли. И так и эдак. Об этих двух. И о тех… Так горько было думать, что вся дурашливость Цао, вся пылкость Тана — достались ему, а бедный Нин вынужден теперь терпеть лишь животную грубость и рукоприкладство обнаглевшего стражника.
Миню даже казалось, что Нин как-то своеобразно смирился с таким положением. Словно действительно верил, что раз не может дать отпор, раз позволил осквернить свое тело и не исполнил незамедлительно ту чудовищную норму Устава (о которой Минь, вызубрив её однажды, конечно же, и думать забыл — настолько она нелепа), то должен всё это просто перетерпеть. Раз уж согласился жить таким — значит, и правда плохой служитель, значит, действительно грязный. От этого даже нежное сердце Миня переполнялось бессильной злобой. Недопустимо так думать! Нельзя так жить!
Ох, как же ему, Миню, повезло, что его проводниками в мир чувственности были те два баламута! Но он представлял себе, что могло твориться в голове у тех, кто получше учил Устав, а потом поближе познакомился с реалиями — вечернего орденского парка и его патруля. Или же до них добирались ещё раньше — прямо в подсобке наставника. Всегда наказание. Всегда унижение. И если терпишь — а куда тебе деваться? — то сам виноват.
Наверное, есть ещё пару часов до рассвета… Не выспится в любом случае. Цифры перед глазами. Перед Нином нельзя было подать вид, но эти цифры с каждым разом всё яснее кричали ему, что всё сходится… Лекарство для Старейшины Луня поступает оттуда. Содержание контингенту отдаленных обителей отпускается в одних и тех же количествах. Уже пять лет. Каждый год добавляется трое-четверо осужденных. И никого, никого не интересует…
И ещё… Каким вообще образом всех так легко убедили, что это всего лишь символический акт? Где была их гуманность и праведность, когда принимали такое?
А Миню жить в этом безумии… Зачем?
***
Глава Стражи больше не вызывал. Холодно. Сдержал слово. Уже завтра.
Нет… не завтра. Они придут уже через несколько часов. Церемонии проводятся утром, но с концом этой ночи для Юя не наступит рассвет.
Зачем-то его продержали в темнице больше месяца — хотя признание уже ведь было, было зачтено! Никуда не спешили. С каждым днем его становилось всё меньше. Казалось, не только телесно. Все чувства тоже куда-то выплавились, иссушились. А мысли… Мысли стали настолько короткими и простыми, что не могли постичь уже ни единой нормы Устава — прежде такого стройного и ясного, хотя и восхищающего своей сложностью. И совсем уж невозможно было думать о том, что вскоре его ожидает! Но и не думать не получалось. Увечные мысли, словно мотыльки, кружащие вокруг стеклянной лампы, не достигали обжигающей сути, наталкиваясь на невидимую преграду.
Юй никогда раньше не сталкивался с порочной стороной жизни. Только публичные покарания и предупреждали его о том, что бывает, если поддаться голосу плоти. Но у Юя никаких таких влечений не было! А если кто-то как-то странно на него смотрел, что-то такое предлагал — всегда удавалось ускользнуть. Юй отшатывался в ужасе и непременно жаловался наставникам. Вскоре его перестали трогать — видимо, в его внешности не было ничего вводящего в соблазн. Когда же его соседом стал Бохай, он совсем забыл даже о косых взглядах в свою сторону. Почему-то совпало… Возможно, возраст возмужания отпугивал нечестивцев, а Юю исполнился двадцать один.
В тот раз Глава Стражи предложил это безумие… Юй не понимал, почему должен был согласиться? Чем это лучше любой другой пытки? Зачем бы ему добровольно идти на то, что и так…
Нет, всё же это не укладывалось в голове! Казалось, раньше он понимал… Говорили, что клин вышибают клином. Что выжигают мерзость на корню… Вот только — да даже если бы он был виновен (хотя этого и вообразить невозможно!) — разве подобное представление уменьшает количество разврата в Обители?
Юй забыл, что раньше думал на этот счет. Зачем-то пытался вспомнить. Дрожал.
Не заметил рассвет — оконце под потолком слишком узкое, а может, утро выдалось пасмурным…
Только услышал лязг ключей.
Впился взглядом в двоих вошедших. Знакомые лица. Снова появилось чувство неправильности. Странно, что проводить его в последний путь прислали именно их. Обычно к нему приходили другие.
***
В ту ночь они всё равно встретились. Просто сидели рядом. До самого рассвета. Тану тоже пришлось научиться лазать по крышам. Цао показал укромное местечко, неподалеку от дома. Он оказался знатоком здешних крыш…
Тан курил свою трубку, выглядел расслабленно и непринужденно, разглядывая звездное небо. Но постоянно держал Цао за руку. Не мог отпустить.
— Интересно, конечно, как они до такого додумались? — задумчиво протянул он, вероятно, просто чтобы что-то спросить.
Обсуждать подобное не принято. Да и что тут скажешь?.. Накануне «казни» в беседе часто повисала пауза, но сейчас Цао резко усмехнулся в ответ:
— Что тут интересного? Просто нашим славным Орденом управляет кучка извращенцев. Совсем выжили из ума от вседозволенности! Даже замечательно, что они выбрали именно такой способ. Всем, кто способен видеть, сразу всё понятно.
Цао полулежал, опираясь локтями на черепичную кровлю. Тоже выглядел безмятежно и развязно. Но руки не отнимал.
Цао лукавил. Он был вовсе не из тех, кому что-то сразу стало понятно. Да и сейчас не было. И он по-прежнему почти успешно убеждал себя в том, что безразличен к судьбам осужденных. Но не мог не чувствовать, как крепко сжимает его руку чужая прохладная ладонь. Чужая? Нет. Дороже, чем своя.
Тан нуждался в нем отчаянно и очевидно, и Цао чувствовал это каждой клеточкой тела.
Впервые ощутил ценность собственной жизни. Это оказалась тягостная обуза! Впервые осознал, что раньше не ставил её ни в грош. И соответствующе относился к другим.
— Извращенцев? — насмешливый голос, но длинные пальцы чуть дрогнули. — Это ты про Благодатного Луня или про Почтенного Чена? Да и что значит — извращение?..
Тан неспешно выдохнул дым и задумчиво рассматривал точеный профиль. Что несет это ветреное создание? Если символический акт на площади — извращение, то чем же тогда они сами занимаются ночи напролет?..
— Про всех, — фыркнул Цао. — Мы с тобой единственные здравомыслящие люди в этой Обители. Ну, Минь ещё не совсем пропащий. Славно всё же, что ты успел! Хвалю!
— То есть, наше трио — это норма? — рассмеялся Тан. — Смелое заявление. У тебя широкие взгляды!
Цао удивился его реакции. Повернулся к нему, вскинув бровь:
— Недостаточно широкие, чтобы постичь благодатный замысел Старейшины Луня. Это у него какая-то странная норма! Вот ты спрашиваешь, что значит «извращение»… По моему скромному мнению, настоящее извращение — это так старательно не замечать, что всё происходящее — полный абсурд и безумие!
Чем больше горячился Цао, тем больше путался в доводах. Понимал, что не смог бы объяснить, что именно для него изменилось. Он не собирался посвящать Тана в ход расследования, затеянного Энлэем, поэтому тут же перевел тему на действительно важное:
— А чем это тебе не нравится наше трио? Вроде бы, мы с первого дня условились ни в чем не изменять нашим привычкам.
— Нравится, Цао. Более чем, — улыбнулся Тан, бросив колкий взгляд исподлобья. — Просто я не все свои привычки считаю единственной непреложной нормой.
— О, ну, это дело вкуса! — Цао с облегчением пожал плечами. — Суть не в том, чтобы считать какую-то одну норму обязательной для всех, а в том, чтобы жить в соответствии со своей природой.
— Да уж, с этим ты прекрасно справляешься! — хмыкнул Тан.
Хотя бы в этом вопросе между ними царило полное единодушие! По крайней мере, так казалось…
Тан был уверен, что живет в соответствии со своей природой. Изучил её и принял. Научился обуздывать. Но считать её нормальной — казалось просто смешным!
А Цао ничего не изучал. Принимал себя от и до, не пытаясь понять. И был свято уверен, что нет ничего ненормального в том, чтобы следовать своим склонностям. До сих пор его опыт только подтверждал это. Сидит же он сейчас рядом с тем, кто вот так жадно сжимает его руку!.. А ведь именно от этого, самого сильного в своей жизни влечения, он и пытался бежать — так мучительно, так счастливо безуспешно.
Прикосновения вместо слов — самое искреннее, самое доходчивое общение. Тан бережно поглаживал пальцы Цао, согреваясь его теплом. Не так уж холодно для первой ноябрьской ночи, но руки Тана часто бывали прохладны, а внутренний жар Цао редко давал ему мерзнуть. Тану было как-то смутно обидно, что он даже не смог бы согреть его сам. Как и не мог ни от чего защитить — хотя, конечно, понимал, что никакой протекции Цао не принял бы…
Молчание сгущалось, становилось напряженным из-за непроизнесенных слов. Не мог же Тан спросить прямо, почему Цао так беспечен? И как его не потерять?.. Когда луна в очередной раз показалась из-за туч, он всё-таки решился:
— Цао, ты же понимаешь насколько всё это опасно, так почему… — запнулся, но тут же продолжил, словно бы кстати: — У тебя появился новый опекун? Ты что-то говорил про мужа сестры. Он сможет вмешаться, если вдруг… возникнут проблемы?
— Проблемы? — Цао пренебрежительно дернул плечом, но его теплые пальцы спрятались среди серебра перстней. — Кажется, Энлэй скорее сам создает проблемы, чем решает их… Да и чем он поможет, когда лимит терпения у наших блюстителей порядка исчерпается, и меня наконец поволокут к позорному столбу?
— Ну что ты несешь? — досадливо поморщился Тан. — Ты как будто готов взойти на эшафот хоть завтра!
В нервной усмешке снова сверкнули клыки:
— Завтра не моя очередь! Но рано или поздно… — Цао со вздохом откинулся назад, подпер голову свободной рукой и продолжил с самым равнодушным видом: — Просто принимаю жизнь такой, какая она есть. Не зря же нам так регулярно и дотошно демонстрируют это на площади! — хмыкнул он и вновь замолчал.
Цао с досадой чувствовал, как легкомысленная маска почему-то становится прозрачнее в тишине. В молчании, в прикосновениях — сложнее укрыться…
Впрочем, для Тана его маски и вовсе были невидимы. Он знал, что под ними — стальной каркас. Всё равно замечал, как слегка хмурятся брови, как между ними появляется едва заметная морщинка… Как, совсем ненадолго замешкавшись, старательная беспечность вновь озаряет светлой улыбкой смуглое лицо:
— Да в самом деле, какой смысл дрожать заранее? Они только этого и ждут! От меня не дождутся. Я в любом случае буду жить так, как хочу!
Но на этот раз Тан не подыграл как обычно — не откликнулся на мнимую веселость. Наоборот, помрачнел. Вопрос, который вертелся на языке, шел настолько вразрез с его стремлениями, что никак не желал облачаться в слова. Преодолевая сопротивление, он спросил наконец:
— А ты никогда не думал… что Обитель — не совсем подходящее место для такого, как ты?
— Как я? — рассмеялся Цао. — То есть, для тебя — вполне подходит, а такому развратнику, как я, здесь не место? Нет уж, пусть терпят! Что вырастили, то вырастили. Считаю себя органической частью этого уютного сообщества. Той частью, что тревожит их покой и никогда не покорится их тупости.
Вздох облегчения непроизвольно вырвался из груди. Всё же и забота Тана имела пределы! Ведь, в самом деле, завтра — не их очередь…
— Не покоришься! Я точно знаю, — подмигнул он с усмешкой, убрал трубку в складки одежд и, пожимая плечами, продолжил: — А что до меня… Светский мир тоже не идеален. Не думаю, что такому, как я, там будут рады. Здесь хотя бы понятно, как обойти правила. Жесткость Устава компенсируется необязательностью его исполнения. И, как ты мог заметить, я тоже живу, как хочу.
Цао лениво потянулся — от этих слов его охватило смутное неприятное чувство, которое нужно было срочно скрыть! Он и сам не понимал, почему они так сильно ему не понравились, и только отмахнулся:
— Пустые рассуждения. Рады — не рады… Как будто нужно спрашивать!.. А от твоей уверенности в своей безнаказанности так и веет скукой! — И всё же, догадываясь, о чем на самом деле тревожится Тан, он примирительно улыбнулся: — В любом случае, согласно Уставу, служитель не имеет права самовольно покинуть Орден. Так что придется нам с тобой потерпеть друг друга — ещё какое-то время.
Тан не откликнулся. Цао только чувствовал на себе его прожигающий взгляд, но, в свою очередь, не мог на него ответить — молчание не так сильно обнажает душу, если хотя бы не смотреть в глаза… Цао уставился на небо, оно уже серело на востоке. Но всё равно оставались прикосновения — беспокойных пальцев, окольцованных, длинных, родных… Во вновь повисшей паузе послышались крики ранних птиц. Стало как-то особенно промозгло и зябко. Казалось, этот разговор не сблизил их, наоборот — между ними проявилась неуловимая, как этот подкравшийся рассвет, неясная преграда.
— Цао, — позвал вдруг Тан серьезным тоном.
Когда Цао порывисто обернулся к нему, на четко очерченных губах уже играла улыбка. Она с готовностью на них вернулась, как и сорвавшиеся с них слова — его любимое:
— Что, Тан?
— Ты же понимаешь, что… — Такие слова невозможно произнести! И невозможно умолчать: — Ты понимаешь, как я к тебе отношусь?
— Не смей, — клыкастая улыбка стала ещё шире. — Даже не пытайся! Ни к чему говорить это вслух.
Последнюю фразу Цао произнес уже шепотом, приблизившись для поцелуя. Тан неотрывно смотрел в его глаза и не спешил притянуть к себе, чтобы прикоснуться губами к желанным губам. Неловкость и неуверенность обычно не были ему присущи. Но почему-то не сейчас. Не с Цао.
— А ты?.. — тихий вопрос, сдавленный голос.
— Ох, замолчи!
Цао сам вцепился в его волосы и притянул к себе. Как в тот раз, когда они впервые уединились в спальне Миня… Но теперь — поцелуй был долгим. Теперь Цао не смог бы по собственной воле его прервать.