Цао сегодня должен был прийти один. Ожидалось получение писем из дома, в такие дни всегда было что обсудить.
Со службы Минь освободился вовремя и сразу поспешил домой. Но вот прождал уже пару часов — за окнами догорел ранний осенний закат, — а Цао всё не было.
Минь сидел на кушетке, подобрав ноги. Иногда отпивал остывший чай из фарфоровой чашечки. Пирожные, конечно же, были рядом на столике, но что-то их совсем не хотелось… Пожалуй, Минь давно уже мог полностью расслабиться только в напряженно-разнузданном обществе кого-нибудь из своих странных товарищей. Потому что иначе — одолевали мысли. Не мысли даже — смутные чувства, ясные осознания.
Так будет всегда. Это неправильно.
Нет, неправильно не то, что подающий надежды служитель целомудренного Ордена, принадлежащий к тому же к влиятельному знатному роду, вступил в порочную связь сразу с двумя. И даже не то, что оказался втянут в отношения между влюбленными. И это-то как раз, скорее всего, не будет всегда!.. Поэтому-то и необходимо пользоваться моментом! Делать всё что угодно. Что взбредет в голову. К чему подтолкнет плоть. Пока есть возможность. Пока — есть с кем…
Минь не жалел ни о единой минуте, проведенной с ними!
Неправильно и неизбывно другое… Да хотя бы этот невозможный Нин! Ох, вчера он высказал Миню всё! Совсем не оценил неожиданной помощи.
— Минь, я, конечно, понимаю, что ты мой начальник. Но, пожалуйста, выслушай меня. И больше никогда ни во что не вмешивайся. Хорошо? — Нин говорил подавленно, неосознанно перебирал нервными пальцами застежки у ворота и не поднимал взгляд. А потом вдруг поднял. Минь не ожидал увидеть в этих обычно робких карих глазах такого упорства. И чего-то похожего на презрение… Во всяком случае от этого пронизывающего взгляда хотелось поежиться.
Нин стоял у окна, и свет, падавший со спины, не освещал лицо. Казалось, оно было очень бледным.
— Да я только того и добивался, чтобы что-нибудь от тебя услышать! — пожал плечами Минь, скрывая охватившее его неприятное предчувствие. — Расскажи. Обещаю больше ничего у тебя не выведывать. Просто хотелось помочь…
— Ох, Минь! — перебил Нин резко. — Да какая помощь! Ты же вообще ничего не понимаешь! Сегодня тоже ещё помощник нашелся… Это всё они тебе голову задурили. А тут только так и можно выжить!..
Минь нахмурился. Терпеть не мог, когда кто-то осмеливался заявлять, что он что-то неправильно понимает, да ещё и подвержен влиянию! Кто бы говорил?!
— О чем ты? Как — так? Поясняй, если не понимаю.
— О том… Ну, это же просто плата… И если бы я наладил нормальный контакт с кем-то из патруля… — Нин мялся. Тонкие пальцы продолжали терзать ворот, кареглазый взгляд всё метался — то перед собой в пустоту, то на Миня, пугая нездоровым блеском. В очередной раз вдруг вскинулся на него, сопровожденный спорной, но категоричной сентенцией: — Помочь и защитить может именно тот, кто имеет власть наказать и уничтожить. Так понятно?
Словно испугавшись собственных слов, Нин замер в ожидании ответа.
— То есть… ты хотел бы, чтобы кто-то из них защитил тебя от остальных?
— Ну да! — отчаянное упрямство горело в глазах, но на щеках, казалось, заалели пятна. — Что тут такого? А Тан… он помешал мне. Нагрубил Шеню. А потом ещё и допытывался, что не так? Как будто что-то может быть так! Но я не мог не отвечать. Ты же его знаешь!.. Они так свято уверены, что всё должно быть по согласию и для удовольствия! Просто нелепо!
Нин всегда говорил вспышками, лавинами. Минь привык выслушивать эти полуистеричные словесные извержения и только счел нужным поощрить:
— А почему ты не думаешь, что Тан действительно мог бы помочь? Шень его сосед. Он, по крайней мере, может с ним поговорить.
— Да что ты? — усмехнулся Нин. — Мне, может, повезло, что Шень обратил на меня внимание. А теперь — больше не будет. С ним поговорят… А кто поговорит с Бохаем? С каждым? Здесь нужно играть по их правилам, а не плыть против течения. Против всех я не справлюсь, Минь!
Против всех… Ну да, Нин не справится. Минь тоже не справится. Даже несмотря на то, что он не один. Даже понимая всё радикально иначе.
И сейчас, отдыхая в праздном ожидании в своих уютных покоях, Минь осознавал это со всей отчетливостью.
Они не справятся. Минь не был борцом. Зато видел всё кристально ясно. Заметил даже зависть, плескавшуюся тогда в карих глазах. Вспомнил, к чему бы она могла относиться. Не только к положению его семейства, но и ко всему, что ему сопутствовало… Минь никогда не окунался в реальную грязь и мерзость внешне благочинного устройства Обители. Пылкость своих партнеров он принимал как должное. Именно за то, чем она была. Страсть к удовольствию. Для Цао — ещё и сопряженная с любовью к риску. Для Тана — с более пикантными наклонностями. И Минь пользовался этим. «Пользовался» — право, какое дурацкое слово!.. Наслаждался. А Нин… Так и не смог принять и поверить. Вероятно, просто привык никому не отказывать. Тоже думал тогда, что плывет по течению и, может быть, как-то сможет использовать. Использовать… Ну вот!..
Минь обдумывал всё не раз и не два. Минь уже почти принял решение. Ещё когда увозили Юя, он почувствовал, что пути назад нет. Потому и устроил тогда тот перформанс. Не только чтобы переключиться. Чтобы поставить засечку. О том, что нечего терять и нечего желать. Всё сделано. А Цао ещё и перевыполнил план…
Минь улыбался. Теперь он мог улыбаться даже с такими мыслями. Почему нет?..
К тому же наконец послышался стук в дверь, а следом в гостиную ввалился и сам виновник этой улыбки. Цао был как всегда небрежно растрепан и — уже даже не сказать, что как-то необычно — развязно-напряжен. Теперь он был таким постоянно. Бархатный взгляд то и дело заволакивал мрачный туман и уводил его куда-то вглубь. Смуглые пальцы всё более нервно теребили косичку. А улыбка зато лучилась беспечностью и сверкала белоснежным клыком, устремляя вверх дерзкую родинку. Любоваться им можно было, словно картиной — движущейся, живой, теплой. И такой отзывчивой!..
Но как-то успокоить Минь не мог и его. Не мог помочь даже кому-то настолько дорогому, настолько близкому…
— Ну, здравствуй, друг мой! — приветствовал Цао, запирая за собой дверь. — Мне удалось, наконец, заполучить письмецо. Сегодня это оказалось непросто.
— А что случилось? — спросил Минь. — Ты поэтому так задержался?
Прежде чем пускаться в объяснения, Цао горячим вихрем заключил его в объятия. Прижиматься к нему — приятно. Чувствовать запах, тепло, стук сердца… Пусть чересчур лихорадочный из-за постоянных тревог. Пусть сердце это отдано другому. Что с того? Сам Минь никогда ни в кого не был влюблен. Зато любил их обоих. Невероятных. Странных. Самых лучших. И всё, что они могут сделать друг для друга — быть рядом. И вот так радовать — простым теплом, телесностью близости.
Лишь после долгого поцелуя, жарких поглаживаний — словно для Цао неприемлемо было начинать разговор, не вызвав сначала возбуждения — гость наконец отстранился и устроился в излюбленном углу.
— Сегодня Цензор заставил меня поплясать, перед тем как вручить корреспонденцию, — усмехнулся он. — Знаешь же, есть такой глупый детский обычай? Ну вот и у меня было что-то вроде…
Минь свел брови к переносице, но, пожав плечом, предпочел потянуться к столику, чтобы собрать угощения. Наливая чай, хмыкнул:
— Если собираешься говорить загадками, можешь не утруждаться. Я и так мало что понимаю. Лучше займи свой рот перекусом.
Оставалось только дожидаться, о чем же предпочтет пошутить этот балбес: о том, что Минь снова собирается что-то в него упихнуть, или о том, чем на самом деле хотел бы занять свой рот.
~
Но, как ни странно, сейчас непристойности не шли Цао на ум.
Его рассудок, будто канатный плясун над огненной пропастью, из последних сил продолжал балансировать, чтобы скрыть волнение чувств. Чтобы, пошатнувшись в одну сторону, не рухнуть в ненависть. Чтобы, склонившись в другую, не поддаться отчаянью. Пройти прямо, красиво, бесстрашно — высшее мастерство. Цао считал, что пока неплохо справляется.
Сумел же он ускользнуть из этого удушающего захвата, когда Чен, будто циклопический спрут обвивал его своими липкими щупальцами — жаждущими страха, подчинения, покорности. Мерзость! С чего бы Цао их бояться? А свою покорность он готов был демонстрировать только одному единственному человеку в мире. И это был точно не этот сухопарый черт, Великий, чтоб его, Цензор!
Когда Цао пришел в Архив, чтобы, как обычно, получить свое письмо, ему сообщили вдруг, что оно отправлено на дополнительную цензуру. Высшего уровня. Ну, а кто у нас высший?.. Известно. Цао уже собрался было уйти ни с чем, как подошел один из секретарей и доложил, что Его Высокопреосвященство собственной персоной ожидают его в своем кабинете.
Что ж. Там Цао уже бывал. И примерно знал, чего ожидать. Продолжение беседы, значит… Будет выяснять, что надумал, вот и выбрал подходящий повод. Гораздо больше Цао забеспокоился бы, если бы подозрения цензуры действительно коснулись содержания письма… Можно ли заметить в них шифр? Энлэй уверял, что — нет. Тогда чего же не стерпела цензура — описания столичных мод, вышедшего из-под пера Цинь, или заведения в качестве домашнего питомца, скажем, пеликана? А что, от неё и не такого можно ожидать!
Войдя в кабинет, Цао сразу ощутил ветхий запах — трухлявых книг и мертвых бумаг. Царство Цензора, сердце Обители. Тут так. И этот скрипучий голос:
— Молодой господин! Вы всё не показывались сами, а уже больше недели прошло. По-прежнему считаете, что вам нечего мне поведать?
Цао кланялся, улыбался — кристально чистое подхалимство. Чтоб даже при желании не удалось заподозрить в искренности.
— Добрый день, Ваше Высокопреосвященство! Ну как же я могу что-либо вам поведать, если не могу даже получить без вашего соизволения очередную весточку из дома?
А вот выражаться, может быть, стоило бы поаккуратней, но… Совершенно невозможно сдержаться!
Цензор сидел за письменным столом. Взмахом руки — медленно, повелительно — указал на сидение напротив. Под пристальным изучающим взглядом, будто под конвоем, Цао прошел от самой двери и расположился на предложенном месте. Успешно подавляя нервозность, он дал волю своему любопытству и искоса разглядывал замкнутые черты. Лицо без возраста не выражало эмоций: на тонкие губы плохо клеилась улыбка, прямые брови чаще бывали нахмурены, но скорее настороженно, чем грозно.
Цао никогда даже не пытался понять, что движет этим могущественным человеком? Что за штука такая — жажда власти? Без прилагающихся к ней материальных благ, без укрываемых ею недозволенных развлечений… Даже без — Цао почему-то был в этом уверен — фанатичной веры в праведность своего учения. Ну ещё бы, верить в насаждаемое Уставом безумие не мог бы даже его создатель!
Впрочем… Цао постоянно напоминал себе, что раньше и сам не замечал в принятых порядках ничего странного. Не стоит забывать о силе этого наваждения.
— Господин Цао, — произнес Цензор после недолгого молчания, — не будем ходить вокруг да около. Очевидно, что мой интерес к школьному товарищу носит не односторонний характер. То, что Энлэй поселился именно в вашем семействе, уже ясно свидетельствует об этом.
От удивления Цао вскинул бровь:
— Каким образом? Господин Энлэй просто навестил однажды дальнюю родственницу, а в итоге… Родство оказалось настолько дальним, что не помешало им вступить в законный брак. Как это может свидетельствовать об интересе Энлэя к делам Обители?
Лицо Чена неожиданно исказилось улыбкой:
— Да вот вы сами и подтвердили! Это очевидно, не правда ли? Конечно, Энлэя не интересует, как поживает его старинный приятель. А вот дела Обители явно не дают ему покоя… — Цензор помолчал, растворяя усмешку в горечи, а после добавил, глядя в глаза: — И прошу, при мне больше даже не упоминайте этот, помилуй Небо, «законный брак». Я действительно знаю Энлэя.
Цао медленно опустил голову в кивке. Многословность опасна — Чен и так счастлив, что сумел так легко его подловить. Да и не возразишь особо…
Меж тем Чен продолжал:
— Полагаю, Энлэй оказался заинтересован в вашем семействе именно потому, что вам, молодой человек, в свое время была оказана честь стать служителем нашего Праведного Ордена. Полагаю также, что он не преминул воспользоваться тем регулярным визитом, что мы в гуманности своей дозволяем учащимся. Господин Цао, — выдерживая паузу, Цензор давил немигающим взглядом, затем немного подался вперед и, понизив тон, заговорил угрожающе доверительно: — Наш Орден не зря называют гуманнейшим. Даже зная, в какую опасную историю вас пытались втянуть, я, Хранитель Устава, готов дать вам шанс.
Шанс… Этот сухарь вздумал играть с ним в азартные игры? Гуманнейший Орден… О небо! Цао сдерживался изо всех сил, и ему удалось добиться того, чтобы глаза закатывались только у его внутреннего взора. Внешне же он сохранял неподвижную невозмутимость.
На этот раз молчание затягивалось. Хотя не было задано никакого вопроса, Цао почувствовал, что должен что-то сказать. Знать бы ещё — что?
— Шанс, господин Цензор? Боюсь, я не совсем понимаю…
— Не утруждайтесь! — прервал его Чен, раздраженно взмахнув рукой. — Глупость и трусость вам не к лицу. Я знаю, что Энлэй хотел вытянуть через вас информацию о делах Обители. И не требую ничего большего. Мне тоже нужна лишь информация о дальнейших шагах и планах самого Энлэя. Не думаю, что за это время он стал вам настолько близок, что ради верности новоявленному зятю вы готовы рискнуть собственным будущим.
Чен замолчал. В повисшей паузе слишком отчетливо звучала тяжелая нота Устава.
Угроза. И, вероятно, блеф.
Цао не верил, что Чену и правда известно что-то конкретное. Иначе сейчас бы он сидел уже не здесь… В любом случае, Цензор знал, на что надавить. Цао не было никакого дела до праведного Энлэя и его потуг разобраться в правосудии Ордена, попутно втягивая в это всех без разбора. А вот втянутые…
О, с ними он действительно был близок! Глупышка Цинь — законная супруга Энлэя. Так радовалась тому, как разумно и тонко устроила свою личную жизнь. Как можно вплести в семейный уют сестры угрозу со стороны Ордена? Дикая Мэй — не просто подопечная Энлэя. Соратница, правая рука. Как мог бы он её подвести? А Минь… Как бы ни был он защищен влиянием своей семьи, Цензор никому не простил бы раскрытие истинной сущности отдаленных обителей. Большая часть информации уже передана. Пути назад нет. Осталось отправить самую малость, окончательное подтверждение. Для этого нужно получить это чертово письмо и написать ответ. На это Минь согласился сам. Но раскрыть всё сейчас… Невозможно!
Цао еле заметно улыбнулся. Цензора раздражать не хотелось, но держаться уже не было сил. Подавляя неуместное веселье, он вздохнул и наконец ответил окончательное:
— Господин Цензор, этот служитель слишком ничтожен, чтобы понять, о чем ведет речь Ваше Высокопреосвященство.
Понимал, что этими подчеркнуто самоуничижительными словами подписывается — прямо-таки ставит жирную печать — на своем отречении. От Устава, от порядков Ордена, от всевластия Чена. Понимал, что именно так это и будет воспринято.
Не мог иначе. К черту! С чего он взял, этот Великий Цензор, что знает все нужные ниточки? Что сможет связать его по рукам и ногам?..
~
Кстати…
И всё же ход мысли Цао последовал привычной скабрезной тропой. Рассеянно принимая от Миня блюдце со сладостями, он отвечал:
— Никаких загадок, радость моя. Цензор хотел поймать меня, опутать сетью орденских интриг и заткнуть рот. Но я не дался. — Потом вдруг подмигнул и продолжил: — Лучше ты мне скажи, почему позволяешь проделывать с собой все эти штуки? Все эти ремни, веревки, плети — это же нелепо! Зачем тащить игрушки в постель?
Цао позволял Тану многое. Почти всё. Но кое-что до сих пор оставалось между ними запретным.
Минь рассмеялся от неожиданности:
— Цао! Что за внезапная невинность? Тану так нравится, мне тоже. Да и ты наблюдаешь не без… любопытства. Это красиво. Разве нет?
Приятно отвлечься на столь интересную тему. Приятно вступить в спор о чем-то действительно стоящем! И Цао снова готов был стоять на своем. Пожал плечами:
— Со стороны, конечно, симпатично. Не спорю. Но ты-то этого не видишь! Слишком демонстративное представление. Несерьезное какое-то. А что за трюки с плетью? Если уж так хочется отшлепать, так можно и рукой! К чему весь этот инструментарий?
У Миня тоже азартно заблестели глаза. Нет, он и правда соглашался на это не только из-за причуд Тана. Но Цао никак не мог понять…
— Цао, Цао, — Минь качал головой и улыбался, — не думал, что тебя придется просвещать… Спросил бы раньше. Это и есть демонстрация: подчинения, доверия, предоставления абсолютной власти партнеру…
— Да это-то понятно! — отмахнулся Цао. — Но всё это прекрасно можно предоставить и без вспомогательных штук! Они же как будто встают между вами, делают всё каким-то ненатуральным. Цирк, одним словом.
Минь продолжал смотреть на него нежно и любовно. Словно на малое дитя… Цао был искренне возмущен подобным снисхождением!
— И этот человек когда-то называл Тана зашоренным! — посмеивался Минь. — Впрочем… Если это тебе не по вкусу, так тебя никто и не принуждает. Но, кстати, почему-то некоторые другие игрушки тебя так не отталкивают…
— Они более полезны! — фыркнул Цао. — Они доставляют удовольствие.
Минь вскинул взгляд и тихо возразил:
— Плеть причиняет боль… Ты же знаешь, наслаждение многогранно.
— Ох, я всё-таки не настолько невинен, Минь! — окончательно вспылил Цао. — Боль и удовольствие, власть и подчинение, контрасты — знаю. Понимаю и принимаю. Да ты и сам видел… Просто я не считаю, что для этого нужны посторонние предметы.
Цао замолчал, а Минь не торопился отвечать. Только смотрел терпеливо, а у самого от подобных тем уже зарумянились щеки. Вряд ли от смущения…
Цао уже и сам чувствовал себя капризным ребенком, который воротит нос от предложенного угощения. В самом деле, нашел проблему! Не нравится — не ешь. Но нет, зачем-то ввязывается в споры. Вряд ли в надежде, что они образумятся и перестанут творить эти эстетские глупости… Но не иначе как с целью, чтоб убедили и его…
Задумавшись, Цао поставил нетронутые пирожные обратно на столик.
— С ванилью тебе тоже не нравится, — огорченно заметил Минь. — Так и не могу угадать, чем тебя порадовать.
Цао рассмеялся. Повернулся к нему и тотчас обнял. Снова жарким вихрем. Так он и сам себя ощущал. Опаляющим ураганом. Таким и был.
— О нет, прекрасно знаешь и отлично умеешь! — шептал на ухо. — Просто у меня совсем иного рода аппетит, — чувствовал, как изящное тело расслабляется, льнет к груди.
Почему бы не отвлечься не только на разговор? Почему бы перед тем, как вогнать последний гвоздь в крышку гроба и отправить очередную шифровку, не предаться мимолетным ласкам? Целовать мягкие губы, пробираться сквозь одежды к твердеющей плоти…
Минь хочет этого не меньше. И из тех же причин. Понимание. Близость. Совместный риск? Ох, вот это уже, пожалуй, лишнее! Но кто же знал?.. Одно дело проказничать в парке и немного другое… выдавать посторонним внутренние секреты Обители.
Не важно!
Минь пахнет сладостью. В нем совсем нет ни горечи сандала, ни резкости мускуса.
На мягкой кушетке вполне удобно. Можно устроиться так, чтобы обхватывать губами возбужденный член, подставляя свой под ласки нежных пальцев.
Можно сидеть, откинувшись на спинку, и стараться подавлять стоны. Безуспешно.
Лежать на боку, лаская чувствительную жаркую плоть ртом, и отдаваться во власть дразнящих движений теплой ладони…
Вот бы всегда так!
Возможно, кое-кого не хватает? Жгучего взгляда со стороны… Второй пары рук в ансамбле безумных ласк… Третьего пламени.
Возможно.
Ну, необязательно же каждый раз в полном составе! Всё-таки у них сегодня деловая встреча…