Каждый день, как маленькая смерть — тяжелыми каплями по твердому камню. Неизбежно и в самом твердом минерале образуется сначала углубление, потом — дыра. Сердце Тана не каменное, увы, во всех смыслах. Сердце… Не стоит об этом.

Тяжелее всего было видеться с Шенем. Очевидно же, что он всё знал! Скорее всего, участвовал… А что мог поделать Тан? Не хотелось выносить его глумливый взгляд, довольную усмешку. Тан практически не показывался в общей гостиной, заперся у себя. Но и в собственной спальне слишком много воспоминаний — сладостных и тяжелых, невыносимых — как аромат благовоний, как блеск тех камней…

Он больше не зажигал курильницу, но запахи пропитали всё. Не хотел быть похожим на Янлина, но не мог перестать быть собой.

Да и какая теперь разница? Прошла неделя с той ночи, когда Тан видел Цао в последний раз. С того дня, когда он последний раз виделся с Минем. Ничего не вернуть. Стоит ли пытаться исправиться?

Теперь комнату наполнял только дым трубки — Тан практически не выпускал её из рук. Не открывал штор — за ними вечные сумерки. Даже сейчас, утром, перед занятиями — ещё не рассвело.

Казалось, рассвета и не дождаться. Как может что-нибудь стать нормальным теперь? Тан позволил Миню уйти. Как бы ни было это тяжело. Но тогда же он понял ещё кое-что. Нужно отказаться от эгоизма. От желания любой ценой удержать их рядом. И если сам он может мириться с порядками Ордена, с полным контролем со стороны власть имущих, с лицемерными правилами и жестокими расправами — это не значит, что его близкие тоже обязаны это терпеть.

Минь принял решение расстаться с жизнью. А Тан… Неужели не сможет порвать с Цао?

Ради его же блага. Цао ведь совсем не место в Обители! И ни порочная страсть, ни безумная одержимость не являются достаточными основаниями для того, чтобы подвергать его жизнь опасности. Тан не станет его удерживать. Своей холодностью поможет принять решение. Раз уж даже прикоснуться к нему не вправе — тем легче…

Легче… пока не становилось.

Тан посещал учебные классы в скрытой от самого себя надежде столкнуться с ним. Хотел и не хотел этого. Так же противоречивы были его чувства по поводу необходимости отъезда. Он опасался, что Цао заупрямится и откажется, но ещё больше боялся, что тот уедет, так и не позволив ему хоть что-нибудь объяснить… А впрочем… что он собрался объяснять? Ведь он ни за что на свете не стал бы говорить Цао, что был свидетелем пытки!

Стыд и вина разъедали, как кислота. Выжигали всё. Казалось, удушили даже… любовь? Да, наконец, теперь-то можно называть вещи своими именами?! Нет. Тем более теперь. Не имеет права.

Но ведь он действительно не мог помешать! Просто стоял и смотрел…

Нет! Не просто. О небо, в том-то и дело, что не только!..

Возня Шеня в гостиной затихла — топот шагов и стук закрывшейся двери. Пора выходить.

Первый снег — мелкий, резкий, бесполезно-тающий. Тан не завтракал, не пил даже чай перед выходом — хотел бы вовсе перестать питать это никчемное тело. Закончиться досрочно. Как Минь?.. Ну, ему-то можно не торопиться… Природа и наследственность решили за него.

А Минь действительно выбрал сам. Они долго беседовали в тот день, Тан выслушал все его доводы, видел ясную решимость и не нашел аргументов против. Мог бы, конечно, винить себя ещё и в этом — да просто не находилось места. Иронично, но именно Минь был тогда тем, кто его поддержал. Тан помнил, как наяву.

Вот Минь сидит на своей зеленой кушетке, поправляет непослушные пряди у лица. Потом пожимает руки:

— Прости, что оставляю вас в такой момент. Цао сказал, ты к нему не заходишь… Ну, вы же разберетесь, правда? Ради меня, — нежнейшая улыбка освещает лицо.

— Ты с ним виделся? — напряжение не скрыть.

Минь как всегда чуток, спешит его развеять:

— Я не стал говорить, что мы присутствовали при допросе. Ни к чему ему ещё больше себя винить.

Тан только кивает. Облегчение от сохранения постыдного секрета окутывает чувства туманом. Необратимость услышанного ещё не пробилась в сознание. Разве о таких вещах говорят так спокойно? Уверенно. Легко… Минь продолжает:

— В сущности ведь дело вообще не в этом! Надеюсь, ты сможешь ему объяснить… — хмыкает: — Я бы не взялся. Да и не успею уже. И так слишком долго откладывал…

— Не понимаю. Куда ты спешишь? Они больше не тронут тебя, Минь! Не посмеют…

— Тан! — Минь сокрушенно качает головой. — Ну неужели не ясно, что есть вещи хуже смерти? Что ещё они могут вынудить нас сделать? Ты же видел, на что они способны…

Тан опускает глаза, ком подкатывает к горлу. Обязан проговорить:

— Прости…

— Не смей! — шипит Минь и порывисто пожимает руку. Так сильно, что перстни до боли врезаются в пальцы. — Ты не виноват. Да и я никакой не пострадавший. Прекрати!

— Я не смог защитить вас… — Тан качает головой, так и не поднимая глаз. Потом в отчаянии вскидывает их на Миня: — О небо, да если бы не моя связь с Янлином, может, ничего этого и не было бы!

— А может, было бы что-то похуже, — уже спокойней отвечает Минь, легко обнимает за плечи. — Ты не можешь отвечать за этого безумца.

Минь говорил разумные вещи. Много разумных вещей — взвешенных, рациональных. А что в итоге? Можно ли назвать таковым его решение? Его поступок? Но с другой стороны, а что сделал Тан? Ничего. Вообще ничего. Это разве рационально? Янлин сказал «продемонстрировать лояльность», а Тан только попросил возбуждающего напитка. Янлин предложил: «представь», и он представил… Янлин сообщил, что Цао обязан будет сотрудничать с разведкой, и Тан дал требуемые гарантии — смиренно и самонадеянно. Нет. Тан не знал, прав ли Минь, но чувствовал, что сам он не мог действовать иначе.

Не мог же он просто так — ни ради чего — продолжать наблюдать за пыткой, переживая всем своим существом боль Цао, и не сделать всего, что от него зависит, чтобы это прекратить! Всего — от начала до конца.

Весь день на занятиях — бездумное переписывание пустых фраз, монотонный бубнеж наставников. А перед глазами — отсутствие выбора. Бушующий Цао, блестящий Янлин, рассудительный Минь. Круговорот, плен, тупик. Сегодня Цао тоже не появился. Как и идей, что можно было бы ему сказать.

Часы уроков позади. Тан вышел в учебный двор, подставил лицо под секущий снег. Казалось, снова начинались сумерки… Наверное, солнце так и не вышло. Пасмурно.

Вдруг кто-то вкрадчиво взял под руку. Долгие секунды Тан не узнавал, кто перед ним, уже глядя в знакомые карие глаза.

— Тан, давно не виделись, — торопливо заговорил Нин. — Насчет Миня… Мне очень жаль.

Тан молча кивнул. Что он мог бы сказать ему? Это совсем не те карие глаза…

— Я просто… — Нин продолжал мяться. — Мне велели передать, чтобы ты сегодня зашел в Архив. Тебя хочет видеть сам Цензор.

— Почему тебе? — первое, что пришло на ум. О чем ещё у него спрашивать?

— Ну, знаешь… После того, как Миня не стало, у меня добавилось обязанностей. Я пока что-то вроде общего секретаря. Везде на полставки. Но после выпуска обещают устроить полностью на его должность…

Снова сил хватило лишь на молчаливый кивок. Сказать, что он за него рад?..

— Хорошо, — удалось выдавить сквозь зубы. — Я пойду.

Ушел, не оборачиваясь, не желая видеть это растерянное недоумение. Видимо, Нин разочарован отсутствием реакции на свою похвальбу. Но ведь Тан сам спросил. Да вот — не впечатлился. Пусть радуется, если может. Нужно же чему-то радоваться в этой Обители. Вот и Тан был когда-то практически счастлив…

До Архива недалеко. В Обители вообще всё близко. И не нужно идти мимо пруда. Только через площадь. В Обители много памятных мест.

Должен ли был Тан обеспокоиться, зачем он понадобился Цензору? Возможно. Но в выжженном сердце не нашлось места посторонним заботам. Серая громада особняка Хранителя Устава, по совместительству являющаяся Главным Архивом, не внушала новых тревог. Не до того.

Хотя напрячься стоило бы. Янлин обещал, что не скажет Чену о том, как далеко зашло расследование горе-шпионов. Но упоминал о высочайшем соизволении. Для вразумления несговорчивого контрразведчика допустимы были самые крайние меры… Очевидно, что именно в руках Цензора находилась жизнь и судьба Цао. Что ему известно и о провинностях Тана. Что просто так на личную встречу никого не вызывают, но… Что-то перегорело. Теперь Тан был готов ко всему. Что бы ни сказал Чен, ни прошлого, ни будущего это не изменит. В прошлом — глумление Янлина; в будущем — жизнь без Цао. О чем переживать теперь?

Войдя под гулкие своды, Тан дожидался, когда кто-то из секретарей обратит на него внимание. Безразлично осматривался, вдыхая запах бумажной пыли. И совсем не думал о том, что этот визит станет для него судьбоносным. Напрасно.

Через полчаса Хранитель Устава наконец соизволил принять посетителя. Через несколько минут после положенных пустых любезностей прозвучали роковые слова:

— Господин Тан, насколько мне известно, скоро вы завершаете обучение общего курса. Позвольте поинтересоваться, каковы ваши дальнейшие планы? — Чен, сковывая цепким взглядом, не дожидался ответа: — Готовы ли вы послужить на благо Ордена, к примеру, на ниве юриспруденции? Что скажете, для начала, о должности помощника прокурора?

Неожиданность предложения всё же пробила пришибленную невозмутимость. Только теперь Тан осознал, что всё это время ожидал противоположного: угроз, порицания, выговора. Возможно, возбуждения судебного преследования. Возможно, расспросов о недозволенной деятельности его… знакомых. Но не предложения должности! И, о небо, он не ослышался — прокурора?!

— Господин Цензор, боюсь, мои скромные способности не смогут оправдать оказанную им честь, — едва овладев собой, усмехнулся Тан. Подчеркнутое подобострастие казалось необходимым. Казалось, других слов этот человек не расслышит… А всё же невозможно было сдержать иронию.

По всей видимости, и недоумение отчетливо читалось в его глазах, когда Тан в упор уставился на Цензора. Возможно, немного невежливо. И неосмотрительно.

Чен натянул улыбку на тонкие губы, склонил набок голову:

— А вы не бойтесь. И позвольте мне самому судить о способностях моих подчиненных.

Подчиненных… Выбрал же слово. Хотя, по факту, все служители Ордена ими и являлись. Хранитель Устава — правая рука Старейшины, который настолько преисполнился благодати, что полностью отстранился от дел. Конечно, Чен по праву считал себя повелителем.

Тан, наконец, опустил глаза и склонил голову. Вежливость. Или — трусость?

— Как вы, вероятно, догадываетесь, мне рекомендовал вас Глава Стражи, имея в виду какие-то ваши прошлые и, как мы все надеемся, будущие заслуги. — Чен говорил сухо, пренебрежительно, но всё же насмешка в его словах звучала медью Янлина. Тан узнавал её — яд и звон. А может быть, просто впадал в ступор, услышав одно лишь упоминание этого человека… Слишком глубоко в костях…

Хотелось бы сейчас закурить! Хотелось избавиться от этого тяжелого общества!.. Чего они хотят? Согласиться на всё и уйти прочь!

— Будущие заслуги?.. — Тан вскинул взгляд на сухощавого властителя. Маленький серый человек с огромной властью. Почему именно он разрушил их эфемерное счастье? Какое ему вообще дело до Тана, до Цао?.. Вот Тану он совершенно точно безразличен!

— Об этом можете уточнить у Янлина, — пожал плечами Цензор. — Впрочем, он говорил, что уже довел основное до вашего сведения. Хочу вас только уверить, что пока вы соблюдаете свою часть договора, можете рассчитывать на всяческое поощрение с нашей стороны. Те, кто верно служит Ордену, не остаются без его милостей.

Горло сдавило холодом, подкатила сладковатая тошнота. Почему-то их благодеяния отвращали больше открытых угроз… Открытый подкуп? К черту!.. Согласиться и уйти! Вот только…

— Но… Почему именно обвинение? Может быть… — Тан презирал себя за робкий тон, а ему даже не дали договорить:

— Не сомневайтесь, вы справитесь, — Чен улыбался, постукивая по столу перебором пальцев. Словно и ему поднадоел затянувшийся разговор. И в глаза смотрел с устойчивым пренебрежением: — Я лично считаю, что вам полезно поближе познакомиться с неотвратимостью правосудия нашей Обители.

Хранитель Устава тоже не чужд иронии? Неожиданно. Впрочем, конечно же, все всё понимают. С какой стати было думать, будто высшие чины пребывают в неведении относительно того, что на самом деле происходит в Обители?..

Ведь очевидно, что Чен сам держал в руках всю ту кучу доносов, которую после пытки любезно продемонстрировал Тану Янлин! Очевидно, что сам создал систему, при которой под угрозой преследования и позорного наказания находится каждый — виновный и невинный. И всё же — говорит о неотвратимости… Ну да, в каком-то смысле, так или иначе, их хваленое гуманное правосудие коснется каждого.

И Тану суждено стать его частью? Что ж. Не имеет значения.

— Вы правы, господин Цензор. Постараюсь, насколько это в моих силах, оправдать оказанное доверие.

***

Сюин сегодня не в ударе — струны то и дело дребезжат, пальцы соскальзывают, ноты фальшивят. Ночью он звучал гораздо стройнее! Потому и устал…

Белый кот на коленях. Бордовый халат с малахитовыми разводами — сегодня Янлин в темных тонах. Пушистые питомцы быстро оправились от стресса — уже наели себе бока. Пальцы, блестя драгоценностями, утопают в длинной холеной шерсти. У ног вьется ещё парочка претендентов на хозяйскую ласку — бодры и здоровы, пикантное угощение никак им не повредило. Янлин, по сути своей, заботлив. Только с кошками получается искреннее. Без намерения одновременно унизить. И подчинить.

Янлин скучает у окна. Интересно, когда следующая казнь? Интересно, как долго прослужит поставленный в обители узник? А что если… Этот Бохай — он начал казаться скучным. Ничего нового из него не извлечь: опиумное разложение личности — горящий взгляд не более красноречив, чем уголек в ядовитой трубке. К тому же, нельзя так просто спускать ему с рук неисполнение приказа…

Впрочем, он ещё годится для того, чтобы дразнить Шеня! Тупица до сих пор умудряется завидовать своему коллеге. Или ревновать?..

Губы растягивает усмешка. На губах апельсиновый бальзам — душистый и скользкий, самую малость подкрашивающий. Янлин проводит рукой по волосам — кудри гладкие и упругие. В конце концов, ничуть не менее роскошные, чем кошачьи шкурки. Можно и погладить. Янлин о себе достаточно высокого мнения. Вот только прикасаться к нему достоин только он сам!

В последнее время, через силу, но заставляя себя забавляться, он позволял Шеню почтительный поцелуй перстня. И, конечно, следовало быть готовым, что однажды это случится! Болван не удержится и полезет лобызать ладонь. Прикасаясь омерзительно влажными губами, будет гнусаво бормотать:

— Господин Глава Стражи, служить под вашим руководством — большая честь… Любой ваш приказ… Только скажите…

Не будь эти слова произнесены этим субъектом — покалывающем щетиной, грузным, грубым человеком, — они, может, и прозвучали бы заманчиво. Может быть даже — многообещающе. А так… Янлин не нашел причин, почему должен терпеть.

Звук пощечины, на мгновение оглушив, рассеялся, заблудился в тигровых и леопардовых шкурах. Рука, вразумив дрябло-масляную физиономию, вернулась на серую кошачью спинку. Шень почтительно отпрянул и стоял, не смея поднять глаз. Потирал ушибленную щеку так, будто старался поймать, удержать прикосновение. Лопотал под нос:

— Прошу прощения, господин…

— Ничего страшного, Шень, — перебил Янлин, улыбаясь нежно и ласково. — Но больше так не делай. А насчет приказов… Дорогой мой, так ведь ты в любом случае обязан исполнять всё, что я тебе скажу. И обязательно исполнишь. Я знаю. Так и должно быть. К чему лишние слова и жесты?

Шень попытался объясниться:

— Может быть, у вас будут какие-нибудь распоряжения относительно Бохая… Или… моего соседа. Ну, что-нибудь особенное… Я мог бы…

— Пока даже не думай в эту сторону, — Янлин пренебрежительно взмахнул рукой, перебирая в воздухе пальцами. — Тану лучше вообще не мозоль глаза, оставь в покое. Мой мальчик славно меня позабавил, ты бы так не смог.

Шень неловко замялся и всё-таки поднял взгляд — намекающий, бегающий. Да Янлин и без того знал, что, конечно же, он тогда подсматривал! Даже в этой страстишке подражает увлечению обожаемого начальника!

— Любой ваш приказ… — повторно выдавил Шень.

Янлин рассмеялся в голос. Когда хрустальные россыпи затихли, сказал весело и честно:

— Ну нет! Шень, вряд ли ты сможешь продемонстрировать что-то, заслуживающее моего внимания.

Какая же удивительная оторопь отразилась тогда в маленьких карих глазах! Эта бестолочь одновременно поразилась прямоте Янлина и оскорбилась явным отвержением. Как будто раньше он менее явно давал знать о своем отношении! Вот же толстокожая тварь. Чтобы раздразнить такого, можно действовать совсем уж решительно!

Но пока у Янлина есть другие дела. Другие сложные десерты. Забава с теми голубками не окончена. Вот только количество поуменьшилось. Кто бы мог подумать, что это нежное существо так непочтительно — и так поспешно — лишит их своего общества? Ускользнет… Янлин едва успел его рассмотреть и был весьма доволен увиденным. Надеялся на долгое плодотворное сотрудничество и даже отправил юного шпиона к семье, чтобы там его вразумили по части лояльности. И всё зря. Это могло бы огорчить, если бы не было так… интересно. Драматично даже. Ещё могут удивлять эти однотипные послушные натуры: ну надо же — взбрыкнул! И ради чего?..

А в каком-то смысле вышло даже красиво — девица Мэй косвенно всё же поплатилась за предательство. Хотя Янлин и не приложил к этому рук. Ну почти…

Узор симфонии причудлив.

Что ж, зато Янлин уверен, что сегодняшний гость не совершит подобной неосмотрительности: его циничная смиренность с орденским укладом выше всяких похвал! Повод для гордости — сам научил.

С ним хотелось бы поиграть подольше. Хотелось бы поманить возможностью оставить в Обители его дружка, позволив поддерживать связь с Энлэем на расстоянии, как и планировалось изначально. На что ради этого он готов?.. И как сработало устроенное представление? После исследования положен контрольный срез!

Да только в самый неподходящий момент решил дать знать о себе братец. Помешал игре. Но нельзя же было не воспользоваться случаем связать его по рукам и ногам! После выходки кузена Мэй Энлэй готов был обещать что угодно, лишь бы другой мальчишка благополучно вернулся в родовое гнездо. А у Янлина есть возможности проследить, насколько честно выполняются данные обещания. Как и меры воздействия в случае очередного коварного обмана. Глава Стражи знает всё. Теперь — ещё немного больше. С каждым разом — и в любом случае — игра всё веселее…

Вечерело. Об этом сложно было бы судить по солнцу — оно сегодня словно и не поднималось. Даже заката не видно из-за туч. Янлин очень любит пасмурную погоду! И эту вечную декабрьскую ночь.

Стук в дверь. Кивок Сюину. Тот кладет инструмент и отправляется впускать посетителя. Вскоре, едва перешагнув порог, высокая стройная фигура застывает у входа.

— Ну что ты как не родной? — приветственно машет Янлин. — Проходи, Тан. Чувствуй себя как дома!