На попытки Ники его разбудить, гость отмахнулся сквозь сон и лишь сменил позу, улегшись грудью на стол. Повозился, устраиваясь поудобнее спрятал лицо в сгибе локтя и затих. Катенька сочувственно покосилась на лохматую каштановую макушку и сходила в соседнюю комнату за пледом. Чуть помедлила, прежде чем осторожно накрыть им плечи гостя: Ее рассеянный ученый, кажется ее не узнал. И это к лучшему. Так он для нее просто друг брата и гость в их доме. Катенька умеет привечать гостей, она хорошая хозяйка, но как обращаться со странным, чудным, не от мира сего гением она не знает. А профессор Шилд за весь вечер так ни разу и не упомянул о своей работе. Он был привычно молчалив и задумчив, а потом резко просиял и начал нахваливать ее стряпню. Ей ещё никогда не делали столько комплиментов, точнее не ей, а борщу. Катенька чуть печально усмехается, снимает фартук и устало опускается напротив своего гостя. Ники давно уже спит, а она все чего-то медлит. Сидит и смотрит как поднимаются и опускаются под пледом чуть ссутуленные плечи мистера Шилда и слушая его сонное дыхание, вспоминает:

Катенька спешит, проклиная собственную забывчивость и укрываясь от начинающего дождя рукавом ветровки. Перед самым аэропортом она позволяет себе отдышаться и переходит на шаг. Подошвы кед звонко шлепают по лужам. К ее счастью дресс-код для волонтеров переводчиков не слишком строг и допускает такие вольности. К тому же Катенька в черных джинсах и белой рубашке, что вполне соответствует правилам.

Профессор Шилд оказывается гораздо моложе, чем она ожидала. Он недоуменно смотрит на нее сверху вниз и явно тоже не ожидал... ее. Катенька профессионально- вежливо улыбается, представляясь первой. Профессор моргает, возвращаясь в реальность и принимает протянутую руку. У него шершавая теплая ладонь и под пальцами Катеньки мозоли-невозможные для кабинетного ученого. А потом профессор делает шаг вперед и укрывает ее своим зонтом, для чего ему приходится пригнуться. Катенька от неожиданности пятится, завороженно глядя снизу вверх в синие-синие глаза. Профессор вместе с зонтиком шагает за ней. Катенька усилием воли подавляет малодушный порыв зажмуриться, почти утыкаясь носом в темно-серую шерсть его пуловера. По-джентельменски держа зонтик над ее головой, профессор стоит слишком близко.

Так близко, что Катенька чувствует запах его парфюма-теплый, древесный с нотками пряностей. Катенька все же зажмурилась и чихнула, надеясь что в наступающих сумерках незаметно, какие алые у нее щеки. Чуть отступила назад, судорожно нашаривая в кармане смартфон и набирая нужный номер. Пожалуй в такую погоду до гостиницы лучше добираться на такси. На ее счастье такси подъехало почти сразу. Катенька мгновенно нырнула в теплый, сухой салон и забилась в дальний его угол. Профессор аккуратно сложив зонт, устроился рядом. Катенька покосилась на него и против воли тихонечко фыркнула: профессор умудрялся сидеть с абсолютно непроницаемой физиономией, почти касаясь макушкой крыши автомобиля и упираясь коленями в спинку переднего сиденья. Остаток пути Катенька украдкой посматривала на него, начиная завидовать такому самообладанию и всерьез размышляя не было ли у него в роду индейцев. Но черты профессора Шилда к ее легкому разочарованию скорее типичны для среднестатического европейца. На арийца он тоже не тянул, перечеркивая общепринятое представление о немцах густой каштановой гривой до плеч и пушистыми темными ресницами. Худое узкое лицо его выглядело отрешенно-нездешним и напоминало Катеньке о поэтах-романтиках, если б не хулигански-растрепавшаяся челка, падающая на глаза и совсем не романтический загар.

Видимо профессор действительно задумался о чем-то своем и задумался глубоко, поскольку выходя из такси, он задел головой верхний край дверцы, запнулся о собственные ноги и чуть не выпал на мостовую. Катенька едва успела подать ему руку, помогая восстановить равновесие. Профессор потер ушибленную макушку рассеянно поблагодарил и начал подниматься по лестнице вверх к дверям гостиницы, явно позабыв о Катеньке. Она успела как раз к тому моменту, когда ее рассеянный ученый пытался объяснить швейцару на немецком о цели своего визита в Россию. Тот непонимающе моргал, поскольку не знал немецкого и тех, специализированных терминов, которые через слово упоминал профессор. Катеньке бедный швейцар обрадовался, как родной, поскольку та, уцепила профессора за рукав и затащила его внутрь, бросив на ходу:

— Немецкий ученый. На конференцию.

На ресепшене профессор, поняв свою ошибку, заговорил по-английски и Катенька, убедившись, что все формальности улажены, попрощалась и оставила его одного.

Профессор оказался трудоголиком. Крайне рассеянным трудоголиком и на Катеньку легла обязанность не только переводить его речь на конференции и развлекать его, как волонтеру, но и сохранить профессора для науки живым и относительно целым. Последнее усложнялось рассеянностью профессора. Он часто даже не видел, куда шел и вскоре Катенька, позабыв про стеснение, оперативно ловила его за рукав, за плечо, за ладонь — что попадалось под руку — и останавливала или оттаскивала в сторону от потенциально опасных мест и объектов. И тогда профессор ненадолго возвращался в реальность, благодарил ее и следующие минут десять-пятнадцать был просто душкой: любовался Питером, спрашивал и внимательно слушал, фотографировал, восхищался ее городом. Замечал, что она мерзнет и покупал ей кофе. Тепло улыбался, щуря синие глаза. Кормил голубей с рук и смеялся, запрокинув голову в хмурое питерское небо. И сквозь тучи на мостовую брызгами падал солнечный свет, россыпью веснушек горел на коже, искорками вспыхивал на ресницах.

Он шагал рядом с ней размашисто и легко, что-то насвистывая себе под нос. И мокрый асфальт перед ними сиял небесной синевой, разлетаясь птицами и облаками. В эти редкие минуты профессор становился таким ... юным, несерьезным и смешным... Почти ее ровесником. И Катенька забывала о том, что он один из самых молодых и перспективных инженеров-изобретателей. Он казался ей студентом с параллельного курса, знакомым и незнакомым одновременно. С ним было легко болтать ни о чем и смеяться. А потом мистер Шилд вдруг спотыкался на ровном месте, вспомнив что-то и снова уходил в себя, бормоча под нос на немецком, отчего прохожие шарахались в сторону. Катенька закатывала глаза - она уже устала объяснять прохожим, что профессор - нормальный, просто ученый и сейчас увлечен работой над новым проектом. Хотя сама она в этом сомневалась. Но нормальность-понятие относительное и Катенька за свою мечтательность, прослывшая на курсе чудачкой, не могла его строго судить. Она понимала. А профессор раз за разом удивлял ее, открываясь с новой стороны.

На конференции его привычная отрешенность исчезала. Мистер Шилд преображался и становилось заметно, как он еще молод, когда он со всей горячностью молодости убеждал, доказывал и показывал. Когда он говорил со всей самоуверенностью молодости, заражая всех своим вдохновением. И Катенька старалась донести его слова до собравшихся там ученых мужей максимально точно. Она настолько хорошо синхронизировала свою речь с его, что не задумываясь повторяла даже интонации. Она стала его голосом и это было странно. Очень странно. И в тоже время — довольно интересный опыт. За это Катенька окончательно прощала профессору рассеянность в быту.

Не смотря на свою рассеянность, профессор был и оставался истинным джентельменом. Он пропускал ее вперед, подавал руку, когда она спускалась с крыльца, придерживал для нее двери. И эти маленькие жесты вежливости для него были столь же естественны как дышать. Со временем Катенька привыкла, но... отчего-то ее все равно смущало его внимание. Пусть даже такое редкое и незначительное.

Однажды Катенька посмотрела на него и поняла, что он красив. Не как глянцевая картинка или герой любовных романов, обожаемых соседкой по парте, а по-настоящему. И с этого момента Катенька старалась на него смотреть. Утешало только одно: Он скоро вернется в США и она не успеет влюбиться.

Однако профессор Шилд остался в России. Более того он когда-то успел познакомиться и подружиться с ее братом. И Катенька не знает, как ей теперь быть...