Глава 57. Это всего лишь татуировка

– На что ты смотришь? – Се Цинчэн закончил мыть руки и вытирал их насухо парой бумажных полотенец, бросив искоса взгляд на Хэ Юя.

Хэ Юй спросил:

– Доктор Се, у вас на запястье...

Взгляд Се Цинчэна потемнел. Он посмотрел вниз и увидел, что рукава рубашки закатаны достаточно высоко, чтобы обнажить кожу на его запястьях. Се Цинчэн тут же собрался опустить их обратно, но Хэ Юй уже произнес вторую половину своего вопроса.

 – Что там написано?

Се Цинчэн несколько секунд молчал, расправляя манжеты, потом с бесстрастным видом ответил:

– Здесь покоится тот, чьё имя было начертано на воде. [эпитафия с надгробия Джона Китса, английского поэта-романтика]

– Зачем вы сделали такую татуировку? Вам нравятся надгробия?

Се Цинчэн закатил глаза, поднял запястье, чтобы застегнуть пуговицу на манжете.

– Мне нравится Китс.

В тот период Хэ Юй не слишком любил вести беседы с Се Цинчэном. Он подумал: «Даже если тебе нравится Китс, все равно не обязательно делать татуировку с его эпитафией на руке», а, увидев недовольное выражение на лице Се Цинчэна, ясно говорящее, что он больше не желает тратить свое время на него, Хэ Юй больше не стал задавать вопросов.

Возможно, Се Сюэ просто нравился странный вкус ее брата, который решил запечатлеть эпитафию на собственном теле.

С такими мыслями в тот же вечер юноша отправился в тату-салон неподалеку от своей школы.

Владелец салона встретил его широкой улыбкой и протянул несколько толстых альбомов с примерами рисунков. Опустив голову, Хэ Юй какое-то время разглядывал страницы, наполненные летающими богами и сверхъестественными существами, но, в конце концов, все же прервал непрерывный поток красноречивых рекомендаций владельца:

– А есть у вас эпитафии?

– Самая популярная татуировка – летящий дракон, посмотрите на эти когти… А? Эпитафии?

Конечно, в тату-салоне не было образцов чего-то столь необычного, но за время своей работы владелец повидал множество чудаковатых клиентов из разных слоев общества, которые приходили в его салон с самыми странными просьбами. Поэтому изобразив на лице секундное удивление, он с энтузиазмом продолжил давать рекомендации:

– Эпитафий у меня нет, но если вам, молодой человек, нужна фраза покруче, то слова «om mani padme hum»* сейчас очень популярны. [*буддийская мантра]

Хэ Юй очень вежливо улыбнулся:

– В таком случае, я поищу сам.

В итоге он показал владельцу салона три стихотворные строчки:

«Nothing of him that doth fade,

But doth suffer a sea-change,

Into something rich and strange».

[Отрывок из пьесы У. Шекспира «Буря»; эпитафия с могилы английского поэта-романтика Перси Шелли.

В переводе М.А. Кузмина:

«Но ничего не пропало.

По-морски лишь изменилось,

В чудо-клады превратилось».

В переводе М. Донского эти строки звучат так:

«Он не исчезнет, будет он

Лишь в дивной форме воплощен».

В самой новелле автор приводит китайский перевод английского оригинала, где вторая строка буквально переводится как «Он лишь погрузился в вечно меняющееся море».]

– Оно длинное, в несколько строк, так что будет болеть и долго заживать. Может, найдете что-нибудь покороче?

Хэ Юй сказал:

– Ничего, я хочу это.

Вообще-то, на могилах других поэтов были более короткие эпитафии на латыни, но Хэ Юю хотелось чего-то именно такого, как у Се Цинчэна – длинной строки текста, обвивающей запястье, словно браслет – поэтому он выбрал этот стихотворный отрывок, высеченный на надгробии.

Nothing of him that doth fade,

But doth suffer a sea-change,

Into something rich and strange.

Владелец салона закатал рукав Хэ Юя и сильно удивился:

– Ай-яй, у тебя здесь так много шрамов! Что случилось, красавчик? Над тобой кто-то издевался в школе? И похоже, что все эти шрамы… от ножа?

Хэ Юй нахмурился:

– Вы не делаете татуировки поверх шрамов?

– Делаю, конечно, делаю. Я могу сделать татуировку здесь, поверх этого очевидного шрама, чтобы скрыть его...

– Нет необходимости в том, чтобы скрывать его. Я хочу, чтобы татуировка была чуть выше запястья, – Хэ Юй жестом указал на желаемое место. – Вот здесь, пожалуйста.

Вот так, стихи оказались написаны чернилами, горящими, словно клеймо, на юношеском запястье. Плоть покраснела в местах проколов, там, где чуть наклоненные буквы были вбиты в кожу специальными чернилами.

Хэ Юй посмотрел на татуировку и с чувством глубокого удовлетворения покинул маленький тату-салон, оплатив счет.

Чего он не знал, так это того, что у него окажется аллергия на чернила для татуировок.

На следующий день Хэ Юй проснулся и почувствовал, что у него кружится голова. Надпись на его запястье распухла и расплылась так, что ее невозможно стало прочитать. Голова раскалывалась от боли из-за аллергической реакции.

К несчастью, в тот день для его горемычного младшего брата устраивали праздник по случаю начала учебы. Хэ Цзивэй и Люй Чжишу были со своим младшим сыном в Яньчжоу, и Люй Чжишу тогда позвонила Хэ Юю семь или восемь раз с напоминаем о том, чтобы он не забыл включить ноутбук и поздравить своего брата по видео-связи.

–  Ты его старший брат и всегда был образцом для подражания для всех, разве ты не хочешь пожелать своему младшему брату успехов в учебе?

Хэ Юй был замкнутым и очень гордым, он не желал проявлять в словах мягкость или слабость. Его отношения с родителями были не особо близкими, поэтому, естественно, что он не сказал Люй Чжишу о том, что болен. Собравшись с силами, он поднялся на ноги и взял ноутбук, потом лег на диван и свернулся калачиком. В назначенное время Хэ Юй включил веб-камеру и надел на лицо маску безупречного совершенства, произнося поздравления для человека по ту сторону экрана в манере, идеально подходящей случаю. И вдруг...

Хлоп.

До того как видео-звонок был закончен, из-за спины Хэ Юя появилась длинная тонкая рука и бесцеремонно закрыла крышку ноутбука, лежавшего у него на коленях.

Крайне  удивленный Хэ Юй обернулся и увидел Се Цинчэна, стоящего за диваном.

Широкоплечий и длинноногий Се Цинчэн опустил на него взгляд своих персиковых глаз сверху вниз с холодным выражением лица.

– Во время болезни тебе следует хорошо отдыхать.

Хэ Юй произнес:

– Я еще не закончил разговаривать с ними.

Стоя за диваном, Се Цинчэн протянул руку и потрогал лоб Хэ Юя, который повернул голову, чтобы взглянуть на него.

Рука Се Цинчэна была немного холодной, поэтому, когда он коснулся горящего лба Хэ Юя, тот почувствовал освежающую прохладу. Хэ Юй бессознательно вздохнул, прикрыл глаза и едва подался вперед. Его голова мягко покоилась в ладони Се Цинчэна, и это было так удобно, что на мгновение Хэ Юй даже забыл то, что собирался сказать.

– Дьяволенок, у тебя жар.

Потрогав его лоб, Се Цинчэн наклонился и забрал тонкий ноутбук с колен Хэ Юя, который сидел, скрестив ноги на диване.

Хэ Юй тут же пришел в себя, когда ладонь Се Цинчэна покинула его лоб:

– Мой ноутбук...

Се Цинчэн не собирался возвращать ему ноутбук и сказал:

 – Это просто праздник в честь начала учебы. Почему у тебя вдруг поднялась такая высокая температура, и ты никому ничего не сказал?

– Все нормально, не стоит беспокоиться из-за такой мелочи, – Хэ Юй снова попытался дотянуться до ноутбука в руке Се Цинчэна.

Се Цинчэн поднял руку с ноутбуком выше.

– Ты мой пациент, и если я не буду беспокоиться о тебе, то кто же тогда будет?

– …

Хэ Юй перегнулся через спинку дивана и схватил Се Цинчэна за руку. Уставившись на него, Хэ Юй несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь сказать хоть что-нибудь, но так и не смог подобрать нужных слов.

Они вдвоем так и застыли: один сидел, второй стоял; один тянул другого за руку, а второй обернулся и смотрел на него. Вечерний ветерок раздувал белоснежные шторы, а через слегка приоткрытое окно в комнату струился неяркий свет, отчего происходящее казалось сошедшим с картины, нарисованной маслом.

Возможно, из-за того, что в этот момент больной и одинокий подросток выглядел настолько жалким, в обычно холодных и бесстрастных глазах Се Цинчэна будто бы промелькнула какая-то мягкость.

 – Хэ Юй, – произнес Се Цинчэн, – ты слишком строг к себе. Тебе не обязательно быть идеальным во всем.

Хэ Юй ответил:

– Доктор Се, вы всего лишь врач, вы не должны решать подобные вещи за меня. Верните мне мой ноутбук. Мне нужно закончить то, что я делал.

Они пристально смотрели друг на друга. В конце концов, Се Цинчэн поднял ноутбук и легонько стукнул уголком по лбу Хэ Юя:

– Следуй указаниям врача.

Потом Се Цинчэна опустил глаза вниз и случайно зацепился взглядом за кусочек кожи, выглядывающий из-под рукава Хэ Юя.

Он нахмурился:

– Что с твоей рукой?

Хэ Юя будто током ударило, он тут же отдернул руку, которой цеплялся за Се Цинчэна, и попытался опустить рукав ниже.

Но Се Цинчэн действовал, на шаг опережая его, он потянулся, схватил Хэ Юя за руку и задрал его рукав.

Се Цинчэн:

– …

Хэ Юй:

– …

Се Цинчэн:

– У тебя татуировка?

Хэ Юй:

– Нет.

– Разве это не чернила для татуировки на твоем запястье?

– …

– Ты ищешь неприятностей? Сколько тебе лет? Разве в школе такое разрешают?

– … – Хэ Юй ничего не ответил, только невидимый драконий хвост позади него стал яростно биться о пол в беспокойном раздражении.

Взгляд Се Цинчэна метался туда-сюда, с его запястья на лицо и обратно. Через какое-то время он, казалось, наконец что-то понял:

– ... Хэ Юй, ты... подражаешь мне?

На этот раз он в самом деле прищемил хвост юного дракона.

Лицо подростка побледнело от гнева, но он не мог вымолвить ни слова в свое оправдание. Хэ Юй мог только молчаливо свирепо смотреть на Се Цинчэна, а его лицо исказилось так, будто он съел смертельно ядовитый гриб.

– Ты подражаешь мне?

– … – Хэ Юй вскочил с дивана и попытался убежать, – Дизайн разработал татуировщик. Кто тут вам подражает? Вы ни разу не красивый и не симпатичный, а ваш вкус мне вообще не нравится...

Однако Хэ Юй переоценил свое физическое состояние. Не успел он сделать и пары шагов, как у него подкосились ноги, будто они были сделаны из ваты. А потом мир вдруг закружился перед ним, и на какое время Хэ Юй потерял ориентацию. Се Цинчэн тут же, как в детстве, подхватил его за талию и водрузил к себе на плечо, будто мешок с картошкой.

Проблема была в том, что раньше Хэ Юй был еще маленьким, и  ростом доставал лишь до колен Се Цинчэна.

А сейчас...

Перестав изображать послушание, Хэ Юй замотал головой из стороны в сторону, вцепился в шею Се Цинчэна и закричал:

– Опустите меня! Это слишком унизительно...

– Если хочешь, чтобы я тебя опустил, убери свои острые коготки с моей шеи.

Хэ Юй:

– ... Сначала опустите меня! Мне уже двенадцать!

– Я все равно старше, даже если ты поменяешь цифры местами. Неважно, насколько ты подрос, ты все равно еще дьяволенок, который учится в средней школе.

– Се Цинчэн!!!

Се Цинчэн сделал паузу, а потом продолжил. Его слова звучали так же равнодушно, как и всегда, но в голосе, будто бы проскальзывал слабый намек на улыбку, переходящую некую границу:

– Хэ Юй, а я и не знал, что ты так восхищаешься мной.

– Кто тобой восхищается?!!

– Тебе нравится Шелли?

– Нет! Мне нравятся надгробия!

Они шумели весь путь до самой спальни Хэ Юя.

По сей день Хэ Юй не знал, была ли на самом деле та слабая улыбка, явно выходящая за рамки их отношений врача и пациента, или же ему почудилось в горячке из-за высокой температуры.

Не говоря уже о том, что прошло столько времени, и он уже не помнил многих деталей.

Но Хэ Юй совершенно точно помнил, что в тот вечер, после того как Се Цинчэн отнес его в спальню и сделал антигистаминный укол, он вышел на балкон спальни и очень долго разговаривал по телефону с Люй Чжишу.

Хэ Юй лежал в кровати и не мог слышать через стеклянные, от пола до потолка, двери, что именно Се Цинчэн говорил Люй Чжишу, но он видел, как Се Цинчэн постоянно поднимал руку и потирал лоб, будто подавляя какие-то эмоции во время разговора. К концу звонка Се Цинчэн явно говорил со злостью. Той ночью он был в гневе.

Се Цинчэн стоял на балконе с телефоном в руке и бросал резкие упреки Люй Чжишу с враждебным выражением на лице.

Честно говоря, в этом не было никакой необходимости.

Так думал Хэ Юй, укрываясь одеялом и наблюдая за тем, как Се Цинчэн пытается общаться с его матерью.

В этом действительно не было необходимости.

Какой смысл от заботы, которую получаешь выпрашивая? От жалости, о которой умоляешь?

Позже, когда Се Цинчэн открыл дверь и вернулся в комнату, Хэ Юй быстро перевернулся на спину и закрыл глаза, притворяясь спящим, чтобы не раздражаться еще больше.

Хэ Юй почувствовал слабый ледяной запах дезинфицирующего средства от тела Се Цинчэна, но почему-то, возможно, из-за того, что теперь он был окутан ярким прохладным лунным светом, этот запах не казался таким неприятным, как раньше.

Се Цинчэн сел рядом с Хэ Юем и какое-то время просто смотрел на него. Он думал, что Хэ Юй спит, поэтому очень тихо заговорил. Как только Се Цинчэн открыл рот, Хэ Юй услышал, что его голос стал немного хриплым. Эта хрипота была вызвана усталостью от долгого и безрезультатного спора с Люй Чжишу.

– Забудь об этом, – тихо произнес мужчина.

Лунный свет, чистый и холодный, струился на кровать Хэ Юя. Но почему-то от этого «забудь об этом» повеяло небывалым прежде теплом.

– Дьяволенок... отдохни немного. В ближайшие дни я не занят, так что могу составить тебе компанию.

– …

В этот момент...

Казалось, что в этот момент сердце Хэ Юя пронзила острая неописуемая боль.

Это было чувство, которого он никогда не испытывал раньше. Будто бы ржавый нож, уже сросшийся с его плотью, был вдруг разбужен этими словами, произнесенными со вздохом, и стал крутиться в его груди, пытаясь вырваться наружу.

Было так больно, что стало трудно дышать, но ему нужно было вести себя тихо, чтобы Се Цинчэн не понял, что он еще не спит.

Хэ Юй знал, что Се Цинчэн потерпел неудачу в своих переговорах. Его нисколько не удивил такой результат, но он вдруг понял, что до Се Цинчэна не было ни одного человека, который бы так старался сделать все, чтобы ему не было одиноко.

Не было ни одного человека, который бы выбрал его, а не Хэ Ли, встал бы на его сторону и упрашивал бы его родителей, которые были ему практически, как чужие люди...

Почему?

Хэ Юй скрыл лицо в тени, его густые ресницы были безмолвно опущены, и там, где Се Цинчэн не мог увидеть, медленно скатилась по щеке слеза и бесшумно упала на подушку из гусиного пуха.

В этой агонии непривычной боли Хэ Юй продолжал молчать, притворяясь, что спит, пока, наконец, ложь не стала правдой, и он буквально провалился в сон.

На следующее утро Хэ Юй проснулся очень рано, его лихорадка отступила.

Утренний свет проникал сквозь тюлевые занавески, которые чуть колыхал ветер, за окном щебетали птицы. В голове у него было так ясно, будто там хорошенько прибрались...

Хэ Юй моргнул, привел чувства в порядок, перевернулся, и только хотел было встать, как увидел у кровати Се Цинчэна. Он спал, подложив руку под голову, несколько прядей волос упали ему на лоб.

Впервые Хэ Юй увидел Се Цинчэна спящим.

Он казался таким умиротворенным, таким спокойным, безмятежным и беспечным как воздушный дух, как первые рассветные лучи, падающие сквозь оконное стекло на исходе ночи.

Взгляд Хэ Юя невольно опустился ниже, на запястье Се Цинчэна.

Се Цинчэн спал, положив голову на левую руку. Одна из пуговиц во сне расстегнулась, и манжета рукава раскрылась, обнажив тонкокостное запястье с полупрозрачной кожей. Запястье казалось настолько бледным, что его белизна будто бы сияла.

Хэ Юй взглянул на строчку слов на этом запястье, которую раньше видел только мельком, и никогда не рассматривал внимательно…

«Here lies one whose name was written in water».

–

Юноша вышел из ночного клуба, его мысли смешались в бурлящий клубок, он бесцельно бродил по городу.

По дороге Хэ Юй думал о самых разных вещах, но… почему он вдруг вспомнил те события прошлого?

Неважно, что случилось в прошлом, неважно, что чувствовал Се Цинчэн, когда говорил: «Дьяволенок, забудь об этом, я составлю тебе компанию» – все это было ложью.

То, насколько Се Цинчэн тронул его тогда, было равносильно глубине безжалостной раны, которую тот нанес ему в самое сердце, когда ушел без малейших колебаний.

Честно говоря, все эти годы Хэ Юй в темноте ночи в самом деле задавался вопросом, почему Се Цинчэн должен был уйти.

Неужели он был недостаточно хорош?

Неужели это было из-за того, что Хэ Юй не смог стать нормальным человеком, как он хотел?

В тот день, когда это произошло, он, четырнадцатилетний девятиклассник, стоял перед Се Цинчэном, застыв как столб, и не решался спросить этого человека…

Се Цинчэн, скажи, те слова, что ты сказал мне тогда, то тепло, которое ты проявил ко мне, мне все это показалось?

Я тогда неправильно понял?

Все это было частью простых и понятных отношений между врачом и пациентом, о которых ты говоришь?

Это продолжалось семь лет.

Се Цинчэн, даже если бы ты лечил бездомную собаку на протяжении семи лет, ты ведь должен был бы привязаться к ней, разве нет?

Так как же ты мог так вот просто разорвать эти отношения? Как ты мог вот так просто уйти... Как ты мог оправдываться, говоря о рабочих отношениях, контрактах, правилах, словно забыл, что тоже иногда проявлял ко мне те крупицы заботы и теплоты, которым, возможно, нет места в отношениях между врачом и пациентом.

Хэ Юй чувствовал себя крайне униженным, когда Се Цинчэн его покинул.

Его самоуважение было так уязвлено, будто бы Се Цинчэн отвесил ему хлесткую пощечину.

Поэтому Хэ Юй всегда не любил вспоминать этот момент. В любом случае, что бы он ни думал по этому поводу, все это было не более чем его односторонней зацикленностью.

Хэ Юй имел слишком мало, поэтому, когда получал от кого-то внимание, даже если это были всего лишь незначительные крохи, он собирал их и ценил так, будто это были бесценные драгоценные камни.

Это так унизительно и нелепо.

Гордость заставила Хэ Юя взять все эти крошечные обрывки проявления эмоций и задушить их собственными руками, а затем безжалостно кинуть в гроб и похоронить.

До этого самого момента...

Он закрыл глаза, и ларец с воспоминаниями снова открылся. Хэ Юй вспомнил сцену, когда Се Цинчэн стоял на балконе и спорил с его матерью, не желая уступать, как он устало толкнул дверь и вошел внутрь, и как тот вздох коснулся его подушки.

Забудь об этом.

Дьяволёнок.

В ближайшие дни я не занят, так что могу составить тебе компанию.

– …

Се Цинчэн дал ему веру, был рядом, но позже он же так внезапно и бессердечно ушел. Се Цинчэн всегда сохранял спокойствие и хладнокровие, четко взвешивая все за и против, с интересом изучал психиатрию, но потом ушел из больницы, потому что не хотел стать следующим Цинь Цыянем. Он говорил приятные слова о том, что к душевнобольным следует относиться также, как к нормальным людям, и в тоже время утверждал, что жизни людей имеют разную ценность, что жизни врачей гораздо ценнее, чем жизни душевнобольных.

Се Цинчэн был слишком сложной и противоречивой личностью.

Хэ Юй чувствовал, что кроме того человека, который до беспомощности был замучен им ночью, ни одна из граней Се Цинчэна не была настоящей.

Все в нем было фальшивым.

Этот человек был похож на калейдоскоп, но Хэ Юй был слишком молод и не мог его понять.

Раздраженный Хэ Юй долго бесцельно бродил. Когда он, наконец, очнулся от размышлений, то обнаружил, что незаметно для себя случайно дошел до переулка, где жил Се Цинчэн.

–

«Отпусти меня! Дома что-то случилось, я должен вернуться!»

Слова, брошенные Се Цинчэном во время их ссоры, снова прозвучали в его ушах.

Хэ Юй стоял на обочине, засунув руки в карманы брюк, и с удивленным выражением лица смотрел на развернувшуюся неподалеку хаотичную картину у входа в переулок Моюй. Сюда даже прибыло несколько полицейских машин.

Хэ Юй смутно представлял себе, что могло произойти в доме Се Цинчэна.