С того момента Се Цинчэн работал круглосуточно. Забывая про сон и еду, он проводил эксперименты... Как будто это был единственный способ сохранить его психическое состояние в спокойствии.

Только так он мог почувствовать, что его жизнь не разрушена окончательно, что она все еще имеет ценность.

Однако проблема с постоянным использованием собственного тела для экспериментов заключалась в том, что, даже будучи человеком, идеально восстановленным «RN-13», Се Цинчэн все равно не мог выдержать слишком сильную физическую боль.

Даже несмотря на то, что у пациентов с Психической Эболой чувство боли притуплено по сравнению с обычными людьми, когда дело доходило до боли, пронизывающей до костей, даже для них это было мучительно.

Се Цинчэн всегда проводил те эксперименты в тайне от Цинь Цыяня.

Его саморазрушительные опыты оставались секретом до тех пор, пока однажды Цинь Цыянь случайно не зашел в поисках чего-то и не увидел, как Се Цинчэн использует собственную руку, чтобы испытать новое лекарство от ожогов.

Цинь Цыянь был в ярости, он немедленно прекратил его обучение в исследовательском институте.

Он спросил Се Цинчэна:

– Разве твоя жизнь – это не жизнь? Кого ты пытаешься замучить, ведя себя подобным образом?

– Это не больно.

– Люди, которые воспользуются результатами твоих экспериментов, почувствуют боль! – сердито сказал Цинь Цыянь. – Знаешь, почему я отверг предложение друга в США? Знаешь, почему я не участвовал в исследованиях и разработке «RN-13»?! Очевидно, что этот препарат может спасать жизни людей, и он явно спас несколько подопытных, но я не думаю, что это хорошо! Знаешь почему?! … Потому что ни один медицинский эксперимент не является более важным, чем человеческая жизнь. Спасение жизней – одна из целей научных исследований, но не тогда, когда они строятся на крови живых людей!

Се Цинчэн забинтовал рану и медленно раскатал белоснежный рукав. Потом он встал, встретился взглядом с Цинь Цыянем и сказал:

– Но, лаоши, это единственное, что я могу сейчас сделать… С тех пор, как я заболел, я чувствую себя абсолютно бесполезным. Я не могу теперь делать то, что раньше давалось мне так легко… Можете ли вы понять, насколько беспомощным я себя чувствую, когда утекают мои силы, как бы я ни старался их удержать? Это как противостоять времени или гравитации – противостоять тому, чему нельзя сопротивляться… Я пытался привыкнуть к этому, но не смог... Мое тело полностью исцелено, но мое сердце как будто гниет с тех пор, как произошла та авария, в которой я должен был умереть. Я часто просыпаюсь среди ночи с чувством, словно моя грудь пуста... Мне непреодолимо хочется вскрыть собственную грудь ножом и посмотреть, что именно осталось внутри… Я чувствую себя просто воскресшей душой в одолженном трупе. В этом мире я больше ни на что не гожусь, кроме как на заботу о своей семье.

Произнеся это, Се Цинчэн закрыл глаза.

– Но я даже не могу должным образом позаботиться о членах своей семьи. Хотя моя сестра еще ребенок и не хотела меня обидеть, но даже она неоднократно говорила, что чувствует, будто я изменился… Она думает, что я... – голос Се Цинчэна сорвался. Он сделал долгую паузу, прежде чем с трудом произнести, – Она думает, что я... не ее старший брат.

Когда Се Цинчэн говорил это, как бы он ни сопротивлялся, но его глаза все равно покраснели.

Изначально именно из-за своей младшей сестры, он упорно пытался выжить.

Но теперь даже она говорила ему такое, а ведь ей было всего пять. У нее не было никаких мысленных фильтров, она просто говорила то, что чувствовала.

Это обвинение не было чем-то преднамеренным, скорее, оно проистекало из тревоги и беспокойства, таящихся в детском сердце.

Се Цинчэн чувствовал себя так, словно был весь в крови, словно он с головы до ног был покрыт невидимыми вирусами. Поэтому со временем он перестал осмеливаться даже обнимать ее.

Ночью он понурый сидел у ее кроватки и смотрел на крошечное живое существо в тусклом лунном свете.

Он любил ее.

Именно поэтому ее слова ранили его так глубоко.

Се Цинчэн чувствовал себя так, словно та авария оставила в его теле множество дыр. Из кровавого месива осколков ему, наконец, удалось собрать воедино свое сердце. А затем, удерживая сердце рукой, он сшил вместе куски разбитого тела. Он будто латал разодранного плюшевого мишку, который, каким бы сломанным ни был, все еще хотел вернуться к той девочке.

Покрытый неопрятными заплатками на ранах, грязный мишка неуклюже выполз из мусорного бака и вернулся к себе домой. Он поднял свою большую лапу и медленно помахал маленькой девочке, той, которую любил больше всех на свете.

Никто не знал, сколько он заплатил за возможность неуклюже помахать ей лапой.

Но она сказала: «Ты не он».

Она посмотрела на потрепанного плюшевого мишку и сказала: «Ты не гэгэ».

«Посмотри на себя, из тебя торчат нитки, ты весь изодран».

«Я хочу гэгэ...»

«Гэгэ цел и невредим. У гэгэ не было таких ужасающе страшных шрамов».

«Гэгэ не напугал бы меня».

– Я чувствую себя так, словно вернулся из преисподней. Но, кажется, по пути обратно я потерял себя, – тихо произнес Се Цинчэн. – Раньше я не был таким… Раньше я никогда не злился на нее. Раньше мне хватало сил нести ее на спине до самого дома. Раньше...

Пока Се Цинчэн говорил, выражение его лица оставалось довольно спокойным.

Создавалось впечатление, будто он был бессердечным. Будто бы он вообще не испытывал никаких эмоций.

Но сейчас он замолчал, не в силах продолжить.

У него в горле стоял ком.

Цинь Цыянь знал, что дело не в том, будто Се Цинчэн лишен эмоций, а в том, что для того, чтобы вернуться от врат смерти, он должен был лишиться тех эмоций, которые полагались ему как человеку.

Чтобы остаться в живых, ему нужно было постоянно сохранять спокойствие.

Потому что каждый раз, когда он испытывал сильную эмоциональную реакцию, это вызывало у него приступ болезни, а каждый новый приступ был тяжелее предыдущего.

Се Цинчэн сделал долгую паузу, прежде чем оцепенело произнести:

– Я не думаю, что есть смысл в том, чтобы мне продолжать жить… Я не могу сделать ее счастливой, как и не могу никому другому дать что-то ценное. Я не хочу ни для кого быть обузой, как и не хочу уходить из этого мира, не оставив после себя ничего значимого… Я действительно был в отчаянии, пока вы не привели меня в лабораторию. Пока я не обнаружил, что... мой разум, мое тело... могут выдерживать неестественные нагрузки. В некоторых областях исследования болезней я могу использовать свое менее чувствительное тело, чтобы пойти дальше, чем кто-либо другой… Мне правда не больно, лаоши. Кровь и боль мало что значат, больше всего меня пугает смерть собственного сердца. Больше всего я боюсь оказаться ни на что не годным, жить, оставаясь пустым местом. Я не хочу быть таким…

Он поднял взгляд на Цинь Цыяня, его персиковые глаза, казалось, были наполнены огромной изможденностью. [в оригинале тип глаз Се Цинчэна – персиковое цветение, здесь автор пишет об увядшем персиковом цветении]

– Лаоши, я чувствую себя ужасно. Я не хочу, чтобы другие испытывали те же страдания, что и я. В прошлые выходные перед институтом я встретил мальчика с раком мозга. Он был очень маленьким, может быть, ему всего семь или восемь лет… Его родители были убиты горем, но не теряли надежды... Люди не могут победить болезнь, но невозможность достижения победы не означает, что мы должны сдаваться без боя… Я тоже не хочу сдаваться страданиям. Может быть, я обречен прожить всю свою жизнь так, но, по крайней мере, в этих невидимых битвах с болезнью я смогу сделать то, что не могут сделать обычные люди… Я думаю, что это может стать целью остатка моей... моих следующих двадцати, или около того, лет жизни… Даже если я умру, я умру стоя. Даже если я умру, я умру, делая, то, что должен… Лаоши. Для меня это причина жить дальше.

Его кровь просочилась сквозь бинт.

– Простите, что скрывал это от вас.

Цинь Цыянь не знал, что чувствовал в тот момент.

Злость? Разочарование?

Ни то, ни другое не могло полностью передать его внутреннее состояние.

Он задавался вопросом, что же такое жизнь?

И чем, в конечном итоге, является тот стержень, на который опирается каждый человек, чтобы продолжать жить дальше?

Существование человека и его ценность.

Это то, что вы сделали, и сколько крови за это заплатили.

Жизнь никогда не заключается только в получении вещей. Получение вещей – лишь способ сделать жизнь людей приятнее. Однако, сколько бы вещей вы ни приобрели, когда наступит время встречи со смертью, жнец заберет у вас все, что есть, включая ваш разлагающийся труп.

А то, что останется в этом мире, и поможет вам преодолеть смерть – это всегда то, что вы отдавали.

Такое отделяется от вас после смерти и остается в царстве живых. Та ваша часть, что вы бескорыстно предложили миру людей, больше не принадлежит вам, поэтому даже смерть не сможет этого отнять.

Это самое могущественное, что может сделать самый ничтожный смертный.

Се Цинчэн всегда это прекрасно понимал, именно поэтому, такому человеку, как он, было очень больно обнаружить, что он стал бесполезным ничтожеством, не способным ничего сделать или нести какую-либо ответственность. Подобная боль была куда мучительнее, чем смерть от тысячи порезов. Она была невыносимо душераздирающей.

Вот почему, обнаружив, свою единственную ценность, он погрузился в работу в исследовательском институте и трудился день и ночь, используя собственную плоть, чтобы принести свет во тьму ночи.

Это единственная причина, по которой он использовал свое тело для проведения тех экспериментов.

Цинь Цыянь глубоко вздохнул. За толстыми стеклами очков врача Се Цинчэн вдруг увидел, что его глаза были полны слез.

– ... А как же твои родители? – Цинь Цыянь смотрел на него с нежностью и грустью. – Ты сказал, что не хочешь видеть страдания родителей, чей ребенок болен раком мозга, что не хочешь, чтобы другие люди страдали, так же, как ты… Но, Се Цинчэн... Разве ты не видишь две пары глаз в небесах?

– …

– Ты не сирота. Может, твои родители и умерли, но когда-то они очень любили тебя… Неважно, что чувствую я… Если ты так обращаешься с собой, как думаешь, насколько расстроены они будут?

Врач подошел к своему ученику. Об их отношениях, никто не знает, об этом разговоре, никто не услышит.

В этой прохладной лаборатории тепло сострадания разогнало холод.

Цинь Цыянь поднял руку и погладил юного Се Цинчэна по волосам.

– Знаешь ли ты, почему я сделал то, что сделал – почему я пренебрег правилами, опасностью, всем – для того, чтобы спасти тебя?

– …

– Я ведь никогда не рассказывал тебе... Помимо дочери у меня был и сын… Он погиб в автокатастрофе… Последнее, что он сказал мне перед смертью, было: «Отец, я не хочу умирать».

–…

Цинь Цыянь закрыл глаза.

– Я до конца жизни не забуду ни тех слов, ни тот взгляд... Если бы только можно было его вернуть, даже если бы он был в вегетативном состоянии, даже если бы его характер резко изменился, я бы сделал все, чтобы его вернуть. Нет ничего более болезненного, чем видеть, как на твоих глазах умирает член твоей семьи… Сяо Се, у твоих родителей не было выбора, когда они покинули этот мир, но у тебя есть выбор. Ты не должен так пренебрежительно относиться к себе. Если ты живешь хорошо, видишь, как весной расцветают цветы, а осенью вянут – это тоже жизнь со смыслом… Се Сюэ еще слишком мала. Она сказала те слова лишь потому, что еще ничего не смыслит. Это правда, что слова детей откровенны и без прикрас, но также правда и в том, дети не могут идеально правильно выразить свои мысли… Ты всегда будешь самым важным человеком в ее сердце. Если наступит день, когда ты больше не сможешь вернуться к ней, она в самом деле будет чувствовать себя очень несчастной и потерянной.

Видя, что Се Цинчэн открыл рот, Цинь Цыянь покачал головой, будто уже зная, что тот хотел сказать.

Тоном, полным нежности и печали, но не допускающим никаких возражений, Цинь Цыянь сказал:

– Я думаю, что у меня есть право так с тобой говорить. Я могу понять твои чувства – за время наших жизней ты потерял родителей, а я – ребенка.

Се Цинчэн замер на месте, он увидел отблеск слез, спрятавшихся в морщинистых уголках глаз Цинь Цыяня.

Через некоторое время слезы, которые врач так долго сдерживал, наконец, покатились по его уже немолодому лицу.

– Если бы твои родители были живы, они бы не хотели, чтобы ты делал с собой такое… Сяо Се, смысл жизни в том, что ты прежде всего должен жить хорошо.

С тех пор Цинь Цыянь запретил Се Цинчэну приходить учиться в биохимической лаборатории фармацевтического университета Хэ Цзивэя.

Хэ Цзивэй был очень озадачен, когда услышал об этом. Он считал Се Цинчэна невероятно редким талантом, было бы настоящим расточительством не развивать его способности должным образом.

Однако молодой Се Цинчэн последовал пожеланию Цинь Цыяня, и, поблагодарив Хэ Цзивэя за его заботу, покинул лабораторию.

Чтобы прикрыть эксперименты, которые проводил Се Цинчэн, Цинь Цыянь придумал историю о «виртуальной личности», чтобы тем самым ввести других в заблуждение: будто бы «Первый Император» был всего лишь симуляцией человека, и, соответственно, данные Первого Императора – это лишь рассчитанные результаты. С того момента Цинь Цыянь стал уделять Се Цинчэну еще больше внимания, обращаясь с ним так, словно тот был его сыном, который никогда уже не сможет вернуться.

Он видел замешательство Се Цинчэна – тот снова казался потерянным и очень одиноким, а его эмоциональное состояние было довольно нестабильным.

А тем временем Цинь Цыяню вскоре предстояло вернуться по работе в Яньчжоу.

Перед отъездом он отвел Се Цинчэна в океанариум.

Это решение Цинь Цыянь принял после очень долгих раздумий о своих возможностях.

Морские существа зачастую хороши в исцелении людских сердец.

– Это акула-нянька, а там... да, та, что плавает в самом дальнем углу, это лимонная акула.

Словно любящий отец со своим сыном, Цинь Цыянь шел вдоль темно-синего аквариума вместе с Се Цинчэном, оба держали в руках рожки с мороженым.

Возможно, он и в самом деле был любящим отцом.

От непредсказуемого движения морской воды свет и тень рождали размытую ауру, в которой рядом с ним стоял ребенок, которого он никогда не увидит взрослым.

Наконец, они добрались до Дворца медуз.

В этой зоне океанариума все стены были сделаны из кристально чистого прозрачного стекла, а в центре зала возвышалось несколько стеклянных колонн.

За стеклом вверх и вниз парили тысячи медуз.

Когда Се Цинчэн вошел в этот зал, его глаза немного распахнулись.

Казалось, будто он попал в первобытный мир. Вокруг него неторопливо плавали существа, жившие 650 миллионов лет назад, мягко пульсируя своими полупрозрачными телами. Они были похожи на ивовый пух, танцующий на ветру, на снежинки, падающие с неба, на первые лучи утреннего солнца в начале лета или последнюю лужицу с лепестками цветков в конце весны.

Все великолепие весны, лета, осени и зимы было запечатлено в этих организмах, состоящих из воды. Под аккомпанемент мелодии музыкальной шкатулки, транслировавшейся во Дворце медуз, сердца людей погружались в глубины далекого ледникового периода, на двадцать тысяч миль под водой.

Се Цинчэн шел по длинному извилистому стеклянному туннелю в переливах водной ряби, и впервые, с тех пор как заболел, чувствовал, как в его сердце возвращается давно утраченное спокойствие.

И это было совсем не то спокойствие, которое он сам себе навязывал.

Оно было настоящим: успокаивающим, расслабляющим, комфортным.

– Как красиво, – тихо произнес Се Цинчэн, наблюдая за тем, как мимо проплывает огромная медуза, похожая на облако серого дыма.

Цинь Цыянь посмотрел на него с довольной улыбкой:

– У таких существ, как медузы, нет ни мозга, ни сердца, ни позвоночника, ни глаз... Они на девяносто пять процентов состоят из воды. И жизнь у них тоже не слишком длинная – всего несколько коротких месяцев. Даже долгоживущие глубоководные медузы могут прожить всего несколько лет. [Примечание переводчика: в зависимости от вида, тела медуз могут состоять из воды на 90 – 98 %, а их продолжительность жизни от нескольких часов до… теоретического бессмертия.]

– …

– Но взгляни, настолько проста и беззаботна их жизнь, они сами по себе представляют невероятно красивое зрелище. Многие люди чувствуют необычайное умиротворение, просто глядя на них.

– И вы тоже?

– Когда я был молод и учился в США, раз в месяц я приходил в океанариум, только для того, чтобы обрести немного покоя от своих переживаний. Я сразу проходил до секции с медузами, садился и оставался там на полдня. – Цинь Цыянь с ностальгией улыбнулся. – Столько лет пролетело, как один миг... Кассир океанариума даже сказала мне, что, если в будущем я не смогу найти себе жену, то смогу бесплатно выбрать себе медузу, чтобы забрать ее домой и жениться. Океанариум даже организует свадьбу, ха-ха-ха-ха.

Се Цинчэн повернулся и взглянул на него.

В окружении грациозных лунных медуз, похожих на Луны, упавшие в океан, он смотрел на Цинь Цыяня и, наконец-то, улыбнулся.

Впервые с тех пор, как он заболел, на его лице появилась такая широкая улыбка.

– Спасибо, Лао-Цинь.

– Не за что, дьяволенок.

Цинь Цыянь уехал, вернулся в Яньчжоу.

Се Цинчэн же постепенно нашел способ, которым смог достаточно хорошо контролировать свои эмоции. Этот драгоценный дар передал ему по наследству его приемный отец.

И поэтому, как и Цинь Цыянь более двух десятилетий назад, Се Цинчэн часто приходил во Дворец медуз, чтобы понаблюдать за существами, жившими 650 миллионов лет назад.

Молодой Цинь Цыянь превратился в молодого Се Цинчэна, силуэты двух врачей будто бы сливались в мире бесчисленных дрейфующих медуз.

Всякий раз, когда Се Цинчэн чувствовал, что его болезнь подступает – чувства притуплялись, а сердце наполняло уныние – он смотрел видео с медузами…

У них нет глаз.

Они не могут видеть свет.

У них нет сердец.

Они не могут чувствовать страдания.

У них нет мозга.

Для них не существует ни радости, ни печали – они были существами гораздо более бесчувственными, чем он.

И вместе с тем, беззаботные медузы использовали свои тела, на 95 % состоящие из воды, в качестве чернил, чтобы рисовать картины, способные успокоить человеческие сердца.

Цинь Цыянь говорил, что смысл жизни в том, чтобы жить хорошо.

И эти медузы – лучшая интерпретация хорошей жизни.

Дни шли за днями, время летело незаметно. В конце концов, благодаря своим собственным усилиям, Се Цинчэн стал предельно спокойным, безмятежным и умиротворенным.

Он стал первым больным Психической Эболой, о котором почти никто не знал.

– В какой-то степени ты уже победил эту болезнь. Если продолжишь в том же духе, без новых приступов, то сможешь спокойно дожить до сорока, – сказал Цинь Цыянь. – А возможно, и дольше.

Причина, по которой он сказал это, заключалось в том, что американцы в своих биологических лабораториях разработали новое высокоэффективное лекарство.

Их исследования «RN-13» были остановлены на законодательном уровне, из-за того, что люди начали устраивали марши протеста против бесчеловечного использования бездомных в качестве подопытных в клинических экспериментах. В результате общественного давления исследовательский институт уничтожил все запасы «RN-13» и направил все свои средства на лечение пациентов, которых использовали в качестве подопытных.

Их главной проблемой стало то, как увеличить продолжительность жизни пациентов, получавших «RN-13».

По сути «RN-13» перегружал метаболические процессы организма, позволяя пациентам быстро исцеляться, но при этом сокращая их продолжительность жизни.

И вот, спустя много лет, они, наконец, разработали лекарство длительного действия, которое могло значительно замедлить метаболический цикл.

Этот препарат мог убить обычного человека, если бы он принял слишком большую дозу этого лекарства, но те, кому вводили «RN-13» переносили его нормально. Более того, лекарство могло значительно снизить скорость деления клеток, тем самым продлевая срок жизни подопытных.

И на этот раз эффективность лекарства была официально доказана в ходе повторных клинических испытаний.

Цинь Цыянь сказал Се Цинчэну:

– Пока будешь принимать это лекарство, с учетом твоего самоконтроля, ты ничем не будешь отличаться от любого нормального человека, возможно, доживешь до семидесяти или восьмидесяти лет. А быть может, даже сможешь прожить дольше меня.

Слова «нормальный человек» задели сердце Се Цинчэна.

Прошло уже так много времени с тех пор, как он чувствовал, что эти слова относятся к нему.

Ведь с тех пор, как в тот год Се Цинчэн принял «RN-13», он думал, что больше никогда не сможет стать нормальным, полноценным человеком.

– Что насчет побочных эффектов? – спросил Се Цинчэн с легкой дрожью в голосе.

– А ты в самом деле не дурак, – Цинь Цыянь вздохнул. – Однако побочные эффекты не критичны... Твои рефлексы, острота ума и другие способности, зависящие от регенерации клеток, снизятся… Но ты и от природы очень умен. Если не будешь принимать лекарство, то сможешь достичь больших вершин, а, если примешь... Тогда твои способности станут менее выдающимися... – сказал Цинь Цыянь. – Но Сяо Се, даже если этот препарат ослабит твои умственные способности, ты все равно сможешь стать очень хорошим психиатром. Просто ты сможешь быть только врачом… Ты не сможешь, как раньше, продолжать развиваться в других областях, и стать гением в каждой… Подумай над этим какое-то время.

К тому моменту Се Цинчэн уже учился в медицинском университете и после восьми лет обучения должен был получить степень магистра психиатрии.

Изначально он планировал посвятить время последнего семестра не только завершению обучения, но и, с одобрения Цинь Цияня, продолжить свои предыдущие исследования в области биохимической фармакологии.

Его текущее душевное состояние было очень стабильным. Даже если иногда ему было трудно удерживать контроль, Се Цинчэн полагался на видео с медузами, чтобы подавлять свою болезнь.

Едва он видел те парящие древние формы жизни, он быстро успокаивался, избавляясь от сильных эмоций. Это был, выработанный им самим, условный рефлекс.

Он абсолютно точно никогда больше не будет причинять вред своему телу для дальнейших исследований.

На таком условии Цинь Цыянь согласился на его просьбу.

Однако появление лекарства снова поставило Се Цинчэна перед необходимостью принять решение…

Должен ли он был вернуться в ряды нормальных людей, отказаться от своих исследований и стать врачом?

Или же он должен продолжить идти по этому опасному пути, выполнить задачи, которые не под силу ни одному обычному человеку, а затем покинуть этот мир в возрасте сорока лет?

Он должен был сделать выбор.

И именно в тот момент...

Произошло событие, которое оказало большое влияние на Се Цинчэна.