Систематизация записей, сделанных Цинь Цыянем на протяжении всей его жизни, требовала много времени.

Рабочий график врача обычно очень плотный, а учитывая, то, что Се Цинчэн принимал специальное лекарство, он уже не мог, как раньше, работать в режиме многозадачности. Поэтому, все обдумав, он рассказал Ли Жоцю о своих планах уйти из больницы и стать преподавателем в университете.

К тому времени чувства Ли Жоцю к Се Цинчэну уже угасли. Как раз тогда она встретила женатого мужчину, с которым у нее в итоге завязался роман. Поэтому, чтобы ни говорил Се Цинчэн, ее это больше не заботило, она позволяла ему делать все, что он пожелает.

Се Цинчэн всегда был крайне ответственным человеком. Он женился на Ли Жоцю только после того, как решился принимать препарат, блокирующий последствия лечения «RN-13», и стать нормальным человеком. Если бы он рассчитывал дожить только до 40-ка, или если бы он не мог контролировать симптомы болезни, он бы ни за что не стал вовлекать во все это слабую женщину.

Хотя Се Цинчэн был довольно скупым в плане эмоций, он все равно старался жить, как обычный человек… но Ли Жоцю хотела страстной любви.

А этого Се Цинчэн не мог ей дать.

Тогда Се Цинчэн думал, что если перейдет на работу в университет, то хотя бы сможет проводить больше времени с женой во время зимних и летних каникул. И хотя он совсем не понимал, что такое романтика, он мог бы просто ходить месте с ней в кино или на прогулку – для Се Цинчэна это была одна из обязанностей, которую он должен был выполнять.

Он уже написал заявление об увольнении и был готов в любой момент подать его.

Но тут в Первой шанхайской больнице произошло нечто такое, что заставило Се Цинчэна отложить свой уход.

--

– Почему мы должны отказываться от этих мер безопасности?

– Ах, это. – Рабочий, который разбирал сканер на входе, почесал голову. – Не знаю. Возможно, из-за статьи того журналиста?

– Разве журналисты не должны поддерживать меры по усилению безопасности в больницах после того, что произошло с Цинь Цыянем?

Увидев интерес Се Цинчэна к этой теме, к ним подошел другой рабочий, который был не прочь посплетничать, и с таинственным видом сказал:

– У того журналиста была своя фишка – он чувствовал, что нет никакого смысла писать о том, о чем уже написали другие. Поэтому он придумал описать ситуацию с другой точки зрения…  Вы только гляньте, сколько внимания привлекла его статья.

На этих словах он передал Се Цинчэну свой грязный, заляпанный машинным маслом, мобильный телефон.

Взглянув на экран, Се Цинчэн сразу узнал крупный новостной портал. На первой полосе была статья социальной тематики, рядом с которой была опубликована фотография автора. На фото был изображен мужчина в очках с толстой шеей. На первый взгляд он выглядел довольно добродушно, но, если присмотреться, взгляд у него был довольно зловещий.

Се Цинчэн потратил несколько минут на то, чтобы внимательно прочитать всю статью, стоя в вестибюле больницы, где туда-сюда сновали приходящие и уходящие люди.

Надо сказать, что иногда слова бывают гораздо страшнее физического насилия. Солдаты, стоящие в узком переулке, могут убить человека тихо и беззвучно, так же легко, как скосить траву. [Цитата из поэмы Шэнь Минчэня; здесь приводится как намек на скрытую, но смертоносную атаку.]

Тот журналист подошел к вопросу усиления мер безопасности в больницах с другой стороны, он написал об излишних неудобствах и страданиях, которые испытывают посетители, обращающиеся за медицинской помощью в новых условиях.

«Независимо от того, беременные ли это женщины, дети или пожилые люди, все они должны пройти процедуру проверки безопасности на входе в больницу, из-за чего у главных дверей больницы образуется очень длинная, петляющая очередь. Увидев пациентов, и так страдающих от своих болезней, которые с тревогой ожидают снаружи, я не мог не задуматься об этой ситуации. Конечно же, необходимо блюсти меры безопасности медицинского персонала, но неужели национальная установка на удобства услуг, в особенности, удобства медицинских услуг, сейчас стала пустым звуком? Не перегибают ли больницы палку?»

Тон статьи казался умеренным, однако в ней приводился ряд аргументов, которые явно могли разжечь пламя общественного недовольства.

Се Цинчэн не был идиотом, дочитав статью, он все прекрасно понял.

После убийства Цинь Цыяня озлобленным «пациентом» в Первой шанхайской больнице сразу же усилили меры безопасности, за что теперь же больницу и подвергали критике. Администрация изначально планировала, что это будут лишь временные меры, в дальнейшем проверка безопасности должна была стать более удобной, но кто мог знать, что одна особенная статья сможет поднять столь большую волну. Фотография пациентов с удрученными лицами, стоявших под зонтиками у входа в больницу, молнией разлетелись по Интернету.

Руководство больницы, опасаясь получить нагоняй от вышестоящего начальства, решило временно убрали датчики на входе, надеясь, что это снизит накал в настроении общественности. Конечно, им также пришлось держать ответ и перед врачами, поэтому они в три раза увеличили количество охранников, патрулирующих коридоры больницы.

Администрация пыталась успокоить врачей, они говорили:

– Пожалуйста, давайте все уясним, что, чтобы устранить конфликты между врачами и пациентами, мы должны разобраться с первопричиной. А этого нельзя добиться, полагаясь на какой-то один-единственный аппарат.

Таким образом ситуация приобрела нигилистический характер.

Разве кто-то сомневается в том, что конфликты между врачами и пациентами нужно решать, начиная с первопричины?

Но что же является их первопричиной? Ответ – человеческая природа.

К сожалению, человеческую природу врачи излечить не в силах. Если больна человеческая природа, значит, больно и общество в целом, и вот тут нужны журналисты, люди творчества, независимые СМИ с высокими моральными принципами и идеалами, которые направили бы все свои силы на то, чтобы создать в обществе атмосферу толерантности, принятия множества мнений и суждений, чтобы так «сварить целебный отвар», способный излечить людские сердца. Этот процесс может занять долгое время – десять или двадцать лет – и потребует от многих людей, проливая кровь и слезы, сделать это делом всей жизни: бесконечно бросать камешки в корыстолюбивых гигантов, пускать хлипкие стрелы в упрямых монстров, таких как невежество, предрассудки, озлобленность, ненависть и множество других.

Именно эта борьба между невежеством и просвещением, принятием и нетерпимостью, человеческим самосознанием и звериным инстинктом позволила человеческой цивилизации оставить кровавый след в бесконечной реке истории.

Плоды злодеяний не созреют за пару дней, как и невозможно за пару дней выкорчевать их.

Поэтому сейчас слова руководства больницы о том, чтобы «коренным образом изменить отношения между врачом и пациентом», при этом отказываясь от средств обеспечения безопасности врачей, звучали как капитуляция перед лицом невежества.

– Я не говорил, что вы не правы, уважаемая, пожалуйста, наберитесь терпения и выслушайте мое объяснение...

– Директор, я в самом деле очень устала. Я и глотка воды не сделала с тех пор, как утром вошла в свой кабинет.

– Мы все должны учиться у профессора Циня и посвятить свою жизнь работе.

Пестование доброты – вечная и непреложная истина.

Но когда дело доходит до крайности, и поощряется жертвенность, вот здесь становится страшно.

Се Цинчэн спокойно наблюдал за происходящим в больнице.

Врачи выглядели крайне напряженными, все они будто были привязаны невидимой веревкой к священному алтарю, на котором было высечено «Ангелы в белых халатах». Все они были вынуждены возложить на этот алтарь своих близких, детей, свободу, даже собственную карьеру и жизнь.

Но это излишне.

Нельзя критиковать человека за то, что он не смог бесконечно оставаться бескорыстным. Однако следует чувствовать бесконечную благодарность за каждый отдельно взятый акт бескорыстия. При этом важно осознавать, что вклад врачей не должен восприниматься, как само собой разумеющееся.

В реальности же тогда никто не осмеливался вступать в конфронтацию ни с одним пациентом, и никто не осмеливался произнести ни одного отказа.

Больше всего было жалко молодых ребят... которые были учениками Цинь Цыяня, тех, кого Се Цинчэн должен был называть своими шиди и шимэй. [младший соученик, младшая соученица]

Они словно попали в ловушку на необитаемом острове. Стоило кому-то произнести: «Цинь Цыянь сделал бы так», и все опровержения становились бесполезными. У них не было выхода с этого необитаемого острова, и, в конце концов, все они тоже словно омертвели, забыв, что являются не только врачами, но еще и матерями, отцами, детьми, возлюбленными.

Се Цинчэн видел, как под этим давлением у его шимэй [младшей соученицы] не осталось выбора, кроме как записаться врачом-добровольцем на шестимесячную программу обмена в горную сельскую местность. Се Цинчэн знал, что ее мать страдает от рака легких, и что это были последние мгновения, которые она могла бы провести вместе с ней.

Се Цинчэн видел, как его шиди [младший соученик], только начавший свою работу, дрожа и плача, прятался в углу после неудачной операции. Из-за этого давления он снова и снова ругал себя и задавался вопросами: Достаточно ли он умен? Сможет ли он выкладываться на полную?

Се Цинчэн видел, как они теряли себя: выглядели беспомощными, переходили от беспомощности к оцепенению, а затем от оцепенения к привычке.

Он чувствовал в своем сердце мучительную боль.

Слишком больно.

Он думал, что такого не должно происходить.

Куда делись понимание, благодарность и терпимость? Неужели эти добродетели обречены сгинуть в гонениях?

Куда делись свет, надежда и доброта? Неужели не было иного выбора, и их должны были принести в жертву?

Нет.

Так быть не должно.

Каждый человек должен жить хорошо, каждую жизнь нужно уважать. Жертвенность – это благородно, однако она не должна быть высшим мерилом благородства, и самой по себе высшей наградой.

Цените достоинство, цените жизнь, цените каждое проявление доброты, предложенное вам другими, и говорите «спасибо», вместо «хочу еще».

Вот как должно быть.

Се Цинчэн находился за пределами необитаемого острова, он наблюдал за своими шимэй и шиди, находящимися на нем, наблюдал за коллегами, которые никогда не признают его и никогда не назовут его «шисюн». [старший соученик]

Он думал: «Могу ли я вас спасти?».

«Перед тем, как уйти, могу ли я всех вас освободить?»

Именно поэтому позже он устроил и разыграл нелепый фарс с той женщиной. Фарс, в котором он оказался в центре водоворота, неудержимо утягивавшим его на дно океана.

Он больше никогда не сможет показаться на поверхности.

Он произнес реплики, которые репетировал десятки раз, слово за словом.

Се Цинчэн смотрел на ту женщину, но казалось, будто он смотрит не на нее, а на того нейрохирурга, который бессчетное множество раз в прошлом торопливо шагал по этому выкрашенному в серый цвет полу.

Он видел, как тот пожилой врач сказал медсестре на регистратуре: «Если кто-то из семьи пациентки придет и будет меня искать, неважно, по какому поводу, отправляйте их прямо наверх, в мой кабинет. Не направляйте их ни к кому другому из команды лечащих врачей, и в особенности к доктору Се, который помог пациентке попасть на прием».

Он видел, как тот пожилой врач сказал ему: «Не стоит страшиться болезни, лишь доверься собственному сердцу. Пока ты жив, все можно преодолеть».

Он видел, как тот пожилой врач подошел к нему под проливным дождем, держа зонтик в одной руке и протягивая к нему, сидящему на лестнице, другую руку. Врач спросил: «Разве не больно?»

Он видел, как тот пожилой врач поинтересовался у него, когда он решил полностью распрощаться со своим прошлым.

– … Сяо Се, что значит «здесь покоится тот, чьё имя было начертано на воде»? Почему ты сделал такую татуировку поверх шрама на запястье?

На что Се Цинчэн ответил:

– Потому что я хочу попрощаться с тем, кем я был раньше. Тот Се Цинчэн уже мертв, и я тоже в будущем умру. Все мои жизненные достижения и провалы, будут подобны словам, написанным на воде, и, в конце концов, исчезнут. Я просто хочу быть достойным, той жизни, что у меня есть. Я хочу делать что-то правильное.

Пожилой доктор улыбнулся и погладил его по голове:

– Приятно слышать. Жизнь в том и заключается, чтобы не сдаваться перед лицом трудностей и жить в согласии со своим сердцем. Я счастлив слышать, что и ты думаешь так же… Сяо Се, я не напрасно спас тебя.

В самом конце Се Цинчэн смотрел на того самого человека, которого увидел, очнувшись в больничной палате в Яньчжоу после автокатастрофы.

Глаза того человека были очень похожи на глаза его отца.

Се Цинчэн закрыл свои глаза, затем снова открыл их...

Перед ним стояла та самая женщина, которая разыграла с ним сцену на глазах у всей больницы, как он и просил.

Он смотрел на нее, но видел вовсе не ее. Он увидел призрак Цинь Цыяня, на месте, где тот ходил. Наконец, Се Цинчэн открыл рот и произнес:

– В моем понимании, жизнь врача гораздо ценнее жизни сумасшедшего.

Твоя жизнь намного ценнее моей.

Лао Цинь, ты понимаешь?

Почему ты сделал такой выбор, почему не позволил мне быть первым, с кем встретился бы И Бэйхай?

Я не более чем пациент, психически больной, живой труп, обычный человек, тот, кто провел последнюю дюжину лет своего бесславного существования, отчаянно цепляясь за жизнь.

Почему ты оценил мою жизнь дороже своей?

Он погружался в бурлящий водоворот, все глубже и глубже... Глубже и глубже вниз...

Свет медленно мерк перед его глазами.

Спор закончился.

На него клеветали, критиковали и высмеивали.

Но, к счастью, руководство больницы запаниковало, опасаясь, что инцидент усугубит конфликт между врачами и пациентами.

Однако этого все равно было недостаточно...

«Это еще не последний шаг», – подумал он.

Наконец, Се Цинчэн стоял за трибуной, за которой должен был рассказать о своих успехах, вместо этого он объявил всем в ясных и недвусмысленных выражениях…

Он уходит в отставку.

Он сказал, что боится.

Он сказал, что ему страшно, и что он всего лишь обычный врач. Он не хотел лишиться жизни при исполнении служебных обязанностей, он просто хотел мирно дожить свои дни.

Он знал, что, произнеся эти слова, станет объектом публичной критики.

Шиди и шимэй, которых он хотел спасти, никогда не узнают правды.

Они отвергнут его, проклянут, а он будет язвить в ответ и скажет, что их учитель...

Его учитель.

Его приемный отец.

Самый сострадательный человек, которого он никогда больше не увидит снова...

– Он может винить только сам себя.

Даже спустя долгое-долгое время Се Цинчэн не знал, откуда в нем взялось то жестокосердие, чтобы произнести те слова так твердо и злобно, будто бы они были правдой.

Он снял с себя медаль и положил ее обратно на бархатную коробочку.

Затем поднял голову и сказал:

– Это мое окончательное решение.

Позвольте мне уйти во тьму, туда, откуда я пришел.

Не будьте такими же глупцами впредь. Вы должны научиться говорить «нет». Научиться защищать себя. Вы должны знать, что смерть – не единственный способ доказать свою праведность, достаточно просто хорошо жить.

Однажды мой учитель пожертвовал своей жизнью, чтобы защитить меня.

Сейчас настало время мне пожертвовать своей репутацией, чтобы защитить вас.

Я надеюсь, что в будущем вам...

Се Цинчэн прикрыл глаза и быстрым шагом вышел из конференц-зала под рев возмущений.

Я надеюсь, что в будущем вам больше не придется обменивать свою кровь и жизнь на идеалы, похвалу и медали.

Я надеюсь, что в будущем у вас все будет хорошо.

Ведь, если подумать, именно это и было для Цинь Цыяня желанием всей жизни.

В 2017 году, через несколько недель после того, как Цинь Цыянь скончался, Се Цинчэн покинул Первую шанхайскую больницу и был заклеймен, как трус.

В том же месяце, после тщательного рассмотрения случившегося инцидента и из опасений, что врачи негативно отреагируют на произошедшее, руководство больницы сделало публичное заявление о том, что меры безопасности в больнице все-таки необходимы, поэтому они восстановят систему, обеспечивающую безопасность медицинского персонала. Они также попросили у пациентов терпения и понимания, пообещав, как можно быстрее обновить и усовершенствовать оборудование, чтобы избавить пациентов от длительного ожидания, но при этом все-таки защитить врачей и медсестер.

Однако, Се Цинчэн уже не мог воспользоваться этими преимуществами.

Он вернулся в переулок Моюй один, унося с собой непонимание, разногласия, презрение и подозрения.

В одиночестве он покинул место, которое подарило ему вторую жизнь.

В подростковом возрасте Се Цинчэн мечтал стать офицером полиции.

Потом погибли его биологические родители, и в погоне за правдой его мечта превратилась лишь в шрам на запястье.

Повзрослев, он стал врачом.

Но затем его наставник, который был ему словно приемный отец, покинул его, и, чтобы освободить молодое поколение из «тюрьмы добродетели», Се Цинчэн во второй раз потерял свой дом.

Он был тем, кто выполз из могилы.

И, в конце концов, ему снова придется вернуться в могилу.

После увольнения Се Цинчэн страдал от слишком сильной душевной боли и психологического давления, его психическое состояние было крайне нестабильным.

Благодаря своему самоконтролю и приему специального лекарства он прекрасно мог держать себя в руках и жить жизнью обычного человека. Но эти события нанесли ему слишком сильный удар.

Все было настолько плохо, что какое-то время Се Цинчэн просто не мог пойти в университет, чтобы устроиться на работу.

Он прекрасно осознавал свое состояние и знал, что больше не может выносить этих мучений. Как бы он ни сохранял спокойствие, он все равно сорвется.

А если он сорвется, то неизвестно, каковы будут последствия: причинит ли он вред жене, сестре, соседям...

В тот момент у Се Цинчэна не было какого-то долгосрочного плана на будущее для себя, поэтому он направил все свои силы на то, чтобы разобрать записи Цинь Цыяня. Только погрузившись в эти знакомые штрихи и иероглифы, он мог перевести дух и обрести спокойствие.

Что же касается определенных людей и определенных вещей, то, несмотря на то, что их объединяло одно заболевание, у Се Цинчэна не оставалось другого выбора, кроме как безжалостно отсечь их от себя и оставить.

--

– Поэтому я ушел с должности твоего личного врача. – тихо пробормотал Се Цинчэн, лежа в ледяной воде. На грани смерти он, наконец-то, произнес вслух все секреты, которые хранил годами. – Я решил успокоиться и посвятить себя тому, что он оставил незавершенным, а не остаться рядом с тобой. На тот момент я был уже практически бесполезен... Быть может, ты тогда не обращал на это внимания и думал, что я выглядел таким же хладнокровным и спокойным, как обычно.

Се Цинчэн сделал паузу, ледяная колючая вода, будто заморозила все его жизненные силы.

– Но мое сердце было разбито. Мой внутренний стержень сгнил... В тот момент я не мог научить тебя чему-то еще, Хэ Юй. Я сделал свой выбор и оставил тебя… Вот и вся правда.

Когда Хэ Юй дослушал рассказ Се Цинчэна о его прошлом, то долго молчал.

Единственным звуком в пустынной студии было только эхом разносившееся мелодичное пение Селин Дион.

Пока Се Цинчэн рассказывал свою историю, уровень воды постоянно повышался, и теперь макушки их голов уже касались потолочных плит.

Всего через несколько минут их ждала смерть.

Наконец, Хэ Юй тихо сказал:

– Значит... ты с самого начала планировал все это унести с собой в могилу?

– Да.

– Ты не планировал ничего рассказывать.

– Верно.

– Ты... ты видел, каким я был жалким, ты видел, как я все это время пытался найти кого-то, кто смог бы меня понять, а ведь ты и был тем самым человеком… Но ты все время молчал и ничего не говорил мне... – Глаза Хэ Юя покраснели. Он уставился на Се Цинчэна, плавающего в воде, и безостановочно осыпал его вопросами. Его голос стал хриплым. Он не понимал, что именно чувствует: абсурдность ситуации, обиду, душевную боль или недоумение. – Если бы ты только сказал мне хотя бы часть правды, я бы понял тебя, я бы отпустил тебя... Мы с тобой оба – люди, которые никогда не впишутся в общество, Се Цинчэн! Почему ты не мог рассказать мне, что ты такой же? Почему ты не мог обнять меня? Почему ты не мог позволить мне обнять тебя? Ты знал... ты все знал... и ни слова не сказал...

Слезы текли по лицу Хэ Юя и капали в воду.

– Мне было так холодно... Се Цинчэн, прошло столько лет, неужели тебе не холодно? Разве тебе не холодно...

Хэ Юй смотрел на него и вспоминал все те разговоры, что Се Цинчэн когда-то с ним вел.

Слезы по его лицу текли не переставая.

Он никогда ни перед кем так не плакал. Даже на грани гибели он мог бы просто слушать красивую песню и спокойно улыбаться, приветствуя смерть.

Но в этот момент Хэ Юй узнал, что в мире есть человек, подобный ему.

Оказалось, что человек, который мог его полностью понять, который мог почувствовать его боль, который мог сопереживать его страданиям, он всегда был... рядом с ним.

Однажды Се Цинчэн сказал ему, что он должен полагаться только на себя, чтобы выйти из тени в своем сердце.

Однажды Се Цинчэн спросил его: «Дьяволенок, разве не больно?»

Однажды Се Цинчэн отчаянно пытался достучаться до его сознания, говоря ему, что пока он жив, он сможет преодолеть любые трудности.

Тебе нужно... всегда доверять своему сердцу.

Пока ты жив, ни на мгновение не теряй надежды, что сможешь победить болезнь.

Те слова... Хэ Юй всегда воспринимал их как утешение, которое врач дает своему пациенту.

Но как оказалось...

Оказалось, что это были искренние слова Се Цинчэна, сказанные от всего сердца и пропитанные его болью и кровью! Это был крик другого больного Психической Эболой из морской глубины.

Это был путь, который когда-то Се Цинчэн прошел спотыкаясь. Любовь, ненависть и расставания, которые он пережил. Кровь из его ран и слезы из его глаз.

Но Се Цинчэн ничего не рассказывал. Он не мог ничего рассказать.

Он просто оставил... Хэ Юя стоять, как дурака.

Он стоял в полном одиночестве на скалистом утесе, из его горла вырывался скорбный вой. За все время, что он в одиночестве провел на этом острове в огромном море, он никогда не получал ответа... Он думал, что является последним, оставшимся в живых, странным драконом.

Но, как оказалось, в жилах «человека» на его жертвенном алтаре текла та же кровь, что и у него, и он тоже скрывал свои ужасающие крылья, как и он.

Се Цинчэн... ничего не рассказал.

Ни слова!!!

Хэ Юй зажмурился, переполненный желанием избить и проклинать Се Цинчэна. Он ведь расспрашивал его, обижался на него, его сердце переполняли ненависть и гнев, горе и страдания.

Хэ Юй произнес:

– Се Цинчэн, я тебя так сильно ненавижу. Это больнее, чем если бы ты не сказал мне правду. Неужели ты тоже ненавидишь меня так же сильно, что рассказал мне об этом только в самом конце? Ты не хотел рассказывать мне все из-за того, что никогда не видел во мне человека, верно?

Хэ Юй обрушился на него с гневной руганью.

Но, в конце концов, он снова крепко обнял Се Цинчэна...

В этой ледяной воде они не могли не дрожать.

В этой удушающей темноте они едва могли вздохнуть.

Во мраке, в изолированном месте, на грани жизни и смерти.

Умирающий злой дракон крепко вцепился в него, плача, ругаясь и завывая от горя. Дрожащими пальцами-когтями он будто хотел впечатать в себя плоть Се Цинчэна.

Они были двумя самыми одинокими людьми в мире.

На пороге смерти один из них, наконец-то, снял свою маску, позволив другому увидеть схожесть их лиц.

На пороге смерти один из них, наконец-то, сжалился над другим и сказал ему, что он не одинок в этом мире.

Вода уже поднялась до уровня рта и носа. До смерти оставалось несколько мгновений

Хэ Юй пристально смотрел на Се Цинчэна налитыми кровью глазами – в этом взгляде была и ненависть, и обида, и прощение, и глубокое отчаяние. Слишком много эмоций сейчас выражал его взгляд, спеша уловить последние мгновениями, пока еще эти глаза были способны выражать чувства.

Среди цветущих гортензий сорта «Бесконечное лето».

Израненный Цзинлун [легендарный дракон], тянущий за собой тяжелые кандалы, кандалы из секретов о запретном лекарстве, принял человеческий облик и приблизился к юному дракону.

Цзинлун взглянул на маленького ребенка, свернувшегося калачиком на ступеньках.

Он словно смотрел на самого себя сквозь годы отчаянных скитаний и мучительной борьбы.

Он протянул свою человеческую руку юному дракону.

В его глазах, точно в зеркалах, отразилась фигура ребенка.

Он сказал…

– Дьяволенок, разве не больно?

Он спрашивал, потому что знал, что это действительно больно.

Физическая боль даже не стоила упоминания по сравнению с болью безумного отчаяния.

Се Цинчэн на себе испытал эту боль, способную сокрушить даже гиганта. Он должен был провести остаток своей жизни, зная, что не проживет слишком долго, чувствуя свою абсолютную бесполезность, зная, что еще ни один человек не выходил из этого болота живым.

Он все это знал.

Но он не мог рассказать Хэ Юю, что ему было так же больно.

Он мог только спросить.

Се Цинчэн помнил, как раньше, когда он сам был весь в крови, врач вот так же успокаивал его. Он мог лишь неуклюже подражать ему и под личиной нормального человека поднять дрожащего юного дракона.

Он знал, что Хэ Юю нужен компаньон, что он хочет получить поддержку от своих сородичей.

Се Цинчэн не был лишен жалости.

Но было слишком много того, что он должен был сделать. Он был безжалостен сам к себе, что уж говорить о Хэ Юе. Единственная мягкость, которую он проявил, превратилась в элегантную подпись, которую он оставил на контракте Хэ Цзивэя.

Используя все свободное время, он, как психиатр, сопровождал и наставлял Хэ Юя – это все, что он мог ему дать.

Это была последняя капля энергии, остававшаяся у Се Цинчэна.

Ее было не так уж много.

Но он отдавал все, что было Хэ Юю.

Ради правды он потерял свои мечты.

Ради младшей сестры он потерял здоровье.

Чтобы победить болезнь, он потерял смысл жизни.

Чтобы вернуть смысл жизни, он потерял покой и безмятежность.

Он потерял своих родителей, потерял приемного отца, потерял с таким большим трудом обретенный новый дом, утратив право быть врачом, до этого потеряв мечту стать полицейским. Он защитил своих шиди и шимэй, которые даже не подозревали о его существовании, и теперь ему пришлось лишиться даже своей лекторской трибуны, поскольку его изгнали с кафедры, которая была его последним пристанищем.

Начиная с той ненастной ночи, он ничего не мог удержать в своих руках.

Он навсегда утратил чувство покоя.

Чтобы сохранить ясность ума, ему пришлось пожертвовать даже самыми элементарными эмоциями человеческой жизни. Он постоянно говорил Хэ Юю «сохраняй спокойствие», но это не было ни просьбой, ни приказом.

Это покрытый шрамами Цзинлун подсказывал юному дракону, как пройти как можно дальше по этой длинной и тернистой дороге.

Это было заклинание, которое защищало его, когда он пробирался через высокие горы и глубокие воды.

Он надеялся, что Хэ Юй сможет понять его.

Это все... что у него было, все, что еще оставалось.

Он отдал свою компанию Се Сюэ, отдал свое мужество Чэнь Маню, отдал свою сыновнюю почтительность тетушке Ли, отдал свою благодарность уважаемому учителю Циню.

Он дал свою защиту врачам.

Отдал свои знания своим студентам.

У него все еще оставалось его больное тело, способное вместить в себя все оставшиеся грехи, непонимание, тайны, боль и пороки – он сохранил все это в своей плоти и костях.

Он оставил свое больное тело себе.

А опыт этого больного тела, страдания, которые он перенес за свою жизнь, были бесполезны для всех, кроме Хэ Юя.

Поэтому он оставил свой опыт для Хэ Юя.

После того, как он разорвал свою плоть на куски и вынул кости, это последнее и единственное, что он мог отдать.

И хотя Хэ Юй не слишком ценил этот опыт, отказывался от него и считал, что это просто пустые слова, что Се Цинчэн не понимает и не может сочувствовать ему, Се Цинчэн в самом деле не мог сказать большего, он не мог быть более откровенным.

Он никогда не планировал признавать их родство, до этого самого момента – когда они вдвоем находились на грани смерти. Теперь, когда Цзинлуну и юному дракону предстояло умереть вместе, он, наконец, раскрыл свои огромные крылья и расправил свой шипастый драконий хвост, поднял голову и стряхнул с себя пыль от кокона бренного тела. Стоя на утесе одинокого острова он издал душераздирающий скорбный рев.

Обернувшись, он посмотрел на юного дракона, который ошеломленно смотрел на него в ответ.

Он осторожно коснулся его когтем.

И сказал…

– Вот и вся правда.

Хэ Юй смотрел на него...

Без сомнений, Хэ Юй был обижен. Глубоко обижен. Никто не сможет легко простить, если ему так долго лгать.

Но сквозь эту обиду, казалось, пробивалось какое-то другое чувство, которого он никогда раньше не испытывал.

Это новое чувство возникло, когда юный дракон увидел глубокие шрамы, испещрявшие тело Цзинлуна. Эти шрамы были настолько серьезными и глубокими, что ему были видны кровь, плоть и кости, он мог даже увидеть, как в груди Цзинлуна медленно бьется его больное сердце.

Обычный человек давно бы умер от таких ран.

А даже если бы и не умер, то наверняка молил бы о смерти.

Каждый миг своей жизни Се Цинчэн полагался на собственное мужество и силу своего сердца, ведь вся его жизнь была полна мук, без капли радости.

Оказалось, что родственный Хэ Юю человек, делал все возможное, чтобы выжить.

Вода поднялась до уровня глаз.

Потом они уже не могли дышать постоянно, лишь время от времени всплывали на поверхность, пытаясь изо всех сил заглотить ртом оставшийся воздух.

Однако крыша студии не была совершенно плоской, там был узкий участок с платформой, находившейся под наклоном, его вода заполнит последним.

Жаль только, что на той платформе мог поместиться только один человек. Тот, кто окажется там, проживет на несколько минут дольше.

Этих нескольких минут теоретически могло хватить, чтобы дождаться помощи одному человеку, пока второй окончательно утонет. Возможно, за это время кто-то найдет выжившего счастливчика и спасет его...

Хэ Юй молчал. Осознав правду, он не мог произнести ни слова.

Потом он сделал то, чего Се Цинчэн никак не ожидал.

Хэ Юй был молод и горяч, в этой изнуряющей ситуации у него осталось гораздо больше сил, чем у Се Цинчэна.

С силой, которой Се Цинчэн не мог сопротивляться, Хэ Юй вдруг толкнул его на ту узкую платформу.

Физически Се Цинчэн ослаб так сильно, что едва мог двигаться, пока его удерживал Хэ Юй находившийся в воде.

Юноша вскинул голову, взглянув на Се Цинчэна покрасневшими миндалевидными глазами.

Хэ Юй молчал, не зная, что сказать.

Его собственное сердце было словно запутанный клубок. Он не знал, какие именно чувства бурлили в его глубине: ненависть, боль, жалость, сожаление, отчаяние или разочарование.

Он смотрел на Се Цинчэна, крепко удерживая его, не давая спуститься вниз, не давая Се Цинчэну и шанса поменяться с ним местами.

В тот момент, когда вода достигла его макушки, Хэ Юй смотрел на Се Цинчэна влажными глазами, его губы приоткрывались и смыкались.

Он говорил так тихо, словно труп после кораблекрушения, словно сокровище, проглоченное морем... и тихо погружавшееся в водные глубины.

Но Се Цинчэн был уверен, что все-таки слышал его.

Он слышал слова юноши.

Так же, как и того юношу, который однажды отважился войти в пламя пожара, чтобы спасти чем-то схожих с ним пациентов, оказавшихся в ловушке огненного моря.

Хэ Юй сказал:

– Если ты сможешь выжить, Се Цинчэн… Тогда ты абсолютно точно не должен вспоминать обо мне, как вспоминаешь о Цинь Цыяне… Потому что я ненавижу тебя. Ты лгал мне, ты бросил меня... Я ненавижу тебя, я не хочу, чтобы ты вспоминал меня... Я должен уйти первым, потому что после этого ты окажешься самым одиноким человеком в мире. У тебя не будет никого, кого бы ты мог назвать родным... Так что надень маску, Се Цинчэн, и возвращайся в мир нормального общества... Забудь обо всем этом… Ты еще не слишком стар. Если выживешь, сможешь начать все сначала и обрести... то, чего никогда не имел раньше.

У медуз, парящих в бескрайнем океане, нет ни позвоночника, ни сердца, ни глаз, они чисты, словно облако, плывущее по небу.

Наблюдая за ними со стороны, люди считают их странными созданиями – разве могут эти формы жизни, на девяносто пять процентов состоящие из воды, обладать какими-либо чувствами?

Но, может быть, они действительно у них есть.

И за свою короткую жизнь они в самом деле могут сильно полюбить этот мир.

Возможно, именно благодаря этой глубокой любви, пронизывающей их плоть, они и смогли выживать в течение бесконечных 650 миллионов лет на этой Земле...

Хэ Юй внимательно смотрел на Се Цинчэна своими влажными глазами, а затем постепенно погрузился под воду.