Хэ Юй был очень умным молодым человеком.

Но иногда он был слишком упрям, для того чтобы изменить свою точку зрения.

Например, если он однажды назвал себя натуралом, то будет уперто считать, что это единственно верный ответ, а Се Цинчэн – лишь небольшая погрешность в этом правильном ответе.

И только сейчас он понял, что, возможно, все это время на самом деле Се Цинчэн и был правильным ответом.

Это он сам ошибался.

Хэ Юй сидел на кровати замерев, потрясенный своим шокирующим открытием, когда Се Цинчэн бросил ему одежду.

– Сейчас же собирайся.

– ...

Хэ Юй еще не пришел в себя, он послушно оделся, как ему и сказали, его взгляд был абсолютно пустым.

Поднявшись с кровати и одевшись, он еще какое-то время тупо пялился на Се Цинчэна, отчего тому стало некомфортно. Хэ Юй пробормотал:

– Се-гэ... Я... Могу я задержаться здесь еще немного?..

Се Цинчэн не знал, что в этот момент мир в сердце юноши перевернулся с ног на голову, он принял отчаянную просьбу Хэ Юя за каприз.

Поэтому он ответил:

– Нет.

– Се Цинчэн...

Се Цинчэн не желал ни признавать, ни вспоминать все те нелепости, что между ними случились в новогоднюю ночь, он был полон решимости выдворить Хэ Юя прочь и упорствовал так сильно, что его лицо побледнело, а губы слегка посинели.

– Если ты действительно хочешь, чтобы я как следует отдохнул – уходи… Хэ Юй, ты только мучаешь меня, оставаясь здесь… Уходи.

– Но...

Хэ Юй не знал, что именно хотел сказать, он только хотел побыстрее схватить Се Цинчэна за руку, как будто это как-то могло облегчить понимание сути проблемы.

Но, едва он коснулся горячих пальцев Се Цинчэна, как тот инстинктивно отдернул их.

Хэ Юй:

– ...

Поскольку Се Цинчэну приходилось терпеть дискомфорт и высокую температуру, когда он взглянул на Хэ Юя, его персиковые глаза были окрашены болезненно-красным оттенком.

Он вытолкал Хэ Юя за дверь.

– Это не должно повториться между нами. Заткнись и уходи.

– Но, Се Цинчэн, я хочу быть с тобой...

– Оставь уже меня в покое.

Договорив, Се Цинчэн собирался было захлопнуть за Хэ Юем дверь, как вдруг появилась тетушка Ли.

– Сяо Се, почему ты со своим другом так рано проснулись в первый день Нового года?

Се Цинчэн инстинктивно дернул воротник вверх.

Однако засосы на его шее были все еще видны – несколько красных следов остались незакрытыми.

Видя, что Ли Мяоцин приближается, Хэ Юй вдруг поднял руку, снял кремовый шарф, болтавшийся у него на шее, и накинул его на Се Цинчэна. Очень мягкий кашемировый шарф закрыл открытые участки на его шее.

Се Цинчэн не понимал что происходит, но едва он собрался вырваться, как Хэ Юй притянул его к себе за шарф.

– Не снимай. Я прикрыл им твои засосы.

Услышав это, Се Цинчэн понял, что у него есть отметины даже на верхней части шеи. Он не знал, чувствовал ли сейчас злость или беспомощность, он мог только оставить шарф Хэ Юя на своей шее и постараться особо не двигаться.

Ли Мяоцин остановилась рядом с ними и сонно пробормотала:

– Эй, а вы двое не ссорились прошлой ночью? А то мы все слышали звук бьющихся вещей.

– ... Это не мы, – ответил Се Цинчэн.

Хэ Юй:

– Тетушка, мы смотрели кино. Кино о войне.

– О... – услышав это, Ли Мяоцин зевнула и перестала думать на эту тему.

Се Цинчэн:

– Вы сегодня так рано встали.

– Ох, да. Даже не знаю, что такого было прошлой ночью, но мне всю ночь снилось, что в твоем доме идет ремонт, бах-бах-бах, лязг-лязг-лязг, звук был таким реалистичным... Вот поэтому я рано и проснулась.

Хэ Юй:

– ...

Се Цинчэн:

– ...

– Раз уж вы оба проснулись, может, зайдете к тетушке позавтракать?

– Нет, – ответил Се Цинчэн.

По правде сказать, сейчас он чувствовал себя очень некомфортно. Утром он успел только быстро принять душ, и некоторые вещи остались не вымытыми. Кроме того, у него был жар, в теле чувствовалась слабость и лихорадка. Се Цинчэн хотел, чтобы Хэ Юй просто поскорее ушел, пока еще Се Сюэ была с Ли Жоцю, тогда бы он смог нормально принять душ, затем выпить лекарства и поспать.

Поэтому он сказал тетушке Ли:

– У него срочное дело, ему нужно вернуться домой.

Тетушка Ли:

– Ай-яй, Сяо Хэ уже уезжает?

Хэ Юй не хотел уходить.

Се Цинчэн:

– Да.

Увидев, что Хэ Юй до сих пор стоит на месте, как вкопанный, и никуда не собирается уходить, Се Цинчэн, стиснув зубы, добавил:

– Я его провожу.

С этими словами он взял ключи от машины и потащил Хэ Юя прочь из переулка Моюй. Се Цинчэн затолкал его в свою машину, а сам сел на водительское место.

Немного пришедший в себя Хэ Юй посмотрел на него чуть покрасневшими глазами:

– Се-гэ, ты плохо себя чувствуешь, давай я поведу...

– Хватит нести чушь.

Се Цинчэн пристегнул ремень безопасности, завел двигатель и в полном молчании отвез Хэ Юя на близлежащую многоуровневую парковку.

Припарковаться в этой старой части города было не так-то просто, поэтому Хэ Юй обычно парковался здесь, если планировал задержаться на какое-то время.

Се Цинчэн:

– Вылезай.

Если бы такое произошло раньше, Хэ Юя точно не стал бы считаться с чувствами Се Цинчэна. Он мог бы остаться, сколько бы захотел, или же уйти – его собственные желания были для него важнее.

Но сейчас он был обеспокоен.

В голове Хэ Юя все буквально кипело. Наконец, под изможденным и непреклонным взглядом Се Цинчэна он вышел из машины.

Се Цинчэн:

– Подожди минутку.

В глазах Хэ Юя блеснул свет, словно лучик надежды.

Се Цинчэн:

– Вот твой шарф.

– ...

Свет в глазах Хэ Юя снова погас.

Хэ Юй открыл рот и хотел что-то сказать, но прежде, чем он успел произнести хоть слово, Се Цинчэн уже бросил в него шарф, закрыл окно машины и вжал в пол педаль газа, продолжая терпеть дискомфорт в животе, пояснице... во всем теле. Он развернул машину и поехал обратно, оставив оцепеневшего Хэ Юя стоять в одиночестве.

Хэ Юй еще долго не мог прийти в себя и блуждал по парковке, пока, наконец, не нашел свою машину и не сел в нее.

Это был очень красивый и удобный «Lamborghini», но сейчас сидеть в нем было не настолько приятно, как на пассажирском сиденье в машине Се Цинчэна.

Ему вовсе не хотелось возвращаться домой... Он не хотел возвращаться в гробницу... В таком оцепеневшем состоянии Хэ Юй кружил по улицам старого района города.

Он все время думал о том, что произошло прошлой ночью, о том, что было до этого, об огромном звере в своей груди, имя которого только что узнал, и о «нравится», которое никак не мог переварить.

Сердце Хэ Юя было охвачено смятением.

В первый день нового года на дорогах практически никого не было, Хэ Юй катался на машине пока день не превратился в ночь. Наконец, он припарковал машину на обочине дороги, включил магнитолу, откинулся на сиденье и, размышляя о прошлом, заглянул в глубины своего сердца с широко открытыми глазами. Воспоминания, одно за одним, как прилив, нахлынули на него и затопили его сердце.

Ему в самом деле нравится Се Цинчэн?

С каких пор?

Любил ли он его?

Но откуда взялась эта любовь?

Он влюбился только в его тело? Или это влечение вызванное родством? Или он неосознанно влюбился и в тело, и в душу Се Цинчэна?

Хэ Юй был взволнован, озадачен и растерян, ему хотелось тщательно проанализировать все то, что произошло в прошлом.

--

Он подумал о Се Цинчэне, который вчера ночью взял на себя инициативу, крепко прижал его к кровати и поцеловал.

Он думал о Се Цинчэне в затопленной студии, который плавал в воде на спине и рассказывал ему правду под аккомпанемент песни.

Он думал о Се Цинчэне стоявшем под цветущим деревом в полицейской форме, шанс надеть которую получил на съемках.

Он думал о Се Цинчэне, курившем сигарету в пещере острова Неверлэнд и небрежно говорившем тогда, что он не может вспомнить, о чем мечтал раньше.

Хэ Юй вспомнил неуклонное выражение в глазах Се Цинчэна в ночном клубе, когда даже после выпитого вина с афродизиаком, он продолжал держаться и упрямо смотреть на него. Он говорил тогда…

«Хэ Юй, пойдем со мной. Я расскажу тебе все, что ты захочешь знать».

Но в тот день... в ту ночь, когда он впервые сделал это с Се Цинчэном со страстью и ненавистью, в ту ночь, когда Се Цинчэн изо всех сил пытался вернуть его... Хэ Юй наполнил бокал красным вином и вылил его на белоснежную рубашку Се Цинчэна, желая унизить его этим.

Хэ Юй вспоминал, как в просторной тускло освещенной комнате он заманил Се Цинчэна в ловушку и, отставив бокал на стол, чуть улыбаясь, коснулся его лица.

Тогда он сказал: «Ты столь во многом мне солгал, как думаешь, я продолжу тебе верить?».

Да, Се Цинчэн солгал ему и бросил его.

Но он не знал, что здоровье Се Цинчэна было уже настолько подорвано, что он не мог вынести тяжести даже собственных эмоций... Се Цинчэн уже отдал ему все, что мог.

Хэ Юй вспоминал, как в прошлом Се Цинчэн все время говорил ему сохранять спокойствие, усмирять своих внутренних демонов и верить в себя, чтобы выбраться из тени в своем сердце.

Это был единственный и самый ценный подарок, который Се Цинчэн, как нулевой пациент с Психической Эболой, мог сделать другому пациенту с таким же заболеванием.

Он сказал Хэ Юю, что к душевнобольным следует относиться, как к равным.

Он сказал Хэ Юю, что нужно найти мост, который восстановит его связь с обществом.

Он сказал Хэ Юю: «Дьяволенок, ты должен быть сильным».

Поэтому Хэ Юй изо всех сил старался вырасти в юношу, который бы внешне ничем не отличался от обычных людей, и даже пытался делиться этой концепцией с каждым душевнобольным пациентом, испытывающим сильную боль.

Потому что Се Цинчэн однажды сказал, что жизнь душевнобольного ничем не отличается от жизни обычного человека.

У семьи Хэ был центр психического здоровья – небольшой кусочек от их огромной корпорации. Хэ Цзивэй не особо мог им заниматься, поэтому, для практики на будущее, передал управлением центром Хэ Юю. Хэ Юй превратил тот центр в полублаготворительную организацию, оказывающую максимальную помощь многим людям, обращавшимся сюда с психическими проблемами.

Все потому, что Се Цинчэн однажды сказал, что клетки предназначены для преступников, а не для пациентов, которые и так слишком много страдают.

После ухода Се Цинчэна Хэ Юй будто споткнулся и почти упал, но затем, пошатываясь, он снова встал на ноги, отчаянно цеплялся за свое желание вернуться в нормальное общество. Он уже долгое время не причинял себе вред и работал над контролем эмоций. Канцелярский нож, который он прижимал к своему запястья, Хэ Юй давно выбросил.

Все по тому, что однажды Се Цинчэн спросил его: «Дьяволенок, разве тебе не больно?»

Тебе...

Не больно?

Неужели с тех пор и были посеяны семена восхищения?

Был ли он влюблен не только тело Се Цинчэна, но и душу этого человека?

Какой была душа этого человека?..

Раньше Хэ Юй слушал его только ушами, но не сердцем.

В этот момент Хэ Юй тяжело вздохнул. Татуировка на его запястье, которую он когда-то сделал, подражая Се Цинчэну, будто превратилась в черную ленточку, которая увлекала его за собой вперед... И он шагнул за лентой вперед.

Ленточка исчезла, туман рассеялся, а перед Хэ Юем появилась фигура Се Цинчэна. Он видел его перед собой очень четко.

Здесь покоится тот, чье имя было начертано на воде...

 Хэ Юй, наконец, попытался сопереживать этому человеку, и, наконец, нашел образ Се Цинчэна в своем сердце... Он увидел просто человека – человека, который дал ему веру, дал ему помощь, который поделился с ним своим кровавым опытом победы над Психической Эболой.

Он видел, как этот человек, подавляя свою боль, спокойно, безжалостно и решительно говорит: «Разве может жизнь душевнобольного быть ценнее жизни врача?».

Был ли он лицемером?

Нет.

Определенно нет.

Хэ Юй уже понял, что это было глубочайшее отчаяние.

Глубочайшее чувство вины.

Хэ Юй, наконец-то, узнал, что Се Цинчэн, которого он так ненавидел в ночном клубе, на самом деле когда-то спросил Цинь Цыяня: «Учитель, разве моя жизнь может быть важнее твоей?»

Хэ Юю показалось, будто он слышит, как Се Цинчэн рядом с ним говорит:

«Я всего лишь пациент».

«Я всего лишь труп, который ты собрал из окровавленных кусков».

«Ты – непревзойденный ученый страны, святая рука Синьлиня [прим.: определение-похвала врачам, за их бескорыстную самоотдачу и высокое профессиональное мастерство]. У тебя есть жена, у тебя есть дочь, у тебя есть незаконченные труды, у тебя есть неисполненные мечты».

«Почему ты попросил, чтобы сначала связались с тобой, если что-то пойдет не так?»

«Почему ты защитил меня?»

Хэ Юю вдруг все стало ясно и понятно...

Словно со стороны он увидел, как старик Цинь смотрит на Се Цинчэна. Просто терпеливо смотрит, слегка улыбаясь и выражая молчаливое согласие, как он делал это всегда, когда Се Цинчэн говорил о своих сомнениях.

Хэ Юй вспомнил, как в затапливаемой студии Се Цинчэн сказал ему, что, чем старше становился его наставник, тем мягче становилось его сердце и характер.

Если бы нож И Бэйхая не пронзил его плоть, он мог бы в мире и спокойствии провести остаток жизни со своей женой, а Се Цинчэн, навещал бы его и приносил бы ему букеты лилий, которые ставил бы в плетеную корзину в его кабинете.

Однако позже Се Цинчэн даже не имел права возложить цветы на могилу старика.

Се Цинчэна прогоняли его старшие и младшие соученики, поэтому он смотрел на его памятник только издалека.

Но Хэ Юй знал, что он ни о чем не жалеет.

… Такова была душа Се Цинчэна.

Когда Се Цинчэн механически выплевывал из себя те жуткие предложения, он подталкивал себя к краю пропасти.

Он ненавидел так называемых «слабых людей», которые эксплуатировали врачей и буквально требовали, чтобы врачи положили за них свои жизни. Он беспокоился за своих наивных, безрассудных и чересчур добрых старших и младших соучеников, которые не могли себя защитить.

Вернее они не осмеливались сказать: «Можно ли защитить жизни врачей? Врачи – тоже люди, у нас есть семьи, жены, дети, родители. Разве мы обязательно должны пролить свою кровь, чтобы заслужить вашу похвалу и одобрение?».

Се Цинчэн чувствовал, что так не должно быть.

Поэтому он пожертвовал собственной репутацией и похоронил свою карьеру.

… Такова была душа Се Цинчэна.

Он заплатил цену, чтобы, как Цинь Цыянь защитил его, защитить уставших, загруженных, но полных энтузиазма и идеализма людей в белых халатах, стоявших позади него.

Хэ Юй всегда думал, что Се Цинчэн ненавидит и боится психически больных пациентов.

Но тот, кого он ненавидел, на самом деле был он сам.

Хэ Юй всегда уважал душевнобольных и стремился защитить тех, кто был измучен физически и психически, но он понятия не имел о том, что Се Цинчэн был одним из этих людей.

Что он был самым близким ему человеком.

… Такова была душа Се Цинчэна.

Нравится...

Нравится...

Такой человек, такое сердце, такая душа...

Огромный зверь в груди Хэ Юя, у которого теперь было имя, лихорадочно кружился в его сердце.

Хэ Юй будто бы смотрел глазами этого странного зверя на человека с холодным взглядом, стоявшего в холле больницы, на которого озлобленные люди указывали пальцами. Он увидел, как тот человек встретился глазами с полупрозрачным призраком Цинь Цыяня, окруженного медузами, что проплыли сквозь годы от Бруклина до наших дней.

Затем Цинь Цыянь развернулся, засунув руки в карманы своего белого халата, и медленно пошел прочь. Его силуэт постепенно менялся от прихрамывающего старика до зрелого мужчины и, наконец, до его юности – когда он был молодым студентом в США с кипой толстых книг в руках. С улыбкой он посмотрел на плывущих по небу медуз и, наконец, повернув голову в сторону Се Цинчэна, который никак не мог его догнать, он широко ему улыбнулся.

«Сяо Се, мне не нужны были какие-то причины, чтобы спасти тебя, потому что я знаю, что ты будешь поступать так же, как поступал я. Пока ты жив, буду жить и я».

«Ты – мое доверенное лицо, мое дитя, мой ученик, мой товарищ по оружию, ты – надежда, которую я оставляю здесь. Я стар, старики всегда уступают место... Старые листья должны опасть, чтобы защитить новые. Мои наставники в прошлом также жертвовали своим временем и прикладывали большие усилия, чтобы я стал тем, кем я стал».

Закатное солнце Бруклина ореолом осветило юношу. Молодой человек в костюме европейского покроя помахал Се Цинчэну рукой и улыбнулся ему, прежде, чем раствориться в золотом сиянии.

Хэ Юй увидел, как Се Цинчэн остановился.

Он не мог его больше догнать.

Шаги Се Цинчэна затихли.

Доктор Се наблюдал за тем, как доктор Цинь неумолимо исчезает, так, словно глядел на холодные трупы своих родителей в ту дождливую ночь. Лучи закатного света в небе были похожи на наконечники стрел, на безудержный поток, на фейерверк, на сияние, что тот человек излучал всю свою жизнь, и в этот момент оно осветило лицо Се Цинчэна. Выражение на его лице мгновенно переменилось. Сломленный, он долго стоял неподвижно.

Хэ Юй знал, что Се Цинчэн не может поехать в Бруклин.

Он должен был вернуться.

Ему пришлось вернуться назад.

Итак, доктор Се безмолвно поднял руку и безжалостно надел на себя маску «предателя», «труса» и «дезертира». Он повернулся и оглядел остальных. Из-под маски был виден печальный, непреклонный и решительный взгляд.

Он шел в противоположном направлении от Цинь Цыяня.

Он отправился в сторону бесконечной ночи.

Позволяя безжалостному огню сжигать его тело, а острым клинкам пронзать его сердце, он твердо делал шаг за шагом с неумолимой решимостью.

Хэ Юй смотрел на него... глазами того странного зверя, и он, наконец, видел все настолько ясно, что каждый шаг Се Цинчэна, казалось, отдавался эхом в его собственном сердце.

… Таков был настоящий Се Цинчэн.

Се Цинчэн, которого знал Хэ Юй.

Нравится… Нравится.

Ему нравилось тело и душа этого человека. Ему нравились раны и шрамы этого человека, ему нравилось его больное, изможденное тело.

Нравится.

Нравится...

Тот огромный зверь позволил Хэ Юю увидеть все – все о себе, все о Се Цинчэне, ясно и отчетливо.

Затянувшаяся долгая ночь вот-вот должна была смениться рассветом.

Наконец, Хэ Юй, встречая хрупкий, изящный свет утренней зари*, тихо пробормотал:

– Се Цинчэн... Разве... тебе не больно?

Се Цинчэн, разве тебе не больно...

Все эти годы... Разве... ты не чувствовал боль?.. Разве тебе... не было одиноко?..

Автору есть, что сказать:

Мини-театр:

Тетушка Ли:

– Вчерашний сон был таким реалистичным... Это бах-бах-бах звучало в течение нескольких часов...

Хэ Юй:

– Тетушка, вам показалось.

Тетушка Ли:

– Правда? Мне ведь даже чудилось, что стены тряслись...

Се Цинчэн:

– ...

Хэ Юй:

– …Это был фильм про войну. Фильм про войну. Я модифицировал стереосистему на своем телефоне, поэтому звук с моего мобильника настолько хорош, что способен вызвать вибрацию целого дома...

--

*Первый иероглиф в «утренней заре» такой же, как и в имени «Цинчэн».